Вопросы и ответы

      Ожидание опускается на плечи тяжёлым шлейфом, окутывая вязкими путами. Ночь отступает медленно, словно не желая отдавать свою власть. Или, быть может, она из последних сил пытается задержаться, чтобы уберечь их? Подарить последние мгновения отдыха и покоя тем, кого горделивые ублюдки пытаются уничтожить за сам факт их существования. Но ночь не может справиться с натиском дня и разорвать бесконечный цикл, а оттого она медленно тлеет, и с каждым прожитым мгновением небо над пустыней становится светлее. На горизонте загорается рассвет, и это последнее солнце, которое они увидят в своей жизни. — Борьба не была бессмысленна, — консул, не мигая, смотрел на разливающиеся ярким оранжевым светом лучи, окрашивающие край небосвода. — Мы проделали с тобой длинный путь, моя дорогая. Но сегодня пришла пора прощаться, — он перевёл взгляд в сторону и улыбнулся, одарив нежным взглядом печальную дэву рядом с собой. — Я буду убит, и твой господин примет меня в своём чертоге.       Атратин вновь посмотрел вдаль. Да-а, его время, наконец, пришло. Он чувствовал это, знал, что сегодняшнее сражение станет для него последним. И это ожидание не пугало, но вызывало радостное предвкушение. Не то чтобы он мечтал о смерти, но за почти пять с половиной веков от жизни и вправду легко было устать. Впрочем... теперь это в любом случае было неважно.       Они сражались долго. Сдерживали армию живых, как только могли. Эльфы ударили с востока и юга вместе с людьми, и они были готовы. Пустыня и легионы мертвецов, за столетия отдавших ей души, замедляли их марш, хоронили в песках, отчаянно обороняя свой дом. Вражеское войско медленно таяло, и в какой-то момент у немёртвых появилась надежда, что они смогут отбиться. Что всё-таки выстоят и выдержат, и натиск захлебнётся сам в себе. Возможно, так оно и было бы.       Третья эльфийская армия буквально ударила в спину с севера. Наступление, которого никто не ждал. И оборона была прорвана, и мимолётная надежда была растоптана — нет, всё-таки им не выжить в этой борьбе. Им суждено пасть — что ж, в таком случае они сделают это с честью.       Чаррадаш был зажат в тиски с трёх сторон, и началась долгая тяжёлая осада, в которой теперь они, жители города и их консул, играли главные роли. Старые вампиры и личи, прожившие не одну сотню лет — упокоить таких, как они, было задачей не из простых. И тем не менее...       У живых уже был опыт, как бороться с немёртвыми; самих немёртвых же было слишком мало. Медленно, но верно Жизнь брала верх над Смертью, и они продвигались всё дальше вглубь, подходя к городу вплотную. Некроманты же лишь отступали и отступали, пока их наконец-то не прижали к стене окончательно.       Последние бои велись на окраинах города и на его улицах. Ни пустыня, ни могучая магия не смогли удержать чужое стремление. Люди и эльфы, так редко доходящие до согласия, сейчас действовали как единое целое, и пятый из шести городов пал к их ногам. Магия и катапультные снаряды врезаются в стены, камни осыпаются с грохотом, здания рушатся, превращаясь в уродливые руины. По брусчатке текут реки крови, и трупы заваливают улицы. Тела наваливаются друг на друга уродливой кучей, где эльфы и люди, некогда живые и немёртвые, мешаются друг с другом. Их так много, что не пройти, и они лежат под палящим солнцем пустыни в своей страшной братской могиле.       Чаррадаш превращается в разграбленный осквернённый могильник. Вражеское колдовство сметает его подчистую, и даже если немёртвые когда-нибудь вернутся сюда, им придётся на песках начинать всё сначала так же, как и полтысячелетия назад. Но это мелочи — главное, чтобы было кому это делать. Ведь сопротивление сломлено, и жизнь становится триумфатором на костях смерти.       Последние дни тяжелы даже для немёртвых. На них будто сваливается вся тяжесть прожитых веков. Ощущается неподъёмной ношей, могильной плитой, придавливающей к земле. Борьба никогда не была бессмысленна, но даже им свойственно уставать.       Новое сражение зажигается с рассветом. Эльфы и люди идут по трупам собственных собратьев. Пытаются додавить оставшихся защитников города, и Атратин знает, что из его послушников никому не суждено покинуть город живым. Но он продолжает возглавлять оборону и вести в бой тех, кто доверили ему свои жизни.       Последняя линия обороны — около десятка старых личей и вампиров. Могучие колдуны и воины, способные удерживать целые армии — консул среди них первый среди равных. Он стоит уверенно и твёрдо, решительно глядя впереди себя. Пока хватает сил и энергии творит заклинания, сплетая длинными пальцами тонкие нити колдовства. Тёмная магия смерти губительна для живых, и Атратин без жалости смотрит, как чума выкашивает переднюю линию наступающих. Он — старый лич, один из самых старых, и даже магия светлого бога не может удержать его могущество в полной мере. Как жаль, однако, что даже немёртвым всё также свойственно уставать и расходовать энергию до конца.       Вокруг Атратина кипит битва. Кровавая бойня, пляска смерти под акомпанимент криков, хруста костей и грохота падающих камней. С остервенением и ненавистью люди стирают Чаррадаш с лица земли, желая разрушить его весь. Сравнять с землёй все дома и обезглавить всех жителей — именно поэтому даже для показательных казней они не берут пленников, предпочитая подарить им мучительную смерть прямо здесь и сейчас. Они ненавидят их так сильно...       Время и пространство смешиваются в сплошную кашу. Атратин особо не разбирает, где он и что происходит вокруг. Крики, крики, грохот, хруст костей; удушливый запах гнили, болезни, крови и разлагающейся плоти; безжалостно палящее солнце пустыни, словно желающее как можно скорее сжечь всё дотла и прекратить эту агонию. Кровавая безумная оргия войны, растягивающаяся бесконечно долгими часами. Он так устал...       Война утомляла, и за эти месяцы, что они сражались с живыми, Атратин устал больше, чем за пятьсот с лишним лет жизни. Конечно, он всегда знал, что рано или поздно люди решатся на столь отчаянный шаг — в своей ненависти и фанатизме они всегда были слепы. Некроманты никогда не трогали ни их, ни эльфов, спокойно жили на своих территориях, совершенствуя навыки, постигая новые знания, развивая магические умения. Атратин тоже проводил изыскания и поощрял тягу к познаниям у своих послушников.       С Луве они занимались магическими исследованиями; Атратин изучал устройство и функционирование загробного мира. Он жил долгую и относительно спокойную жизнь в своё удовольствие, и время, давно утратив значение, текло быстрой рекой, пролетая совершенно незаметно. Существование никогда не тяготило консула, и он не стремился к окончательной смерти, однако это решение приняли за него. Что ж...       Магический поток иссяк — пришлось взять в руки любимый лук. Старый подарок от давнего друга — послужи-ка мне в последний раз. Недаром же консул был выходцем из семьи лучника, пусть уже почти и не помнил тех дней. Но стрелы его по-прежнему летели всё также в цель — хрупкую жизнь живых оборвать было так легко. Глупцы они, что не ценят им данного!       Когда же стрелы кончаются, Атратин обнажает клинок. Мечу он всегда больше предпочитал магию, но это вовсе не означает, что в его руках оружие перестаёт нести угрозу. Их осталось ещё меньше, чем в самом начале битвы, а значит, за собой он должен увести столько жизней, как если бы плечом к плечу с ним сражалось ещё трое воинов.       Упокоить немёртвого — задача не из простых. Консула окружают со всех сторон, и клинки пронзают его грудь и шею, и живот, но он не чувствует боли, и смерть не приходит к нему. В него впиваются стрелы и огненные снаряды, но он лишь отмахивается от них. Без усталости, не чувствуя боли, сверкая глазами и кружась в боевом танце, консул, словно жнец, срезает колосья чужих жизней. Убить его так сложно, иначе ни люди, ни эльфы не посылали бы на конфедерацию войска, общей численностью превосходящие некромантов впятеро, а то и больше.       Кровь, своя, холодная и застывшая, и чужая, горячая и быстрая, заливает глаза, стекая по лицу, и пачкает руки, делая пальцы скользкими. Но Атратин не обращает внимания, продолжая без раздумий, слепо и машинально рубить всех, кто попадает ему под руку. Нет ни жалости, ни сострадания, ни сожалений — и сам он не чувствует боли даже тогда, когда его задевает благословлённое освяченное оружие. Он слишком стар и могуч, чтобы такая мелочь действительно могла его сразить.       За почти пять с половиной веков он приобрёл знания и силы такого уровня, что мог спокойно бросить вызов кому-то из пресветлых ашуров. Собственно, один из священников привёл с собой такого покровителя, но ведь и Луве не собиралась сидеть, сложа руки. Ах, милая Луве... Хотел бы ты попрощаться с ней иначе, не так ли?       Тёмные глаза сверкают холодным безжалостным равнодушием. Как бы силён и велик он ни был, даже у него есть свой предел. Там, где десять воинов не смогли остановить его, двадцать окружают плотным кольцом. Выбивают из рук клинок, со спины накалывают на копья и пики, и путы из чистого света оплетают запястья, шею и тело. Сжимают и сдавливают, и несут обжигающую боль, но консул не показывает этого. Он остался одним из последних, но он знал, что его смерть не сломает дух тех, кто ещё стояли.       В конце концов, они все знали, на что идут.       Великий консул Чаррадаша Публий Сервилий Атратин — его поставили на колени на кровавый песок посреди руин домов его послушников, на усеянной трупами и залитой кровью улице. Опутанный магическими путами, он с гордо поднятой головой смотрел впереди себя. Кровь, своя и чужая, стекала по его рукам и лицу, всё такому же прекрасному, благородному и спокойному. Без страха, но устало он взирал на боевых жрецов Света напротив себя и знал, какую мучительную смерть они приготовили для него. Но он сделал всё правильно; он стоял до самого конца. Он защищал свой дом, свою родину и своих последователей, пошедших за ним и доверивших ему самих себя. Он не мог поступить иначе и бросить их. И теперь он ни о чём не жалел.       Сложись всё иначе — ему устроили бы показательную казнь перед королём, церковными иерархами и солдатами. Его ненавидели и боялись едва ли меньше, чем консула Авитуса, что некогда бросил вызов Зардушту и повёл бунтарей за собой. Его смерти желали едва ли меньше, чем смерти наставника. Он был бы трофеем едва ли менее ценным. Но он был главным защитником Чаррадаша, а значит, расправа над ним должна была быть жестокой, но немедленной.       Уничтожить повелителя смерти такого уровня можно было только сильнейшей магией Света, исходящей от гнева самого Зардушту. Редкие церковники достигали таких вершин мастерства владения, но на уничтожение Чаррадаша была отправлена в том числе и элита. Интересно, как велика милость божества по отношению к этим людям на самом деле... — Свет сожжёт твою прогнившую душу, еретик. И да не будет она пятнать своим существованием полотно, сотканное милостью Зардушту, — в голосе жреца слышится презрение, и консул устало усмехается, прикрыв глаза.       Мучительная для немёртвых смерть и крайне жестокая — в чистейшем Свете сгорит не только плоть, не оставив даже праха, но и душа. Полное уничтожение сродни забвению, будто и не существовало его никогда — не о такой окончательной Атратин мечтал, определённо. Впрочем... несмотря на количество прожитых лет, он ни о какой окончательной не мечтал в принципе. А тут...       Жалел ли он, что всё сложилось именно так? — едва ли. Хотел ли умирать? — тоже едва ли. Боялся ли смерти? — отнюдь. Даже мучительное уничтожение не страшило консула, а воспринималось со смирением как данность. В конце концов, даже у самого длинного пути рано или поздно намечается своё завершение.       Он чувствует жгучее прикосновение Света. Магия слепит и оглушает, и тело горит в огне, как снова живое. Но ярость Зардушту не успевает пожрать его всего, и Атратин лишь скрипит зубами от невыносимой боли. Свет гаснет слишком быстро — яркая вспышка резонирует с низким яростным криком разъярённого дэва. Конечно, Луве не могла оставить его так просто, и Атратин не может сдержать усмешку, приоткрывая ослеплённый глаз и пытаясь сфокусировать зрение хотя бы на контурах и очертаниях того, что окружает его.       Атефек являет себя во всей своей красе, и жалких людишек не спасёт тот свет, за которым они пытаются скрыться. Крик боли смешивается с криком ужаса и яростным воем — хватает вспышки мгновения, чтобы всё произошло. Чёрное пламя взмывает вверх, и бесплотный дух, объятый ним, издавая губительный вопль, стрелой взмывает ввысь и тут же камнем падает вниз. Оглушённые и ошеломлённые солдаты едва ли успевают что-то понять, прежде чем разорванные, растерзанные тела, выкрученные в неестественных позах, падают на пропитавшийся кровью песок. А Атратин чувствует, как холодные эфирные руки подхватывают его слабеющее тело. Они исчезают в чёрной вспышке, и всё, что произойдёт дальше, выходит за пределы ответственности консула. На самом деле он так устал...       Губительное прикосновение Света не успело стать фатальным для его души, но Атратин чувствовал, что оно задело тело. Что ж, такая окончательная была в разы приятнее — чертог Франхрасьяна, как и сам его хозяин, говорят, не такое уж и страшное место. Возможно даже, ему удастся неплохо поладить с Господином...       Атефек бежит, преодолевая за мгновение десятки, а то и сотни километров, отдавая все свои силы, а потому не может принять привычный вид. Полуплотный дух из теней и тьмы практически бесформен, но угасающий взгляд консула может различить размытые очертания не то мужского, не то женского лица. Когтистые тонкие руки бережно сжимают медленно истлевающее тело, и Атратин негромко посмеивается, закрывая глаза. Он больше не сможет вернуться. — Пришла пора прощаться, — его голос совсем тих и слаб и рассеивается на ветру бега. — Твой господин, очевидно, заждался меня… — Нет… — голос дэва звучит не то шёпотом, не то свистом ветра, и когтистая ладонь аккуратно гладит окровавленную щёку. — Ты не можешь уйти так просто… — О Луве, ты сделала для меня так много. Ты спасла мою душу — это уже больше того, на что я рассчитывал, — на последок Атратин улыбается вымучено. Он знал, что этим всё закончится. По правде говоря, он ещё легко отделался. Привязанность... И как же ты будешь торговаться со своим хозяином и владыкой?..       Сервилий покачал головой и вздохнул. Человеческая привычка, такая необходимая в этот момент. Последний вздох — и его взгляд окончательно погас, глядя куда-то в непроглядную тьму, пока сожжённое светом тело дотлевало прямо на руках дэва. Всё закончилось так прозаично и легко, но может, после стольких лет существования, он и вправду заслужил покой. Ведь, в конце концов, рано или поздно даже у самого длинного пути появляется своё завершение.