реквием по зиме

      блондин в длинном пальто, костюме-тройке и с ярко-красным шейным платком уверенным шагом, стуча туфлями по паркету, вошёл в помещение, сразу же нехорошо улыбаясь.       мужчина, стоявший у входа, опустил взгляд и протянул руку за пальто блондина; тот сбросил его, как змея сбрасывает старую кожу, и выпрямился, уверенным взглядом смотря вперёд по коридору.       — ваше сиятельство, — заикаясь, обратился мужчина к вошедшему, — там…       — не стоит, — граф Никита Андреевич Груздков презрительно фыркнул, даже не поворачиваясь.       — но, ваше сиятельство… — руки мужчины, державшие пальто, вздрогнули, — там сейчас… его сиятельство…       — я знаю, что к нему нельзя приходить в это время суток, — непоколебимым тоном ответил граф Груздков, — прекрасно знаю. но и он меня знает. это дело государственной важности, — подчеркнул Никита Андреевич, делая резкое ударение на слово «государственной», — поэтому я должен быть у графа Матвеева сейчас же.       мужчина больше ни слова сказать не смог.       лишь повесить пальто и позволить графу Груздкову исчезнуть в глубинах поместья.       Никита Андреевич усмехнулся — как умел, кажется, только он — и ускорил шаг.       в свои двадцать три после скоропостижной смерти отца Никита Андреевич оказался единственным наследником своего рода.       сейчас, в двадцать пять — был грозой всего светского общества Санкт-Петербурга, известный всем своими темными делами, причастия к которым графа Груздкова никто, на самом-то деле, доказать и не мог.       все просто знали, на что он способен.       на ложь.       на подкупы.       поговаривали, что и на убийство.       будучи представителем и так знатного рода, Никита Андреевич всё продолжал и продолжал прогрызать себе путь ещё выше — честными способами или нечестными.       какими угодно.       и искренне не понимал, почему никто раньше не решался на такое.       может, моральные принципы не позволяли.       но давайте будем честны.       всё это переоценено.       и если жить всю жизнь честным человеком…       далеко не уйдёшь.       граф Груздков нетерпеливо застучал в двери кабинета.       из-за них послышалось недовольное ворчание.       — кого ещё сюда занесло? я же просил вас множество раз не тревожить меня в вечернее время!       Никита Андреевич приоткрыл дверь.       на лице графа Матвеева появилась слабая, усталая, но улыбка.       — а, это вы, Никита Андреевич. очень ждал вас, пройдите…       граф Груздков зашёл, вновь закрывая за собой двери.       — водки? — сразу же поинтересовался граф Матвеев, наклоняясь к ящику стола, где у него всегда была бутылка, а затем подвигая к Никите Андреевичу одну из рюмок со своего стола.       тот кивнул.       — конечно.       — что же такое важное вы хотели со мной обсудить? — граф Матвеев медленно наполнил обе рюмки.       граф Груздков улыбнулся, опрокидывая рюмку водки после лёгкого жеста, который как бы должен был указать на его уважение к графу Матвееву.       как бы не так.       — да, понимаете ли, есть одно дело… — Никита Андреевич снова выпрямился, так и не сев в указанное графом Матвеевым кресло, — хотелось бы с вами его обсудить.       — весь во внимании, — граф Матвеев благосклонно кивнул.       граф Груздков заговорил про что-то отдалённое.       что было уже как месяц решено.       как будто ему действительно были важны размышления графа Матвеева по этому поводу.       между тем Никита Андреевич расхаживал туда-сюда по кабинету; то подходил к массивным книжным шкафам, то отходил снова, посмотрев на то или иное собрание сочинений, то подходил к окну, смотря на проспект за окном, то отходил снова.       на двадцатой минуте граф Матвеев позволил себе прикрыть глаза и откинуться на спинку кресла, продолжая выслушивать графа Груздкова.       фатальная ошибка.       Никита Андреевич тут же отвернулся от окна, находившегося за спиной графа Матвеева, и, склонившись над креслом, обхватил руками его шею.       мужчина в кресле захрипел, забился, как рыба без воды, а затем — чёрт бы его взял! — закричал:       — убивают!       граф Груздков сжал пальцы ещё сильнее и изо всех сил надавил.       шея графа Матвеева наконец хрустнула, и тот безвольно обвис в руках Никиты Андреевича.       в поместье послышались шаги и крики.       надо бежать.       именно бежать, а не статно уходить по тому же коридору, по которому и пришёл — вот сволочь этот граф Матвеев, вот шуму напустил напоследок.       кажется, где-то у него, среди этих многочисленных книжных шкафов, был секретный проход — чтобы в случае опасности уйти.       кажется, вон в том, у дальней стены.       Никита Андреевич подбежал к шкафу, тяня за то, как ему казалось, должно было что-то открыть — край полки.       вместо этого…       полка хрустнула, затрещала…       и, увлекая за собой несколько томов и ещё несколько полок заодно, сломалась.       граф Груздков успел только глаза от испуга закрыть.       а затем оказался погребён под двумя сотнями книг и килограммами дерева.

× × ×

      Никита Андреевич медленно открыл глаза, несколько раз моргая.       несколько человек (видимо, домашние графа Матвеева) рылись в обломках шкафа, пока, кажется, жена графа в шоке смотрела на тело мужа в кресле.       так, а почему это никто ещё до сих пор не бросается на него, не кричит хватать убийцу?       граф Груздков уставился себе под ноги.       и сразу вздрогнул — что было ему не присуще.       прозрачная дымка вместо ног в дорогих брюках его совершенно не вдохновила.       он глубоко вдохнул, пытаясь собраться с силами…       и понял, что, собственно, дышать ему тоже нужно не особенно.       его организм как будто не нуждался в воздухе, не испытывал таковой потребности; Никите Андреевичу не нужно было вдыхать, выдыхать…       — какого… — граф Груздков, человек всё-таки воспитанный, ругаться позволял себе редко и только когда был один.       кажется, его никто не слышал.       — чёрта? — услужливо поинтересовался кто-то за спиной Никиты Андреевича, заставляя развернуться.       перед графом Груздковым предстал человек, как показалось, выглядевший слегка небрежно: оборванные брюки, чёрная рубашка с таким же чёрным жилетом и кроваво-красным галстуком, а также отсутствие какой-либо обуви.       но это вполне мог быть…       кто?       и почему он видит Никиту Андреевича?       — Евгений Харин, — представился мужчина; граф Груздков перевёл взгляд на его лицо с чёрной, спутанной бородой и такими же волосами, — я здесь, чтобы предложить вам сделку.       — сделку, — Никита Андреевич усмехнулся, — и какую же?       — всю вашу жизнь, — Харин взмахнул рукой, — вы творили такое, что любой праведный человек бы…       — я не верю в Бога, — граф Груздков отмахнулся.       — а Бог, ваше сиятельство, — Харин обращался к Никите Андреевичу так, будто бы этим обращением делал ему огромное одолжение, — не верит в вас.       граф Груздков покачал головой.       — и что? мне это безразлично.       — то, что с таким отношением к жизни земной в «лучшую» загробную жизнь, — Харин усмехнулся, — вам путь закрыт.       — так что же это получается, — Никита Андреевич распрямился, глядя более высокому Харину в глаза, — я умер?       — пали жертвой огромного книжного шкафа графа Матвеева, да, — Харин фыркнул, — не самая славная смерть при такой замечательной жизни.       — да кто же вы такой?! — граф Груздков вспылил, — и какого… какого чёрта?!       — меня.       Харин зловеще ухмыльнулся.       а затем начал меняться.       из копны чёрных волос показались рога; лицо Харина, да и вся кожа, раскраснелось, а босые ступни сменились копытами. в глазах мужчины загорелся ярко-красный огонь.       — чёрт. демон, если позволите… к вашим услугам.       — так что за сделка? — нетерпеливо поинтересовался граф Груздков, разглядывая превращения, случившиеся с Хариным.       интересно.       сделка… по сути, с дьяволом, если демоны — его прислужники.       забавно.       Никита Андреевич никогда о таком не думал — но, если предлагают…       — ничего себе. из вас получится действительно славный демон, — Харин потёр руки и протянул одну из них графу Груздкову, — пожмёте и получите… вечную жизнь. власть. придётся, правда, пару десятков лет побегать с поручениями… но! — Харин усмехнулся, — я за вас поручусь, если всё будет идти гладко. только вот… подумайте. никто не будет вас звать «ваше сиятельство», а, если что не так пойдёт, и получите. это ясно?       — есть ли другие пути? — Никита Андреевич приподнял бровь.       — гореть в адском пламени? — с ухмылкой предположил Харин.       — ясно. нет, — граф Груздков выпрямил плечи, а затем пожал всё ещё протянутую руку Харина.       его призрачное тело охватило каким-то…       огнём.       люди в комнате продолжали суетиться, но время как будто бы замедлилось, превратилось в вязкую жидкость; всё в голове Ника распалось на куски, а мысли расплылись.       а затем собрались обратно.       тело снова почувствовалось плотным и куда более сильным, чем раньше; одежда осталась прежней, но, кажется, теперь в нём было нечто…       иное.       сильнее его прошлой человеческой сущности.       — отлично, — Харин кивнул, отпуская руку новоявленного демона, — ну что, думаю, теперь ты готов, — смена обращений незамеченной не осталась, — отправляемся? покажу тебе, что делать и как теперь жить… или не жить, — Харин усмехнулся в бороду.       — и кто я теперь? как вы сказали, обращаться ко мне красиво уже точно никто не будет.       — всё тот же Никита Груздков... Ник, я буду называть тебя Ником, — Харин щёлкнул пальцами, и всё кругом начало медленно меняться, как будто они куда-то переносились (кажется, так и было), — иностранцы так делают. а чем мы хуже иностранцев, а?       Никита Андреевич кивнул, поправляя съехавший шейный платок.       реальность вокруг искажалась.       кажется, теперь он будет жить совершенно иначе — и ещё очень, очень, очень долго.

× × ×

      Ник открыл глаза, снова ощущая себя человеком.       это чувство было новым — спустя столько времени уж точно, — но успокаивающим.       Груздков сел на диване, поправляя съехавшую во сне с плеча майку, и уставился в окно, где небо уже меняло цвет на красный.       но на дружелюбный красный — не на цвет галстука или кожи Харина, или его собственного шейного платка, которого уже, по сути-то, сто пятьдесят лет как не существует, а на что-то…       приятное.       родное, даже.       спина болела, а бинт, кажется, снова пропитался кровью.       вот это нехороший красный.       хотя бы голова зажила…       Ник зашипел от боли, даже, кажется, издавая слишком громкий звук.       — ты в порядке? — встревоженно поинтересовался такой знакомый голос за спиной Ника.       Груздков, снова зажмурившись от неприятных ощущений в спине, повернулся на источник звука.       Джефф — в своей толстовке цвета, который на рассветном солнце, кажется, даже казался не таким неприятным, и пижамных шортах — приподнял бровь, обеспокоено смотря на Ника, что сидел на диване, а его лицо заливал свет из окна.       — относительно, — Груздков пожал плечами, — кажется, мне приснился сон. а ты чего не спишь?       — не так уж и рано, это во-первых, — Виджингтон пожал плечами, — а, во-вторых, меня всегда будила ломка… наверное, это уже привычка организма. всё равно уже не усну, пришёл за чаем… перебинтовать ещё раз? — Джефф кивнул на спину Ника.       — да, — Груздков вздохнул, поднимаясь с дивана и пересаживаясь на ближайший стул, сощуренными и уставшими глазами смотря в окно.       забурлил поставленный Джеффом чайник, кипятя воду.       руки Виджингтона аккуратно приподняли края майки Ника, и тот поднял руки, чтобы позволить Джеффу её снять.       затем те же аккуратные, чуть грубоватые, но приятные руки принялись разматывать бинт и наматывать новый.       Груздков продолжал смотреть в окно, пытаясь сфокусироваться на кипящем чайнике, на рассвете, на руках Джеффа и бинтах — на чём угодно, кроме тревожащих его мыслей.       он был ужасным человеком.       потом — демоном, что само по себе не самое лучшее «трудоустройство», но вполне ясное в его тогдашнем положении.       а теперь он… снова человек.       и снова пытается.       только на этот раз он будет лучше.       точно будет.       хотя бы ради Джеффа.       кажется, он уже доказал, что может быть хорошим человеком, когда спас его — но эта не та вещь, которую ты можешь доказать единожды в жизни и всю оставшуюся прожить как заблагорассудится.       такое нужно доказывать каждый день.       снова и снова.       — о чём задумался? — поинтересовался Джефф, выдергивая Ника из потока его мыслей. чайник уже вскипел, а солнце показалось над горизонтом.       — хочу быть человеком. хорошим, желательно.       Виджингтон едва слышно усмехнулся.       а затем наклонился, положив руки на плечи Груздкова и едва, чтобы не причинять лишней боли, их сжав, и зачем-то поцеловал Ника в макушку, куда-то в копну пепельного цвета волос.       — а ты и так… хороший.       где-то внутри у Ника вспорхнула единственная, но очень шумная и заметная бабочка.       струна в груди наконец расслабилась и превратилась скорее в мягкую нить, что чувствовалась… даже приятно.       Груздков улыбнулся, смотря на встающее солнце.       пальцы Джеффа покоились на его плечах, едва заметно шевелясь, и Ник откинул голову назад, опираясь ей на Виджингтона.       одна из рук Джеффа коснулась волос Груздкова, мягко перебирая короткие пряди.       зима в гробу, а Ник — человек.       и каждый раз, открывая глаза, он будет им и оставаться.