Из дыма и костей

      Позднее утро было вторым любимым временем Нила, когда он садился на поезд, первым были последние маршруты дня перед закрытием метро в полночь. Окружённый туристами, подростками, прогуливающими школу, и одной пожилой дамой, которая успевала на каждый поезд, отходящий на одиннадцать минут позже назначенного времени, Нил был безымянным и безликим, каким он редко бывал вне метро. Он знал, что может использовать желания, чтобы наложить чары на свои шрамы и изменить цвет, если захочет, но было странное утешение в том, что никто не вспомнит о его присутствии, потому что никто не обратил на него никакого внимания.       Это также была отличная возможность привлечь незнакомых людей и записать фрагменты их разговоров.       Он занял место в конце ряда, где не чувствовал бы себя загнанным в угол (потому что, несмотря на его любовь к андеграунду, пребывание под землей его мало утешало). Нил достал телефон и открыл приложение для записи звука, которым он когда-то хотел уловить более тихие звуки, чем следовало бы, и после того, как он положил его на колени, вытащил альбом для рисования и начал обводить пустые места перед ним, медленно записывая окружение, когда оно начало наполняться жизнью.       Нил всегда рисовал, не только Зтуарта, Элисон и Рене, и всех других существ из его тайной жизни, но и сцены обычной жизни людей из обычного мира. Сокольничие и уличные музыканты, марионетки и их кукловоды. Его взгляд был прикован к их выступлениям или одежде, которую они носили, он видел линии, цвет и композицию ещё до того, как видел их лица.       Но иногда только лицо человека заставляло Нила хотеть запечатлеть его сходство на бумаге. Иногда это была форма их носа или широко посаженные глаза, уши, непропорционально большие для их лиц. Он не был уверен, было ли это тем, что его друзья определяли как «привлекательность», или это была просто способность признавать красоту; вид этих людей не заставлял его думать о том, чтобы поцеловать их, или заставить его хотеть спать с ними, но тогда он усомнился в том, что большинство людей были такими. Несмотря на все жалобы Ники о том, как он влюблялся в мужчин в общественном транспорте, Нил сомневался, что это универсальный опыт.       Рисуя, он позволил своим мыслям блуждать.       Межшкольный курс начался с выбора между шестью темами, и к каждой прилагался список рекомендуемого чтения и серия лекций и семинаров для посещения. «Правда», как определил Мэтт, была концепцией, с которой Нил хотел работать меньше всего. И самое главное.       Это правда. Это было бы почти иронично, если бы не было так прискорбно. Нил был опытным лжецом, который говорил правду только тогда, когда она воспринималась как ложь. Даже его имя, «Нил Джостен», было ложью.       Нил отказался от имён, таких как «змеиная кожа Элисон», придерживаясь только «Джостен», поскольку это было имя, которое она ему дала. Рене предложила свои собственные предложения. «Рене» произошло от латинского Renatus, что означает «рождённый заново», но Нил не чувствовал, что он родился заново. У него было новое тело, но после шести лет, проведенных в бегах со своей матерью, меняя свою личность каждый раз, когда она думала, что его отец вот-вот догонит их, он не думал, что какое-либо тело будет ощущаться как его собственное. Он был пассажиром в той оболочке, которую для него соорудили.       Это был секрет, лежащий в основе сопротивления химерам. Это был ответ на тайну армий, которые, подобно ночным кошмарам, всё прибывали и прибывали, никогда не уменьшаясь, независимо от того, сколько из них уничтожили серафимы.       Зтуарт был сторонником воскрешения. Он не вдыхал жизнь обратно в истерзанные тела убитых в битве; он создавал тела, в которые можно вселить души павших воинов. Зубы и драгоценные камни, которыми торговал Зтуарт, не предназначались для какой-то причудливой коллекции, они были единственным компонентом колдовства. Зубы контролировали, какой формы будет тело, а драгоценные камни следили за тем, чтобы тело было быстрым, сильным и здоровым. Оно должно было быть таким. Только благодаря бесконечному запасу тел армия химер год за годом противостояла превосходящей мощи ангелов. Без Зтуарта химеры рухнули бы.       За исключением того, что они оказывались в постоянном тупике; империя серафимов была слишком сильна, имела слишком большой опыт сражений, слишком много солдат, обученных в бою. Не имело значения, что с воскрешением химеры могли сохранить свою численность, могло пройти тысячелетие, и ни одна из сторон не показала бы никаких признаков победы.       Так было до тех пор, пока Военачальник химер не отвоевал Балтимор почти тридцать лет назад.       Балтимор был захвачен серафимами, когда они только прибыли. Климат был серым и пустынным, как и на большинстве северных территорий, и он был необитаем на протяжении нескольких поколений. За исключением того, что как только серафимы заявили на него права и начали строить общину, химеры сожгли его дотла.       Младенцы, старики — никого не пощадили. Они бы сорвали звёзды с неба, если бы могли. Такое насилие не имело прецедентов в истории. В конце первого дня резни серафимы лежали мёртвыми, а их библиотека была поглощена огнём вместе со всеми магическими текстами во всей Изриде.       Стратегически Нил признал бы, что это имело смысл. Серафимы обладали магией, о которой химеры и мечтать не могли — Рене была тому доказательством. Серафимы настолько полагались на магию, что после резни, когда в живых не осталось ни одного мага, они были почти беспомощны. Военачальник убил каждого ангела, который не сбежал, разорвав их на куски и заработав своё прозвище: Балтиморский мясник. Жертвы были подвешены от храма к божественным звёздам на всеобщее обозрение. В ту ночь так много ангелов лишились жизни, что их кровь текла по улицам Балтимора подобно муссонным дождям, отражая кроваво-красное небо, и Натан сделал город эпицентром своего королевства. Это было королевство, которое по крови должен был унаследовать Нил.       Но Нил не хотел участвовать в этой истории. У него было новое тело, новая жизнь. «Нил Джостен» был тем, что осталось после разрушения его родителей.       Он задавался вопросом, было ли это правдой, или это было ошибочное восприятие его ума того, что произошло на самом деле. Пришел ли Нил в себя, или он только убедил себя в этом?       Правда / истина / совокупность реальных вещей, событий и фактов. Состояние бытия таково. Часто пишется с большой буквы: трансцендентная фундаментальная или духовная реальность. Суждения, предложения или идеи, которые являются истинными или принимаются как истинные. Верность оригиналу или стандарту...       Рывок вагона поезда вырвал Нила из мыслей. Таймер на телефоне Нила показывал, что он записывал более двадцати минут, но набросал только три пустых сиденья, которые теперь были заполнены людьми.       Посчитав свои рисунки безнадежным делом на сегодня, он достал из сумки ноутбук и нашёл видеофайл своего интервью с Мэттом. Прокрутив его один раз и перейдя к определённым сегментам, он выбрал кадр, где Мэтт криво ухмылялся, его глаза сияли от возбуждения. В то время он говорил о Дэн, и даже зрителю, который не знал Мэтта лично, можно было бы сразу сказать, что, о ком бы Мэтт ни говорил, он любил еë всем сердцем. Следуя философским терминам Мэтта (с тех пор Нил узнал, что философа, о котором шла речь, звали Эпикур, хотя, к сожалению, «Эпи-что-то» было тем, чего они продолжали придерживаться), органы чувств зрителя улавливали сияющие глаза Мэтта и широкую улыбку, а их умы воспринимали это как то, что их человеческий разум называл «любовью».       Нил использовал инструмент выбора цвета в одной из установленных программ на своём ноутбуке, чтобы создать цветовую палитру из светло-коричневых тонов для тона кожи Мэтта, оттенков чёрного для его блестящих волос, постоянно собранных в колючки, ярко-красных для его толстовки и тёмно-серых для окрашенной кирпичной стены позади него. Он обрезал видео до того момента, когда Эндрю и Аарон вошли в Лисью Нору, поскольку то, что последовало за этим, было фактически бесполезным, хотя Нил сохранил это как отдельный файл и озаглавил его «Близнецы Миньярды — придурки». Он сомневался, что это когда-нибудь будет использовано в будущем; в кадре по-прежнему фигурировал только Мэтт, реагирующий на угрюмое молчание Аарона и постоянные срывы Эндрю любого продуктивного разговора. Нил не понимал, зачем Эндрю вообще записывался в Пальметто, если у него не было никакого интереса к искусству. Это было без платы за обучение, но материальный взнос всё равно должен был быть выплачен вместе с проживанием и расходами за проживание, и это была конкурентоспособная отрасль, в которой можно было найти работу после окончания учебы. Люди не изучали искусство, если не были готовы вложить в него душу, и Эндрю ни в коем случае не был готов или даже не хотел этого.       Привлечь Эндрю к их совместному проекту будет непросто; он сомневался, что Эндрю будет хорошо работать с предметом, основанным на дизайне, где проекты заказываются клиентами, но Нил задавался вопросом, был ли интроспективный характер курсов изобразительного искусства трудным для Эндрю, когда он не чувствовал ничего, кроме своей мании.       Он хотел настоящего внимания Эндрю, не что-то фальшивое и не что-то вынужденное. Придя на Землю и узнав, что Нил может получить почти всё, что пожелает, Нил научился получать удовольствие от препятствий, и его волнение приходило от того, что он перехитрил своих соперников. Ему нравилось быть лучшим, более умным противником. В неизбежных драках, которые сопровождали его поручения, ему нравились отчаянные потасовки и душераздирающие близкие столкновения. Это не обязательно должно было быть красиво или идеально, главное, чтобы в конце концов он победил.       Нил не возражал, если это займет некоторое время, но он заставит Эндрю захотеть работать с ним, не прибегая к магии.       Несмотря на то, что вагон поезда был почти полным, Нил почувствовал, что кто-то особенный присоединился к толпе людей ещё до того, как он смог их увидеть. Серафимы были горячими на ощупь, больше, могли бы люди или химеры. Это было в природе их огненных крыльев, даже если они были зачарованы. Элисон много раз называла свою подругу своим «личным обогревателем», и во время одного поручения, когда они застряли в Тибетских горах во время сбора зубов снежного барса, она позвала Рене присоединиться к ним просто для того, чтобы обеспечить источник тепла, прежде чем они обморозятся (хотя она не отрицала того, что просто скучала по ней).       — Привет, Нил, — сказала Рене, садясь рядом с ним после того, как Нил поставил свою сумку на пол между ног.       Нил кивнул в знак приветствия и поколебался, прежде чем вернуться к монтажу видео.       — Зтуарт спрашивал обо мне?       — Нет. Я просто подумала, что сегодня будет хороший день для тренировки.       Нил снова кивнул и позволил своему ноутбуку начать медленный процесс сохранения работы, пока он собирал остальные вещи. Он надел перчатки без пальцев, и как только видео закончилось, выключил ноутбук и убрал его в сумку, прежде чем последовать за Рене из поезда.

***

      Все началось на кладбище. Обычно это не начиналось на кладбище, но либо Рене чувствовала себя более драматично, чем обычно, либо у неё было что-то особенное на уме.       С момента прибытия на Землю, поручения Нила обычно выполнялись в одиночку или в сопровождении Элисон или Рене. Элисон выполняла поручения, требующие большего общения с богатыми и знаменитыми, которых нужно было очаровывать и манипулировать ими, чтобы они ослабили хватку за свои бриллианты, сапфиры, рубины и жемчуга. Она могла повлиять на толпу богатых людей одним лишь взмахом ресниц и страстным голосом.       С другой стороны, у Рене был гораздо более высокий процент успеха в обращении с кулаками и ножами. Если Рене отправлялась по какому-нибудь поручению, то обычно потому, что существовал высокий риск возникновения драки. В общем, люди, к которым их послал Зтуарт, были не особенно приятными. Иногда их можно было купить, загадав одно или два желания. Иногда им нужно было напоминать, с кем они имеют дело. Ножи Рене были отличным напоминанием. Как и Нил, но это было только из-за его тренировок и спаррингов. Спарринг-тренировка, которая сегодня началась на кладбище.       Сан-Паулу отстал от Праги на четыре часа, поэтому, когда Нил вышел из портала, солнце только поднималось над горизонтом. Он бы восхитился видом, если бы Рене уже не приближалась к нему.       Несмотря на её добродушную улыбку и спокойный нрав, Рене была жестоким и грязным бойцом. Нил не знал, где и когда она научилась так драться, но он не был полностью уверен, что хочет это знать. Быстро уклоняясь от её ударов ногами и руками, Нил обогнул надгробие, чтобы успеть вытащить один из его собственных ножей. Ему потребовались месяцы, чтобы овладеть такой реакцией, и Нил мог нанести несколько ударов, как только бой начался.       Рене нацелила удар в ключицу Нила, от которого он едва увернулся и заблокировал его предплечьем. Он попытался ударить её своим ножом, но она была уже на два шага впереди него, поймав лезвие изогнутым краем одного из своих ножей в форме полумесяца.       Рене однажды сказала ему, что серафимы обучаются владению всеми видами оружия, но она всегда предпочитала ближний бой на ножах. Её ножи отличались элегантностью, как будто требуя, чтобы она провела рукой и запястьем по изгибу лезвия. Каждый нож был сделан из двух лезвий, похожих на сцепленные полумесяцы. Ручки находились посередине, с вырезанными вручную отметинами, изображающими иллюстративные фазы Луны. При использовании ножи обеспечивали множество колющих и режущих кромок и, что, пожалуй, самое главное, блокировали точки. Рене сказала ему, что полумесяцы были оптимальным оружием для борьбы с несколькими противниками, особенно противниками с длинным оружием, таким как мечи. Это заставило Нила задуматься, почему Рене предпочитала свои ножи, когда почти каждый солдат-серафим, которого Нил видел в Изриде, предпочитал меч. Меч, доспехи и их личный подсчёт убийств химер.       Татуировки были выгравированы на кончиках пальцев серафимов в количестве пяти: каждая изображала убитую химеру, но у Рене не было ни одного следа от убийства на руках, или, по крайней мере, ни одного, который мог видеть Нил. Это была одна из первых вещей, которые он заметил в ней, после её общей странности. Её белые пастельные косы были достаточно интересными, чтобы заслужить повторный взгляд, но совершенно странными в сочетании с её консервативной одеждой. Она давала дружеские советы Нилу о том, как слиться с людьми, поощряла усилия Элисон успокоить Нила, когда тот не подпускал к себе Рене, и играла роль посредника между всеми тремя химерами в доме Зтуарта. Она не вмешивалась в ссоры Нила и Элисон (а поначалу их было много) ни для того, чтобы встать на чью-то сторону, ни для того, чтобы проповедовать мир.       Нил никогда не видел серафимов без отметин от убийств; они слишком гордились ими, чтобы скрывать. Нил знал, что не все серафимы были обученными воинами, но он также знал, что это не относится к Рене, когда впервые встретил её. Кем бы ни была Рене, она была опасна.       Элисон потребовался почти год, чтобы, наконец, убедить его принять предложение Рене о спарринге. Теперь Нил жалел, что не начал тренироваться с ней раньше. Тогда бы он не споткнулся о гранитное надгробие в спешке, чтобы избежать взмаха её ножа.       — Тебе нужно поработать над своими ногами, — сказала Рене. — Будь более внимательным к тому, что тебя окружает.       Вероятно, именно поэтому она выбрала кладбище. Нил слишком полагался на мышечную память, чтобы не упасть, но когда его бросили в неизвестную местность, Нилу пришлось активно обращать внимание на препятствия, лежащие вокруг него. Оттолкнувшись от земли, Нил столкнулся с каменным воплощением самого Иисуса Христа, стоящего под аркой. Под поднятой рукой Иисуса появилась другая рука, на этот раз с ножом, один из кончиков которого был направлен на Нила.       — Перестань отвлекаться, — сказала Рене, обойдя Иисуса, чтобы ударить локтем в живот и после коленом в солнечное сплетение, когда он инстинктивно свернулся калачиком.       Нил выругался, оттолкнулся от земли и вернулся в боевую стойку, которая всё ещё казалась неестественной, даже после многих лет практики, и поправил хватку на своих ножах. Его ножи были не такими модными, как у Рене: простые ножи-бабочки, которые он купил на Филиппинах в первые несколько месяцев с Элисон. Они были сделаны из стали, взятой с железнодорожных путей, по крайней мере, так сказал Нилу мастер, что придало им приличную прочность и твёрдость. Это было почти так же важно, как и плавность высвобождения лезвия. Первый нож, который он подобрал на Земле, имел привычку застревать, что делало его совершенно бесполезным.       Нил и Рене танцевали и носились вокруг надгробий и мавзолея из песчаника. Когда Нил потерял равновесие, он схватил пригоршню песка и швырнул еë в Рене. Рене изогнулась и прикрыла глаза предплечьем, давая Нилу достаточно времени, чтобы перепрыгнуть через другое гранитное надгробие. Он нашёл статую женщины-ангела в длинном платье и лавровом венке, но, прежде чем он успел прокомментировать сходство, Рене ухватилась за крылья ангела, чтобы развернуться позади Нила и попытаться нанести ему удар ногой по почкам. Он развернулся и заблокировал его. Это сработало, за исключением того, что это также вывело его из равновесия, и ему пришлось сделать шаг назад, чтобы увеличить расстояние между ними и прийти в себя. Рене не двинулась вперёд, вместо этого полоснув по открытому воздуху одним из своих ножей.       Воздух раскололся надвое.       В детстве порталы были чем-то, что просто существовало. Они были там, и они были там всегда. Они не были созданы, они просто были. В первый раз, когда Нил увидел, как Рене разрезает портал ножом и голыми руками, он смотрел широко раскрытыми глазами.       Правая рука и клинок Рене всё ещё светились белым светом — того же оттенка ослепительной яркости, что и её крылья, — когда она прошла через разрез в воздухе. Нил последовал за ней и вышел где-то дальше на севере. Было значительно прохладнее, и он поежился от лёгкого ветерка.       — Где мы? — спросил он, оглядываясь, когда Рене закрыла за ним портал. Они стояли на плоской бетонной крыше. Рядом было несколько зданий, достаточно высоких, чтобы заглянуть на их крыши, но ни в одном из них не горел свет. Нил сомневался, что Рене отправит их куда-нибудь, где их могут поймать, но решил, что лучше перестраховаться на случай, если она ошиблась.       — Афины, — сказала Рене.       Нил кивнул. Было около трёх часов, судя по спокойным улицам, окружающим их: полуденная сиеста. Несмотря на то, что был январь и было всего тринадцать градусов по Цельсию, весь город, казалось, замедлился и затих. Туристы всё ещё были поблизости, но они были слишком заняты фотографированием исторических достопримечательностей, чтобы заметить двух людей, дерущихся на крыше.       На этот раз Нил нанёс удар первым, держа свою стойку под контролем и защищаясь от ножей Рене, пока он пытался нанести удар сам. Вначале они дрались без оружия или тупыми ножами, но Нил вырос, сражаясь за свою жизнь, поэтому ему было легче приспособиться к бою с ножом, чем без него.       Они недолго оставались в Греции. Рене уклонилась от одного из ударов Нила одновременно с тем, как открыла портал в Каир, прежде чем быстро запечатать его одной рукой, в то время как другая держала оба лезвия для того, чтобы нанести последующую атаку Нилу после того, как они оба вошли.       — Ты всё ещё сопротивляешься, как будто пытаешься убежать, — сказала Рене, хотя, по крайней мере, на этот раз она немного запыхалась.       — Это всё ещё работает, — ответил Нил, его голос звучал намного менее уверенно.       — Это не будет работать, когда ты будешь пытаться победить, а у них будет то, что ты хочешь.       Нил не ответил. Он знал, что его инстинкты всегда будут заключаться в том, чтобы попытаться выиграть достаточно времени, чтобы убежать от драки. Его мать научила его наносить удары и драться грязно, но никогда не побеждать. Победа не имела значения, пока он выходил из драки, всë ещë дыша. Большую часть своих тренировок он проводил с Рене, учась защищаться и держаться на ногах. Было почти бессмысленно пытаться нанести удар по Рене. Она была слишком хороша. Самое большее, что он мог сделать, это продержаться как можно дольше, пока они оба не устанут слишком сильно, чтобы продолжать. Этого не произошло, пока они не проехали через Асмэру, Ченнаи и Макао.       Спотыкаясь через портал в магазин Зтуарта, за несколько минут до того, как ему пришлось опереться на Рене с его дрожащими ногами и руками (хотя сама Рене лишь немного запыхалась), Нил рухнул на одно из потертых кресел. Магазин Зтуарта не часто предлагал место комфорта и отдыха, но на данный момент Нил готов был сделать всë, что мог. Мгновение спустя Рене последовала за ним во второй вестибюль с двумя стаканами холодной воды и кружкой горячего чая для Зтуарта.       — Спасибо, — прохрипел Нил, прижимая руку к груди и ожидая, пока его сердцебиение замедлится. Именно тогда он заметил, что у него идет кровь.       — Чёрт, — тихо сказал он себе.       Когда он поднял глаза, Рене уже протягивала аптечку. Характер их поручений означал, что он и Рене (и Элисон, хотя и реже) получали травмы. Порезы и царапины были почти обычным делом, кровоточащие носы были частыми, сломанные кости встречались реже, но никогда не исключались. Если бы это была Рене, она привела бы себя в порядок метафорическим щелчком пальцев (это было сложнее, но требовало меньше движений рук). Но только не Нил. Он взял аптечку, игнорируя протянутую руку помощи, но едва мог держать руки достаточно твёрдыми, чтобы зашить собственную рану.       Он оттолкнул руку Рене, когда та снова потянулась к нему.       — Я могу сделать это сам.       — Я знаю, что ты можешь, — сказала Рене. — Но, возможно, будет легче, если ты позволишь кому-нибудь помочь тебе.       Он мог бы спорить и дальше, но с Рене это было бесполезно. Он опустил дезинфицированную иглу в ладонь Рене, и она отложила её в сторону, прежде чем жестом приказать ему снова задрать рубашку. Она и глазом не моргнула при виде шрамов, уродующих живот Нила, и не стала тратить время на извинения. Это были либо царапины от клинков Рене, либо смертельные раны от чего-то другого.       Рене всё ещё колебалась, держа ладонь в нескольких дюймах от его кожи.       — Ты уверен, что не хочешь, чтобы я научила...       — Нет, — перебил Нил, твёрдо и окончательно.       Он не стал бы использовать магию, чтобы исцелить себя. Он мог бы использовать желания, да, но не магию. Желания были результатом чужой магии в физической форме, где они могли черпать свою энергию, чтобы сохранить её для другого раза. Магия всегда имеет свою цену, но это была не та цена, которую Нил был готов заплатить снова.       Рене принялась за работу. Она положила тёплую руку на его кожу, и от тепла её ладони у него начало покалывать в животе. Всё было закончено через несколько мгновений, но Нил знал, что она снова связала его кожу вместе. На такой свежей и неглубокой ране не осталось бы даже шрама, не было бы никаких доказательств того, что она вообще существовала.       Натянув рубашку обратно на живот, Нил встал и вытащил свою сумку из-под стола с гиеновыми клыками. Он порылся в поисках своего телефона и открыл приложение для записи звука, прежде чем снова повернуться к Рене. Она убирала аптечку, но он знал, что она заметила его взгляд.       — Как бы ты определила «правду»? — спросил он.       Некоторое время она не отвечала, либо обдумывая свой ответ, либо дожидаясь окончания, чтобы у Нила не было такого сильного фонового шума в записи.       — Правда для меня подобна вере. Всё дело в доверии. Мы не можем по-настоящему сказать, правда что-то или нет, пока не увидим это собственными глазами, и даже тогда мы можем ошибаться. Но если ты веришь, что что-то является правдой, то разве это не правда в данный момент? Разве это не правда, пока не доказано, что это ложь? Это всегда будет зависеть от наших собственных предубеждений и опыта, поэтому я полагаю, что тогда мы должны признать, что мы можем так сильно доверять тому, что что-то является правдой, независимо от того, сколько раз люди пытались убедить нас в обратном, или мы сталкивались с таким количеством противоречивых доказательств, что мы всё равно выбираем игнорировать это. Правда может быть невежеством.       — Любой, кто следует религии, независимо от того, какой именно, демонстрирует саму суть веры в то, что что-то является правдой. С доказательствами или без них, подтверждающими это. Терпеть сомнения и замешательство, полагая, что кто-то существует со всеми ответами на наши вопросы, но никогда не даёт их. Я думаю, что именно вера дает нам ответы на наши вопросы. Если мы верим, что что-то является правдой, тогда это поможет нам найти наш путь.       Она на мгновение замолчала, и Нилу захотелось запомнить, как она выглядела в этот момент. Он никогда не смог бы снимать в магазине Зтуарта — он не был глупым, — но фон из банок и чашек с желаниями и зубами, тёплый свет лампы и жёлтый комбинезон Рене создавали прекрасную картинку.       — И я думаю, что существуют разные виды правды, которые не следует рассматривать с одной и той же точки зрения, — продолжила Рене. — Существуют фундаментальные различия между такой правдой, как «Я стою на маяке», такой, как «Я чувствую себя ужасно сегодня», или такой, как «Я верю в Бога». Уровни правды, на которых она существует, различны. Люди совершают ошибку, утверждая, что Бога не существует, потому что они не могут доказать существование Бога так же, как они могут доказать существование маяка. Но нечто подобное Богу — это нечто такое, что не может быть доказано или опровергнуто. Правда это или нет, зависит от веры.       Нил просто кивнул в знак благодарности и схватил свой блокнот, чтобы нацарапать правду — с учетом индивидуальных предубеждений и различных уровней правды его почти неразборчивым почерком. Он собирался задать ещё один вопрос для уточнения, когда раздался сильный глухой удар. Это была другая дверь магазина. Позади рабочего места Рене, в затенённом уголке магазина, где никогда не висело ни одного фонаря, была вторая дверь. Дверь в Изриду.       Нил замер, но быстро пришёл в себя, когда раздался ещë один стук, такой сильный, что зубы в банках задребезжали. Дверь ещё нельзя было открыть. Что касается Нила, то некоторые двери должны были оставаться закрытыми; от этого зависела его жизнь. Прежде чем он успел осознать, что двигается, он уже держал в руках пальто и шарф, а сумку перекинул через плечо. Рене проводила его в вестибюль. Дверь закрылась за ними, изолируя звук.       — Я дам тебе знать, когда они уйдут, — сказала Рене, но её голос звучал растеряно. Нил не винил её. Из Изриды приходили не слишком часто, и Рене приходилось накладывать на себя чары невидимости всякий раз, когда это случалось.       — Увидимся дома, — сказал Нил и вышел обратно в Прагу.       Куда бы он ни пошел, когда дверь за ним закрывалась, связь с магазином Зтуарта обрывалась. Какая бы магия не действовала, она существовала только в Изриде и не могла быть вызвана с другой стороны. Никто никогда не смог бы силой проникнуть в магазин — это была первая причина, по которой Нил позволил себе остаться с Зтуартом — и преуспел бы только в том, чтобы прорваться через земную дверь, которая не вела туда, куда они надеялись попасть. Он мог только надеяться, что Рене была права, когда сказала, что никто не может пройти через портал Изриды.       Дверь в Изриду была единственной, которой Нил не пользовался, чтобы кто-нибудь с другой стороны не увидел его. Его не узнают — Зтуарт и Элисон слишком хорошо поработали над этим, но химеры обязательно спросят, почему Зтуарт взял человека под своё крыло. Нил не мог так рисковать. Он вырос в Изриде, и для химер он тоже умер там. Его мать позаботилась об этом.       Нил позволил мышечной памяти провести своё тело по лабиринту города, его разум потерялся в воспоминаниях и спиралевидном ходе мыслей, пытаясь найти признак того, что его отец знал, что он жив, что это он был у дверей магазина Зтуарта, требуя, чтобы Нила вернули ему. Нил даже не заметил, что пересекает кампус Пальметто, пока его не встретила чёрная стена.       Довольно короткая стена чёрного цвета.