Вопросы и ответы

      Тонкие прохладные женские пальцы едва ощутимо касаются обнажённой кожи. Скользят по плечам и ниже к рукам, и Геде́он закрывает глаза, отдаваясь во власть ощущений. Амальгама всегда так нежна и чутка, и её любовь мягко качает словно волны, умиротворяя душу и исцеляя глубокие раны. Лишь с ней одной он может отпустить себя, отдаваясь во власть ощущений и чувств, сбрасывая маски и позволяя усталости и меланхолии просочиться наружу. В конце концов... этой женщине он доверяет даже больше, чем самому себе.       Кончики пальцев плавно следуют за угловатыми изгибами мужского тела, и Геде́он упускает тот миг, когда их сменяют ладони полностью. Накрывают лопатки, и он шумно выдыхает, когда чувствует, как мягкая кожа скользит по бледной ребристой реке косого шрама. — Расскажи мне, — тихий шёпот сливается с потоком мыслей, и Геде́он чувствует тепло чужой кожи, когда женщина придвигается ближе, почти обнимая. Склоняет голову, и мягкие губы касаются кончика шрама у основания шеи. — Ты хранишь в себе столько боли... Раздели её со мной, прошу.       Ещё один тяжёлый вздох — и воспоминания удивительно неспешно и легко относят его в дни прошлого. Он был так молод и глуп, и слеп... И заплатил за это огромную цену, в том числе и собственной кровью. — Их оставил мне мастер, — нарушив затянувшееся молчание, отстранённо ответил Геде́он. — На вечную память о моей слабости и ошибке... Шрам, которого ты касаешься, он подарил мне, когда я пытался сбежать. Ударил в спину — и я был слишком ослаблен предыдущими ранами, чтобы отразить этот удар.       Неширокий, косой и не слишком длинный, он начинался чуть выше уровня плеч на шее и заканчивался под левой лопаткой, рассекая спину. Он был неглубоким — щит, пусть слабый, но всё-таки ослабил удар, и клинок из тёмной магии лишь пропорол кожу и мышцы, не достигнув цели. Амальгама накрыла его ладонью, вновь коснувшись губами конца. Второй рукой скользнула вдоль него, спустившись к боку, и Геде́он аккуратно перехватил тонкие пальцы, слегка сжав. — Это была последняя рана, прежде чем я добрался до портала и спасся, — тихо произнёс он, потянув женскую руку за собой. — Труднее было справиться с теми, с которых всё началось, — положил ладонь себе на живот, и Амальгама едва ощутимо вздрогнула, чувствуя под пальцами широкий ребристый рубец.       Она плавно и бесшумно сменила положение, словно перетекла из одного состояния в другое, сев напротив Геде́она, заглядывая в его глаза. Читая в них усталое спокойствие, в то время как в собственном взгляде царило сострадание и искреннее сожаление. И он улыбнулся ей с тянущей тоской, посмотрев на изувеченную грудь и живот.       Там было два огромных шрама. Тот, что на груди, был оставлен вторым — мастер промахнулся совсем чуть-чуть, и в память об этом лишь немногим в стороне от сердца остался неровный огромный круг с рваными краями, лучи которых расползлись почти на всю грудную клетку. Уродливый, он служил напоминанием о слабости, и в горечи и стыде Геде́он отвернулся от него, прикрыв веки. Амальгама, заметив это, придвинулась ближе, накрыв его ладонью так же, как предыдущий. — Это не был первый удар, но я был так ошеломлён, что не сумел защититься, — склонив голову, с раскаянием признался он. — Мне повезло, что мастер ошибся и не попал туда, куда целился. Впрочем... он и без того почти убил меня.       Первый и самый страшный шрам — на животе. Широкий и глубокий, он толстой линией выделялся на бледной коже. Место первого удара, вечная память — Геде́он помнит боль, как и помнит, как долго и тяжко заживали раны, оставленные тёмной магией. До сих пор они отдают фантомной болью, пусть и прошло уже несколько веков. Но когда Амальгама касается их, аккуратно и нежно проводя по огрубевшей коже... он ощущает лишь пустоту, которую заполняет её тепло. — Мастер ударил в живот, — Геде́он накрыл женскую ладонь, погладив пальцы. — Эта боль меня отрезвила, заставив спасать свою жизнь. Я был в отчаянии, что мастер пал, но также я понял, что должен бежать, чтобы спасти хоть что-то... Ведь если бы я остался... если бы поддался чувствам... он бы убил меня, и рука его не дрогнула бы. А так... Впрочем, лишь милостью Судьбы я остался жив с теми ранами, что получил от него.       Амальгама слушала внимательно, рассматривая страшные отметины на мужском теле, запоминая. Осторожно поглаживала, и Геде́он вздохнул, склонив голову ещё ниже. Коснулся лбом женского плеча, и вампиресса зарылась пальцами в белые волосы, перебирая их на затылке. — Ты пережил много потрясений, — мягко произнесла она, спускаясь ниже к плечам, проводя по ним. — Я горжусь тобой, мой господин. Хотя мне жаль, что боль сопровождает тебя, и я не могу забрать её вместе с этими шрамами.       Геде́он усмехнулся, и отстранившись, заглянул Амальгаме в лицо. Подался к ней, коснувшись губами губ, и она ответила, целуя с нежностью и благодарностью за оказанное доверие. Геде́он прижал её к себе ближе, чувствуя, как рядом с этой женщиной становится спокойнее и легче, и даже шрамы не тревожат его ни горечью, ни стыдом, будто нет их вовсе. Лишь с ней одной было так легко и правильно, и Амальгама отдавала без раздумий то, в чём Геде́он больше всего нуждался.       И он был благодарен ей так, как не был благодарен больше никому и никогда.