Вопросы и ответы

      Это было невыносимо. Собственное бессилие убивало медленно и мучительно, словно самая изощрённая пытка законченного садиста, и Дуики не мог ничего сделать, лишь наблюдать, не в силах ни помочь, ни хотя бы немного облегчить чужую боль.       Огонь болезни сжигал изнутри, растягиваясь бесконечной физической болью. Странный неизведанный недуг, с которым не могли справиться даже лучшие ундинские целительницы. Они могли лишь притупить ненадолго боль, отсрочить её приход и на дольше растянуть пытку, не ведающую пощады. Лилиана и Лафдулин, их дочь, вдвоём оказались подвержены ей, и Дуики не знал, как уберечь их и оградить от безжалостного недуга.       Они сгорали медленно. Внешне казалось, что это всего лишь лихорадка, проявляющаяся лишь повышенной температурой, ознобом да ломотой в теле. Но это было обманчивым ощущением, и кровь стыла в жилах Дуики каждый раз, когда он слышал полный отчаянной боли крик своей дочери. Видел её слёзы и слышал её мольбы сделать хоть что-то, только чтобы унять эту боль. Лилиана, крепкая, закалённая в боях воительница, держалась лучше, но и по её сцепленным зубам и молчаливо катящимся слезам Дуики видел, как ей тяжело и больно.       Он ненавидел самого себя в эти моменты. Был слаб и никчёмен, и ничего не мог сделать. Только быть рядом, держать их за руки и не отпускать, давая понять, что они не одни. Но этого было так мало, и Дуики всей душой сожалел, что не может отдать им своё здоровье и бессмертие, и регенерацию, способную преодолеть многие вызовы. Возможно, она бы смогла справиться и с этим мучительным угасанием, медленно поражающим внутренности и превращающим их в кровавую кашу.       Судьба была жестока: когда-то давно он уже потерял своего ребёнка, а с женщиной, которую он любил, его развело так сильно, что это было равносильно смерти. Дуики вкусил горечь утраты и одиночества, но тогда он просто был поставлен перед фактом. Теперь же вынужден был наблюдать, как растягиваются страдания тех, кого он любит. А сам он по-прежнему преступно бессилен. Невыносимо.       Он потерял сон и покой. Полным отчаяния, вины и тоски взглядом всматривался в бледные осунувшиеся лица жены и дочери, и слёзы бессилия и боли подступали к глазам. Он не смог защитить их и уберечь, и всё внутри Дуики разрывалось на части, осыпалось осколками, которые больше не собрать в единое целое. И в жесте болезненной ласки он гладил по тёмным волосам своё дитя и проводил рукой по впалой щеке своей возлюбленной.       Краткий миг отдыха, когда боль отступает ненадолго — и его дорогие женщины спали глубоким сном, уставшие, измождённые и обессиленные. Как долго ещё эта пытка будет продолжаться... Как долго они ещё будут страдать... — Папа... — хриплый едва слышный голос дочери заставил Дуики вздрогнуть и встревожено посмотреть на её похудевшее лицо. — Я здесь, милая, — он погладил её по плечу, но девушка никак не отреагировала на это движение. — Как ты думаешь, я смогу встретить старшего брата? Мы никогда не были знакомы, но смогу ли я узнать его? Я бы хотела сказать ему, что ты до сих пор помнишь его и любишь... — её глаза были подёрнуты пеленой, и кажется, она находилась на тонкой грани между бредом и бодрствованием.       Её слова нанесли ещё одну глубокую рану на и без того израненное сердце. Старшего сына, своего первенца, он не уберёг на войне, и перед его глазами до сих пор стояло его истерзанное изувеченное тело. Теперь же к нему должна была присоединиться ещё и его дочь. Невыносимо, совершенно невыносимо. — Он позаботится о тебе, — без надобности ответил Дуики, чувствуя, как внутри всё распадается на части. — Он будет рад познакомиться с тобой.       Девушка слабо, но безмятежно улыбнулась. Она умерла той же ночью, и её мать догнала её на рассвете. Их жизни оборвались, заканчивая череду мучительных, полных страданий дней, и Дуики был рад этому. Но внутри него всходила кровью и болью пустота, и он сидел между их телами, сжимая холодные ладони жены и дочери, низко опустив голову, и слёзы тихо катились из глаз, не неся облегчения. У него остался только сын, брат-близнец Лафдулин — и в глубине души Дуики зрел отчаянный страх, что он потеряет ещё и его. Хороший же из него родитель и супруг получился, в самом-то деле...       Горечь утраты и искреннее горе ложатся на плечи тяжёлым бременем и давят к земле столь сильно, что у Дуики почти нет сил сопротивляться этому давлению. Но ради сына, ради единственного оставшегося дорогого существа, он должен взять себя в руки. И ради него он действительно сделает это.