Вопросы и ответы

      В этой части Дома скорби всегда было шумно. Одно из многочисленных крыльев необъятного бесконечного особняка было предоставлено детям, самым младшим обитателям последнего пристанища душ. Старшие существовали бок о бок с младшими, но при этом они не мешали друг другу, и подростки, если хотели, могли спокойно перемещаться по всему чертогу, заводя беседы с умершими взрослыми или разыскивая тех из дэв, в чьи обязанности не входило присматривать за детьми. Младшие же за отведённые пределы практически не выходили, разве что только любопытство становилось их столь сильным, что вынуждало блуждать по незнакомым тёмным переходам. Но таких потерявшихся быстро находили дэвы или сам Франхрасьян, возвращая обратно.       Но да, в этой части Дома скорби оттого всегда было шумно и беспокойно, однако в этот раз здесь царило особенное оживление. — Совсем тебя загоняли, Куруш, — в шелестящем голосе владыки послышалась мягкая улыбка, и тёмный сгусток, подобрав полупрозрачные ленты тьмы, расходящиеся от него, пульсируя, показывая тёмно-бордовые жилы, прильнул к протянутой ладони, ластясь, словно кот. — Что тебя расстроило, мой дорогой? Выглядишь уставшим… — С детьми порой бывает так сложно, — пожаловался Куруш, оплетая тонкие пальцы и запястье владыки. — Особенно когда они начинают ссориться. Мне не хватает твоей мудрости, господин, чтобы предотвращать такие события или, раз уж они случаются, как-то разрешать их. — Людям свойственно спорить друг с другом, — снисходительно отозвался Франхрасьян. — Но что именно произошло? С чем же ты не смог справиться, друг мой? — Мальчик, которого ты привёл не так давно, один из участников пресветлого похода детей, поссорился с юным корабельщиком. Они говорили о вере, и я мало чем мог помешать им, ведь мне нечего сказать о твоём брате, господин, — теперь голос Куруша звучал виновато и смущённо, на что бог негромко хмыкнул.       С детьми, идущими за фанатиком-Ваддой, действительно было непросто. Не все они, конечно, оказались так фанатично преданы заветам и идеалам Зардушту, как их лидер, с которым Франхрасьяну до сих пор не удалось окончательно наладить общение, и тем не менее многие из них тяжело смирялись с собственной смертью и своим новым положением. А также местом, в котором им предстояло провести ближайшую вечность. Неудивительно, что они провоцировали конфликты, осознанно или нет, с теми, кто уже давно называли своим домом тёмные границы Дома скорби. — Что ж, на это стоит взглянуть, — Франхрасьян хмыкнул. — Посмотрим, что можно сделать.       Куруш нехотя отстранился, плавно отлетев в сторону, когда бог сделал шаг во тьму. Последовал за ним, шелестя «прости, что побеспокоил тебя», на что владыка Смерти улыбнулся уголками губ. В спокойствии Дома скорби было так скучно, и любое событие, происходящее здесь, было на вес золота. Ведь отвлекало Франхрасьяна от невыносимой тоски одиночества. А потому он был даже рад возможности так по-своему развеяться.       В «детской» части Дома скорби было как никогда шумно. Громкие голоса детей смешивались в единую какофонию, обрушиваясь тяжёлым обухом. Франхрасьян замер в тенях прохода в общую гостиную, где разворачивалась основная драма, внимательно наблюдая за происходящим. В центре конфликта было двое мальчишек, Эделстан и Кеол, о которых и говорил Куруш. Они воинственно взирали друг на друга, и было что-то ироничное в том, как Эделстан защищал имя пресветлого Зардушту, пребывая в самом сердце чертога его ненавистного брата.       Эделстана поддерживали его товарищи, вместе с которыми он и попал в Дом скорби; вокруг Кеола же собрались давние обитатели чертога, никогда не знавшие милости Зардушту, но называющие отцом Франхрасьяна, принявшего их как родных детей. Два лагеря подростков от двенадцати до четырнадцати готовы были, казалось, вот-вот броситься друг на друга с кулаками, даже несмотря на значительную численную разницу друг с другом. Ну точно, типичные люди, разве что только очень юные. — И смерть не способна изменить привычки и натуру, не правда ли, молодые люди? — в текучем спокойном голосе послышался беззлобный смешок, но стоило ему растечься по изменчивому пространству, как дети вздрогнули, и как по команде, замерли, гневно зыркая друг на друга, но стыдясь поднять глаза на Франхрасьяна. — Куруш, мой дорогой, я уверен, тебе удастся примирить враждующие лагеря, — уголок губ дёрнулся в добродушной улыбке, и дэв покорно выскользнул из тени владыки, — а вы, мальчики, — бездонные бездны по очереди посмотрели на Эделстана и Кеола, — идёмте со мной, — он протянул к ним руку, и дети, понурив головы, покорно подошли к богу.       Эделстан нахмурился, поджав губы, а Кеол украдкой бросил испуганный взгляд на высокую худую фигуру владыки. Франхрасьян отвёл их в свободное пустое помещение, где не было чужих глаз и ушей, не желая ещё больше смущать их. В конце концов ему необходимо было не просто примирить спорщиков, но сделать это так, чтобы впредь подобные инциденты больше не повторялись. Ведь существовать бок о бок этим детям предстояло ещё очень и очень долго. И кое-кому из них не мешало бы окончательно смириться с тем раскладом вещей, какой установился.       Мерцающие холодным сине-серебряным светом светильники разгоняли мрак и успокаивали. Пустое пространство приняло вид небольшого кабинета, и Франхрасьян жестом пригласил мальчиков сесть на материализовавшиеся стулья. Нехотя, но они последовали его повелению, всё ещё избегая взглядами и бога, и друг друга. Беззвучно хмыкнув, владыка покачал головой, опустившись напротив, чувствуя, как тишина и молчание между ними становились для мальчишек всё более и более невыносимыми. — Ты гневаешься, господин? — Кеол всё-таки не выдержал первым, быстро посмотрев на Франхрасьяна и тут же опустив глаза в пол. — Почему я должен гневаться? — спокойно отозвался тот. — Споры часто случаются даже у богов друг с другом, что уже говорить о вас, детях? — Если бы ты не злился, ты бы не привёл нас сюда, — буркнул Эделстан, старательно рассматривая один из светильников, нетерпеливо дёргая ногой. Франхрасьян задумчиво посмотрел на него и удовлетворённо прикрыл веки. — В Доме скорби своё пристанище нашли самые разные души, — терпеливо ответил бог. — Кто-то был озлоблен, кто-то был брошен. Кто-то отдал всё моему брату, а он отверг его из-за какой-то мелочи. А кто-то добровольно вручил себя мне. У всех были свои причины, в итоге приведшие их ко мне. Но знаете, что объединяет их всех? — безжизненные бездны впились внимательным взглядом в мальчиков. Те неуверенно переглянулись друг с другом, и Кеол отрицательно покачал головой, в то время как Эделстан настороженно уточнил: — Что? — С тех самых пор как они переступили порог моего дома, они стали его частью, — всё также спокойно ответил Франхрасьян. — Со всеми своими обидами, злостью, сожалениями и другим грузом, наполняющим их. Они могут не соглашаться со мной и друг с другом, спорить так же, как это делаете вы, но при этом каждый из них, равно как и каждый из вас, часть этого места. Впереди вас ждёт вечность друг рядом с другом и рядом со мной. Я хочу, чтобы вы никогда не забывали об этом. Тогда вам будет гораздо проще примириться с тем, что вы ещё пытаетесь отрицать, — он проницательно посмотрел на Эделстана, и мальчик поджал губы, опустив голову.       Взгляд бога смягчился. Он улыбнулся с отеческой теплотой и протянул к детям руки, призывая их к себе, негромко выдохнув: — Идите сюда.       Мальчики снова неуверенно переглянулись друг с другом, и Кеол первым несмело подошёл к владыке так, что он приобнял его за плечи в жесте поддержки. Эделстан колебался чуть дольше, но Франхрасьян терпеливо ждал, и в конце концов подросток тоже сдвинулся с места, и холодные длинные пальцы коснулись и его плеча. — В отличие от моего брата, я не отрицаю влияние и могущество другой стороны, — мягко прошелестел бог. — Я могу понять твою тоску и то, что ты скучаешь, ребёнок. Скучаешь — и испытываешь боль от предательства, и одиночество тревожит тебя. Это нормально; разочарование в том, во что и в кого ты веришь, тяжело даже для взрослых. К сожалению, тебе придётся с этим только смириться и рано или поздно отпустить. Я не буду против, как не будет против никто из других жителей Дома скорби, если ты сможешь сохранить хорошие воспоминания о Зардушту и будешь с теплом вспоминать всё то, что сотворил он. Но я прошу тебя, не навязывай свою точку зрения другим, ведь большинство живущих здесь не разделяют её. Так же как ты, Кеол, будь снисходителен к тем, кто здесь недавно, — с лёгким укором Франхрасьян посмотрел на второго мальчика. — Не всем так же легко примириться со смертью, как когда-то было тебе. Не всем так легко отринуть навязываемое с ранних лет и поверить мне, как когда-то было тебе. В том и отличие этого места от Дома песнопений, что здесь не требуется всем соответствовать одному стандарту, но позволительно оставаться собой. И вместо того чтобы враждовать, помоги адаптироваться. — Поэтому Вадда сейчас не с нами? — пробормотал Эделстан, расстроено опустив глаза. — Мой брат поступил несправедливо, — Франхрасьян вздохнул, утешающе погладив мальчика по лопаткам. — Он разбил твоему другу сердце. Вадда прячется от всех по собственному желанию, и я пытаюсь ему помочь примириться с данностью. Ему больно, и он не хочет меня слышать; он верит, что Зардушту его услышит и вернётся за ним. Этого не случится, потому что брату не нужна такая ответственность. Дети, по его мнению, рождаются осквернёнными, и Вадда прожил и сделал недостаточно, чтобы «искупить» свою «скверну». Поэтому он, как и все вы, оказался здесь. Я надеюсь, рано или поздно мне всё же удастся примириться с ним. — Почему церковники говорят, что абсолютное зло — это ты, но ведёт себя как злодей Зардушту? — мальчик сжал кулаки, потерянный и раздосадованный, и краем взгляда заметил тень обеспокоенности на лице Кеола. — Зардушту не злодей, — утешительно ответил Франхрасьян. — Он слишком требователен и прямолинеен, но в этом сама его суть. Он бог Жизни, он должен поддерживать её и наполнять; для этого он должен быть силён, и он… Он посчитал, что сила на грани жестокости от него и тех, кто ему служат, единственная возможность поддерживать баланс таким, какой он есть. И он боится пробовать что-то другое и новое, взаимодействовать в сотрудничестве, а не соперничестве, потому что он боится, что не сможет и подвергнет свой авторитет сомнениям. Но вы отличаетесь от него, — он улыбнулся обоим мальчикам. — И даже если сомневаетесь, вам есть на кого опереться. Ты можешь опасаться и не доверять дэвам, хотя никто из них не посмеет причинить вам вред, — скосил глаза на Эделстана, — но ты всегда можешь положиться на меня. Мне незачем лгать вам и желать зла, ведь вы и так в моей власти, не правда ли? Но мне гораздо приятнее взаимодействовать с каждым из вас, как с товарищем и другом. Страданий живущим здесь хватило и при жизни — так пусть Дом скорби для каждого из тех, кто доверились мне, станет местом спокойствия и покоя.       Эделстан молча хмурился, растерянный и уязвимый, размышляя над услышанным. Застывший на незримой грани между детством и юношеством, он всё равно оставался ребёнком, потерявшимся и одиноким, как и многие из тех, кто попадали к Франхрасьяну. И бог действительно хотел ему помочь, и в своём желании он был не один. — Прости меня, — Кеол скромно улыбнулся, протянув Эделстану руку. Тот удивлённо вскинул брови, и поколебавшись мгновение, уверенно пожал её в ответ. — Ты тоже, — слова давались ему с трудом, но Эделстан был гораздо более понимающим и вдумчивым ребёнком, чем тот же Вадда. — Прости и ты, господин. Я… Нам… Ты и всё здесь вокруг очень отличается от того, в чём нас убеждали, но мы привыкнем. Не гневайся, если чем-то мы оскорбили тебя, твоё великодушие и гостеприимство… лучшее, что случалось с нами за всё наше существование. — Ребёнок… — Франхрасьян шелестяще посмеялся, удовлетворённо прикрыв глаза. — Не ищи подвох: оскорбить на самом деле меня очень сложно. И рано или поздно вы привыкнете, что то, что вы видите, не обман и не иллюзия — я действительно таков, каким хочу казаться.       Эделстан смущённо улыбнулся. Владыка напоследок ободряюще похлопал обоих мальчиков по лопаткам, прежде чем отпустить их обратно. Души в Доме скорби таком, каким его определял сам Франхрасьян, редко ссорились друг с другом, и бог был доволен тем, что ему удалось примирить друг с другом и частично с самим собой этих двух мальчиков. Эделстану и его товарищам и вправду было непросто, но для этого Франхрасьян и был здесь, чтобы помочь им и успокоить их. И после беседы с этим ребёнком, он не сомневался, что и сам Эделстан, и его друзья больше откроются и доверятся ему, окончательно вливаясь в чертог и становясь его неотъемлемой частью. А там, глядишь, удастся исцелить и раненую душу Вадды, замкнувшегося в себе и почти не подпускающего Франхрасьяна к себе.       Прикрыв глаза, владыка вздохнул. Что ж, хоть какое-то спасение от вечной скуки и тоски чертога, ставшего тюрьмой, и собственное одиночество наполнилось таким важным и особенным смыслом.