Вопросы и ответы

      Это был его добровольный выбор. Решение, принятое не впопыхах, но после долгих размышлений и анализа. У Атратина — теперь уже Атратина, конечно — было много времени, чтобы всё осмыслить и принять окончательное решение. Да откровенно говоря… это решение было с ним ещё с того момента, когда наставник впервые заикнулся о том, что потенциально у них есть возможность выйти за рамки физического тела, отринуть мирское, умереть, но жить, не отвлекаясь на раздражающий шум рутины.       Хюгеред с детства был оторван от материального мира. Он был философ и наблюдатель, мог забыть поесть или поспать. Капризы тела казались утомительным бременем, как и остальные тяготы физического мира, вроде необходимости зарабатывать богатство или заботиться о своём доме. Всё это было так незначительно и раздражительно, и когда появилась надежда раз и навсегда избавиться от этого, юноша не преминул ею воспользоваться.       Ему было немногим больше двадцати, когда он пришёл к наставнику. Почти десятилетие прошло с момента бегства из Священного Королевства, и первые некроманты потихоньку обживались на неприветливом юге. Атратин принял в управление самый специфичный из всех городов, и в тяготах его и лишениях окончательно закалил свой дух и подготовил тело к смерти. Оно ведь никогда не имело для него значения — пришло время наконец-то распрощаться с ним. — Ты уверен, Публий? — наставник поинтересовался не столько желая отговорить молодого человека, сколько желая полностью увериться в твёрдости и искренности его желания. — Назад пути уже не будет. — Я знаю, мастер, — Атратин кивнул уверенно и твёрдо. — И я доверяю тебе.       Ему было не страшно. Он доверял Авитусу как родному отцу, да и кроме того тот уже не в первый раз проводил ритуал перехода в нежизнь. Опробовал его прежде всего на самом себе, а лишь потом предложил желающим ученикам разделить с собой вечность. Так что Атратин не переживал, что что-то может пойти не так.       Через посвящение наставник вёл его лично. Ритуал был сложен и требовал большой концентрации, ведь мельчайшая ошибка могла обернуться провалом и стоить жизни тому, кто хотел посвятить её вечному служению и поиску. Атратин плохо помнит собственное рождение в качестве лича, однако он знает, каким оно должно было быть.       Их было двое, и редко когда в ритуале принимает участие большее количество участников. Атратин лежал на каменном столе в окружении магических печатей. Холодный воздух подземелья неприятно лип к ещё чувствительной обнажённой коже груди и рук, а спину кусал твёрдый холодный камень, пронизывая, кажется, до самих костей. Нетерпение покалывало в кончиках пальцев, но в то же время спокойное смирение и принятие застыли внутри мёртвым штилем.       Наставник замер над ним, сжимая в руке искривлённый ритуальный кинжал и читая заклинания. Атратин слышал их и даже понимал, прежде чем острая боль пронзила всё его естество в первый раз. Удар в живот — и горячая кровь хлынула по камню, зажигая печати, наполняя их силой и привязывая к ним саму суть посвящаемого.       Следующий удар пришёлся по шее, и льющуюся кровь мастер собрал в глубокую чашу, окуная в неё магический камень, чёрный обсидиан, любимый камень Владыки. Полупрозрачный дымчатый кристалл медленно впитывал её, наполняясь изнутри, и вместе с кровью сама душа Атратина оказалась запечатана внутри обсидиана.       Последний удар — пронзённое сердце — Атратин уже не помнил. Возможно, он умер раньше или просто потерял сознание от потери крови — он не знал. Сердце всегда символизировало жизнь и было последней нитью, связывающей воедино дух и тело, так что даже если Атратин умер к тому моменту, наставнику всё равно необходимо было разорвать её. Что он и сделал, и посвящаемого ученика поглотила тьма.       Здесь не было ничего — ни пути к Владыке, ни очерченного пространства, ни света, ни времени. Казалось, целую вечность дух томился в этом нигде. Заточённый в камень, чтобы не допустить привычное течение цикла, не дать душе оказаться в преддверии загробного мира перед встречей с богом Смерти, из чертогов которого не существует возврата обратно, дух ждал и томился, когда же его тюрьма будет разрушена и он сможет вернуться обратно или уйти на покой.       Да, привязывать душу перед переходом в нежизнь было обязательно, иначе она непременно отправится в своё посмертие, и поймать её на этом пути будет очень сложно, если не невозможно. И пока она была скована печатями, не дающими покинуть темницу, проводящий ритуал заклинал тело, наполняя его вместо Жизни Смертью. Сложные заклинания требовали больших затрат сил и концентрации, но в конце концов зажжённые сигилы, окроплённые кровью, вспыхнули снова, медленно впитываясь в обнажённую спину, бока и живот, растворяясь в остывающей сереющей плоти, наполняя её потусторонней магией.       Лишь после, когда последний символ исчез с кожи, Авитус взял чашу, доставая из неё окровавленный кристалл. Сама чаша оказалась пуста — камень впитал всю священную жидкость, которая в ней была. Авитус сдавил обсидиан в ладони, и он треснул, будто стекло, и несколько тяжёлых капель упало на землю, прежде чем наставник поднёс осколки к приоткрытому рту ученика, вливая в него его собственную кровь и душу.       Тьма постепенно начала рассеиваться, к Атратину возвращались звуки, запахи, ощущения и образы, и первое, что он почувствовал, был могильный холод, сковавший изнутри. Дискомфортное ощущение, от которого хотелось укутаться в тёплый плед, но оно прошло на удивление быстро, превратившись в фон, на который давно не обращаешь внимания. Тело первоначально было словно деревянным, и ощущения были приглушёнными и будто бы какими-то далёкими. Но не было ни боли, ни голода, ни жажды, ни каких-то иных привычных реакций, и Атратин не сразу заметил, что не дышал и не моргал вовсе. — Добро пожаловать обратно, мой ученик, — голос наставника звучал довольно, и Атратин почувствовал ни с чем несравнимое облегчение.       Он наконец-то был свободен.