Вопросы и ответы

      Сжимая челюсти, Фин терпит боль, в муках страданий прикрывая веки. Назойливая, тянущая — она, словно когти хищника, медленно раздирает его изнутри, нарастая пульсацией, ядом разносясь по крови. Выворачивает мышцы и выкручивает суставы, и Фину больно стоять, больно сидеть и лежать, больно ходить. Поясница горит огнём, и этот огонь расползается вниз по ногам и вверх по позвоночнику, проникая, кажется, в каждую клетку тела.       Погода за окном меняется — пока не слишком заметно для глаза постороннего наблюдателя, но судя по тому, как сильно ломит его кости, Фин может сделать вывод, что перемены грядут впечатляющие. Сезоны сменяют друг друга, и это всегда тяжёлое время для него. И Фин судорожно выдыхает, незаметно растирая поясницу подрагивающими руками, надеясь хоть так немного уменьшить свои страдания.       Пусть будут прокляты альвы с их вечной войной с двергами! Пусть будет проклята колонна, что обрушилась на него, сломав ему позвоночник! Ундины, конечно, сделали невозможное, поставив его на ноги, но даже им оказалось не под силу исцелить его полностью. И побочный эффект от ранения остался неприятным напоминанием и позорной слабостью уязвимости, и Фин глухо шипит себе под нос ругательства.       Он изо всех сил пытается скрывать боль и делать вид, что ничего не происходит. Но движения его более скованные, чем обычно, и угловатые; лицо бледнее, и черты его будто заостряются. Под глазами залегают тени, и Фин держится натянутой стрелой, одеревеневший от прошивающих каждую клетку игл боли. Двигается топорно и реагирует резко, и то и дело прикрывает глаза, сгорая в почти невыносимых муках.       Боль нарастает, и Фин становится рассеянным и невнимательным. Не замечает, как с удивлением и немыми вопросами в глазах на него смотрят коллеги, замечая изменения в его поведении. Он не язвит, не острит и не подкалывает, лишь шипит иногда, и болезненные стоны тонут в этом шипении. Медленные пытки дерут жилы и выкручивают мышцы, ломают кости и выворачивают суставы, и боль оказывается повсюду, оглушая и ослепляя, нарастая мигренью в висках.       Так продолжается несколько дней, но Фин терпит упрямо. Не хочет никому доверять свою слабость и показывать уязвимость. В конце концов он не впервые переживает подобное, и если как-то справлялся все разы до этого, то и сейчас переживёт.       Погода меняется стремительно и кардинально. Солнечное тепло скрывается за почти морозным холодом. Свинцовые тучи тяжестью нависают над землёй, и завывают холодные северные ветра. Гроза раскалывает небосвод надвое, и холодный ливень льёт как из ведра. И Фин чувствует, что так, как в этот раз, плохо ему не было ещё наверно никогда.       Беда приходит ночью, и он мечется по постели, сгорая в горячке. Тело словно рвут на части, медленно отрезая кусочек за кусочком. Он горит в огне, пытаясь уйти куда-нибудь от боли, но она повсюду, и он беспомощно всхлипывает, не в силах её терпеть. С него будто живьём сдирают кожу, вырывая жилы и разламывая кости, и это так невыносимо, что сил нет даже кричать. Лишь хрипеть и стонать, мучаясь в агонии, малодушно мечтая о смерти, что всё не приходит.       Мягкое прохладное прикосновение гасит пожар и усмиряет боль. В полузабвении Фин всхлипывает и бессознательно льнёт к нему ближе. Оно поднимается вверх по груди к плечам, прежде чем чьи-то сильные, но аккуратные руки бережно приподнимают их, заставляя горячее взмокшее тело оторваться от постели. И Фин вздыхает судорожно, балансируя на грани действительности и забытия.       Белые одежды больно режут по уставшим глазам, словно в них насыпали сухого песка, и Фин прикрывает их. Заботливые руки, поднимают его безвольное уставшее тело, и их хозяин подставляет собственное тело как самую надёжную твёрдую опору. И Фин устраивается щекой на его плече, но у него нет сил даже поднять руку, чтобы коснуться его в ответ.       Негромкий мелодичный голос доносится до него как сквозь толщу воды, умиротворяя агонию в сознании. Прохладные ладони скользят по спине, исследуя её, осматривая, слабо надавливая в самых болезненных местах, будто проверяя. Словно лекарь, он обследовал его повреждения, останавливая в конце концов руки там, где был когда-то перебит позвоночник. Там был главный очаг боли, и мягкая прохлада коснулась его, проникая внутрь. — Геде́он... — Фин выдохнул хрипло, так уязвимо всхлипнув, и мастер утешающе погладил его по взмокшей растрёпанной рыжей макушке. — Ш-ш-ш, — прошептал, утешая, и его голос целительным бальзамом коснулся сознания: — Молчи, упрямец. — Как ты... узнал?.. — Фин не был бы собой, если бы не пошёл наперекор чужим словам. Поморщился и спросил: — Я сильно... кричал?.. — Нет, — Геде́он вздохнул, продолжая мягко исцелять, усмирять боль. — На тебе эти дни лица не было, а я успел тебя немного узнать. Говорил же, что в этом месте ты можешь не ждать нож в спину и обращаться за помощью, когда она тебе необходима.       Фин ничего не ответил, лишь снова закрыл горящие режущей болью глаза и устало выдохнул. Напряжённые судорогами мышцы медленно расслаблялись, и боль отступала куда-то вглубь, глухо пульсируя где-то внутри. Втягивала свои губительные щупальца, и Фин чувствовал облегчение, наваливающееся вместе с усталостью. Голова стала совсем тяжёлой, и он пропустил тот момент, когда отключился, и его тёплое ровное дыхание едва касалось одежд на плече верховного мага.       Геде́он покачал головой, скосив глаза на умиротворённо лицо ученика. Продолжил держать его, усмиряя боль и успокаивая её, и позволил ему наконец-то отдохнуть.