Вопросы и ответы

      В воздухе повисает кристальная тишина. Молчание вуалью опускается на плечи. Давит могильной плитой, грозясь похоронить под собой, и Геде́ону тяжело сделать вдох.       Он провалился.       Он не справился.       Его наивность привела мир к катастрофе.       Война держит в напряжении. У него нет ни времени, ни возможности быть слабым и показывать свою боль. Усталость давит на плечи, но он игнорирует её; раны заживают мучительно долго, но у него нет времени даже перевязывать их как следует. Всё своё внимание и все свои силы он бросает на сражения и противостояние, и он бежит от самого себя, не желая и боясь столкнуться лицом к лицу с последствиями собственной недальновидности. Но бежать вечно всё равно не получится, и рано или поздно ответственность настигнет его.       Откат бьёт по нему безжалостной отдачей. Когда всё заканчивается, он останавливается. Бежать больше некуда, существовать на подрыве тоже больше необходимости нет. И он остаётся в одиночестве и тишине огромного, слишком огромного для одного жителя, особняка, и действительность обрушивается на него невыносимой болью.       Тишина давит и сводит с ума. Геде́он бежит от неё, бежит от одиночества и самого себя, но ему некуда бежать в действительности. Он заперт в клетке собственного сознания, и отчаяние и мучительная вина снова и снова проводят его через агонию страданий. Он всходит кровью и захлёбывается ею, в полубезумном порыве впиваясь пальцами в волосы, оттягивая их, словно пытаясь вырвать вместе с корнем. Словно эта боль действительно сможет заглушить совсем другую боль, от которой сдавливает грудь и нечем дышать.       Он задыхается слезами, сжимаясь в комок, полный уязвимости и отчаяния. Плачет от бессилия, усталости и сожалений. От горя и утраты, которую, он верит, мог предупредить и не допустить. И ему так больно, и эта боль никуда не девается, и Геде́он не может справиться с ней своими силами.       Он плачет, словно ребёнок, одинокий, разбитый и униженный. Уставший и полный боли не только душевной, но и физической. Страшные раны оставляют глубокие шрамы, заживающие медленно и тяжело. И Геде́ону не хочется заниматься ими и исцелять их, потому что он не видит в этом никакого смысла. Какой же из него будет верховный маг, если он не смог предотвратить катастрофу? Не смог спасти от падения своего возлюбленного, оказался слишком слаб и наивен — где гарантия, что однажды он снова не допустит эту ошибку?       Он полон усталости и апатии. В глубоком унынии и болезненном одиночестве он должен двигаться дальше и поднимать мир с колен, исцеляя его. Но кто бы исцелил его самого? Подарил это желанное блаженное облегчение и покой, простив ему все грехи и отпустив мучительную вину?..       У Геде́она нет ответа. Но снова и снова его настигает истерика, оставляющая по себе опустошение и мимолётное болезненное облегчение. Слёзы льющегося через край отчаяния притупляют боль и ненависть к самому себе, отчего Геде́он всё-таки продолжает двигаться дальше. И никто не знает, каких усилий ему это стоит; никто не знает, что за его существованием стоит бездна разочарования и желания смерти. Перманентные тихие срывы, судорожное дыхание и слёзы, которых оказывается слишком много. И сожаления, разочарование, горечь утраты и боль — всё это его вина. И он искупает её каждым днём собственных страданий и одиночества, но продолжает двигаться вперёд, исполняя свой долг. Ведь иначе какой в его существовании смысл.