Вопросы и ответы

      «Отец, любишь ли ты отца Сунегода?»       Вопрос снова и снова всплывал в голове, и Витта прокручивал его, пытаясь найти ответ. Сначала не придал большого значения словам Хюгереда, но так и не смог дать ему ответ, отшутившись и переведя разговор в другое русло. Но вопрос запомнился и отложился внутри чем-то тянущим и неудовлетворённым. Любит ли он этого пресветлого павлина?..       Такой простой вопрос породил столько сложностей. Любит ли он Сунегода? Что такое любовь вообще? Любил ли он хоть когда-нибудь кого-нибудь? Знает ли он, что это такое?.. Нет, потому что ему всё время было не до этого: сначала философские поиски, потом эксперименты, потом изгнание, а потом он вообще стал нежитью. Но теперь? Что он испытывает к Сунегоду? Любит ли он его?       Вопросов было так много. Сунегод раздражал, но это было лишь вначале — теперь же он привык к своему светлому «коллеге». Пикировки их превратились в привычку и были совершенно беззлобны, и Витта как-то уже и не представлял бесконечность безвремья без переругиваний и ворчаний. Всё-таки Сунегод во многом отличался от Зардушту и фанатиков-церковников, и образ, который рисовали церковные каноны о первом святом короле, оказался далёк от действительности.       Сунегод пытался казаться не тем, кем был, но постепенно шоры спадали с него и он отпускал себя. Был немного уставшим и потерянным, но в целом приятным мужчиной, с которым даже можно было разговаривать и иметь дело. И пусть из чистого упрямства Витта не хотел признавать этого вслух... но он ему нравился, и его компания была приятна.       Да, Сунегод отличался от церковных фанатиков, которых Витта помнил со времён своей жизни. Был несколько неловким, но как мог пытался быть нормальным. Не превратиться в радикального консерватора, каким был Зардушту, но и сохранить баланс света внутри себя такой, что позволял ему оставаться на том месте, на котором он был. И Витта наблюдал за ним. И хоть был насторожен, был приятно удивлён.       И тем не менее, любил ли он его? Этот вопрос впервые заставлял теряться, и Витта не находил на него ответ. Он никогда никого не любил в романтическом плане. Да, был Атратин, но он был словно сын; да, были последователи, но они были союзниками, друзьями и товарищами. Но любви, что её воспевали в стихах и романах, не было никогда, потому что она никогда не интересовала Витту. Он был занят исследованиями, наукой и поиском, и остальное было лишь мешающими глупостями.       У него не было опыта, и вот теперь он оказался в такой непонятной и компрометирующей ситуации. Совсем не знал, что такое любовь и каково это любить кого-то, однако чем больше думал об этом, тем сильнее мысли заполнялись Сунегодом и его светлым — буквально — ликом. И приходили глупости: что будет, если светлый «коллега» вдруг пропадёт? И почему сердце сжимается так тоскливо лишь от одной гипотезы об этом?       Сунегод внезапно стал важен, и Витта с удивлением понял, что привязался к нему. Эта привязанность отличалась от всех других, что у него когда-то были — мог ли он назвать её любовью? Так ли ощущается это чувство, или же что-то в нём не так? Ох, он был так растерян и неуверен... — Хюгеред спросил, люблю ли я тебя, — долгие размышления в конце концов привели его к тому, что следовало сказать о них хотя бы на этом этапе. — Я не знаю, как это любить кого-то, потому что я никогда не состоял ни в каких отношениях, — Сунегод слушал внимательно, открыто глядя на Витту, и тот серьёзно нахмурился, не сводя с него глаз. — Но я привязался к тебе. Ты всё ещё бесишь меня, но это раздражение, знаешь, как будто несерьёзное. И если я думаю, было ли бы лучше, если бы ты куда-то пропал, мне становится очень пусто на душе. Я не знаю, любовь ли это, но ты важен для меня.       Сунегод на это лишь тихо улыбнулся. Улыбка его оказалась такой тёплой, согревающей, и искренней, что Витта одновременно почувствовал странное смущение и иррациональную радость. Странно, раньше он не замечал за собой ничего подобного... Или?..       Когда они ссорились, внутри оставалась неприятная пустота, от которой Витта лишь отмахивался как от назойливой мухи. Когда они спорили, в груди поднимался азарт и удовольствие. Когда же вместе творили что-то или обучали Хюгереда, внутри было так правильно и спокойно, будто он обрёл целостность и гармонию. И вот теперь это ощущение... Странно, волнительно и очень непонятно — ему ещё никогда не доводилось переживать ничего подобного. — Я тоже долго и много об этом думал, — Сунегод кивнул и вздохнул, и улыбка на его губах стала мечтательной. — Тоже пытался найти ответ. У меня было много связей, прежде чем Зардушту явился мне, но ни с кем я не чувствовал себя так, как с тобой. Твоё пренебрежение ранит меня, но когда ты признаёшь меня как равного, я будто расцветаю. Не знаю тоже, любовь ли это, но был бы не против поискать ответ вместе с тобой.       Как хорошо сказано: «Поискать ответ вместе с тобой». В голове Витты словно что-то щёлкнуло, и он замер, взглянув на Сунегода так, будто видел его впервые. Да-а, определённо, это очень хорошая идея разделить опыт на двоих — в этом же и есть истинный смысл творения, разве нет?       Он улыбнулся, чуть неуверенно и криво, но протянул руки, несколько топорно приобнимая Сунегода и прижимая к себе. Тот ответил, выдохнув, прижавшись к Витте ближе. Даже если на самом деле это была не любовь — это было неважно. Ведь это было что-то бесценное и наполняющее их обоих. И они хотели сохранить его в себе и подарить друг другу.       И это совершенно точно была любовь.