Вопросы и ответы

— Так-так, и что же мне делать с тобой, человек?       Тихий спокойный голос мягко отбивается от невидимых стен, что не способны осмыслить и увидеть глаза. Мрак тьмы плотным туманом вьётся во всём этом пространстве-в-нигде, и трудно сказать наверняка, как оно выглядит. Есть ли здесь пол и потолок? Есть ли в действительности стены? — никто не знает, кроме хозяина, плывущей походкой ступающего вперёд.       Тени стелются за ним, и его высокая, худая, бледнокожая фигура, облачённая в чёрное, словно является их продолжением. Подол многослойных одежд и длинные рукава, и волосы, уходящие во мрак — тьма вливается и будто обретает форму, но стоящая душа оказывается одной из немногих, кто не робеет перед ним. Занятно... — Обычно твои сородичи испытывают экзистенциальный ужас, едва видят меня, — в спокойном голосе слышится тень иронии, и чёрные глаза с искрой ленивого интереса скользят по духу, присматриваясь к нему. — Любопытно... Так что же мне делать с тобой? — он повторяет вопрос, словно ждёт ответ, и душа вдруг склоняется в почтении, опуская голову. — Лишь тебе решать это, Владыка.       Негромкий смех звучит шелестом, и Франхрасьян прикрывает глаза, словно наслаждаясь хорошей шуткой. Конечно, за Виттой пошли интересные люди, и весьма любопытно познакомиться лично с первыми жертвами чужого невежества и страха. — Ко мне редко приходят такие вежливые гости, — он делает шаг, и тьма струится за ним. Лентами зависает в воздухе-которого-нет и плавно колышется, откликаясь на чужую волю. — Позволь мне кое-что показать тебе.       Едва тонкие паучьи пальцы бога касаются полуплотного плеча духа, обстановка вокруг резко меняется так, что смертная душа не успевает этого осознать. Она лишь с удивлением смотрит на новые декорации, и тьма сменяется холодом, страшнее холода могилы. Он проникает в саму сущность духа, и человек зябко обхватывает себя за плечи в тщетной попытке согреться. Глупец... В этом Доме скорби нет места даже надежде на какое-либо тепло.       Они стоят на каменном обрыве. Серые унылые скалы сходятся друг с другом широким кольцом, простирающимся дальше, чем видит глаз. Голый острый камень, на котором нет ни травинки — здесь нет ни пещер, ни углублений. Массивные скалы лишь уходят высоко вверх, и конца их в сером туманном небе не видно так же, как и того кольца, в которое они сходятся. Сходятся — откуда-то дух точно знает это; а вот заканчиваются ли вверх, или теряются в бесконечности — очень хороший вопрос.       Внизу же — замёрзшее озеро. Толстый слой льда покрывает его, и смертный не удивился бы, если бы узнал, что озеро промёрзло на всю свою бесконечную, как горы, глубину. Это от него расходится невыносимый холод, цепями сковывающий изнутри, пропитавший всю эту необъятную долину. Бело-голубой, будто бы серый — человек может рассмотреть на нём ямки и выбоины, тонкие трещины, ледяную крошку и царапины. Но этот лёд не разломать, о нет, иначе они давно бы это сделали, чтобы выбраться отсюда.       Они — вмёрзшие в лёд головы. Старики и молодежь, мужчины и женщины — смертный видит их всех, и слух его улавливает расходящееся по долине эхо плача и стенаний. Умершие томятся в этом ледяном озере, вмёрзшие в саму его структуру, страдающие от обжигающего холода и невозможности сделать что-либо. Лишь их глаза могут смотреть в серое унылое небо или на кого-то из соседей, и надежда, если она у кого-то ещё здесь осталась, умирает медленно и также мучительно. — Я должен занять место среди них, Господин? — у смертного зуб на зуб не попадает, даром, что он умер, и бесплотный дух не может ничего чувствовать, и Франхрасьян отвечает ему почти отеческой улыбкой, почти заботливо приобнимая за плечи. — Нет, ребёнок, — снисходительно ответил он. — Так рисуют ад последователи моего пресветлого брата. И те, кто искренне верят в него, проводят в нём свою вечность. Но ты ведь не входишь в их число, верно? Иначе бы наша встреча не состоялась так скоро, — он щёлкнул пальцами, и пространство вокруг вновь изменилось, и смертный снова не успел заметить, когда это произошло.       Холод ушёл; осталась лишь тишина. Бесконечный лабиринт библиотечных коридоров, массивные книжные стеллажи и переходы с дверями. Они вроде бы твёрдо стояли на полу, но пола не было, и они парили в воздухе, слегка расплываясь, словно отражения на воде. При этом были абсолютно целостны и материальны, как для этого места, лишь подвержены влиянию искажённой реальности.       Потерянные и растерянные души ходили по этому лабиринту. Сворачивали на разных поворотах и возвращались в исходную точку. Кто-то заходил в кабинеты, кто-то останавливался листать книги в тщетной попытке развеять скуку и тоску. Всё вокруг было серым и блёклым, обстановка кабинетов — монотонно одинаковой и фантомной, а книги взирали на открывающих их пустыми белыми страницами. Здесь не было ничего настоящего — лишь имитация, сводящая с ума вместе с тишиной и меланхоличной серостью. — Я должен буду пройти по лабиринту молчания и скорби? — полюбопытствовал смертный, и Франхрасьян слегка прищурился, позабавленный его нетерпеливостью. — Нет, ребёнок, — также снисходительно отозвался он. — В вечных скитаниях Дома скорби бродят те, кто так и не смогли определиться, во что они верят. Они считали меня врагом, но их души окрашены сомнениями. Теперь целую вечность они ищут ответы на них и никогда не находят так же, как не смогли найти при жизни. — Это жестоко, Владыка, да прости мне мою дерзость, — с лёгким волнением возразил смертный. — Некоторые сомнения таковы, что лишь Смерть способна дать на них ответ... — Верно, — тонкие бледные губы растянулись в довольной улыбке. — Но ответы на них могут получить лишь те, кто действительно искали их. Но не те, кто отвергли и Свет, и Тьму и решили, что они сами принесут все знания и для этого не нужно ничего делать. Пойдём, дитя моё, я покажу тебе Дом скорби, где ты сможешь обрести покой и найти отдых.       В третий раз пространство изменилось, и смертный удивлённо захлопал глазами. Они вернулись туда, откуда начали своё путешествие, но тьма, скрывавшая всё вокруг, расступилась, являя просторный холл дома, от которого расходится множество коридоров куда-то в глубину. Чёрным мрамором был отделан пол и изящные колонны, украшающие вестибюль. Чёрным обсидианом блестели окна и светильники, в которых горел иссиня-чёрный огонь. Серебром были декорированы перила лестниц и ступени, пол и колонны, и светильники.       Они источали мягкий тусклый, но чёткий белый свет, чуждый Свету Зардушту. Иссинее пламя отбрасывало синеватые блики. То тут, то там по холлу пролетали сгустки тёмной энергии, и от каждого из них смертный слышал «здравствуй, Владыка». Из разных углов доносились приглушённые мужские и женские голоса, и внезапно — детский смех.       Какая-то девочка не старше десяти выскочила из ближайшего коридора и врезалась в ногу хозяина, и Франхрасьян легко подхватил её за плечо, удержав от падения. Малышка широко ему улыбнулась, когда за её спиной возник чёрный бесплотный дух, не мужчина и не женщина, чьи очертания было сложно рассмотреть ясно. — Прости, Господин, — он прошелестел голосом, словно эхо, сочетающим в себе множество мужских и женских голосов. — Мы не хотели помешать тебе и твоему гостю, — Франхрасьян покровительственно кивнул, и дух, взяв девочку за руку, скрылся с ней там же, откуда они пришли. — Что это за место, Владыка? — потрясённо осматриваясь по сторонам, вопросил смертный. — Это Дом скорби, ребёнок, — спокойно ответил хозяин. — Такой, каким я определяю его. Такой, каким он и является на самом деле. — И я могу здесь остаться? — всё ещё с неверием человек вновь задал вопрос. — И здесь ты найдёшь ответы, которые не успел найти при жизни, — Франхрасьян гостеприимно указал рукой вглубь вестибюля. — Располагайся, ребёнок, не стесняйся — комнат здесь хватит на всех. Твоя будет такой, как ты захочешь, там, где ты захочешь. Ведь отныне мой дом — твой дом. И если у тебя возникнут какие-то трудности, я всегда с радостью помогу тебе с ними — найти меня несложно, ведь здесь я есть всегда и везде.