Вопросы и ответы

      Маска непроницаемости, кажется, намертво застывает на благородном лице светлейшего герцога. Вскрывшиеся вести не вызывают, на самом деле, у него удивления, но оттого легче принять их всё равно не получается. Во всю горит пожар войны, раздутый непомерным эго Керзаира, и земли девяти герцогств лихорадит словно в худшей горячке. Каждый отстаивает собственные интересы, и Узаир, старейший и мудрейший среди всех, становится одним из тех, кто возглавляет главное сопротивление чужим амбициям.       Его и в мирные времена не любили многие. Слишком старый, консервативный и принципиальный — молодая знать, особенно чужих Домов, поглядывала на него оттого с презрением и насмешками, считая себя во всём намного лучше. Не то чтобы Узаира это беспокоило, однако теперь чужое мнение имело весьма ощутимый вес.       Брак с Азашаин с самого начала носил исключительно политический характер. Оба они никогда не любили друг друга, и Узаир знал, что противен своей жене и она его терпеть не может. Сам он также не пылал к ней какими-то особыми чувствами, а потому закрывал глаза на многие вещи, в частности на всех её многочисленных любовников и праздный образ жизни. Однако при всей известной доле терпимости светлейшего герцога всё-таки существовали границы, за которые нельзя было заходить.       До поры до времени друг с другом они уживались довольно неплохо, и Азашаин даже не так уж сильно порочила своим поведением имя своего мужа. Им обоим был выгоден этот брак, так что оба они прикладывали минимальные усилия, чтобы сохранить его. Однако теперь, когда Керзаир, собирая сторонников, поощрял вседозволенность, покупал чужую лояльность взятками и обещаниями возвышения после своей победы, слабые и падкие на лесть, алчные души поддались его увещеваниям. Азашаин, конечно, оказалась в их числе.       Она не была умной и осторожной женщиной, так что Узаир раскрыл её козни почти сразу. Неумелые попытки шпионить за ним и сливать информацию противникам. Выглядело это смешно до абсурда, вот только смеяться светлейшему герцогу не хотелось вовсе. Он не был удивлён, но был разочарован, и судя по загнанному виду его жены, она понимала, чем всё вот-вот для неё закончится. — Я прощал тебе многое, — спокойный голос звучал страшнее крика и был ещё более пугающим, чем побои. — Закрывал глаза на твои похождения и не вызвал на дуэль ни одного из твоих любовников, хотя должен был. Не развёлся с тобой за измены и не выгнал тебя с позором, хотя и здесь закон был на моей стороне. Однако чего я не потерплю никогда и ни от кого, так это предательства. А ты почти буквально вонзила мне нож в спину. — Ты ничего не сможешь доказать, — Азашаин лихорадочно облизала губы, медленно пятясь к стене. В рабочем кабинете мужа она осталась с ним один на один, так что помощи ждать было не от кого. — И ты не посмеешь предпринять что-то решительное: идёт война, я твоя жена. В конце концов, я женщина, а законы всегда больше на нашей стороны, ведь нас мало и мы «ценный ресурс», — она ухмыльнулась, с насмешкой и вызовом посмотрев на непроницаемое лицо Узаира.       Тот замер напротив, не спеша делать что-либо. Красные глаза холодным металлическим взглядом скользили по чужой фигуре. Знает Судьба, как ему не хотелось быть здесь и сейчас в этом моменте, ведь пусть их с супругой не связывало ничего, кроме политической выгоды, он всё равно нёс за неё ответственность. Она же предала её, а вместе с ней — предала и своё государство, свой Дом, частью которого стала, заочно согласившись отдать его на растерзание агрессору и захватчику.       Наказание за государственную измену было лишь одно. Смерть, мгновенная и назидательная, и у Узаира было достаточно доказательств для того, чтобы предъявить Азашаин это обвинение. Да, не совсем законно, но сейчас шла война и не было времени на формальности. И пусть Узаир не хотел становиться палачом собственной жены, но как глава Дома, как главный защитник своих людей он должен был сделать это. Защищать тех, кто доверили ему свои жизни и благополучие; преподать урок тем, кто могут захотеть изменить своему сюзерену. Ведь если его рука не дрогнула на свою супругу, то вряд ли она дрогнет на кого-то ещё.       На лице Азашаин мелькнул испуг и удивление, когда резким движением Узаир, ничуть не изменившись в лице, обнажил висящий на поясе меч. В мгновение ока оказался рядом с ней, пронзая острым клинком насквозь, и женщина с немым вопросом в последний раз заглянула в его глаза. — Прежде всего ты предала страну, частью которой стала, — негромко ответил Узаир. — И это единственный вопрос, в котором закон абсолютно глух и слеп к полу обвиняемого, — он вытащил клинок из женского тела и придержал его, всё-таки позволяя изменнице сохранить остатки своего достоинства.       Вместе с ней он осел на пол, прикрыв глаза и медленно выдохнув. Когда же открыл их вновь, Азашаин была уже мертва. Узаир опустил её на пол, бросив последний непроницаемый взгляд на застывшее лицо, прежде чем закрыл её глаза. Выпрямился, спрятав меч в ножны, и вышел в коридор за слугами, чтобы они приготовили к погребению тело. И пусть о нём теперь пойдёт дурная слава и ещё больше пересудов и шепотков, Узаир знал, что всё сделал правильно.