Вопросы и ответы

      Бесшумно ступая переходами Изнанки, Франхрасьян не может скрыть своего волнения. Он чувствует на себе взгляд тысячи глаз и слышит непрерывный шёпот хозяев здешнего чертога, однако не заостряет на них внимания, спешно пересекая пространство. В груди зреет беспокойство и робкая радость надежды, и он спешит как можно скорее добраться к тому, к кому воззвало его сердце.       Радостную весть владыке приносят дэвы, и Франхрасьян, не мешкая, срывается с места. Беспокоится — и лишь самую малость печалится, что его не было рядом с самого начала. Впрочем, возможно оно и к лучшему, ведь разве мог бы он чем-то помочь, а не навредить и принести угрозу так, как это случалось всегда? Ведь брат был прав, а сам он помнил те полные скорби дни, когда поступь его несла лишь разрушения и смерть…       Сомнения настигают так некстати, заставляя замедлить шаг и замереть в нерешительности перед входом во тьму внутренних покоев. Он беспокоится о Линидаре и переживает, как он себя чувствует, однако может ли он приблизиться к нему? В конце концов Тьма сейчас так уязвима и слаба, и не сделает ли Смерть ещё хуже? Если не самому Линидару, то сокровищу, что было всего ценнее. Их общему ребёнку, которому Линидар едва подарил жизнь. — Иди, господин, — откуда-то за спиной раздался беззлобный смешок — кто-то из множества Детей Ночи, разумеется, дежурил рядом со своим родителем. — Отец-Ночь тебя ждёт.       Сомнения никуда не делись, но с другой стороны он мог просто наблюдать из тени, не приближаясь слишком близко, чтобы не навредить. И потому с тяжёлым сердцем в конце концов Франхрасьян сделал шаг, ступая во мрак и спокойствие внутренних покоев, где не было никого, кроме их хозяина.       Линидар полулежал в постели, заботливо прижимая к сердцу дитя, и Франхрасьян затаил дыхание, любуясь открывшейся ему картиной. Он был безмятежным и расслабленным, и нежно улыбаясь, смотрел на ребёнка, слабо покачивая его на своих руках. Дитя в ответ издавало негромкие звуки и слабо шевелилось. Франхрасьян замер, наблюдая за ними, и тихая радость согревала его изнутри, и время, казалось, замерло в этом мгновении. Пока Линидар не поднял взгляд, и его голос мягко нарушил молчание: — Не хочешь подойти ближе, мой дорогой?       Несколько смущённо улыбнувшись уголками губ, он осторожно приблизился, с интересом рассматривая младенца на руках родителя. Живое полноценное дитя, льнущее ближе к отцу, слабо шевелящееся и издающее тихое кряхтение — и глядя на него, Франхрасьян так до конца и не мог поверить, что в его рождении была также и его заслуга. — Возьми его, — наблюдая за растерянностью, отразившейся на худом бледном лице, всё также мягко произнёс Линидар. — Познакомься со своим сыном. — Я… — с трудом обретя дар речи, Франхрасьян выдохнул мучительно, закрыв глаза и отвернувшись в сторону, словно желая скрыть позорную слабость: — Я не могу… — Почему? — осторожно, но всё-таки с тенью обеспокоенности из-за такой резкой реакции спросил Линидар. — Разве ж ты не умеешь обходиться с младенцами? — Дело не в этом, — мучительный страх волнами поднимался внутри, и Франхрасьян сам чувствовал себя ребёнком, а не могучим божеством. — Все эти дети уже мертвы, и я не могу навредить им ещё больше. Но наш сын… — окончание фразы тонет в обрывках образов, встающих перед внутренним взором, и скорбное чувство вины и отчаяния поглощает его целиком.       Он хорошо помнит, как погибали все создания пресветлого брата, стоило Франхрасьяну аккуратно дотронуться до них. Его касание было губительным для всего живого, и он не нёс ничего, кроме увядания и смерти. Он никогда не хотел этого, полный сострадания и любви, но жизнь была так хрупка и неизменно крошилась в его пальцах. И он боялся, так отчаянно боялся, что всё повторится опять, и он навредит собственному, единственному и желанному ребёнку, и принесёт ему лишь страдания и гибель. — Это не так, — словно (а может быть, и не словно) читая чужие мысли, Линидар мягко возразил на них. Свободной рукой он дотянулся до Франхрасьяна, поймав его ладонь, и ненавязчиво потянул на себя, вынудив обернуться обратно. — Это дитя — семя, которое посеял ты, мой дорогой, — владыка Смерти сделал несколько шагов, опустившись на самый край ложа, и Линидар утешающе улыбнулся ему, отпустив ладонь и аккуратно накрыв рукой щёку, проведя прохладными пальцами по скуле. — В нём твоя кровь и плоть. Ты не навредишь ему так же, как ты не вредишь мне. Позволь себе поверить в то, что смерть — не единственное, на что ты способен.       Несколько мучительно долгих мгновений Франхрасьян всматривался в спокойные приязненные глаза Линидара. После же опустил взгляд на притихшего младенца, с любопытством глядящего на взрослых, и улыбнулся ему, осторожно коснувшись спинки ребёнка рядом с рукой его второго родителя, чувствуя такое непривычное тепло, исходящее от маленького хрупкого тельца.       От простого прикосновения ничего не случилось — дитя продолжало смотреть своими чёрными глазами в бледное лицо отца, и робкая надежда ёкнула внутри Франхрасьяна. Немного неуверенно, но тем не менее он всё-таки забрал сына из рук Линидара, заботливо и аккуратно прижимая к себе. Мальчик пискнул в ответ, и крохотные пальчики цепко схватились за чёрные одежды родителя, а сам он прильнул к нему ближе, позволяя ощутить своё тепло и дыхание жизни.       Франхрасьян замер, не в состоянии пошевелиться. Время, казалось, замерло в этом мгновении, в конце концов потеряв всякое значение в принципе. Лишь дитя на его руках, живое и тёплое, кряхтящее и шевелящееся, имело истинное значение. Оно тянулось к своему второму родителю, льнуло ближе, и Франхрасьяна изнутри переполнило неверие и безграничная нежность. Впервые в жизни он что-то создал, а не принёс смерть; впервые в жизни он был не безнадёжен, и чувств внутри оказалось так много, что он не заметил, как по его щекам потекли слёзы. А после он прижал сына к себе ещё ближе, укрывая в своих объятиях, и облегчение, надежда и радость хлынули благодатным потоком. — Всё хорошо, мой дорогой, — Линидар утешающе погладил его по плечу, наблюдая с мягкой улыбкой. — Ты справился. — Я впервые дал жизнь, а не принёс смерть, — на выдохе мучительно прошептал Франхрасьян, покачав головой, продолжая бережно прижимать к себе своё дитя.       Мальчик тихо хныкнул в ответ, и его отец мгновенно встрепенулся, с беспокойством глядя на ребёнка, а после — беспомощно и с немым вопросом на Линидара. Тот поспешил забрать младенца обратно, утешая и успокаивая, и прежде чем Франхрасьян начал бы беспокоиться, что он навредил сыну, пояснил: — Дитя чувствует твои слёзы и тоже расстраивается. Похоже, и от меня ему дано было кое-что унаследовать, — он улыбнулся с тенью беззлобного лукавства, на что Франхрасьян спрятал глаза ладонью, беззвучно неопределённо хмыкнув.       Он так и остался рядом с Линидаром и сыном, наблюдая за тем, как Ночь мягко баюкала ребёнка, позволяя ему погрузиться в глубокий, по-детски крепкий сон. Сердце его было переполнено любовью и нежностью к ним обоим, и Франхрасьян был рад возможности подарить их им все без остатка.