Вопросы и ответы

— Мастер, меня беспокоят тревожные предчувствия.       Рабочий кабинет отца Витты был небольшой тесной каморкой, заваленной к тому же разными свитками и фолиантами разной степени древности. Треть пространства занимал большой массивный деревянный стол, такой же загромождённый бумагами, книгами и старыми перьями. На нём всегда царил творческий беспорядок, но хозяин удивительно точно знал при этом, что где находится. Маленькое окошко находилось почти под самым высоким потолком, и даже днём оттуда почти не проникал свет, из-за чего в подсвечниках постоянно горели свечи, создавая одновременно уютную и мистическую атмосферу.       Хюгеред часто бывал в этом кабинете, и ощущение покоя приходило к нему всякий раз, как он переступал его порог. Здесь всегда было тепло, в отличие от холодных коридоров кельи, и здесь Хюгеред был словно дома, расслабляясь и отдыхая душой.       Наставник слыл волевой и беспокойной личностью. Он как никто понимал томление живого разума Хюгереда, не желавшего заключать себя в рамки жёстких догм, которые он не мог ни понять, ни объяснить. Поэтому отец Витта под носом у церкви, скрываясь и таясь, предавался величайшему святотатству и пытался найти истину по другую сторону, названную нечистой и запретной. И шаг за шагом он прозревал, открывая себе и кругу посвящённых избранных, что всё не просто не так однозначно, как говорит церковь, но и диаметрально противоположно.       Хюгеред, что всегда ощущал себя не на своём месте и в церкви, и в Священном Королевстве в принципе, наверное, в первую очередь из-за своего дара, был вдохновлён и окрылён. Опыты и изыскания учителя были словно глоток свежего воздуха, привносящие ясность и проливающие свет на всё то, что окружает его. Они дали взглянуть на метафизические проблемы с другой стороны, и это интриговало и внушало определённый оптимизм, вдыхая новые силы и желание и дальше познавать мир.       Отец Витта принял молодой мятущийся дух под своё крыло, и стал не просто наставником, но в первую очередь другом, на которого можно было положиться и которому можно было доверить всё то, о чём опасно было говорить в церкви и при священниках. — Что тебя беспокоит, мой ученик? — взгляд живых тёмных глаз мгновенно внимательно впился в лицо юноши, и Хюгеред нахмурился, опустившись на свободный стул напротив мастера. — Духи беспокойны, — произнёс он. — И Луве тоже предупреждает меня об опасности. И призраки, и дэва чувствуют надвигающуюся бурю, и я опасаюсь, как бы её причиной не стало тайное учение, что ты проповедуешь и исследуешь. — Боюсь, именно оно ею и станет, — отец Витта покачал головой, задумчиво почесав щетинистый подбородок. — За него нас всех сожгут на костре, Хюгеред — я благодарен тебе, что ты поделился со мной знамениями, но не утаил их и не сбежал сам, трусливо поджав хвост. — Разве я мог? — юноша нахмурился. — Ты мой друг и учитель, мастер. Ты доверил мне свою тайну, и я пошёл за тобой. Дальше я разделю с тобой твою судьбу: либо костёр Инквизиции, либо свободу и возможность дальше исследовать и развивать твои изыскания... — Публий? О чём ты задумался, друг мой? — голос наставника, такой же уверенный и сильный, как и всегда, ворвался в мысли Сервилия, и тот качнул головой, отгоняя мимолётную задумчивость, глядя долгим взглядом в бледное, за века ничуть не изменившееся лицо мастера.       Теперь они оба были консулами, сменили имена и шагнули за грань, вернувшись из-за неё. За столетия существования изменилось всё и не изменилось ничего, и была в этом какая-то тонкая неуловимая ирония.       Предчувствие Атратина и предупреждения духов не обманули их, но у них оказалось немного времени, чтобы подготовиться. А после случилось предательство, и Инквизиция объявила охоту на всех, кто были причастны к «секте» мятежного священника. Верных последователей полегло тогда немало, но больше смогло спастись и бежать в надежде найти лучшую жизнь и возможность освободиться от оков догм и контроля, которыми людей сковала церковь и воля Зардушту. И всех их вёл их учитель, ставший им другом, отцом и братом.       После основания Канмандега и Унбарама его последователи разбрелись кто куда, идя по своему пути, лишь отчасти пересекающемуся с путём отца Витты, теперь ставшего консулом Авитусом. И лишь Хюгеред — больше, конечно, не Хюгеред — сохранил с ним тесную близкую связь, оставшись его вернейшим и ближайшим другом. Так что он частенько захаживал к наставнику в гости, к большому удовольствию последнего. — Да так, — Сервилий неопределённо повёл рукой по воздуху. — Мне вспомнился канун гонений, и я думал, могли ли мы предотвратить жертвы и гибель достойных людей, пошедших за тобой. — Боюсь, это была необходимая жертва, — Авитус, как и тогда, покачал головой. — Чтобы доказать верность Господину, пришлось заплатить цену — гораздо менее кровавую и жестокую, чем пришлось бы платить его брату, если бы мы шли за ним, кстати. Ты ведь знаешь, чего Эделбранду стоило обращение в святую веру всех семи королевств. — И тем не менее, если бы мы ушли сразу, как только получили знамения... — Атратин постучал пальцами по столешнице, и старый друг посмотрел на него с укоризной. — Их жертва была необходима и не напрасна, — с нажимом повторил он. — Имеющие дело со смертью не должны её бояться, но должны быть к ней готовы. Кроме того... если бы мы бежали сразу, погибших было бы гораздо больше, и кто знает, друг мой, возможно ты был бы в их числе. — Ты прав, мой господин, — Сервилий тонко улыбнулся, согласно прикрыв глаза. — Не обращай внимания на мои слова — это лишь пустая гипотеза, какие изредка посещают каждого из нас, когда мы размышляем о прошлом.       Предзнаменование и вправду дало время подготовиться. Завершить базовые исследования и обрести силу, способную защитить. Но если бы они сорвались с места сразу, всё бросив, они были бы совсем беззащитны, и Инквизиция и разнюхавшие всё деорийцы отловили бы их без труда, отправив на костёр. Хюгеред мог быть одним из первых в их числе не только как близкий друг, которого Витта любил как сына, но и из-за своего дара и связи со «скверной» с самого детства. Ведь немногие люди способны взаимодействовать с тонким миром и населяющими его духами, да и тех, кто умеют делать это, подвергают либо экзорцизму, либо избегают как прокажённых, не давая ни помощи, ни принятия, оставляя их сходить с ума в одиночестве и отверженности, не знающих, что делать со своим даром, воспринимающимся как проклятие.       Именно наставник открыл тогда ещё совсем молодому юноше глаза. Именно он принял его и помог, и сам пользовался его помощью, используя это знание в своих изысканиях. И Хюгеред, а теперь уже Атратин, ответил ему искренней преданностью и привязанностью, сохранившейся даже спустя несколько веков после всех тех знаменательных событий.       Сервилий тихо хмыкнул себе под нос, расслабленно откинувшись на высокую спинку стула. Авитус же беззлобно поддел его, что негоже такому старому владыке смерти вести себя как смертный подросток. Быть может, так оно и есть, но несмотря на множество прожитых десятилетий в качестве немёртвого, Атратин всё равно не утратил своей человечности, удивительно хорошо понимая живых и в некотором роде чувствуя свою связь с ними.       Именно поэтому временами он возвращался мыслями к прошлому и обдумывал его. Именно поэтому в настоящем он сохранил крепкие и такие человеческие связи и отношения. И наставник по-прежнему занимал в его сердце особое и очень важное место, и пока Атратин будет жив, едва ли что-то в этом изменится.