Вопросы и ответы

— Вот уж не думал, что найду тебя в такой глуши, — Витта фыркнул то ли насмешливо, то ли удивлённо, и я поджала губы, отводя взгляд в сторону. Обхватила себя под грудью, создавая иллюзию защищённости, и глухо пробормотала: — Ты что-то хотел? Извини, сейчас я не лучший собеседник... — Да я вижу, — он хмыкнул и бесцеремонно опустился рядом, заставляя меня напрячься сильнее в неловкой попытке закрыться.       Я всегда была такой: доверяться другим было страшно. Казалось, что все мои проблемы — не проблемы вовсе, так, мелочи, которые не стоят чужого внимания. Глупости всякие, с которыми я в состоянии справиться самостоятельно — зачем же грузить ими других, правда? И даже если отчаянно хотелось поддержки и чужого тепла... мне было стыдно просить и заявлять о себе. Ведь разве я имею право? Разве я имею ценность?.. — Что случилось? — прямолинейно, но тем не менее постаравшись смягчить голос, поинтересовался Витта. — Визит к врачу так сильно расстроил тебя? — Не то чтобы... — нехотя отозвалась я, вздохнув. — Я не оказалась удивлена его словами, и мне вроде как даже стало чуточку легче, когда я окончательно поняла, что со мной. Просто... знаешь, это такой важный и сложный шаг, и мне страшно делать его в одиночестве. Я нуждаюсь в поддержке, но я не знаю, в какой именно. Да и как о ней попросить? Вроде бы всё понятно, легко и просто, а я снова чувствую себя одинокой. — Хей, и куда подевалась та бойкая девушка, которая решала все свои проблемы самостоятельно и не переживала из-за этого? — Витта попытался пошутить, слабо толкнув меня в плечо, и мои губы дрогнули, а глаза нестерпимо зажгло. — Я не знаю, — просипела я, обхватывая себя руками. — Я потеряла себя. А если быть точнее — у меня никогда и не было меня. Я всегда была так одинока, и только сейчас я ощущаю, как мучительно и невыносимо это ощущение. Когда холодная пустота наполняет тебя изнутри... и ты не нужен никому — даже самому себе.       Витта слушал внимательно, и на его лице больше не было улыбки. Едва ли он понимал, о чём я говорю, ведь не сталкивался ни с чем подобным сам, однако надо отдать ему должное, он не перебивал и не пытался «утешить» глупыми отговорками в стиле «не грусти». Он лишь пристально всматривался в меня, и я снова отвела в сторону взгляд, полная вины и холодной печали. — Хочется надеяться, лекарства хоть немного помогут, — дёрнув плечом, пробормотала я, пытаясь в привычной манере сбежать от неловкой темы. — Но... — Но вместе с ними пришёл страх того, что тебя раскроют, верно? — за меня проницательно закончил Витта, и я кивнула, закусив губу. — Так глупо, да? — усмехнулась горько, чувствуя себя одновременно очень униженно и злясь на себя за слабость. — Прячусь от... этой женщины, как будто мне не двадцать три, а десять. Никак не могу дать ей отпор... Но она не одобрит, не поймёт и не примет, понимаешь? Хотя глупая часть внутри меня по-прежнему хочет верить, что ну в этот раз всё будет по-другому. Глупый ребёнок, который всё ещё хочет родительской любви, которую ему никогда не получить... — А ты хочешь? — спросил Витта. — Почему тебе так важно её одобрение и принятие? Твоя жизнь в твоих руках, и ты сама вправе принимать решения и делать так, как считаешь нужным. Зачем тебе отчитываться и оправдываться за каждый шаг перед кем-то? Только лишь потому, что вы всё ещё живёте вместе? — Мне просто страшно, — честно отозвалась я. — И я даже не знаю, чего боюсь конкретно. Просто весь этот образ окутан страхом, и я не хочу лишних проблем. Не хочу выслушивать причитания, не хочу оправдываться, не хочу... Я хочу отгородиться от неё максимально, чтобы она не лезла в мою жизнь. — Ничто не мешает тебе сказать это, — Витта фыркнул. — Возможно, другими словами, но суть та же. Ты можешь сказать, если тебя раскроют, что это твоё личное дело и ты не хочешь им ни с кем делиться и обсуждать его. Ты взрослая женщина и прекрасно знаешь, что для тебя хорошо, а что плохо. И ты живёшь свою жизнь, так, как сама её определяешь. А если на тебя посыпятся упрёки и обвинения, и всё остальное — так разве так происходит не всю твою жизнь? Почему это должно задевать тебя, если ты знаешь, что это неправда? Тебе не нужно ничьё одобрение и разрешение, чтобы пытаться исцелиться и сделать свою жизнь лучше, вырваться из клетки замкнутого круга и наконец-то достичь всех поставленных целей. — Вот уж не думала, что ты в перерывах между копанием в трупах заделался психологом, — я улыбнулась, на что Витта фыркнул. — Боишься не ты, но ребёнок внутри тебя, — так же проницательно как и до этого ответил он. — И материнской любви жаждешь не ты, а ребёнок. Тебе нужно договориться с ним. Объяснить ему. Он никогда не сможет получить желаемого. Равно как и бояться ему больше нечего, потому что ты в состоянии постоять за себя и защитить себя. В крайнем случае ты всегда можешь уйти. Тебе есть, куда идти, и ты знаешь, что ты можешь позаботиться о себе сама. — Ты прав, — глубоко вдохнув, я медленно шумно выдохнула. — Я могу справиться в одиночку. Я не могу рассчитывать на поддержку и принятие семьи — оно мне и не надо. Ребёнок внутри меня — сирота, но он не одинок. Я есть у себя, а значит, я со всем справлюсь.       Витта хмыкнул, с гордостью посмотрев на меня. Я же прикрыла глаза, прокручивая в голове наш разговор. Мне хотелось любви и принятия, хотелось, чтобы кто-нибудь пожалел меня. Наполнил пустоту смыслом, согрел от вечного холода, расползающегося внутри. Но это совершенно точно будут не родители; это и не друзья. Возможно, это мог бы стать возлюбленный человек, но такой не предвидится, очевидно, ещё долго, а значит...       Всё, что у меня было, — я сама. И долгий путь принятия и примирения, по которому, я надеялась, теперь двинусь быстрее и значительно бодрее.