***
[Три года назад] Йиглава был дерьмовым городом, полным дерьмовых людей. У Сета была дерьмовая работа с дерьмовыми коллегами и дерьмовой зарплатой. В довершение всего картошка фри, которую подавали в дерьмовом заведении быстрого питания, как и следовало ожидать, была дерьмовой. — Я за это не заплачу, — сказал один из их постоянных клиентов. — Всё холодное! — Что ещё? — сказал Сет, не утруждая себя извиняющимся тоном. В любом случае, это не имело значения. Заплатил этот ублюдок за холодную картошку фри и холодный бургер с вялым салатом или нет, он всё равно приходил каждую среду на обеденный перерыв и заказывал одно и то же блюдо, просто чтобы пожаловаться, что оно холодное. Снова. Как будто он ожидал чего-то другого. Чего-то другого. Чтобы всё волшебным образом изменилось. Жизнь не так устроена. Мир был дерьмом, и он всегда будет дерьмом. Сет не знал, почему этот парень вообще беспокоился. Не похоже было, что что-то должно было измениться. Магия не была настоящей, и ни одна чертова крёстная фея не собиралась появляться и махать своей грёбаной палочкой. В конце концов, парень ушёл, а Сет вернулся к оттиранию брызг масла и жира, которые никогда не отмоются. Он скорее почувствовал, чем услышал, как автоматические двери распахнулись от холодного воздуха, ворвавшегося внутрь. — Чего вы хотите? — сказал Сет, не оборачиваясь. — Я думаю, что лучший вопрос — чего ты хочешь? Я не могу представить, что это всё для тебя. Голос был мелодичным, его ритм был быстрее, чем у тоскливого городка Сета. Казалось, он перескакивает через согласные, как скользят камешки по тихому озеру. Сет обернулся. Его взгляд упал на самую неуместную девушку, которую он когда-либо видел. Гламурная, сексуальная и потрясающе красивая. Сет забыл свой ответ, каким бы он не был. Его сердцебиение сбивалось, как при спуске затвора его старого фотоаппарата. — Что? Девушка выгнула бровь. И о. О. Сету хотелось, чтобы его босс разрешил своим сотрудникам занимать стулья за прилавком, потому что прямо сейчас он не был полностью уверен, что его колени не подогнутся. — Я сказала, что лучше спросить, чего ты хочешь, — сказала девушка, хотя «девушка» было поистине непростительным термином. Богиня было более подходящим. Она была самой красивой девушкой, которую Сет когда-либо видел, с дразнящими тёмными глазами и золотистыми светлыми волосами, хотя её тёмная кожа и брови предполагали, что это был не её настоящий цвет. Он хотел сфотографировать её. Не здесь, не при ярком освещении и на фоне пластиковых стульев и столов, которые определённо знавали лучшие дни. Он представил её при ярком солнечном свете с фильтрами красного и оранжевого цветов. Сет не совсем понял, что она имела в виду, но всё же сказал: — Овощные наггетсы не так уж плохи. Это было немного преувеличением. Они были ужасны, но всё в этом месте было ужасно. Наггетсы на растительной основе были просто менее рискованными. Меньше шансов вызвать у вас пищевое отравление. Бровь приподнялась ещё выше, хотя она подняла руку и махнула ею вперед, как бы говоря: ну, тогда продолжай. Он немного поколебался, прежде чем кивнуть и повернуться, чтобы взять коробку с овощными наггетсами. Это был достаточно популярный заказ, и они, как правило, держали несколько штук на огне, не беспокоясь о том, что они пропадут даром. Кроме того, в худшем случае Сет и пара его коллег — обычно Хана и Томаш — забирали остатки домой и умудрялись съесть что-нибудь, что не было лапшой с соевым соусом. Он обернулся, но женщина уже была у одного из столов, отодвинув один из пластиковых стульев, чтобы освободить место для её инвалидной коляски. Быстрый взгляд на часы сказал ему, что он не планировал брать перерыв ещё на полчаса, но это не было похоже на то, что кто-то донесёт на него, и его боссу будет насрать, пока он ни на секунду не превысит положенный ему перерыв. Он развязал свой фартук и снял дурацкую шляпу, проведя рукой по волосам, чтобы выглядеть хотя бы немного презентабельно. Его волосы никогда не выглядели правильно; они всегда были слишком плоскими, слишком вялыми. В один прекрасный день он собирался сбрить всё это. Бельмо на глазу, которым была его униформа — рубашка в полоску цвета мочи и кетчупа — ничего не поделаешь. Он опустился на стул перед ней и подвинул поднос и коробку с наггетсами через стол, только для того, чтобы она тут же отодвинула его обратно. — Пожалуйста, — сказала она надменно. — Такая девушка, как я, не ест ничего подобного. Сет пожал плечами и начал разворачивать упаковку, прежде чем спросить. — Кто ты такая? Она улыбнулась, как акула. — Элисон Рейнольдс. Когда больше ничего не последовало, Сет спросил так чётко, как только мог с полным ртом картофельного пюре, гороха и моркови: — Я должен знать, кто это? Элисон скорчила гримасу, вероятно, из-за того, что он говорил с набитым ртом, — потому что, конечно, девушка с таким видом, вероятно, ожидала, что он наколдует салфетку, — но достаточно быстро взяла себя в руки. — Нет. Я полагаю, что нет. Но дело не во мне. — Нет? — Нет. Это касается тебя. — Меня? — Ты собираешься повторять всё, что я говорю? Разве это я? чуть не сказал он, но придержал язык. Ему было любопытно. — Что всё это значит? Петр ведь не должен тебе денег или что-то в этом роде, не так ли? Алеш? — Дело не в твоих братьях, — сказала Элисон, но прежде чем Сет успел спросить, откуда, чёрт возьми, она узнала, что Петр и Алеш были его братьями, она продолжила. — Я собираюсь стать студенткой Государственного университета искусств Пальметто. Я случайно узнала, что ты талантливый фотограф без какой-либо соответствующей квалификации. — Ну и что? Ты что-то вроде агента по подбору персонала? Это дерьмово. Сейчас только ноябрь. Ты либо уже студентка, либо ещё не подала заявление. — Или я просто знаю, что я достаточно хороша, чтобы попасть туда без каких-либо проблем. Она была напористой, он мог отдать ей должное. И всё же. — Это не имеет значения. Я не собираюсь ходить в какую-то дурацкую школу, чтобы изучать то, что я могу сделать сам. — Это то, что ты говоришь себе? — Это правда. Художественные школы берут тысячи долларов в год по всему миру, и всё же выпускники всё ещё не могут найти работу. — Пальметто — нет. Чешские студенты могут получить бесплатное обучение. — Да, но они ведь не совсем раздают бесплатное жилье и еду, не так ли? Элисон пожала плечами. Конечно, она понятия не имела, как устроен реальный мир. Кем бы ни была «Элисон Рейнольдс», от неё разило деньгами. Пахло кем-то, кому ни разу в жизни не приходилось работать, кем-то, кто никогда не беспокоился о том, хватит ли еды на столе, чтобы накормить каждого ребенка, а не только тех, кому удавалось бороться за порцию. — Послушай, — сказал Сет, когда Элисон не ответила. — Я сомневаюсь, что ты поймёшь, учитывая, что ты всю свою жизнь жила за счёт папиного банка, но университет — это не вариант для таких людей, как я. Моя семья не может позволить мне сбежать из города. — Как это делал твой отец? Сет бросил остатки своей еды на поднос. Никто этого не знал. Конечно, не какая-то белокурая сучка, которая просто притащилась сюда и ожидала, что сможет купить любого ублюдка, у которого есть мечта. Он быстро встал из-за стола, отчего пластиковый стул заскользил по линолеуму, пока не упал на пол. Он склонился над ней, используя свой рост в качестве преимущества. Стоя, она была бы высокой, но он не побоялся ещё больше использовать свой рост только потому, что её ноги не работали. — Кто ты, чёрт возьми, такая? Элисон даже не вздрогнула. Она холодно посмотрела на него в ответ и достала что-то из своей сумки. — Кто-то, кто понимает, — она подвинула к нему через стол визитную карточку, ярко-оранжевый цвет снова и снова отражался на столе из нержавеющей стали.ЛИСЬЯ НОРА
Михальска 13, Прага 1, Чехия
Он снова посмотрел на Элисон. — Что, чёрт возьми, такое Лисья Нора? Она пожала плечами. — Это кафе. Оно работает с расписанием студентов. Как насчёт того, чтобы убраться отсюда к чертовой матери и сделать себе имя? — она окинула его взглядом, который был скорее оценивающим, чем кокетливым. — Я вызываю тебя.***
[Сейчас] Сет знал, что именно в этот момент он влюбился в неё. Затем последовало её дерзкое и непримиримое отношение, но он знал, что любит её за то, как она перевернула его жизнь. Именно поэтому он также и ненавидел её. Сет знал многих женщин, и они приходили и уходили, как и все остальные в его жизни. Как только они уходили, он забывал, что они когда-либо существовали, потому что ему никогда по-настоящему не было не всё равно. Но Элисон была другой. Во-первых, ей не было плевать. Она считала его своим другом, хотя это произошло только после того, как он перестал говорить дерьмо о ней и Рене, и он ненавидел то, что это было всем, чем он когда-либо был для неё. Он ненавидел обороняться и ненавидел что, если. Что, если бы он встретил её до Рене? Что, если бы он был лучшим человеком, когда они встретились? Что, если бы сейчас он мог стать лучшим человеком? Он знал, что это безнадежное дело: Элисон была с Рене, и они любили друг друга. Однако, чёрт возьми, это сработало: они были настолько разными, что ему потребовались месяцы, чтобы понять, что они не просто друзья. Но больше всего он ненавидел то, что каждый раз, когда он думал о том, чтобы стать лучше, о том, чтобы стараться изо всех сил, это всегда было ради неё, и что из этого никогда ничего не выйдет. Казалось, что нет смысла быть лучше или стараться сильнее, но он всё равно это делал. Может быть, Дэн начинала доставать его. Женщина за пятым столиком прервала его размышления, сделав заказ на кофе и сэндвичи, который Сет нацарапал и направился обратно к стойке. Он включил кофеварку, хотя Нил и Эндрю, похоже, не сказали ни слова. Смузи Кевина, однако, исчез. Сету потребовалась секунда, чтобы усадить его за второй столик, — как будто его одержимость собой могла стать ещё хуже, — и тогда, наконец, Эндрю нарушил молчание. — Обычно я не люблю сюрпризов, — сказал он. — Но мне интересно, что ты сделаешь на этот раз, а? — Может быть, я ничего не буду делать, — ответил Нил. — Может быть. Сет слушал их обоих, пока нарезал панини с помидорами и моцареллой для пятого стола и положил на гарнир салат, затем под пристальным взглядом Эбби аккуратно разложил салат. Он отложил его в сторону, чтобы подать на стол после того, как приготовит кофе, и ненадолго поймал Нила, играющего с ожерельем из бисера, без которого он никогда не выходил из дома. Сет был почти уверен, что это что-то вроде антистресса, если только он не увлекался странными жевательными украшениями, которые Сет однажды случайно увидел в Интернете и которые теперь мелькают в каждой грёбаной онлайн-рекламе. Нил приподнял одну бровь, глядя на Эндрю, как будто этот маленький засранец мог не быть большой подстилкой для дерьма, и в его взгляде читались презрение и недоверие, которые обычно срабатывали только у Элисон. Сет решил, что, прожив вместе два года, они, должно быть, впитали друг друга, пока выражения и жесты не начали расплываться. — Ну и что? — сказал Нил. Эндрю улыбнулся. — Твой лучший. Сет испытывал искушение взять инициативу в свои руки и вручить ему стакан Нила с надписью «Я в порядке», но ему также было любопытно посмотреть, как отреагирует Нил. Нил, который однажды отказал в обслуживании женщине, которая соответствовала американскому стереотипу «футбольной мамы», потому что она была чертовски ужасна для бездомного, который пришёл согреться и выпить горячего чая в холодный декабрьский день. Нил, которому однажды удалось уговорить мужчину дать 200% чаевых после того, как он нагрубил Рене, когда она подала ему ванильный латте со взбитыми сливками, но без карамели, о которой, как знал Сет, он даже не просил, не говоря уже о том, чтобы заплатить. Нил повернулся, чтобы взять из буфета кружку, похожую на капусту, которую он купил Ваймаку и Эбби на одно Рождество. Это была традиция Лис, что все они каждый год покупали что-нибудь для кафе; Ваймак утверждал, что это было сделано для того, чтобы скрыть, сколько дерьма они случайно сломали, но всё это было грубой показухой. Когда Нил принялся за приготовление того, что выглядело как обычный чёрный кофе, он выудил из кармана фартука пакетики с сахаром — теперь это стало модным? Сет знал, что клиенты часто просили дополнительные пакетики сахара, но он не помнил, чтобы Ваймак говорил им держать их под рукой. С другой стороны, у него было невероятное похмелье во время их последней командной встречи. Нил сделал дурацкое, блять, «размещение продукта», установив коробку с кофе, — самой крепкой и богатой смесью, которую могла предложить Нора, — сбоку этикеткой вперёд, чтобы покупатели подумали о покупке пакета для себя, с целью варить кофе дома. Это было глупо, и Сет ненавидел вносить свой вклад в капитализм таким испорченным и промывающим мозги способом. Но он был на мели и отправлял большую часть своей зарплаты домой, чтобы его мать могла бросить свою третью работу и действительно проводить время со своими детьми, чтобы их не воспитывали братья-придурки Сета. Он поймал Нила, который бросал пакетики с сахаром из своего фартука поверх пакетиков с сахаром на обычном месте: в миске с широкими краями, которую, Сет был уверен, Рене привезла из отпуска, хотя она так и не поняла, куда она делась. Сет не думал, что Эндрю заметил пакетики с сахаром, потому что Нил проделал всё это, притворяясь, что готовит молоко для другого клиента. Сам Сет заметил, что что-то не так, только потому, что в последнее время не было никаких заказов, требующих парного молока. Нил поставил чёрный кофе перед Эндрю и наблюдал, как тот сделал глоток. Сет тоже наблюдал, потому что в этом должно было быть что-то большее, чем то, что говорил Нил. Эндрю цокнул языком, вероятно, из-за кофе, но Сет не был в этом уверен, потому что это был чертовски хороший кофе, а затем соскользнул со стула. Сету хотелось рассмеяться и спросить, не хочет ли Эндрю сесть рядом с ним, потому что без этого он потерял несколько дюймов в росте, но на этот раз он промолчал, чтобы посмотреть, чем всё закончится. Эндрю схватил миску с пакетиками сахара и чашку с деревянной мешалкой для кофе и покатил их по столешнице, через лужу пролитого смузи, за которую Сет знал, что Эндрю несет ответственность, но, вероятно, обвинил бы Кевина только потому, что у того было меньше шансов сломать Сету нос. Он продолжал беззастенчиво наблюдать, как Эндрю насыпал семь пакетиков сахара, и увидел, как сжались челюсти Эндрю после того, как он сделал глоток и быстро отодвинул кружку ото рта. Брови Сета поползли вверх. Когда Эндрю был под кайфом, он никогда не выглядел раздражённым или как-то иначе, чем сумасшедшим, но сейчас его брови слегка нахмурились. Нил выглядел чертовски восторженным тем, что заставил его так отреагировать. Когда Эндрю встретился с ним взглядом, Нил самодовольно улыбнулся и слегка наклонил голову, как бы спрашивая: Что-то не так? Что бы ни было в напитке, Сет это не узнал, потому что Эндрю не сводил глаз с Нила, пока осушал кружку, хотя костяшки его пальцев побелели от того, что он сжал руку в кулак вокруг ручки кружки. Сет быстро придумал, как обвинить Нила, если Эндрю отломит ручку от кружки и Ваймак или Эбби узнают об этом. Эндрю снова поставил кружку, подвинул её через стойку к Нилу и сказал: — Ещё один. Нил усмехнулся вызову и сделал именно это: налил ещё один крепкий чёрный кофе и поставил его перед Эндрю. На этот раз Сет внимательно наблюдал, чтобы увидеть, что он пропустил в прошлый раз, и когда Эндрю высыпал ещё семь пакетиков и вернул их Нилу, улыбка Нила усилилась, он снова поиграл со своим ожерельем. Должно быть, это был нервный тик, и Эндрю действительно нервировал Нила так же сильно, как и всех остальных, или ожерелье было талисманом на удачу. В любом случае, Нил поднёс кружку к губам, сделал глоток и никак не отреагировал. Он закончил и криво улыбнулся Эндрю. И, как хитроумный маленький засранец, каким он и был, он сказал: — Спасибо. Большинство людей просто пишут свои номера на чеке, но самое время и нам купить выпивку, понимаешь? Эндрю просто уставился на него, а затем ухмыльнулся. — О, но ты ведь не «большинство людей», не так ли? Ты даже не человек! Пока Сет пытался понять, было ли это чем-то расистским по отношению к Нилу, и должен ли он что-то сказать или просто выгнать ублюдка, Эндрю рассмеялся и поднёс руку к подбородку, положив локоть на стойку, чтобы наклониться вперёд. — Интересно, кто ты на самом деле, — задумчиво произнёс он. — Птица? Самолет? — Занят? — перебил Нил. Сет расхохотался и схватил тряпку, чтобы вытереть другие столы. К сожалению, это вернуло его к столику Кевина, который разговаривал с другим посетителем о предстоящей выставке. Его предстоящая выставка. Одному богу известно, как, чёрт возьми, ему это удалось. Кевин не умел рисовать, не мог даже взять гребаный карандаш левой рукой. Как, чёрт возьми, ему удалось найти спонсоров и место для выставки, когда он был бесполезен и сломлен, в то время как у Сета даже не было никаких заказов или резиденций. — Как, чёрт возьми, у тебя получается устраивать выставку? — спросил Сет. Кевин посмотрел на него с презрением, и Сету захотелось стереть это гребаное выражение его лица кулаком. Этот грёбаный титулованный ублюдок. — У меня есть трёхлетний опыт работы, который презентабелен для публики, — сказал Кевин, пренебрежительно махнув правой рукой и сделав глоток своего коктейля. Сету захотелось сломать эту руку тоже. — То, что я сейчас не могу работать, не значит, что я никогда раньше не делал ничего замечательного. О, да, вся та огромная работа, которую ты проделал с уроками, которые у тебя были с детства, в то время как остальные из нас просто пытались прожить день. Вся эта великая работа, которую ты проделал, потому что тебе позволили это сделать, потому что у тебя были деньги, чтобы купить материалы для её изготовления. Сет хотел спросить Кевина о том, когда в последний раз ему приходилось продать свою камеру, чтобы оплатить счета, когда его мать заболела и ей пришлось взять отгул на работе. Но вместо этого он усмехнулся, потому что не дал бы Кевину Дэю шанса пожалеть его. Он не хотел жалости. Он хотел справедливости. Он хотел, чтобы Кевин Дэй потерял своё имя и деньги и увидел, на что действительно похожа жизнь за пределами привилегированного пузыря Университета Эдгара Аллана. — Никто не собирается приходить на жалкое прошлое, — сказал Сет. — Ты назвал шоу «Вечеринка жалости»? Кевин нахмурился. — Да будет тебе известно, что восемь критиков и искусствоведов связались со мной, выразив своё желание посмотреть моё шоу. Они попросили выбрать билеты для себя и своих команд и поздравили меня с тем, что я делаю шаги к выздоровлению. Dazed & Confused уже сказали, что хотят написать статью обо мне и моих работах, и это здорово, что мне нужны права на первое интервью, когда я снова смогу начать рисовать. Рот Сета плотно сжался. Он был в нескольких секундах от того, чтобы ударить Кевина, когда зазвонил колокольчик над главным входом. Элисон появилась в дверном проёме, и Сет почувствовал, как гнев покидает его через тяжелый выдох. Он показал средний палец Кевину, но не стал отпускать ругательства, которые хотел, потому что за Элисон быстро последовала женщина с коляской и малышом. Вернувшись в бар, Сет понял, что Эндрю с ликованием наблюдал за происходящим, как будто это был лучший источник развлечений, который ему предлагали за весь день. Грёбаные придурки, они оба. Сет подумывал о том, чтобы снять фартук и уйти, но ему действительно чертовски нужны были деньги, если он собирался купить несколько новых фильтров для линз для предстоящего проекта. До его конца смены оставалось всего полчаса. Поэтому он вздохнул, сделал кофе, добавил три ложки сахара, чтобы побаловать себя, и прислонился к столешнице, чтобы остыть. Мэтт пришёл, чтобы заменить Сета, на двадцать минут раньше, чем обычно. Однажды он уже объяснил Сету, что ненавидит ждать, и обычно, когда он пытался чего-то дождаться, он отвлекался и опаздывал на полчаса. Когда Мэтт направился наверх, чтобы убрать своё пальто и сумку, Элисон, очевидно, захотела испытать свою удачу, потому что она попросила Сета приготовить смузи и ей. В состав её смузи входят как фрукты, так и овощи, отобранные за их питательную ценность, политые кленовым сиропом в количестве, достаточном для того, чтобы свести эту питательную ценность на нет, и посыпанные сверху огромной щепоткой хлопьев чили. Это выглядело отвратительно; коричневая смесь с более тёмными кусочками, которые, как предположил Сет, были крошечными кусочками шпината или свеклы, которые не были должным образом перемешаны. — На самом деле это не может тебе понравиться, — сказал Сет, нарезая… Боже, редиску? — Это звучит чертовски отвратительно. — Хорошо, что я не покупаю его тебе, — невозмутимо сказала Элисон. Сет послал безмолвную молитву тому, кто никогда не послушает, и налил это чудовище в высокий стакан с ручной росписью, который Элисон купила на рынке во Флоренции на Рождество два года назад. Мэтт спустился по лестнице, закрепив фартук вокруг талии, и проскользнул на кухню. Сет слышал, как он разгружал посудомоечную машину, а Нил хватал тарелки и миски, которые Мэтт передавал через кухонное окно, и расставлял их на соответствующих полках. Сет упорно отказывался работать ещё хоть секунду, — Элисон, конечно, была исключением, — пока Кевин всё ещё был здесь. Кевин был полной противоположностью Сету и поддерживал так много вещей, которые Сет ненавидел. Сет поступил в Пальметто, потому что это был выход из Йиглавы и разумный поступок. Он никогда бы не получил хороших оценок ни по одному другому университетскому предмету, а фотография была единственным занятием, которое ему нравилось настолько, что он мог посвятить этому всю свою жизнь. Кевин поступил в Пальметто, потому что у него были все школы на выбор, и у него был отец, который принял бы его с распростертыми объятиями. Кевину с детства говорили, что он великий и что он будет великим, в то время как Сет был просто ещё одним ртом, который нужно кормить, который был обязан своей жизнью своим родителям, как будто он подписал контракт при рождении, чтобы согласиться на жизнь в обмен на то, что он будет работать каждый день своей до самой смерти, чтобы как-то вернуть этот долг. И он не имел в виду работу по дому; он был твёрдо убеждён, что дети должны помогать по дому, чтобы они могли понять, как позаботиться о себе, когда съедут. Но Сету пришлось устроиться на неполный рабочий день, когда ему было четырнадцать, и у него никогда не было времени на сон, не говоря уже о том, чтобы сделать домашнее задание или найти хобби. В то время как Кевин баловался маслом и акрилом, Сет был одним из семерых детей, сражавшихся за то, кому достанется самая большая порция мяса на ужин. А потом, когда они стали старше, когда его братья потратили семейные сбережения на покупку кока-колы, Сету пришлось пропустить школу, чтобы взять дополнительную смену и вернуть эти деньги. Как только Кевин и Эндрю наконец ушли, Нил повернулся к нему. — Почему ты ненавидишь Кевина? — спросил он, как будто это не было очевидно. — Потому что меня тошнит от того, что он получает всё, что хочет, только потому, что он Кевин Дэй, — сказал Сет. Когда Мэтт начал что-то говорить, Сет предостерегающе ткнул в него пальцем и продолжил. — Ты знаешь, что приносит тебе слава, говнюк? Всё. Всё, что ему нужно сделать, это попросить об этом, и кто-нибудь ему это даст. Неважно, что именно. Не имеет значения, кто именно. Мир умирает от желания дать ему всё, что он захочет. Сет не хотел много говорить, но сейчас он был в ударе и был чертовски зол. — Он сломал руку, и люди оплакивали его. Вы знаете, что почтовое отделение в Пальметто завалено письмами и цветами. Он всё ещё гребаный студент. Они ведут себя так, словно он мертв. Говорят, удивительный Кевин Дэй больше не может рисовать. Их жизни закончились. Они будут вечно скорбеть о потере. Но скажи мне, — Сет поднял голову, чтобы посмотреть на Нила. — Когда в последний раз кто-нибудь плакал по тебе? Никогда, верно? Они поддерживали Кевина на каждом шагу, но где они были, когда мы в них нуждались? Это не значит, что критики и репортеры будут слетаться со всей Европы, чтобы посмотреть на нашу работу. Он — Кевин Дэй, а мы — никто. У него были все возможности, которые ему предоставлялись, из-за того, кто он есть и кем он был воспитан. — Значит, ты завидуешь, — сказал Нил. Сет сделал вид, что собирается швырнуть в Нила одной из грязных кружек. — Его жизнь не важнее моей только потому, что он более талантлив. — Ты должен признать, что твое поведение мешает кому-либо заботиться о тебе, — сказал Нил. — У вас с Кевином невозможные взгляды, но он сделал лучшую работу, чем ты. Конечно, они выбрали его. — Послушай, коротышка, — начал Сет, разозлившись. — В его словах есть смысл, — вмешался Мэтт, высовываясь из кухонного окна. Его челюсть была припорошена мукой. — Может быть, пришло время начать всё сначала. Дай людям кого-то, за кого они могли бы сплотиться, и ты завоюешь их расположение. — Какой в этом смысл? — Сет опустил голову на сложенные руки, лежащие на прилавке, не обращая внимания на женщину, зависшую у кассы. — Всё меньше и меньше выпускников будут зарабатывать на жизнь в своей области. Спрос больше не существует, когда каждый, у кого есть iPhone, является фотографом. И даже знаменитые пользователи Instagram зарабатывают деньги не на своей работе, а на размещении продуктов и рекламе. Это грёбаный кошмар. Никто больше не является подлинным. Никого не волнует наша работа и то, что она означает, их волнует, будет ли она хорошо смотреться на их доске настроения Pinterest. — Потрясающее отношение, Сет, — сказал Мэтт. — Способ подбодрить остальных из нас. — Я подбадриваю тебя, — сказал Сет. — Я призываю вас всех перестать быть такими глупыми. Вы ничего не добьётесь, пока будете делать работу, которая что-то значит. Просто сдайся и продайся ради каллиграфического письма на поздравительных открытках. — Ты слишком большой трус, чтобы пытаться, — сказал Мэтт. — Мы с Нилом докажем, что ты ошибаешься. Верно, Нил? — Я здесь только для того, чтобы работать, пока могу, — сказал Нил. — Меня не волнует будущее. Мэтт уставился на него. — Ты же на самом деле так не думаешь. Нил только пожал плечами. Мэтт перевёл взгляд с одного на другого. Сет поднял свою кружку в молчаливом тосте, остатки кофе зашуршали на дне. — Я не могу поверить, что вы двое, — сказал Мэтт и вошёл в кухонную дверь, чтобы встать рядом с Нилом. Сет и Нил проигнорировали его, а Мэтт прислонился к стойке и уставился в потолок, как будто там хранились тайны вселенной. — Вы, ребята, сидите здесь и погрязаете в саморазрушении или что-то в этом роде, — он схватил тряпку и пустой поднос, чтобы убрать с других столов кружки, и вытер липкие поверхности. Сет насмехался за спиной Мэтта, когда тот отошёл, затем посмотрел на Нила. — Может быть, ты не так глуп, как я думал. — Может быть, и так, — сказал Нил и повернулся к чайнику с полки. Это была изуродованная штука, носик и ручка перекосились, так что всегда приходилось выливать содержимое под странным углом. Очевидно, Нил нашёл его в магазине ненужной керамики в Лондоне. Сет не мог себе этого представить, в основном потому, что он никогда не был за пределами Чехии. Нил бросил чайную ложку с горкой рассыпного листового чая в сетчатый фильтр внутри и налил горячей воды, прежде чем прислониться к столешнице и посмотреть на Сета. — Как ты думаешь, что такое правда? Сет отставил свою кружку, пытаясь понять, откуда взялась эта летающая хуйня. — Что? — Для моего проекта я беру интервью у людей с точки зрения правды. Могу я это записать? — Нил указал на свой телефон, мигающий 00:00:00. Сет пожал плечами. — Конечно, — сказал он, и от прикосновения пальца Нила таймер запустился. — Итак, что, по-твоему, есть правда? — повторил Нил. Сету не нужно было думать над своим ответом, теперь он понял, в чём заключался вопрос. Это было тем, о чём он думал последние несколько недель, о том, как люди были так уверены в себе по обе стороны от дебатов, споров, войны. — Правда в том, что всё, что нам сказали, это правда, — сказал он. — Если существует такая вещь, как подлинная «правда», мы её не найдем. Историю пишут победители, но что бы ни произошло, это всё равно может быть истолковано. Нет никакого способа узнать, что на самом деле правда. Люди верят в то, во что хотят верить. Ты знаешь, люди так чертовски хотят верить в ужасные вещи в мире, если это вызвано чем-то, что им неприятно. Все верят в зверства своих врагов, но не дай бог, блять, такое же дерьмо случится с их собственной стороны. Они просто замалчивают это или пытаются сделать вид, что этого никогда не было, или даже пытаются оправдать это. Это чертовски отвратительно. Не имеет значения, что является правдой, а что нет. Из этого ничего не выйдет. Правда превращается в ложь, а ложь превращается в пропаганду. Эти зверства могут происходить, но как только СМИ сообщают об этом, это внезапно становится спорной концепцией. Объективная правда выброшена в грёбаное окно. Любая ложь, рассказанная прессой, войдёт в историю, и в будущем её будут преподавать в школах, и никого не останется в живых, чтобы оспорить это. И даже когда они это делают, всё это чисто теоретически. Мы можем знать правду только тогда, когда она находится прямо у нас перед глазами, и даже тогда люди ничего не видят. Дерьмо записывается, и это считается «историей» и общепринято. Правда — это просто всё, что нам говорят, а нам говорят только те, кто у власти. Какой-то ребенок, который бросил школу, говорит вам что-то, и он лжец. Какой-нибудь старый богач говорит вам то же самое, и он «опережает своё время», или, в худшем случае, он просто «заблуждается». У людей есть это глупое убеждение в том, что правда выше личности и выше сообщества, это жестокая правда, холодная, сложная правда, и она чертовски неподкупна. Они такие невыносимо глупые. Все знают, что есть правда для тех, у кого есть привилегии, и правда для тех, у кого их нет, но они ведут себя так, как будто это что-то, что не было изобретено человечеством. Правда — это не то, что существовало до нас, это человеческая конструкция. Если мы думаем, что правда слишком холодна, мы должны просто изменить её. Перепишите нашу историю. Это всё «просто так устроен мир» и «так оно и есть». Нет, это, чёрт возьми, не так. Мир устроен так, потому что мы позволяем ему быть таким. Люди возмущаются, когда кто-то что-то меняет или лжёт. Всё это дерьмо типа «они не могут этого сделать, это неправильно!» и «я говорю правду, значит, я должен быть прав». Все верят, что правда по своей сути беспристрастна, как будто нельзя одновременно говорить правду и лгать. Я могу высказать тебе любое своё предположение, и если я в него верю, то я не лгу, но и не говорю правды. Но для меня это правда. Люди воспринимают это как чертово Евангелие, как будто правда — это не какая-то человеческая фантазия; это просто иллюзия, но люди так чертовски хотят верить в справедливость, свободу и объективность, несмотря на всё это. Несколько секунд спустя, когда Сет больше ничего не собирался говорить, — он был почти уверен, что Нилу нужен был только звуковой фрагмент, в конце концов, — Нил нажал кнопку «стоп» и сунул телефон в задний карман. — В любом случае, как идут дела? — спросил Сет, просто чтобы немного разрядить обстановку. Обычно он не был тем, кто заботится о том, как его слова влияют на других людей, но Нил был Нилом. Остроумный маленький засранец, который Сету нравился большую часть времени. Он некоторое время не отвечал, и Сет решил, что этого достаточно. Работа с Эндрю, должно быть, была худшей частью дня Нила, и ему приходилось делать это еженедельно. Сет не мог себе этого представить. Он, вероятно, попытался бы убить Эндрю по крайней мере один раз к этому моменту. — Медленно, — в конце концов, сказал Нил.