Лжец в противогазе

По возвращении домой Фриц первым делом принял ванну: на коже осел неприятный не то физический, не то метафорический осадок. Горячая вода смывала запахи города, трупов, пингвиньего парфюма и тяжесть рассуждений о будущем, которое непреклонно с ним происходило. Сменив мыльную грязную воду на чистую горячую, он закурил.       — Независим. Навсегда, — повторил юноша убедительное заверение Освальда Кобблпота, потерев лоб тыльной стороной руки с медленно тлеющей сигаретой, зажатой между указательным и средними пальцами. На его приоткрытой ладони виднелся огромный продольный шрам от ножа, перехваченного во время последней настоящей стычки с напарником, когда тот им ещё не был. Их свела случайность: Фриц возвращался после кражи корпоративных документов через крышу бизнес-центра, а мужчина создавал на ней новое полотно из тел. Затем ещё одна: когда Фриц помог мужчине укрыться в канализации от людей дона Марони. К третьей случайной встрече будущий напарник помешался на идее пополнить коллекцию жертв омерзительно белым ребёнком-убийцей. Четвёртой просто не было: едва друг друга не прикончив, они так и остались вместе. В моменты, подобные этому, Фрицу хотелось, чтобы сам напарник привычно сидел у стены, широко расставив ноги в тактических ботинках, глушил кентуккский бурбон из горла и звучно рассказывал в смачных подробностях о бойне во время китайской культурной революции или пытках в центральноафриканской империи под сапогом тирана-людоеда. Хотя он быстро утомлял своими монологами или попытками развести на хоть какую-то реакцию, но обладал редкостным умением заполнить собой самую тревожную тишину. Как ту, что зависла в ванной. За ней столь близко скрывалась истина: если зависимость — это следствие, то её причина — мафия. Избавься от мафии, избавишься и от зависимости.       — Так вот что ты имел в виду. — Докурив, Фриц вдавил окурок в пепельницу у ножки ванной и погрузился под воду с головой, задерживая дыхание. Потеряй Готэм вторую ногу — покровительство семьи Фальконе, которая поддерживала порядок из тени, — и золотоголовый колосс падёт, расколовшись по частям. В таких обстоятельствах Фриц действительно получит свободу. Впрочем, не ту. Свободу убивать, насиловать, отбирать, но никак не жить своей жизнью, ни от кого не завися — ни от государства, ни от мафиозной верхушки. Желаемое Фрицем безвластие обратится хаосом, войной всех против всех. И в этих джунглях по дороге из трупов взойдёт на трон из черепов и разрушенных зданий лидер — новый самопровозглашённый король. Король Готэма. Но сохрани постепенно доживающая век мафия своё влияние, и «старый», «обмякший» (по словам Фиш Муни) дон Фальконе вскоре начнёт показательные чистки, затронув успевшего запачкаться Фрица. Впрочем, что с переменами, что без — суть не меняется. Фриц понимал, что, даже если вовремя соскочит по совету Пингвина, то доны и их преемники всё равно год за годом продолжат прибирать его к рукам. Всё упирается в выбор, как именно умереть: после долгой и мучительной борьбы или безболезненно, но дав посадить себя на цепь. Тодд, как звали напарника, выбрал первое — от него остался только фрагмент челюсти и размазанные после взрыва по асфальту, неидентифицируемые останки. Фриц вовсе не хотел выбирать из двух безальтернативных вариантов. Он не любил произносить имя напарника впустую: сразу всплывали слишком интимные страницы их отношений. Несколько раз, когда они напивались до беспамятства, то зажимали друг друга — Фриц его душил, а Тодд ставил синяки на тощих юношеских рёбрах и внутренней части бёдер, — едва не сжирая друг друга в кроваво-спиртовых поцелуях. Но дальше этого никогда не доходило. Тодд полностью сублимировал свою сексуальную энергию в надругательства над трупами, а Фриц слишком боялся раскрытия правды о себе, чтобы теснее сближаться. По сей день он не раз рассуждал, что напарник мог знать с самого начала его тайну и просто подыгрывал. А может, не знал: Фрицу от этого принятия становилось не по себе. В любом случае они были всегда больше, чем напарниками, но меньше, чем друзьями, семьёй или любовниками. Спустя годы для Фрица их союз ни на мгновение не утратил значимости, став частью каркаса нынешней личности. Тяжесть их посмертного разрыва и идеология напарника стали одной из причин, почему Фриц до сих не стал кому-то служить, прикрывая собой спину. После ухода Тодда во всём мире не осталось человека, за которого юноша был готов умереть. В мафиозной среде подобные связи между напарниками, деловыми партнёрами или шестёрками имели поверхностное значение, ими двигала только материальная выгода. И если кто-то умирал, то недостающий элемент просто заменялся на новый. Старая мафия пыталась поддерживать образ самых первых «семей» со строгими порядками относительно верности и преданности. Но в Готэме от них ничего не осталось. Юноша так не мог, сам не осознавая, насколько преданным человеком является. Когда кислород закончился, Фриц вынырнул из-под прозрачной толщи постепенно остывающей воды, шумно глотнув воздух: побил новый рекорд по задержке дыхания. Он так и не смог представить действия Тодда в ситуации с переворотом: мужчина был слишком психопатичен для предсказуемого поведения. И из могилы не мог помочь Фрицу с выбором, который вскоре пришлось бы сделать. В те же минуты Кобблпот, крадясь мимо комнаты матери, уже отошедшей ко сну, закрылся в ванной и вытащил из руки кунай, промывая над раковиной рану. Фриц бил ювелирно точно. В руке Пингвина снизится чувствительность, но управляемость сохранится. Впрочем, как и шрам на всю жизнь. Освальд ещё не знал, что на уцелевшей руке вскоре появится симметричный шрам — только уже от Фиш Муни. Зашив рану, он повертел оружие в руках, разглядывая кромку, затем поднёс лезвие к губам и, неожиданно даже для самого себя, коснулся ими холодной стали. Странности начались не только в жизни Фрица. В полдень следующего дня юноша проснулся от звонка Филиппы, несколько секунд непонимающе глядя на экран телефона. Женщина работала над его заказами быстро, но не настолько. Сквозь проходящий сон наёмник судорожно перебирал варианты, что могло произойти, прежде чем ответить на вызов. Конкретики Филиппа не дала — только взволнованно попросила приехать. Не отвечая, киллер положил трубку и потянулся, разминая шею. Начинался новый день, полный блужданий по лезвию ножа. Ожидая Фрица, Филиппа с нервно горящими глазами не могла найти себе места и ходила вперед-назад по ангару — основному корпусу её нелегального предприятия за зданием, где киллер отдал ей чертежи. Сегодня здесь было оживлённо: поодаль гудели её подчинённые — несколько работников цеха, охранников и членов банды. В воздухе стоял запах химикатов со стороны свалки «Индиан Хилл», витала заметная глазу металлическая пыль и веяло жаром со стороны кузницы. Помимо разработки оружия, Филиппа со своей бандой анархистов контролировала порядок на этой забытой всеми территории. Оборот наличных в окраинах свалки сводился к нулю, потому главы преступных синдикатов не слишком следили за районом, где установились свои порядки. Но введение в оборот Аркхэм-сити ставило под вопрос положение Филиппы. Дрожь в почве от готовящегося к падению готэмского колосса долетала и сюда. У мастерицы не было отбоя от заказов почти в промышленных масштабах: каждая группировка наращивала боевую мощь. То, что при такой загрузке женщина быстро закончила заказ, означало одно: что-то из чертежей Фрица оказалось важнее любого другого заказа на предприятии.       — Показывай, — голос Фрица звучал раздражённо. У него болела голова даже после кофе с аспирином — проверенного метода борьбы с недосыпом и дикой мигренью, — а шум цеха ритмично отзывался в висках. — Почему так срочно? Женщина вынесла громоздкий кейс, как от тактической винтовки. Только внутри лежало пять блестящих деталей, повторяющих полностью эскиз сборной полутораметровой тактической камы.       — Я просил другой металл.       — В твоём варианте вес этой малышки около тридцати фунтов, руки отвалятся почти сразу. Потому я использовала облегчённый сплав, — Филиппа самодовольно улыбалась, не замечая едва уловимого негодования Фрица. — Получилось десять. Просто попробуй. Если не понравится, вынесу твой тяжеленный вариант. Киллер сосредоточенно собрал косовище из двух частей, соединил с рукоятью, затем прикрепил полуметровый, чуть изогнутый обух — все части крепко сцеплялись с помощью шарниров и резьб. Взял полутораметровый инструмент в руки, став в стойку по направлению к выходу, и сделал несколько эстетически правильных, но осторожных выпадов. Лезвие с перезвоном колокольчиков, едва уловимым и характерным только для косы, рассекало воздух, десять фунтов веса равномерно распределялись по всему орудию, за счёт чего оно и вправду почти не ощущалось в руках. Фриц, привыкший к коротким клинкам, хотя умел обращаться с кукри, мачете, ятаганами и даже одноручными японскими мечами, сразу понял, что коса требовала определённой сноровки. Такое оружие идеально подходило для дальнего боя. Но во время замаха открывался корпус, потому Фриц уже продумывал, как сгруппироваться, чтобы не словить под рёбра пулю во время взмаха этой красоткой.       — Ну что, как тебе в шкуре вестника смерти? — Филиппа сунула сигару в зубы и со звоном массивной металлической зажигалки прикурила. Это оружие точно олицетворяло саму природу жестокости, неотвратимый рок, что нёс за собой убийца в противогазе. И было в косе что-то символичное, ритуально-религиозное — внушительнее техники пересечённых клинков.       — Как обычно, — вполоборота ответил Фриц, всё ещё отрабатывая разные движения под взгляды людей мастерицы. Он ни с кем из них не общался, и мнение о нём складывалось неоднозначное, кроме одного — сдержанности, но жестокости. Следующими Филиппа вынесла утяжелённые клинки для метания. Они были существенно крупнее тех, которыми Фриц орудовал при Муни. Только при взгляде на идеально отшлифованный металл (Филиппа всегда делала очень аккуратное, стильное оружие), киллер понял: всем, кто попадёт под них, никогда не собрать себя заново. Закинув косу на плечо и подхватив клинки, Фриц направился на полигон за цехами — километровую площадку, где стояли балды из шин, стенды с мишенями, тренировочные чучела в человеческий размер, собранные из мусора, но достаточно крепкие для отработки ударов и бросков. Он планировал опробовать новые разработки в полноценном действии. Выйдя за пределы цеха за гостем, Филиппа обвела полигон кратким тоскливым взглядом.       — Скоро всё закончится.       — Ты про Аркхэм-сити?       — Да. Они здесь всё застроят новыми кварталами. Доступное жильё. Отреставрированная богадельня. Придётся съехать. У «Шёпота» есть подземка. У якудза — Чайнатаун. А у меня свалка. Придётся искать новую. Для нормального цеха и моих людей нужно место. Свалка и вправду была единственным в городе свободным углом, где из-за опасности для здоровья оставались только самые отчаянные.       — Если произойдёт переворот и мафия исчезнет, что ты будешь делать?       — Я? Заберу кусок пожирнее, — женщина практически не задумывалась над ответом. — Хотя «Индиан Хилл» меня тоже устраивает. А тебе что-то известно? Разгадал чей-то заговор? Или сам замышляешь? — Натолкнувшись на молчание, женщина продолжила: — До меня тут долетел слушок, что Марони с Фальконе едва не перегрызли друг другу глотки из-за какого-то дерьмоеда. Если грызутся из-за шестёрки, то скоро быть войне.       — Он не простая шестёрка, — поправил её Фриц, осознав, что речь зашла о Пингвине. Из-за манеры унижаться перед вышестоящими те совершенно не воспринимали его всерьёз.       — Ты его знаешь, — со странным выражением подметила Филиппа. — Поэтому спросил про переворот. Кто он вообще такой? Помедлив, Фриц не нашёл, что ответить, кроме:       — Безумец. Пока он разрезал чучело за чучелом, ведя свой танец смерти с косой, а позже пробуя новые клинки, колыбель Готэма не прекращала растить новых злодеев. Ещё недавно по улицам шатались обезумевшие от дизайнерского наркотика «Гадюки» отбросы. Следом за ними возник новый дух «Козла отпущения» — маньяк-ритуалист, уничтожающий первенцев из богатых семей. И вот теперь возродившийся под крылом дона Марони «мальчик-зонтик» пытался восстановить добрососедские отношения с Фиш Муни. В качестве широкого жеста для примирения он подарил женщине роскошную платиновую брошь с семидюймовой иглой. И её же получил вместо благодарности в уцелевшую ладонь: примиряться с ним Фиш Муни не планировала. Получив от дона Фальконе вето на его убийство, она не упустила возможности физически навредить. Полный гнева, отвергнутый и озлобленный, Освальд отмыл брошь от крови и подарил матери. А вместе с тем похоронил последнюю симпатию к бывшей хозяйке. Дома мать, мгновенно заметившая бинт и пластырь, с жаром целовала его раны. Освальд говорил про жестокий «клубный бизнес», как называл свою работу на мафию. И давился комками в горле: ему всегда было мучительно врать ей. Гертруда казалась ему единственной святыней, достойной только превозношения и всего золота мира. С раннего детства она прививала Освальду мысль о его особенности на фоне сверстников, неспособных его принять, и о предназначении стать великим мужчиной. А ещё благородство, манерность в сочетании с изворотливостью в достижении целей. И бытовую хитрость. Именно последняя не раз наталкивала Освальда на правильные рассуждения. Отвлёкшись от ран сына на шум в домике-ловушке для грызунов, Гертруда обнаружила внутри надоедливую крысу, попавшуюся спустя месяц смены разных приманок. В итоге сработал кусок камамбера.       — Маленький ты мой жадина, — почти любовно обратилась Гертруда к пленённой крысе, поднося ловушку к лицу. В старомодной одежде, со всклокоченными кудрями, с возрастом из золотистых ставшими седыми, и с совершенно безумно горящим взглядом она походила на смесь городской сумасшедший и падшей аристократки. — Не устоял перед свежайшим камамбером. Вот я и раскрыла твой секрет.       — Да, у всех свои секреты, — вторил ей сын. Он мгновенно понял, как раскрыть тайну крайне огорчившей его Фиш Муни. Вечером того же дня, ужиная за столом, где он вогнал Пингвину в руку кунай, Фриц отвлекся от трапезы на звонок. У него был насыщенный день: отработка новых колюще-режущих на полигоне смежно с беседами с Филиппой заняли добрую треть суток. Потому юноше хотелось скорее убраться в квартире, отмыться от пыли, пота и химического смрада, а после отоспаться, чего он не мог сделать который день кряду. Но из динамика Фриц услышал взволнованный голос Пингвина: тот попросил навсегда спрятать кое-что биоразлагаемое. Освальд выкрал новую шестёрку-лакея Фиш Муни — Тимофея, — пришедшего ему на замену и явно осведомлённого о тёмных делишках хозяйки. Он дал наводку, и от него стоило избавиться так, чтобы тело точно не нашли и не разрушилось хрупкое перемирие между Марони и Фальконе, за счёт которого Пингвин и оставался жив. За несколько дней у Пингвина даже появились ручные головорезы — его первые солдаты, перекупленные за спиной у подручного Марони, Фрэнки Карбоне. Тот с самого начала заподозрил в подозрительных схемах «мальчика-зонтика», уж слишком добродушно сливающего Марони информацию про Фальконе. За что пал от пингвиньей руки. Почти любой убийца, работающий на мафию, мог хорошо спрятать тело. Но перекупленные у Фрэнки бандиты, уже замешанные в предательстве, оставались бандитами. За то, как глубоко они закопают компромат, Освальд ручаться не мог. Потому ему требовалась помощь профи.       — Полчаса, — кратко ответил Фриц, доедая бургер. Он совершенно не хотел помогать Пингвину сегодня, но договор был выше его потребностей. Существовали особые случаи, когда тело следовало буквально растворить в воздухе. Потому у Фрица в распоряжении находился один из небольших ангаров близко к свалке химических отходов, который он условно-бесплатно арендовал у Филиппы для хранения, на первый взгляд, всякого безобидного барахла. По дороге Фриц угнал, бесшумно вскрыв, потёртый семейный универсал у многоквартирника, предварительно проверив багажник (к счастью, пустой), и направился на склад. Вытащив оттуда чистую пустую бочку для химических отходов, отрез плотного целлофана длиной в несколько метров и канистры со старой списанной кислотой производства «Эйс Кемикалс», он загрузил всё это в багажник, вернулся за руль и помчал на всех скоростях в ангар в доках Диксона, где Освальд пытал нового лакея Фиш Муни. Киллер появился неожиданно. С заранее надетым на голову противогазом вкатил в ангар бочку, держа под мышками канистры и целлофан. Освальд с двумя его солдатами переглянулись: скорость и точность, с которыми действовал Фриц, находились на непостижимом уровне. Застелив пол под Тимофеем целлофаном, Фриц замер, громко дыша через фильтры газовой маски, и смерил Освальда тяжёлым взглядом: ждал, когда помещение опустеет.       — Давайте, проваливайте. В машину, — раздраженно указал жестом Пингвин сопровождающим. Те покинули ангар; «мальчик-зонтик», которого можно было уже назвать восходящим мафиози, захромал следом. Но остановился в тени у входа, решив понаблюдать за процессом. Фриц поставил бочку дном на клеёнку ровно под голову Тимофея, предварительно скрутив массивную крышку. Новый лакей Муни умолял остановиться и угрожал, что та всё узнает. Но киллер молча и неспешно вскрыл ему горло. Слил под давлением первую кровь — какое-то время ещё работающее сердце ускорило процесс. Когда кровяной напор уменьшился, Фриц полностью отсёк голову, укладывая в слой крови. Разрезал одежду на животе и груди. И вскрыл брюхо Тимофея от паха до шеи, выпотрошив органы в бочку. В отличие от показательной казни, настоящее потрошение было быстрым, грязным и грубым. Следом отсекая самым крупным из своих клинков, с пилообразными зазубринами на обухе, конечности по одной, он бережно, но проворно складывал их в кровавую гущу на дне бочки. Упаковав все части тела, стащил веревку с перекладины и бросил внутрь. Из улик оставался только запачканный кровью целлофан и сама ёмкость для химических отходов. Оттащив ёмкость в сторону, киллер собрал целлофан в сверток кровавыми брызгами внутрь и всунул вслед за уликами и телом. Затем облил содержимое из припасённых бутылок с кислотой крайне осторожными движениями: от льющейся зеленоватой жидкости исходил опасный химический пар. Опустевшую тару он тоже выбросил внутрь бочки (благо, ещё оставалось немного места). Закрутил и закрепил крышку массивными стальными креплениями. Покатив бочку к выходу и дав, как в центрифуге, кислоте надёжно схватиться со всеми субстанциями внутри (что было бы невозможным, если труп не расчленить), даже не взглянул на Пингвина. Тот, пытаясь привлечь внимание, размеренно поаплодировал. Фриц ошибочно ожидал, что того хватит всего на половину процесса: вонь в ангаре стояла невыносимая. Киллер справился меньше, чем за полчаса и, если бы спешил, то, не сливая крови, но более грязно, управился бы за пятнадцать.       — И куда дальше?       — Есть одно место, — подталкивая бочку к машине, ответил Фриц. В его голосе ощущалась легкая дрожь: вес Тимофея в бочке был на добрых тридцать фунтов больше веса наёмника, и сама ёмкость с техническим мусором составляла ещё около двадцати. Наёмник втащил в багажник бочку и громко захлопнул дверь, усевшись за руль. Для подобных миссий простая семейная машина с широким кузовом подходила идеально. Бандиты не ездили на подобных из-за неповоротливости, их не проверяли на полицейских постах, а после дела Фриц возвращал ничего не знающим владельцам транспорт на место. На бочке оставались мелкие кровавые брызги, но они стёрлись о почву. Ни следов, ни улик. Словно тела и не существовало. Освальд отдал приказ солдатам оставаться в машине, а сам уселся на переднее сидение к Фрицу, пристегиваясь. Наёмник непонимающе на него посмотрел.       — Ваша компания мне нравится больше, — пояснил Освальд. — Рад, что вы приехали, — он улыбнулся. Искренне.       — Ты им не доверяешь? — прямо спросил киллер. Бывшие шестёрки Фрэнки и вправду не выглядели теми, кому можно доверять столь щекотливый вопрос.       — Вы очень проницательны, сэр Фриц. Юноша не понимал, почему тот обращается к нему на вы и «сэр», если он уже перешёл на «ты», но не возражал. Это была старая привычка от общения с вышестоящими, и звучало подобное обращение чрезмерно заискивающе, но сильным мира сего, преимущественно, нравилось. Фрицу, впрочем, тоже.       — Первый раз интоксикация после паров «Индиан Хилл» длится от трёх суток до недели. Рекомендую остаться снаружи. Освальд никак не отреагировал. Фриц завёл машину. Под загадочным «местом» он имел в виду сам «Индиан Хилл» с противоположной стороны от его склада и цехов Филиппы: близ токсичного болота находился участок, куда киллер перевозил подобные бочки не впервые. К моменту, когда он доехал до хранилища, кислота начала разъедать даже кости, превращая содержимое ёмкости в неразличимые токсичные химикалии.       — А еще одного противогаза у вас не найдётся? — в полушутку спросил Пингвин, морща нос и протирая слезящиеся глаза рукавом: даже сквозь закрытые окна химический смог раздражал слизистые.       — Нет. Кто оставил второй? — спросил Фриц, заметив кровавую отметину на второй руке Кобблпота. Глупец не носил бинтов, только аккуратные пластыри — видимо, не хотел портить имидж. В ответ он скривился, и Фриц мгновенно понял, кто постарался.       — Фиш, — прошипел Пингвин. Спутники ехали долго и медленно с потушенными фарами, пока не остановились у огромной дыры в металлическом заборе, куда мог зайти, почти не наклоняясь, даже Фриц со своим ростом. Выйдя из машины, наёмник рывком, чуть завалившись, вытащил бочку из багажника, поставив на бок, и ногами покатил её вперёд. Вернулся он нескоро, стаскивая противогаз и садясь обратно в водительское кресло: пот под маской мешал дышать и видеть. От юноши совсем невыносимо несло химикатами, и Освальд скривился, но затем натянул понимающую улыбку. Без того брезгливому Фрицу, наверное, вообще хотелось содрать сейчас с себя кожу. Киллер выглядел измотанно и болезненно — и тогда до Пингвина начала доходить причина его противоестественной бледности. Фриц нередко ошивался вокруг свалки, вдыхая ядовитые пары, и его организм оказался давно безвозвратно отравлен, как у работающих со ртутью старинных мастеров по зеркалам. Фриц завёл машину и заметил на швах Пингвина, который постоянно стискивал руки в кулаки — видимо, вновь разозлился из-за Муни — свежую кровь, капающую на штанины.       — Я собираюсь вернуть эту тачку, не запачкай.       — Вообще-то у меня две сквозные раны, — возмутился Пингвин. — И мне напомнить, почему?       — Потому что ты заслужил. Пингвин поджал губы.       — Освальд, — обратился вдруг к нему наёмник, крепко держа ладони на руле. Машину постоянно подбрасывало на буераках. — У меня был напарник, Тодд. Его ранили. Одна пуля застряла между печенью и лёгким, а другая в бедре. У него был нож и «глок» с запасной обоймой. И тридцать наёмников на пути. — Фриц затих, словно предаваясь воспоминаниям.       — И он справился? — Пингвин нервно улыбнулся, совершенно не понимая подтекста в словах Фрица.       — Да.       — Решили поделиться воспоминаниями? Я слышал, что напарник был вам очень дорог.       — Ты уверен, что сможешь зайти так же далеко, как и Тодд? — выждав паузу, спросил киллер. Пингвин жадно вдохнул. Он ещё никому не рассказывал о плане, а его новообретённые неповоротливые шестёрки были слишком тупы, чтобы посмотреть даже на несколько шагов вперёд. Фриц же сложил систему из случайно брошенных Освальдом фраз и личных наблюдений. Даже от природы проницательная Фиш не относилась всерьёз к амбициям и манипуляциям Освальда, за счёт чего он каждый раз обводил женщину вокруг пальца. Схоже реагировали дон Фальконе и дон Марони. Каждый из них не смотрел так глубоко, в корень: этому мешали их чувства или отношения. Игнорирующий подобные понятия киллер словно влез Пингвину ледяными пальцами под кожу и дотянулся до того, что трогать никому не положено.       — Я… — замялся он, и слова застыли в его горле. Освальд походил на шкодливого ребенка, которого мать застала за неким постыдным действом. Но вскоре его лицо приняло серьёзное выражение, а взгляд похолодел. Он вспомнил, за что и почему ни на секунду не переставал бороться. — Я уверен. Киллер пристально посмотрел на него в ответ, и тогда Освальд заметил, насколько притягательны в полутьме глаза Фрица. Сейчас, совершенно бесстрастные, подобно упокоенным, недвижимым ледникам, они вовсе не пугали, а завораживали. Под их серой глубиной таилась бездна. А одна бездна неизменно притягивает другую.