Вопросы и ответы

      Пространство колеблется, и Франхрасьян ощущает эти незримые волны. Новая душа приходит в его чертог, и Владыка Смерти должен как следует приветствовать её. Едва заметно щурит глаза и растягивает губы в усмешке, ступая во мрак безграничного пространства, пребывая сразу везде и нигде.       Он чувствует её присутствие, но в то же время ощущает, что аура чужака мала и едва различима. Странное дело, вызывающее внутри тень любопытства — в его чертоге было ещё не так и много гостей, но всё равно подобное он ощущал впервые. Маленький сгусток энергии — словно ребёнок приходит к Владыке Смерти, и бездонные чёрные бездны глаз вспыхивают на мгновение и тут же гаснут.       Не «словно» — и высокая фигура тёмной зловещей тенью возвышается над совсем крошечным младенцем, издающим негромкие звуки и слабо шевелящим короткими ручками. Первое умершее в родах дитя — и Франхрасьян может в полной мере оценить безжалостность светлого брата. Впрочем... возможно, оно и к лучшему. — Здравствуй, малыш, — маленькая душа маленького человека, не успевшего и суток прожить в смертном мире, хнычет негромко от холода, мрака и одиночества тоскливого преддверия, но Владыка Смерти, опустившись на колени рядом с ней, протягивает руки, забирая её осторожно.       Дитя успокаивается, светлыми глазами всматривается в бледное вытянутое лицо, и Франхрасьян улыбается ему, несколько неловко прижимая к груди, оборачивая полами собственных длинных одежд, ограждая от внешнего холода. Сердце его наполняется трепетом и печалью, но дитя доверчиво жмётся к нему, и крохотными пальчиками цепляется за чёрную, расшитую серебром ткань его одежд. Едва ли он знает и умеет обходиться с детьми, тем более такими маленькими, но кажется, Зардушту не оставил выбора ни ему, ни человеческим детям. — Мой брат может быть чересчур суровым, но это определённо к лучшему, что ты попало ко мне, дитя, — Владыка Смерти вздохнул тяжко, обращаясь скорее к себе, уходя во тьму, возвращаясь в свой чертог. — Здесь о тебе позаботятся, пусть мы пока не очень хорошо знаем, как должны это делать. Но мы научимся быстро, и ты не будешь знать печалей, малыш, пусть тебе уже не суждено когда-либо вырасти, — он вновь улыбнулся ребёнку на своих руках, а после перевёл взгляд на нескольких дэв, вышедших из мрака бесконечного множества коридоров их общего дома такого, каким Франхрасьян сам определяет его.       Дэвы тоже чувствовали присутствие необычного гостя, и их господин слышал, как некоторые переговаривались между собой. Некоторые же, ступив вперёд, с любопытством и интересом рассматривали хрупкую крошечную душу на руках владыки. Первый ребёнок Дома скорби — и увы, далеко не последний.       Зардушту был категоричен, и в этой категоричности он был безжалостен. Его создания оказались не безупречными, смертными, ведь всякое существование, даже божественное, рано или поздно обречено на конец. Но упрямый брат отрицал очевидные вещи до последнего, сбросив бремя ответственности на старшего, назвав его виновником всех бед. Он и от людей отрёкся бы окончательно, если бы не ощущал связь с ними и зависимость от них возможно даже бо́льшую, чем их от него. А потому определил, что милость его могут заслужить праведными делами и верностью лишь те из смертных, кто слепо и без сомнений посвящали ему всех себя.       Но это был выбор взрослых. Это были деяния взрослых. Тех, чьи годы жизни и веры смогли покрыть недоверие сурового бога и убедить его проявить хоть каплю своей милости. А что делать детям? Особенно тем, чья смертность была так пугающе высока — младенцев и едва-едва смышлёных малышей первых лет жизни? Они, что по мнению Зардушту, были рождёнными осквернёнными и не заслуживали его внимания и снисхождения, — что было делать им? Ведь строгий бог не оставил им даже малейшего шанса!..       Зардушту была не нужна лишняя ответственность и лишняя морока. Он не то божество, которое было готово взять на себя заботу обо всех маленьких душах, которым уже никогда не вырасти. Ашуры его в большинстве своём были так же высокомерны, как и их хозяин, так что в Доме песнопений детям не было места, с какой стороны ни глянь. Там каждый заботится только о себе, и с каждого требуют полной отдачи, а дети... Их души хрупки и нуждаются в заботе, но не в эгоистичном равнодушии, каким на самом деле является Зардушту.       В этом была странная ирония — и Франхрасьян не мог не оценить её. Он, божество Смерти, несущее лишь упадок и разрушения, гибель и страдания, оказался хранителем тех, чьи судьбы оборвались так рано. Заботливым родителем, в конце концов научившимся заботиться как о младенцах, так и о подростках, находя подход к каждой попавшей к нему детской душе. Исцеляя раны и помогая примириться с новой действительностью, заменяя родителей, которых они потеряли навсегда. А иногда никогда и не имели.       Поначалу это вызывало в нём печаль и горькую радость. Заботиться о ком-то оказалось приятно. Быть нужным кому-то и нести не только постоянное горе смерти — эти дети уже были мертвы, так что Франхрасьян не мог навредить им. Но проводить бесконечные мгновения своего безграничного времени среди них ничуть не меньше, чем среди взрослых, баюкая младенцев, которым никогда больше не суждено вырасти из этого состояния, и утешая детей постарше, застрявших навсегда в возрасте своей смерти. Рассказывать им истории и играть в простые игры, дарить внимание и заботу — кто бы мог подумать, что бог Смерти, которого живые рисуют злобным коварным дьяволом, примерит на себя роль любящего родителя?!       Из размышлений его выводит знакомое ощущение. Новый гость пожаловал в Дом скорби, и владыка вздыхает, качая головой, ощущая присутствие юной души. Очередной ребёнок, на этот раз подросток, приходит к нему, и хозяин скорбного чертога выходит приветствовать его так же, как и других.       Мальчик лет двенадцати вздрагивает всем телом, когда видит перед собой величественную фигуру. Страх мелькает в его глазах, и он пятится, несчастно глядя на Владыку Смерти, вышедшего встречать его. И Франхрасьян терпеливо прикрывает глаза, останавливаясь, источая спокойную ауру, давая понять ребёнку, что не собирается вредить ему.       С детьми постарше, особенно подростками, всегда тяжелее, чем с малышами и тем более младенцами. Маленькие дети чувствительнее и проницательнее, их реакция на Франхрасьяна чаще забавляет его и умиляет. Они обычно легко принимают собственную смерть и доверяют владыке как новому родителю. У старших же родители и общество как правило успевают сформировать определённые стереотипы, пусть ещё зыбкие настолько, что при верном подходе их можно разрушить. Поэтому с ними всегда сложнее, и Франхрасьян учится терпению и снисхождению.       Факт собственной смерти пугает их, и он утешает их. Церковь науськивает их, что Франхрасьян — безжалостный, коварный, жестокий демон, которого нужно остерегаться, бояться и ненавидеть. С этим справляться труднее всего, но Франхрасьян терпелив настолько, чтобы разубедить детей в том, что рассказы церковников — ложь и всего лишь попытка создать архитипичный образ врага, не более того. В конце концов, любые дети, пусть даже уже относительно взрослые, — ещё всего лишь дети, и они пока не выбирают сознательно во что верить. Их учат взрослые, и многие, став взрослыми сами, выбирают тот же путь, что и те, кто научили их, не зная, что есть и другая сторона правды. У Франхрасьяна же есть возможность показать им её. — Здравствуй, дитя, — его мягкий негромкий голос в конце концов нарушает затянувшееся молчание, и мальчик вздрагивает, с тенью паники глядя на Владыку Смерти. Ну, хоть не бросается в слепой агрессии, как очевидно, делают многие церковники, уже хорошо. — Как твоё имя, гость моего дома? — он сохраняет вежливый тон и позволяет ребёнку быть с собой на равных, и страх в глазах мальчика сменяется растерянностью. — Кеол? — его ответ звучит как вопрос, и Франхрасьян позволяет себе улыбнуться с мягкой снисходительностью. — Очень приятно, Кеол. Моё имя, должно быть, тебе известно, но я всё равно назовусь им: меня зовут Франхрасьян, хотя скорее всего, ты услышишь множество других вариаций, но только не его, — улыбка становится чуть шире, и Владыка Смерти позволяет себе негромко посмеяться, словно вспоминая что-то очень приятное. — Ты погрузишь меня в лёд? — голос мальчика же прозвучал с надломом, и он втянул голову в плечи, переминаясь с ноги на ногу. — Почему я должен это сделать? — вопросом на вопрос ответил Франхрасьян. — Пастор говорит, что ты злобный дух, и все грешники, которые попадают к тебе, мёрзнут в ледяном озере или как-то так. Родители тоже так говорили и очень этого боялись, поэтому говорили, что мы должны вести благочестивый образ жизни... — неуверенно ответил Кеол. — И ты считаешь, что так оно и есть? — уточнил Владыка Смерти, и мальчик растеряно поморгал, глядя на него. — Позволишь мне кое-что показать тебе? А потом ты решишь, что тебе больше по душе, идёт? — он подошёл к ребёнку ближе и протянул ему руку. Кеол, поколебавшись, всё-таки принял её, неуверенно вложив ещё по-детски узкую ладонь в холодную ладонь бога.       Франхрасьян вошёл со своим юным спутником в свой чертог, каким сам определял его, краем глаза замечая, как с интересом и недоверием мальчик осматривался по сторонам. Провёл его по одному из множества коридоров, выходя в широкое свободное пространство, откуда доносился неразборчивый гул детских голосов самых разных возрастов. Остановившись в его условных дверях, он мягко подтолкнул Кеола за плечи, давая сделать шаг вперёд и встать перед собой, чтобы хорошо видеть происходящее.       Дети помладше, пища и смеясь, гонялись за несколькими дэвами, которые всегда присматривали за ними в отсутствие господина. Самые старшие читали книги и спорили друг с другом, что-то обсуждая. Рядом с ними пребывали некоторые из редких душ взрослых, которых тоже привлекали в качестве наставников и просто приятной компании для их младших соседей. Кеол с замешательством наблюдал за происходящим, и оно совершенно точно отличалось от всех рассказов о замёрзшем озере и дьявольском владыке. Который, кстати, выглядел не полузвериным уродом (и у кого только такая богатая фантазия?!), а вполне приятным привлекательным мужчиной. — Владыка... — уставший голос одного из дэв донёсся до замерших в стороне фигур, и Франхрасьян расслышал в нём ноты радостной надежды. Улыбнулся уголками губ, с весельем посмотрев на полуплотный тёмный дух, за которым гонялось несколько детей, пытаясь поймать ленты прозрачной тьмы, из которых ткалось его тело. — Поймали! Поймали! — две девочки и мальчик в конце концов вцепились в полуплотный дух, облепив его со всех сторон, и бог почувствовал несчастный взгляд, обращённый на него. — Совсем тебя загоняли, Куруш, — владыка лукаво посмеялся, покачав головой. — Здравствуйте, дети, — он сделал шаг вперёд, и малыши вразнобой довольно запищали, оставив дэва в покое и тут же поспешив заключить в объятия ноги (потому что выше не доставали) бога Смерти.       Его появление мгновенно привлекло к себе всеобщее внимание, и со всех сторон на Франхрасьяна обрушились приветствия, выкрикиваемые разными голосами. «Фа», «Ян», «Господин» и даже «Па», «Папа» и «Отец» — как он и предупреждал, в этом месте никто не называл владыку его полным именем правильно. Он, впрочем, был и не против, каждый раз, словно впервые, чувствуя тепло от всех этих обращений. — Что это за место? — потрясённый увиденным, прошептал Кеол, и Франхрасьян скосил на него глаза, улыбнувшись. Мягко отстранив от себя обнимавших его детей, он повернулся к мальчику и опустился перед ним на колени, компенсируя разницу в росте. — Это Дом скорби, ребёнок, — ответил он. — Такой, каким он является на самом деле. Эмиссары моего пресветлого брата ревнивы, они никогда не расскажут истину с чужой стороны. Но в то же время Зардушту не хочет нести ответственность за тех, кто не могут позаботиться о себе сами, и я принимаю каждого, словно собственное дитя. Ко мне приходят разные души, искалеченные и нет, фанатично верующие под влиянием взрослых и боящиеся, как ты. Неверующие, но озлобленные из-за несправедливости мира, так скоро приведшей их в мой чертог, и полные добра и света, каким могут позавидовать даже ашуры. Младенцы нескольких часов отроду и подростки, которым не хватило считанных дней до своего совершеннолетия — Дом скорби принимает всех их и никому из них не причинит страданий, пока я являюсь его хозяином. — И я могу остаться здесь? — трогательно вскинув брови, шёпотом спросил мальчик, и Франхрасьян улыбнулся ему, погладив по пшеничным жёстким волосам. — Иначе зачем мне было приводить тебя сюда? — чёрные безжизненные бездны глаз Владыки Смерти блеснули лукавым блеском, и он выпрямился, протянув Кеолу руку. — Пойдём, дитя. Я познакомлю тебя со здешними обитателями. Теперь этот дом — твой дом тоже, и ты всегда можешь обращаться ко мне с вопросами или за помощью...