Вопросы и ответы

      Пространство колеблется, и Франхрасьян знает, что это значит. Очередная душа преставилась, и в безжизненных безднах глаз владыки вспыхивает искра. Этого человека он ждал в своём чертоге особенно, ведь он был одним из немногих, кто отдавали ему так много. И он ступает бесшумно сквозь тьму, не скрывая растекающееся внутри предвкушение. Всегда ведь приятно знать, что находятся те, кто искренне тебя любят и верят в тебя, не правда ли?       Дух застывает в смирении, а стоит высокой фигуре выйти из мрака, являя себя перед человеком, как он склоняется в почтении, и благоговение наполняет его вместе с трепетом. Так впору встречать горячих светлых ашуров да их хозяина, а не мрачного господина Смерти, и Франхрасьян чувствует рядом с удовлетворением от встречи едва ощутимый шлейф неловкости. Всё-таки когда тебя ненавидят, боятся и презирают, воспринимать искреннее восхищение как данность сложность. — Встань, дитя, и назови себя, — неспешный негромкий голос рекой разливается по колеблющейся тьме пространства, и Франхрасьян с тенью интереса скользит взглядом по чужой фигуре.       Высокий сухопарый мужчина чисто силуэтом похож на владыку Смерти, такой же длинный и тонкий. Облачённый в длинные просторные чёрные одежды жреца, скрывающие фигуру, он был похож на какого-то неправильного церковника. Неправильного — потому что все они всегда носят робы и рясы светлых тонов, но не чёрные, как сама ночь, как этот человек. Полностью седые, прямые и жёсткие даже на вид, волосы ниспадали по плечам и спине гораздо ниже лопаток, что стало особенно заметно, когда мужчина разогнулся, показывая вытянутое сухое лицо, покрытое глубокими старческими морщинами. Блёклые, но поразительно ясные как для его лет серые глаза с глубоким почтением и уважением устремились на Франхрасьяна. — Имя мне Годвин, господин, — глубоким и сильным как для старика голосом отозвался жрец. — Большая честь предстать перед тобой, Владыка, — он вновь в почтении склонил голову, и интерес явственней зажёгся на дне безжизненных бездн. — Ты не некромант, — мягко прошелестел бог. — Но ты посвятил себя мне. Отчего же не принял нежизнь? — Ведомо мне, что тайное знание ты сам передал тому, кого избрал своим любимцем, — уважительно, но с великим достоинством отозвался Годвин. — Однако некроманты — безбожники, господин. Они черпают великую силу от твоей милости, но не взывают к тебе ни в молитвах, ни в благодарности, ни в тайных речах собственных сердец. По окончательной смерти они встретятся с тобой, но по данности, а не большому желанию. Я же добровольно вручаю себя тебе. Я взывал к тебе в мольбах, и ты даровал мне свою милость. Позволил испить из источника и прикоснуться к своему могуществу, и преисполненный благодарности, я посвятил всего себя тебе. Я овладел тёмным искусством магии Смерти, но я принял решение не оттягивать нашу встречу.       С каждым словом жреца тонкие губы Франхрасьяна всё больше растягивались в мягкой, почти умильной улыбке. Это было так необычно, однако время от времени и вправду находились такие смертные, которые сознательно отвергали официальную религию и поклонение Зардушту, но обращали свои взоры на Франхрасьяна, воздавая ему свои молитвы. Не некроманты — в более узком значении слова, как жители Аратилии и последователи Витты — потому что среди тех и вправду практически не было именно верующих, а если и были, то последователи культов Хольги или Дита, но и таких были единицы. Некроманты искали свободы, кто-то знаний, а кто-то гнался за амбициями, так что они предпочитали полагаться на себя, а не божественные силы, так что божественные культы в их среде не приобрели популярности. — Лестно мне слышать такие тёплые слова от того, кто должен проклинать меня и ненавидеть, — произнёс Франхрасьян. — Однако позволь узнать, чем же мой брат так оскорбил тебя, что ты в итоге отвернулся от него, и подвергая собственную жизнь постоянной опасности, присягнул на верность именно мне? — Я скромный могильщик, мой господин, — спокойно ответил Годвин. — Всю свою жизнь я посвятил этому непочётному ремеслу. Имел много дел со смертью и видел её в самых разных проявлениях. Я не слушал проповеди священников, ведь по умолчанию вход в любой храм для меня закрыт. Я принадлежал тебе, едва впервые коснулся трупа, и постепенно я наполнился пониманием и состраданием. Смерть — неотъемлемая часть всякого существования, и это стало первой истинной, которую я принял. А затем… Я слышал стенания и плач призраков и видел мучения одержимой плоти, и много как ещё Смерть напоминала о себе, страдая от непочтения, которое ей выказывают живые. И я подумал… должно быть ты, её владыка и господин, также бесконечно одинок и полон страданий. Тогда мне захотелось утешить тебя и стать твоим другом, пусть я и всего лишь слабый маленький человек.       Он снова склонился перед Франхрасьяном, не видя, как что-то почти болезненное всколыхнулось на дне его глаз. Культистов и жрецов у него почти не было — он мог пересчитать на пальцах все души, которые можно было назвать этим словом. Много причин было у этого, и отец несчастий давно с ними смирился, ведь не был ни честолюбивым гордецом, ни амбициозным тщеславцем. Однако время от времени такие, как Годвин, всё-таки приходили к нему, и были они в основном, как и он, выходцами из могильщиков и врачей — самых презираемых и проклятых по умолчанию профессий. И так были практически смертниками — Инквизиция в любой момент и без особого повода могла нагрянуть к ним и потащить на костёр «очищаться», так что терять им особенно было нечего. Когда Зардушту добровольно от них отвернулся… они просто искали кого-то другого, в кого можно было верить и на кого можно было положиться, одинокие и отверженные — прямо как тот, к кому в итоге обращались их молитвы. — Для меня это большая честь, — Франхрасьян прикрыл глаза, слегка склонив голову в ответ, чувствуя растерянность и замешательство Годвина от своего действия. Этому человеку ещё удивительно повезло, ведь он дожил до старости и ушёл естественным путём. — Твоя дружба многое значит для меня, — протянул руку, приглашая следовать за собой, и смущённый, жрец покорно двинулся следом. — Многие пошли за тобой? Скольких братьев и сестёр нам следует ждать? — У меня было трое учеников, господин, — охотно отозвался Годвин. — Один мой подмастерье, Фрод, девочка-сирота, Вербург, и врач, Бота, он пытается бороться с болезнями и доказать церкви и людям, что в них нет ничего сверхъестественного, и ни ты, ни дэвы в них не виноваты. Равно как и выздоровление и выживание от них никак не зависит от милости или немилости Зардушту. Хотелось бы мне верить, что они смогут прожить как можно дольше, и ни Инквизиция, ни чей-то иной дурной умысел им не повредят. — Коль они взывают ко мне и избирают меня своим заступником, я позабочусь о них так же, как и о тебе, — Франхрасьян улыбнулся уголками губ. — Ты же располагайся в моём доме — отныне это и твой дом. И для меня станет большой радостью разделить с тобой вечность, мой друг.