Лжец в противогазе

Освальд Кобблпот видел разные жилища: обставленные затёртым антиквариатом и пыльным кружевом квартирки, как у его матушки, или резным палисандровым гарнитуром и каррарским мрамором двухсотлетние особняки в материковой части города — но в каждом из них неизменно сохранялось дыхание истории, оттиск проведённого в стенах времени. Квартира, арендуемая Фрицем, походила скорее на постепенно разъедаемый энтропией, никем не используемый гостиничный номер, в котором исключительно по старой памяти поддерживали чистоту. Потратив несколько дней на поиск логова киллера, заинтересовавшего его, Пингвин довольно потирал пальцами ручку на бронированной входной двери в многоквартирнике, расположенном в одном из самых спокойных кварталов южного Ист-Энда на границе с Нэрроуз — периферии между умеренной и полной нищетой, — на первый взгляд, лучшему из мест, чтобы затеряться среди разных социальных слоёв. Пингвин давал себе отчёт о рисках ещё на этапе выуживания слухов о друзьях, товарищах или недоброжелателях Фрица от местных информаторов (впрочем, безуспешных). Но интерес к человеку, противопоставляющему себя текущей мафии, открыто демонстрирующему отношение к Фиш и назвавшему его по имени, оказался превыше опасений. Идея влезть туда, где точно найдётся нечто стоящее о киллере, пришла к нему неожиданно. А следом за ней и осознание, каким способом достать адрес. Фрица выдавала репутация патологического брюзги, и подобный ему чистоплюй и параноик не стал бы жить в заброшенных кварталах или дешёвых трущобах, где канализация работает через раз, а за каждым шагом взирают слишком любопытные соседи, карманники и зоркие, зачастую кормящиеся за счет попрошайничества и предоставления слухов полиции и мафии бездомные. А значит, он снимал нормальное по меркам мелких преступников жильё, и под эти параметры среди возможных связей идеально подходил анонимный риелтор. Но анонимности в подобной социальной прослойке не существовало: Кобблпот вышел на нужного человека и прижал неприятным фактом о прикарманивании процента с выручки, пообещав хранить молчание перед Фиш Муни, держащей под контролем все бизнесы в этом районе, взамен на адрес парня в противогазе. С третьей попытки вскрыв отмычками наружные и внутренние двери, Освальд наткнулся на растяжку, едва не подорвавшись ещё на пороге. Он знал, что от Фрица можно ожидать подобного, услышав в обрывочном диалоге Муни с одним из её помощников про прошлого напарника киллера — ныне покойного и устроившего несколько подрывов в собственных ночлежках таким же образом. Напарник был единственным, с кем Фриц работал в паре почти год. Кому Фриц, быть может, говорил о своих целях и желаниях, безоговорочно доверяя. В то время как крутые парни объединялись с крутыми парнями в банды, киллер с внешностью подростка выбрал одноглазого контуженого чёрного ветерана. Эта история звучала не трогательно — абсурдно. Впрочем, у Освальда вообще никогда не было ни напарника, ни друга, находящегося рядом бескорыстно. В мире амбициозного лакея с зонтом на побегушках у властной стервы всё покупалось — стоило лишь назвать правильную цену. И ему хотелось как можно скорее узнать, сколько стоит Фриц. Чаша его гнева давно переполнилась, дон Фальконе терял хватку, Фиш Муни уже планировала свержение главы мафии и порядки в Готэме могли стремительно измениться. А потому Пингвину понадобились бы проверенные, заинтересованные в переменах и сотрудничестве люди, ещё не успевшие втянуться в семьи донов. Первые солдаты, с которых начинается войско. Его люди. В квартире Кобблпот наконец понял, что за запах исходил от Фрица. От отдушки бытового моющего средства, которым насквозь пропахли поверхности, и примешивающегося к ней никотинового шлейфа болезненно защипало в носу. Он первым делом заглянул в ванную, где лежал комплект гигиенических принадлежностей на одного. В шкафчике за зеркалом без единого пятна известкового налёта или зубной пасты стоял идеальный порядок, кафель и сантехника блестели чистотой. Мешок или корзина для использованных вещей отсутствовала, потому в прямом смысле покопаться в грязном белье не удалось. Кухня тоже пустовала — не нашлось даже мусорного ведра, а само помещение использовалось исключительно в качестве курилки: здесь никотиновый запах сильнее всего въелся в стены. С кухни Освальд направился в спальню и одновременно рабочий кабинет киллера, пропустив неприметную кладовую, где Фриц хранил большую часть арсенала: холодное и огнестрельное оружие, удавки, инструмент для взлома, гранаты, сменные фильтры для противогаза и другие орудия своего криминального труда. Осторожно переступив через ещё одну растяжку (что было проблематично при старой травме колена), Кобблпот бегло окинул взглядом помещение, подошёл к кровати, аккуратно заправленной, и приподнял край пододеяльника. Принюхался. Постель — хрустящая, чистая — едва уловимо пахла исключительно телом владельца и кондиционером для белья. Никакого намёка на женский или мужской (не зря Фрица за глаза нередко называли «нацистским педиком») чужой парфюм. Освальд смущённо заправил всё, как было. С трудом опустившись на колени и заглянув под кровать, достал оттуда футляр с армейской тактической винтовкой, давно не использовавшейся — наверняка принадлежавшей покойному напарнику. На прикладе ножом было выцарапано кривое «Т». Закрыв и задвинув футляр обратно, Пингвин с ещё большим трудом поднялся с пола и подошёл к столу. Над столом он рассмотрел информационное полотно — Фриц не снимал его, пока не закончится судебный процесс над ложно обвинённым. Система, по которой Фриц вёл подобные заказы, ни о чём Освальду не говорила. Но каждый снимок и цветной стикер прикреплялись слишком симметрично относительно друг друга, до нервного тика. Приоткрыв нижний ящик стола, Пингвин увидел коробку с трофеями и потянулся к ним пальцами, но отдёрнул руку, заметив на половине вещей плёнку запёкшейся крови: перед ним находилась сокровищница убийцы, где царил полный и нехарактерный для его окружения хаос. Освальд не стал переходить негласную черту и приступил к осмотру следующих ящиков. Там лежал рассортированный инструмент для ухода за ножами, старые повреждённые метательные клинки без гравировки или серийных номеров и канцелярия. Пингвин перебрал бумаги — большую часть составляли с инженерной точностью прочерченные макеты ножей, кроме них нашлось несколько десятков менее детализированных черновиков моделей с пометками на незнакомом языке. Фриц любил хорошее оружие на заказ, а хорошее — значит, придуманное им; и это было необычным хобби для парня с улиц, вероятно, даже без профильного инженерного или хотя бы среднего школьного образования. На поверхностях не нашлось ни памятных фотографий, ни милых безделушек, ни брошенных носков или случайно упавшей со спинки стула кофты, ни какой-нибудь дурацкой чашки с недопитым кофе и прочих вещей, создающих ощущение домашнего уюта, ни дневника и важных записей, выдающих тайны личности, — только обезличенный порядок, от которого спустя пять минут нахождения в квартире становилось дурно. Даже информация о разработке арсенала Фрицем лично ни на что не влияла. Аскет, живущий ритуалами, и одиночка, не водящий гостей или сексуальных партнёров, судя по отсутствию следов в ванной и чужих запахов на постели, — в конечном счёте все эти малозначительные факты можно было узнать, если недолго пообщаться с юношей или послушать слухи о нём, не рискуя с проникновением в квартиру. Освальд ощутил укол разочарования, как вдруг его взгляд зацепился за нечто странное на столешнице — набор потрепанных переплётов без ценников, видимо, купленных с рук на развалах: англоязычные основы экономики, краткое пособие по криминалистике, Ницше со Штирнером на немецком и пятый том на кириллице. Кобблпот сосредоточенно рассмотрел «Философию свободы» — именно этот предмет разрушал общую гармонию. А затем вспомнил незнакомый текст на чертежах и наконец понял, что именно упустил из виду при первой встрече. Фриц говорил с акцентом, и никто не сомневался в его немецких корнях, породивших прозвище. Но похожий говор Кобблпот уже слышал из уст русского эмигранта Грегора Касьянова — одного из подручных Фальконе — или Николая, тайного любовника Фиш Муни. Его невозможно было спутать с немецким. Вероятная связь Фрица с русской мафией настораживала, и, если она действительно была, а Фиш уже копала в этом направлении, чтобы найти слабое место и вынудить наёмника встать на её сторону, Освальду стоило поторопиться с деловым предложением киллеру. Он намеревался обыграть Муни во всём. Занервничав, Пингвин вернул бумаги на место, задвинул ящики и поправил предметы на поверхностях, словно здесь и не появлялся, — по крайней мере, ему так показалось. И, окажись на месте Фрица другой, он не заметил бы асимметрии стопки книг относительно углов столешницы, сдвинутого на сантиметр края пододеяльника, недостаточно плотно прикрытой двери в ванную и других деталей, доступных только зоркому глазу наёмника, который во всех подробностях запоминал и хранил годами в голове массивы визуальной информации. Закрыв за собой замки отмычкой, Кобблпот проверил лестничную клетку и вышел на оживлённую улицу, нервно оглядываясь по сторонам. Нетронутыми оставались вещевой шкаф и оружейная, но увиденного на столе хватало для дальнейших действий. У Пингвина не осталось времени, и он был так взбудоражен, обдумывая ближайшее будущее, что не заметил через дорогу у трейлера с бургерами и кофе знакомое лицо. Фриц опирался спиной о стену здания, вытянув длинные ноги в новых облегающих тёмных джинсах со множеством карманов, и наслаждался обедом. Из кармана его куртки торчал свёрток газеты с крохотной статьей-упоминанием на предпоследней странице о взрыве бытового газа в убежище «гердозера». Юноша неотрывно смотрел на Освальда и размеренно жевал рыбный бургер, запивая второсортным капучино. В конце концов, в его упорядоченной жизни всегда находилось место для невинного хаоса: намеренного беспорядка в трофеях или вредного питания. И чем вреднее оказывалась пища, тем больше нравилась Фрицу. Фастфуд в этом трейлере любого другого готэмского жителя довёл бы до гастрита за неделю, но киллер с пищевыми привычками беспризорника питался здесь уже третий месяц со дня, когда переехал, и у него ни разу не скрутило живот. Славный толстяк-продавец с длинными сальными волосами звал киллера добродушно «чуваком», твердя о видеоиграх и комиксовых вселенных, пока Фриц с отстранённым выражением трапезничал, мысленно рассуждая, как избавиться от следующего трупа, а в особо хорошем расположении духа даже участливо тому кивал. Толстяк всегда добавлял на одну рыбную котлету больше, как для постоянного клиента, желал хорошего дня и обслуживал вне очереди, если юноша слишком спешил. Фриц ценил подобное исключительное обращение, которого больше никто, кроме него, не удостаивался. По природе он был крайне горделив, пусть не признавал этого открыто в контексте идей анархизма и социального равенства, заложенных и выращенных напарником. Именно по причине особенного отношения Фриц до самого конца оставался с маньяком-наёмником-ветераном, хотя предпочитал работать один и ни с кем не сближаться. Напарник мог сотни раз свернуть тонкую шею Фрица одной рукой или неслучайно прирезать во время тренировок, как делал с каждым, кто находился рядом достаточно долго, чтобы столкнуться с его жаждущими плоти и крови демонами. Он предательски стрелял в затылок и расчленял боевых товарищей, некогда прикрывавших спину, ещё в начале Боснии. А после — ритуально сжег живьём прежнюю семью, заперев их в ванной. Хищный голод прогрессировал в нём прямо пропорционально привязанности. Но вместо того, чтобы подвергнуть Фрица той же участи, что и остальных, мужчина передал «снежку» все свои знания, заботился о нём и убивал за него. Когда до киллера дошло известие о смерти пропавшего на одиночном задании напарника, то постепенно он выследил и исполнителей, и заказчика, и их семьи, подстраивая смерть за смертью так, что все уверовали в случайность сокрушительного круговорота траурных событий. В этой погоне юноша даже нарушил принцип о неприкосновенности малолетних и беременных. Фриц оправдывал беспощадную череду убийств тем, что выполнял последнюю волю напарника, потому что не мог признать простой правды. Внутри него сквозь слои металла, бетона и звукоизоляции доносились крики, беззащитные детские кулаки отчаянно били о гермодверь бункера, в котором он то ли запер свою прежнюю личность, то ли дал ей самой себя запереть. После смерти напарника почти год этот стук не прекращался, а затем обратился такой жгучей пустотой, что Фриц не мог ни сосредоточиться, ни работать: все его мысли возвращались к этому ощущению, словно внутри проделали дыру, и ветер со свистом скользил по её краям, чем ту ни затыкай. Он любил своего напарника, но так этого и не понял. Но даже с этим ощущением Фриц научился продолжать жить, опираясь на непреклонные принципы и надеясь найти хоть какой-то разумный смысл в дальнейшем существовании. Соблазн дать себе умереть был велик, но, помимо инстинкта выживания, развитого в ненормальной степени, внутри Фрица никак не иссякала болезненная надежда. Что он обязательно поймёт, ради чего прошёл весь этот путь. Что все сокрытые смыслы сойдутся в единой координате. Что он станет по-настоящему свободным. Фриц в нужной пропорции сочетал в себе практический склад ума со склонностью к длительным размышлениям о природе и смысле вещей. Но об этой черте не знал никто, даже напарник, поскольку юношу тяжело было разговорить. Он предпочитал вести непрерывный монолог в голове, не растрачиваясь на окружающих: в большинстве своём они оказывались жадными недалёкими животными. Тот русский философ, чьи труды лежали у киллера на столе, нравился Фрицу больше прочих (пусть считал при жизни свой труд примитивным), ведь он рассуждал о людях и о понятиях, близких наёмнику. В особенности о свободе и её видах. Первичной считалась произвольная свобода, выбор делать добро или зло. Вторичным выступал моральный долг. Последней была свобода, проникающаяся любовью к богу, которая существовала в каждом одновременно. Хотя этого бога в себе Фриц никогда не мог познать — с его мышлением любая духовность разбивалась о прагматичность, — ему нравилась утопическая идея о том, что высшие силы безучастны, что ничего не предопределено, что нет никакого злого рока, но есть право выбора. А оно для него помимо гордости было важнее всего на свете. В подобные постулаты и вправду хотелось поверить, пусть истинная философия готэмских улиц доказывала обратное. Отпивая дрянной кофе из бумажного стаканчика, Фриц ставил на то, подорвётся на одной из растяжек незваный гость или нет. Не подорвался. Фриц заметил Освальда сразу, когда тот в весьма выделяющемся из толпы костюме входил в здание, пока киллер обедал и даже не предполагал, что хромой безумец всерьёз сунется в его логово средь бела дня. Дожёвывая, юноша рассуждал о смене риелтора и переезде. Он сразу понял, как Освальд вышел на него, но не испытал злости или раздражения, какие бывали при немногочисленных стычках с мафией, скорее странный азарт: наконец, впервые за долгое время появился человек, способный смотреть в суть вещей и вправду не настолько бесхитростный и глупый, каким пытался показаться со стороны. А потому не стал его в этот раз убивать. Сложив обёртку от бургера в аккуратный квадратик и, следом за опустевшим кофейным стаканчиком, не глядя, метнув ровно в центр переполненного мусорника у трейлера, Фриц достал из кармана несколько стодолларовых купюр и вложил в руку толстяка.       — За котлеты. Купишь «Легенды Чёрной шхуны» в переиздании, как хотел. Под недоумевающий взгляд толстяка Фриц направился в сторону дома. Он не планировал сюда возвращаться. Как и оставаться в должниках. Квартира встретила Фрица чужим запахом, а замочные скважины на дверях — характерными для отмычек царапинами. Даже если бы он не заметил Освальда на улице, то точно рассмотрел бы шероховатости на металле и распознал смесь взрослого парфюма, крови и пыльной одежды. А после увидел бы, в его представлении, перевёрнутые кверху дном вещи на столе и в ящиках. Киллер достал из кладовой две огромные спортивные сумки, в каких обычно носили наличные, сложил в одну оружие с припасами, другую занёс в комнату, чтобы погрузить внутрь скромные пожитки. Юноша собрался за четверть часа, ещё час уничтожал отпечатки и следы пребывания, вынес мусор, закурил, выдыхая, и прозвонил несколько контактов, выйдя на нового риелтора. Конечно, не существовало гарантий, что Кобблпот снова не очутится в его квартире. Но в следующий раз Фриц, не раздумывая, всадил бы нож незваному гостю меж глаз. Впрочем, нашлась и более весомая причина, почему Освальда в этот раз трогать не стоило. От убийства человека Муни не отделаться простым разговором и игрой в мясника на публику: женщина обернёт смерть «зонтика» в свою пользу. Фриц не хотел давать ей и шанса. Потому он решил выбрать новую квартиру, найти точку с фастфудом, выспаться, выполнить новый заказ Муни, а позже обязательно выяснить, по чьей инициативе Освальд влез в его квартиру. Чьё это оказалось решение — расчётливой стервы или такого же расчётливого интригана. Хотя он делал ставки на второй вариант. Ещё в уборной Фриц распознал сквозь лукавство и расшаркивания истинную природу Освальда. Там, где другие видели слабость и податливость к насилию, крылась беспроигрышная стратегия. Освальда нередко колотили все вышестоящие в иерархии люди Муни, а до работы на неё — менее удачливые гангстеры, криминальные коллеги, районные вышибалы. Но он точно никогда не оставлял удар неотвеченным: сначала ждал, сколько потребуется, после — наносил удар с неожиданной стороны. Подобные ему неустанно сталкивали лбами противников, лгали и манипулировали ради того, чтобы добраться по чужим головам до вершины пищевой цепочки живее всех живых. И это был единственный понятный Освальду Кобблпоту способ день за днём бороться с идущим по пятам забвением. Новый риелтор оказалась приятной мексиканской леди — открытой, с лукавым взглядом и между просмотром квартир пригласившей Фрица на ужин в бургерной, где они обсудили бездействие мэра Джеймса, возросшие после недавней смерти четы Уэйнов беспорядки, а ещё нового детектива, Джеймса Гордона. Он запомнился горожанам тем, что вместе со своим напарником — Харви Буллоком — разыскал и пристрелил при задержании убийцу Томаса и Марты Уэйнов. Дело выставили, как ограбление и трагическую случайность, но в воровской прослойке и жёлтой прессе поговаривали, что обвинённый Марио Пеппер был только мелким карманником, не убийцей. Не выдержав потери кормильца и осуждения, его супруга-алкоголичка на следующий день вскрыла вены, а дочь-подросток — Айви Пеппер — оказалась на улице, скрываясь от социальных служб и полиции. А слишком быстрое раскрытие дела с убийством единственного подозреваемого и взлёт карьеры обычного детектива спровоцировал активность со стороны отдела внутренних расследований. Если уточнить, то звучно, с придыханием и сильной жестикуляцией обсуждала произошедшее только риелтор. Фриц вежливо поддерживал беседу односложными фразами. По итогу он выбрал из трёх вариантов просторную студию в противоположном конце района. В такие дома раньше заселялся средний класс, но сейчас здесь доживали век старики, студенты и малообеспеченные семьи. В прошлом студия была трёхкомнатной квартирой с лепниной и богатым интерьером, но её зачем-то перестроили на новый лад, снеся перегородки меж комнатами и выкрасив все восемьдесят квадратов открытого пространства в депрессивный тёмно-зелёный. Из мебели в жилище не нашлось даже вещевого шкафа, только новый матрас в целлофане, одиноко приставленный к дальней стене у окна, кухонный гарнитур и узкий круглый обеденный стол с двумя стульями. На потолке висела совершенно неуместная многоуровневая хрустальная люстра, но сильнее всего в глаза бросалась роскошная старинная ванна прямо посреди санузла, отделанного мрамором. Последний фактор был для Фрица решающим. Студия, показанная намеренно последней, выглядела выигрышно на фоне предыдущих вариантов, и плюс тысяча за ванну и люстру, бронированные двери и закрытый тамбур, чистоту, сухость и натёртый воском паркет на полу показалась Фрицу не такой уж высокой наценкой. Рассчитавшись за первый и последний месяцы плюс «таксу» за анонимность, киллер достал из багажника машины риелтора свои сумки, футляр от синтезатора с винтовкой и направился обустраивать новый дом. Закончив с первичной сортировкой вещей, поставил набираться горячую воду, после чего разделся, бросив вещи в стиральную машинку, спрятанную за дизайнерской тумбой у стены в тон мрамору, и мельком осмотрел себя у метрового зеркала над раковиной. Под одеждой у него скрывалось рельефное, безволосое и белоснежное, словно отстиранное в хлорке тело, исполосованное шрамами, синяками и швами. Фриц был угловатым, лишённым любой плавности форм и тощим: сквозь кожу с мышцами выделялись ключицы, рёбра, края подвздошной кости, плечевые с локтевыми и коленными суставами, а ещё кадык, пусть недостаточно крупный на контрасте с классическими «адамовыми яблоками». Зато едва заметные очертания грудей с аккуратными бледными сосками под свитерами с футболками вообще никогда не выделялись. Но в его болезненной, стирающей половую принадлежность худобе, разбавляемой развитым плечевым поясом и внушительными икроножными мышцами в совокупности с проступающими венами, как у балерин, прослеживалась скульптурная красота. Фрицу шла одежда любого кроя, кроме ярко выраженного феминного, благодаря росту выше среднего и тонким длинным ногам. Он же предпочитал носить плотные чёрные водолазки и джинсы под беговые кроссовки, чтобы привлекать как можно меньше внимания к своей тайне. И это работало. Проверив температуру, юноша закрутил вентили на кране и погрузился по шею в воду, откидывая назад голову. Поначалу он не ощущал ничего, кроме тёплого умиротворяющего спокойствия, а затем в голове эхом пронеслась словно невзначай брошенная Муни фраза.

«Скоро всё изменится…»

В тот напряжённый момент голову Фрица занимали совсем другие мысли. В оглушительной тишине слова женщины приобрели тревожный смысл, и ему стало нехорошо. Можно было называть это шестым чувством, интуицией, предвидением, но, когда юноша так ощущал себя последний раз, его напарника убили. Он отчётливо осязал крадущуюся по пятам за кем-то ему знакомым, а, быть может, и за ним самим, тень смерти. Тогда Фриц не знал, что с Пингвином не стоило церемониться. Если бы бог существовал, то повёл бы наёмника в квартиру и всадил его десницей нож промеж глаз Освальда. Если бы бог существовал, то остановил бы багровые реки, что вскоре залили Готэм. Но следующим утром Кобблпот планировал передать копам из отдела внутренних расследований информацию о Фиш Муни, компрометирующую расследование Джима Гордона, и начать воплощение своего кровожадного плана. Фрицу оставалось молча лежать в ванной, глядя на фигурный потолок, и ждать. Предстояла настоящая бойня. Экзистенциализм Фрица проиграл Готэму со счетом 0:1.