Вопросы и ответы

      Сон приходит тревожными чёрно-красными картинами. Запахом гари и разлагающейся плоти. Текущей кровью и низким зловещим смехом. Смертоносной поступью, и невидимые тиски сжимают грудь Геде́она, не давая сделать вдох. Образы смазываются, теряя чёткие очертания, и сознание угадывает их по выцветшим воспоминаниям, ужасом, болью и виной выжженным на внутренней стороне памяти. Дорисовывает детали, которых не было, и реальность превращается в гротескный кошмар, из которого нет выхода.       Геде́он может лишь смотреть. Неведомая сила удерживает его на одном месте, не позволяя сдвинуться с него. Глаза выедают слёзы и смрад; уши закладывает от криков и стонов; горло саднит, истекая кровью, от бессильных криков. И он ничего не может сделать, пока сожаления и вина медленно сводят его с ума.       Это он во всём виноват       Ведь он мог не допустить... Заметить, понять, помочь... Вытащить того, кому отдал своё сердце, из глубин бездны. Но вместо этого закрыл глаза, и бездействие его породило монстра. Того самого, что лёгким движением раздавил чужое сердце в кровавую кашу из ошмётков. А теперь превращал в пепел весь мир, и Геде́он мог лишь смотреть, падая всё глубже на дно осознания, что он мог сделать всё правильно.       Все погибшие... Все убитые... Все эти жертвы на его совести, и он никогда не искупит перед ними свою вину.       Слёзы заливают глаза. Они стекают по щекам и подбородку, затекают на виски. Реальность смазывается со сном, и кошмар наяву разрывает душу в клочья. Пока тело мечется в горячке агонии, а пересохшие губы беззвучно всхлипывают в мольбе.       «Хватит»       Первой его находит Амальгама. Ещё одна разбитая душа, полная серой меланхолии сожалений. Первая ученица и спасение, которого Геде́он не заслужил. Она исцеляла его разбитое сердце и позволила ему забиться вновь, открывшись хрупкому чувству любви. Наполнила своей заботой и утешением, и рядом с ней Геде́он вновь чувствовал себя целым.       Неудивительно, что она первая почувствовала страдания возлюбленного мастера. Ведь порой эта женщина чувствовала Геде́она даже лучше, чем он сам.       Искреннее беспокойство и тревога отражаются на лице вампирессы, вынуждая тут же броситься к смятой постели. Геде́он мечется беспокойно, лицо искажается искренними страданиями, пока он продолжает тщетно молить самого себя прекратить терзать жестоким наказанием. Лоб блестит от пота, а щёки — от текущих слёз, пока рука в бессильном отчаянии сжимает рубаху на груди. Хватит... — Мастер... — женская рука осторожно касается плеча, через тонкую ткань чувствуя нехарактерный жар чужого тела. Сжимает ощутимее, встряхивая, и тщетно пытается дозваться до глубин сознания. — Мой господин, проснись! — зовёт громче и отчётливей, но родной голос заглушают шумы воспоминаний, которыми Геде́он терзает сам себя.       Амальгама пытается разбудить его ещё несколько раз. Зовёт громче, почти кричит; встряхивает ощутимей, но Геде́он не реагирует. Страх разливается внутри вампирессы, и она с тревогой бегло осматривает верховного мага и помещение вокруг. Должно же быть что-то... — Амальгама? — на её голос и шум заглядывает Фин. Чуть щурится с подозрением и хмурится, когда замечает растерянность и лёгкую тень паники на лице женщины и совершенно разбитого мастера. Без приглашения входит внутрь, закрывая за собой дверь, и уточняет осторожно: — Что здесь происходит?.. — Я не знаю, — Амальгама качает головой, и голос её срывается. С мольбой о помощи она смотрит на Фина, который удивительно серьёзен, а не раздражающе легкомысленен как обычно. — У него кошмары, но я не могу его разбудить. — Мастер... — Фин опускается со второй стороны, накрывая второе плечо в противовес вампирессе. — Мастер, всё, что происходит, это лишь сон. Всё закончилось, ты жив... — И это не твоя вина... — понимающе подхватывая речь эльфа, Амальгама заканчивает с сочувствием.       Их слова действуют будто заклинания. Их голоса перекрывают крики, и Геде́он наконец-то может сделать глубокий вдох. Прерывистый и тяжёлый, но он словно выныривает из глубины. Вздрагивает всем телом, широко распахивая глаза, всё ещё не понимая, где он находится.       Сердце стучит где-то в горле, а руки трясутся. Тугой обруч сжимает грудь и лопается, когда он закрывает дрожащей ладонью глаза. Боли и вины так много, и он сворачивается в комок, пытаясь спрятаться даже от самого себя. — Мой дорогой... — его обнимают тонкие нежные женские руки, баюкая словно ребёнка. Как мать Амальгама прижимает Геде́она к своей груди, позволяя спрятать слёзы стыда и сожалений. — Это не твоя вина, — Фин аккуратно обхватывает со спины, закрывая собой самую уязвимую часть верховного мага, замыкая круг. Ладони его расслабляюще гладят напряжённые мышцы, а губы оставляют горячие утешающие поцелуи на обнажённых участках кожи. — Ты сделал даже больше того, что было в твоих силах, — Амальгама перебирает волосы, целуя влажный лоб и закрытые веки. — Ты не мог спасти того, кто не желал спасения, но своей жертвой ты защитил весь мир, — ладони Фина скользят к бокам, качая, будто волны. — Не будь так строг к себе, мой господин, — она защищает верховного мага даже от самого себя. — И теперь тебе есть на кого положиться, — а он, пусть от него опасно слышать подобные слова, возвращает ощущение реальности.       Оба они — Амальгама и Фин — по-своему привязаны к Геде́ону. Первые ученики, отдавшие ему так много; занявшие в сердце мастера слишком важное место, заглушив боль фатальной потери. И как он однажды спас их обоих... теперь они спасали его от всех внутренних демонов, что были опаснее всех монстров материального мира.       Постепенно поток иссякал. Рыдания становились прерывистей и тише, оставляя после себя лишь головную боль и облегчение опустошённости. Великий верховный маг — сейчас он чувствовал себя уязвимым незащищённым ребёнком. Но Амальгама и Фин закрывали его своими объятиями, дарили ощущение надёжной защиты и поддержки, и Геде́он мог позволить себе отпустить себя. Быть слабым и хрупким, доверяя себя другим. И они принимали его.       Амальгама всё также гладила по волосам, целуя лоб и поглаживая плечи, прижимая к своей груди. Фин всё также обнимал со спины, позволяя опираться на себя. Гладил напряжённые мышцы и целовал шею и её основание. Оба они давали понять, что всё ещё здесь, рядом, и усталость взяла своё.       Истерика и кошмары истощали не хуже бессонницы, и Геде́он пропустил тот момент, когда вновь провалился в глубокий сон, на этот раз без сновидений. Почувствовав его ровное дыхание, Амальгама без слов переглянулась с Фином, и оба они приняли одно и то же правильное решение.       Этой ночью сон возлюбленного мастера они будут оберегать вдвоём до самого рассвета. И когда Геде́он проснётся...       Он не удивлён, но благодарность благодатным теплом разливается внутри. Открывая глаза, он чувствует тяжесть на своих плечах. И по очереди скашивая на них глаза, он видит чёрную и рыжую макушки. Амальгама обнимает его поперёк груди, дыша куда-то в район ключиц, и расслабленное лицо её даже во сне выглядит суровым. Фин же, устраиваясь на втором плече, перекидывает руку через живот, закидывая ногу на его ногу, прижимаясь ближе к чужому боку, словно ищет больше близости. В отличие от вампирессы, во сне он выглядит умиротворённым, и Геде́он не может сдержать нежную благодарную улыбку, глядя на них обоих.       Осторожно обнимает возлюбленных любовников под лопатками, прижимая ещё ближе к себе, и прикрывает глаза. Этим утром он может позволить себе роскошь понежиться в объятиях обоих и ощутить их близость. Понять, что всё, что он сделал, было не зря, и возможно... Возможно, он всё же заслужил свою небольшую награду.