Вопросы и ответы

      Об этом не говорят церковники — ну конечно, ведь им хочется во всём и везде выставлять Франхрасьяна абсолютным злом. Он же лишь снисходительно усмехается, давно привыкнув к чужому пренебрежению. Как будто оно и вправду способно его задеть…       Но об этом не говорят, и многие души оказываются удивлены, впервые попадая в Дом скорби. Ведь это единственный из чертогов Смерти, у которого несколько воплощений, а оттого далеко не всем предстоит провести вечность в морозном заточении замёрзшего озера, у которого нет берегов и нет дна. Забавное у людей, однако, воображение…       Бесконечный лабиринт без входа и выхода приветствует всех, кто сомневаются. Всех, кто так и не смог определиться. Унылых и желающих одновременно усидеть на двух стульях. Смешных человечков, что на полном серьёзе утверждали, будто богов нет и никогда не существовало, и от них нет никакой пользы, а всё вокруг просто возникло само собой. Много больше, на самом деле, было тех, кто не заслужили мучительную вечность без движения и надежды во льду. И владыка даже иногда заглядывает к ним, ступая неслышно.       Здесь царит тишина и уныние. Подёрнутая молочной дымкой серость. Всё одновременно кажется реальным и призрачным, пространство без начала и без конца. Лабиринт библиотечных коридоров, массивные книжные стеллажи и переходы с дверями. Они вроде бы твёрдо стояли на полу, но пола не было, и они парили в воздухе, слегка расплываясь, словно отражения на воде. При этом были абсолютно целостны и материальны, как для этого места, лишь подвержены влиянию искажённой реальности. Ничего не меняется, и время замирает здесь навсегда в точке невозврата, позволяя отчаянию и унынию пожирать без остатка тех, кто блуждают переменчивыми переходами.       Потерянные и растерянные души ходили по этому лабиринту. Сворачивали на разных поворотах и возвращались в исходную точку. Кто-то заходил в кабинеты, кто-то останавливался листать книги в тщетной попытке развеять скуку и тоску. Всё вокруг было серым и блёклым, обстановка кабинетов — монотонно одинаковой и фантомной, а книги взирали на открывающих их пустыми белыми страницами. Здесь не было ничего настоящего — лишь имитация, сводящая с ума вместе с тишиной и меланхоличной серостью.       Это место, как и другие, подчинялось воле Франхрасьяна лишь номинально. В большей мере зависело от тех, кто его населяли, и интерес не покидал владыку всякий раз, когда он приходил сюда и возвращался, невидимый наблюдатель, застывший в тени. Почему именно лабиринт и книги? Всегда ли обстановка была именно такой, или же она претерпела какие-то изменения?       Было в этом что-то философски ироничное. Второй облик Дома скорби встречал сомневающихся — в самом широком смысле этого понятия. Встречал тех, кто искали и не нашли ответы при жизни, и тех, кто и не пытались их искать, отдавшись течению и плывя по нему. Здесь были неверующие и лицемеры; здесь были равнодушные к тому, какой выбор следует принять. Коротко говоря, серое уныние этого места отражало суть этих душ и изливалось из них, словно из переполненных сосудов. Их воля делала лабиринт лабиринтом, подёрнутым дымкой и зыбко-реальным. Она же наполнила его кабинетами и книгами, словно в последнем желании найти ответы и понять, кем же на самом деле были безликие скитальцы.       В этом заключался главный парадокс этого места: населявшие его души стремились найти ответы, но они же верили в то, что это невозможно. Тыкались, как слепые котята, и не могли понять, что выход прост и лежит прямо перед ними. Нужно всего лишь заглянуть в себя поглубже и с удивлением понять, что все ответы у них уже есть. Но нет, для большинства это недостижимая задача, ведь все они — унылые ничтожества. Что при жизни, что после неё. А потому собственную вечность они тратят на слепое блуждание и унылые стенания о том, как же они несчастны, а судьба жестока.       Лишь единицы находят в себе силы пробудиться ото сна. Скитание наталкивает их на правильные мысли и выполняет своё прямое предназначение. Ведь второй облик Дома скорби — не ещё один вариант ада, о нет. Это второй шанс, чистилище, в котором в сером огне меланхолии и тишины одиночества можно переродиться и определить свою дальнейшую судьбу. Да, всего лишь в посмертии, но ведь это посмертие длится гораздо дольше, чем земная жизнь, разве нет? И разве не в посмертии покой и стабильность приобретают свою наибольшую ценность?       Понимают это лишь единицы. В глубокой саморефлексии доходят до этого лишь единицы. И тогда владыка вновь являет им самого себя. Заслуженная награда, получить которую так сложно… Ведь очищение в чистилище — великий дар, которым необходимо воспользоваться с умом. Не все доходят до этого, и ну что ж, кто Франхрасьян таков, чтобы вмешиваться и мешать им? Зардушту ведь наделил свои творения свободной волей, и каждый их выбор — их собственное решение, которое Смерть всегда готова принять таким, какое оно есть. В конце концов, шанс прозреть и найти покой даётся всем, а уж как распорядиться им… каждый решает сам за себя. И для кого-то он превращается в другой вид ада, а кто-то находит то, что ищет, обретая покой.       И Франхрасьян приветствует их в своём доме как самых дорогих гостей.