Вопросы и ответы

      Адонис устало спрятал лицо в руках. В затылке неприятно, назойливо жужжа, нарастала головная боль, медленно распространяясь к вискам, в которых гулко пульсировала кровь. Перед закрытыми глазами всё ещё маячили пёстрые камзолы маркизов да княжьих советников, а в ушах звенело затухающее эхо их голосов. Все они, как один, твердили о необходимости Гренобля вмешаться в очередную междоусобицу и выступить в старых-добрых традициях против лена великого князя.       Это было сущим самоубийством: несмотря на то, что Леваллуа-Перре вело войну со Священным Королевством, силы столичного княжества по-прежнему были сильны и сплочены. Эширольский выскочка лез в пасть хищнику, даже если тот не сразу мог ответить блестящим ударом. И эти шакалы при княгине Аделаиде...       Её не любили, в отличие от её напыщенного отца, и княгиня всеми силами пыталась завоевать расположение своей знати. Ради этого она даже готова была пойти на столь рискованный шаг как мятеж против великого князя. И голос разума Адониса был одинок в общем океане заверений в прибыльности этой авантюры. Которая ещё обернётся Греноблю боком, тут и гадать не надо.       Адонис устало вздохнул. По правде говоря, его так утомляли все эти подковёрные игры. Он не выбирал рождаться в столь знатной и высокой семье, но теперь именно он тащил на своих плечах это нелёгкое бремя. Чувствовал себя совершенно не на своём месте, ощущая, что ему следовало родиться кем-нибудь другим где-нибудь подальше от политики и высокого двора. Но разве мог он выбирать?..       Он ненавидел свою участь. Маркиз Жуанвиль, правая рука князей д'Аржансон — это ли не предел мечтаний многих? Ненавистное бремя, которое Адонис с таким трудом тащил на своих плечах и с радостью сбросил бы при первой же возможности. Порочный лицемерный двор, где каждый мечтает всадить тебе кинжал в спину, при этом мило улыбаясь в глаза — политика была безжалостным и совершенно неблагодарным делом.       Особенно для таких, как Адонис, выбивающихся из системы и плывущих против течения.       Таких «выскочек» не любит никто. Они не вписываются в систему, рушат её, мешают ей. Адонис и сам чувствует себя не в своей тарелке, но долг его сильнее личной неприязни. Он не выбирал себе такую участь; он не хотел становиться тем, кем стал, и заниматься тем, чем занимается. Но у него нет выбора, ведь он родился в этой семье и по праву рождения принял на себя обязательства. И при этом никто не спрашивает Адониса, чего хочет он сам.       Головная боль всё нарастала, превращаясь в мигрень. Княгиня пошла на поводу у большей части своей знати, а это значит, что Гренобль ожидают тяжёлые испытания. Адониса не интересуют политические интриги и территориальные притязания или демонстрации усиления влияния — его беспокоит судьба и благополучие родины, ведь война никогда не проходит бесследно. К тому же... будет большой удачей, если великий князь окажется снисходителен к княгине Аделаиде после того, как всё закончится и заговорщики будут разбиты — Адонис не сомневался, что именно так и будет.       А ведь он предупреждает уже сейчас. Пытается достучаться до рациональной стороны княгини. Она ведь неглупая женщина — но видимо, она не может позволить себе такую роскошь, как маркиз Жуанвиль. Быть белой вороной не просто трудно, но и откровенно опасно, и Аделаида готова рискнуть головой перед судом великого князя, но не готова рисковать перед собственной знатью. Лицемерные традиции всегда были так двуличны и жестоки.       Адонису, впрочем, от того не легче. Ведь на кого лягут основные тяготы восстановления Гренобля? Правая рука княгини, прагматичный рациональный хозяйственник — Адонису придётся разгребать мусор за другими и искать выход из ситуации, в которую в принципе можно было не попадать. Но нет, избалованная жестокая знать хочет крови, хочет посмотреть, как далеко ради её одобрения княгиня зайдёт; она жаждет реализации своих пустых амбиций, и их не интересуют жертвы, которые придётся за это заплатить. Эгоистичные ублюдки.       Мигрень отчётливо пульсировала в затылке и висках, распространяясь по всей черепной коробке. Адонис болезненно поморщился. Сейчас всё же стоило немного прилечь и отдохнуть, отпустив тревоги хотя бы ненадолго. С проблемами придётся разбираться по мере их поступления, и пусть Адонис ненавидел это, таков был его долг.