Can’t figure out the ending of my dramarama

Хомячок быстро освоился, и Минхёк очень радовался тому, что зверек его не боялся. Он выглядел таким гордым, когда сидел у парня на плече! И угощение принял сразу. И так умилительно шевелил носиком, вгрызаясь в печенье! В общем, Минхёк был полностью очарован и больше наблюдал за хомячком, чем пытался читать. Никаких мыслей о том, что это не обычный хомячок, а анимаг, у него не было и быть не могло - об анимагии представление он имел крайне смутное, сводящееся к тому, что превратившийся в тигра староста может разогнать озверевших мальчишек гораздо быстрее, чем староста, рычащий в человеческом облике... Ну и что погладить тигра - это очень круто, даже если тебе удалось это сделать исключительно потому, что до этого тебя били ногами, а этот тигр должен таких неудачников защищать. - Ты же уже в порядке, да? - когда хомячок догрыз печенье, Минхёк осторожно поднял его и поднес к глазам, внимательно рассматривая - вдруг эти злые дети все-таки что-то повредили? Хомячки же такие маленькие, хрупкие, мягкие... Минхёк, к счастью, уже умел обращаться с такими нежными созданиями и держал своего пушистого знакомого очень бережно. - Я знаю, каково это, когда загоняют в угол, - Минхёк грустно улыбался, деликатно осматривая хомячка со всех сторон. - Хорошо, что я успел. Теперь я буду за тобой присматривать, я недавно видел в коридоре котенка - он может тебя съесть, если ты будешь неосторожным, но не беспокойся, я спрячу тебя от всех, кто может тебя обидеть. Ну... Ты же будешь в меня немного верить, да? Я, конечно, не такой сильный... Вообще-то то, что он все эти годы как-то выживал, уже было большим достижением. Список желающих избавиться от сдавшего подельников своих родителей - Пожирателей смерти - мальчишки был огромным, и школа стала для него очень опасным местом, а на каникулах ему тем более было опасно показываться где бы то ни было. И все же он как-то учился, не прятался за учителей, впрочем, они его тоже в основном терпеть не могли, несмотря на всячески декларируемую терпимость, и старался не падать духом, хотя у него все было действительно очень и очень плохо. - Ты очень красивый хомячок, - Минхёк ткнулся носом в пушистую спинку с темной полоской и отпустил хомячка, чтобы он мог устроиться как ему больше нравится. - А те дети очень злые и глупые и не умеют видеть прекрасное. И вряд ли научатся. Если они хотят видеть в тебе и во мне крыс, они и будут их видеть. И если в отношении меня это хотя бы отчасти справедливо... Наверное, даже ты об этом знаешь. Да. Да, я правда это сделал. Думаешь, мне сказали, что из Азкабана собираются убрать дементоров? Нет, конечно, не сказали... И я думал, что моих родителей убьют. Я не знаю, что именно они сделали. Не хочу знать. Даже если они очень неправы, они все еще мои родители, понимаешь? И я не хочу, чтобы они умерли. Поэтому я рассказал все, что только мог рассказать. Обо всех. Я надеялся, что тогда их помилуют. А их и не собирались казнить, просто следствию выгодно было, чтобы я этого боялся. За то, что я столько рассказал, мне разрешили остаться в школе... И дали проститься с родителями. Мама сказала, что я ей больше не сын. Отец поклялся, что если он когда-нибудь выйдет из Азкабана, он первым делом найдет меня и убьет. Вот такая у меня семья, хомячок. Но я все равно по ним очень скучаю... О том, что он успел увидеться с родителями - и о том, что они ему сказали - он не рассказывал никому. Об этом знали только некоторые преподаватели, присутствовавшие на суде и вынужденные разбираться во всех проблемах Минхёка, потому что им предстояло за ним присматривать. - Мама столько всего наговорила тогда... Мне сказали, что это, возможно, сработало как проклятие, только мне не дают такие книги, потому что я ребенок Пожирателей смерти. И я не знаю, можно ли с этим что-то сделать, вот, может быть, руны чем-то помогут, - Минхёк устало потер виски и снова склонился над книгой. - Я не хочу умирать, понимаешь, да? Но если я скажу, что мне страшно, ты же будешь бояться вместе со мной. Это неправильно. Тебе точно не нужно бояться. Тебя я точно смогу защитить... Потом Минхёк все-таки сосредоточился на чтении - и наконец-то замолчал. Улыбка постепенно погасла, и он теперь выглядел совсем уставшим, но все-таки несломленным. Прочитав несколько глав, он отложил книгу, достал из сумки потрепанный альбом и карандаши и начал рисовать - конечно, хомячка, кого же еще? Увлекшись рисованием, парень полностью преобразился - теперь его глаза сияли, на приоткрытых губах появилась неяркая, но очень теплая и нежная улыбка, вдохновение захватило его полностью, и грустить он просто не мог. - Это ты, - он осторожно погладил хомячка по спинке и снова вернулся к наброску. - Жаль, что тебе не нужен твой портрет, я бы тебе отдал его на память. *** Минхёк так трогательно заботился о том, в порядке ли его новый пушистый друг, что Кихён готов был от этого пищать, даже если бы был сейчас человеком. И еще такие руки, мягкие, большие, а какие пальцы…! Кто думает, что у хомячков не бывает неприличных мыслей – ошибаются. Бывают, и еще какие! Сам себе Ки сейчас напоминал тех схематичных хомячков с глазами-сердечками, которых Сэюн рисовал почти на всех рабочих записях, когда они встречались. Как удачно он встретил Минхёка! Ну и что, что его чуть не убили? Зато он такой теплый и ласковый, он точно поможет забыть Шону. Кихён благодарно ткнулся носом в ладонь и только запищал, услышав о котенке. Видел бы Минхёк, как он катается на этом котенке! Хотя… если бы он это видел, он бы все понял и не хотел бы общаться и защищать его. Так что хорошо, что не видел, пусть не видит и дальше. А еще Кихён хотел бы сказать, что тоже обещает присматривать за Минхёком. И если кто-то будет его обижать и загонять в угол, будет их кусать. Больно! И за неожиданные места! И вообще… Он, между прочим, со старостой школы в хороших отношениях… Можно же иногда и пользоваться такими связями… В общем, Ки стоило больших трудов не кивать совершенно по-человечески и не объяснять, что да, конечно, он готов и хочет верить в Минхёка. Может, это и не лучший выбор, но… Но Минхёк рассказывал о том, как судили его родителей, о том, как он действительно остался совсем один, и от этого хотелось плакать. Это же ужасно, когда так. И ведь тут нельзя сказать, что он кого-то предал – если он сам ничего тем людям не обещал, он просто спасал родителей как умел. А вот родители – как они могли бросить сына?! Сказать ему такое?! Это слишком жестоко, оставлять сына сиротой, когда они живы. «Ты тоже очень красивый, хоть и не хомячок», - хотел бы сказать Кихён, но он мог только ткнуться в щеку Минхёка и пощекотать его усами и мокрым носом. Грустно это все. А ведь они оба в этом году выпускаются – и что будет, если кто-то из Пожирателей смерти остался на свободе? Его же и правда убьют! Ну нет. Минхёк пообещал защищать хомячка, да? Значит, он теперь его человек. Кусать его можно только Ки, даже если сам слизеринец об этом еще не знает. И пусть себе не знает, Ки что-нибудь придумает. Точно придумает – это Кихён понял позже, когда прошло достаточно времени, он успел и побегать по комнате, и полазить по Минхёку (ну надо же было помнить о том, что он не должен все время читать), и отдохнуть у него на коленях, подставляя пузико и спинку под эти ах-какие-замечательные пальцы… А когда Минхёк начал рисовать, сердечек в глазах хомячка стало только больше. Рисует! Так красиво! И его! «Я хочу это забрать!» - писк можно было бы перевести именно так, но, увы, понять его художник бы не смог. А жаль…