Вопросы и ответы

      Эхо повышенных тонов ещё звенело в воздухе, и Дуики чувствовал на себе тяжёлый, полный неодобрения взгляд. Отец почти буквально прожигал в нём дыру, и молодой герцог гордо расправил плечи, уверенно держа осанку. Ему нечего было стыдиться и не в чем оправдываться, даже если родитель считал наоборот.       Солквеик тяжело вздохнул и покачал головой. Хоть он не одобрял всего случившегося, однако что он мог сделать теперь? Всё, что ему оставалось, всеми силами поддержать сына и молить Судьбу, чтобы ребёнок, которого он принёс этой ночью, статью и нравом пошёл в своего отца, а не мать, не вызывая ни у кого подозрений касательно своего происхождения. — Я помогу тебе, чем смогу, — в конце концов старый герцог устало провёл рукой по лицу. — Но знай, сын мой, что ты поставил нас в весьма затруднительное положение. Моли Судьбу, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов о матери этого ребёнка, но озаботься уже сейчас правдоподобной легендой об этом.       Дуики с трудом удержал триумфальную усмешку и блеск в глазах, однако всё-таки подобрался заметнее, явно довольный тем, что смог добиться своего и склонить отца на свою сторону. Пусть он сомневался, что старый лорд воспылает горячей любовью и привязанностью к бастарду-внуку, по крайней мере он не станет отвергать его и желать ему зла. А что до равнодушия… у мальчика, в отличие от самого Дуики, будет любящий отец, который не позволит своему ребёнку чувствовать себя брошенным и отвергнутым. — Спасибо, отец, — Дуики склонил голову с искренней благодарностью и тут же поморщился от неприятных ощущений, резкой болью простреливших грудь. — Дуики? — заметив замешательство сына, Солквеик вопросительно вскинул бровь. Внимательней всмотрелся в него, наблюдая за тем, как отпрыск потёр грудь.       Тяжесть и неприятную чувствительность Дуики начал ощущать, ещё когда едва покинул Насилмиин с младенцем на руках. Тогда он не обратил на это должного внимания, ведь мысли его были далеко и заняты совсем другим. Теперь же дискомфорт ощущался явственнее, и стоило герцогу коснуться себя и надавить на скрытую одеждой кожу, как он ощутил под пальцами выступающее уплотнение, огрызнувшееся болью. А после — ткань в районе сосков стала влажной, растекаясь по чёрной ткани камзола белым, слегка маслянистым пятном.       Дуики замер на мгновение от удивления, а после вспыхнул, в смущении опустив глаза. Конечно, ему не следовало забывать о физиологии, и стоило озаботиться этим вопросом, прежде чем идти на разговор с отцом. Теперь же, словно мальчишка, он попал в такую недвусмысленную неловкую ситуацию, и мысли, как аккуратно из неё выйти, как назло, никак не хотели приходить в голову. Солквеик, впрочем, не стал ещё сильнее смущать сына и прикрыл глаза, тем не менее хмыкнув: — Зато ты точно можешь не сомневаться, что принёс домой своего сына. — Позволишь?.. — издав трудно интерпретируемый звук, Дуики неопределённо махнул рукой в сторону двери, и отец молча кивнул, позволяя сыну уйти, что тот и поспешил сделать, несколько нервно и чересчур поспешно выскочив в коридор.       Грудь тянуло, и она налилась тяжестью, и молока в ней казалось в избытке. Особенность физиологии — необходимый процесс, без которого, с их-то женской смертностью, иначе выжить было очень сложно. Собственный отец не вскармливал его, когда он был младенцем, но со своим сыном Дуики всё же хотел разделить эту близость. Поэтому прежде чем направиться к ребёнку, он спустился в ванную.       Спешно сняв с себя верхнюю часть одежды, Дуики ощутил слабое облегчение. На потемневшие чувствительные соски больше ничего не давило, и герцог склонился над умывальником. Грудь ощущалась каменной и тяжёлой, и он осторожно дотронулся до набухшей кожи, надавливая и аккуратно разминая, чувствуя уплотнившиеся ткани и начавшие функционировать железы. Сжал их, слегка поморщившись от тянущей боли, тем не менее массируя гораздо увереннее, собственными действиями неся себе облегчение. Молоко тонкими белыми струйками стекало по пальцам, капая на медный умывальник, и Дуики шумно вздохнул, прикрыв глаза.       Это был странный и смущающий опыт, но такова была природа. И когда, вернувшись к проснувшемуся сыну, Дуики впервые приложил его к своей груди, чувствуя, как мягко ребёнок обхватил губами сосок, надавливая на него беззубыми дёснами и потягивая, он оказался обескуражен, но полон нежности. И хотя это действительно было так до крайности странно, Дуики ни на что не променял бы это ощущение близости и особой связи с младенцем на своих руках.       Он расслабленно откинулся на спинку кресла, в которое опустился, трепетно и осторожно прижимая к себе дитя, и умиротворённо улыбнулся. Впереди было куда больше необычных открытый, и Дуики готов был встретить их все.