Лжец в противогазе

Память Фрица была подобна кладбищу на зыбкой почве: стоило пройти оползню, как из разрушенных могил скалились мертвецы, взирая опустевшими глазницами на свет. Дело о «забойщике» всколыхнуло юношу глубже, чем он предполагал. Внутри него, как и у покойного Тодда, давным-давно все выгорело, и среди углей лишь год за годом дотлевали моменты счастья, боли, потери, мести — той, ещё ничем не замутненной, искренней, детской. Фриц не пережил невинных тягот подростковых лет или безоблачной юности, пусть был молод, а вместо этого сразу повзрослел, постарел и съёжился внутри, едва взял впервые в руки кухонный нож с чётко прозвучавшей в его голове целью — убить. Прошло немало времени, но цель оставалась той же, и, жуя свиной бургер с луком, маринованным огурцом и французской горчицей, Фриц рассуждал о способе выполнения нового заказа. Статистически в Готэме на каждом крупном мероприятии кто-то умирал, но жертвы из высших социальных слоёв раз за разом приходили туда без личной охраны, полагая, что достижения или щедрый взнос спасут их от неотвратимого. Ложное чувство защищённости, даруемое внутренней службой безопасности, строгим контролем и наблюдением, — Фриц всегда так легко им пользовался, не вызывая подозрений. Способов убить на благотворительном балу, не посеяв паники, существовало немало: от пистолета с глушителем под бурные аплодисменты до тонкого стилета в висок. А иногда достаточно было зажать сонную артерию под предлогом ласковых прикосновений, усыпляя, и сделать незаметный укол инсулина — и заведомо слабому сердцу обеспечен обширный инфаркт. Бескровно, быстро, совершенно недоказуемо. Оставалось самое простое — дать жертве довериться своему убийце, поднести бокал, повести в танце, сделать несколько комплиментов, затем пригласить на балкон насладиться запретной близостью и умереть, — и именно такой способ Фриц выбрал для нового заказа. Никак не желающая уйти на покой, пятидесятипятилетняя Миранда Чепмен — сильная, но одинокая и цепкая на юных мальчиков женщина — словно сама напрашивалась на смертоносную инъекцию. Наёмник планировал тщательно подготовиться к мероприятию, но сначала доесть великолепную, свежую свиную котлету в хрустящей булке: иногда простые материальные вещи его практически радовали. Пока Фриц завтракал, на другом конце города Освальд Кобблпот всё ближе подбирался к устранению дона Марони, подобрав для этого идеальное место — бар у матёрой южанки Лидии, чей не раз сидевший муж тесно дружил с доном Марони и вскоре вышел бы на свободу. Оставалось только убедить банду Коннора — второго после Виктора Заса наёмника, что работал на Фальконе, — покончить в этом месте с Сальватором и его шайкой во время трогательного воссоединения семей. Неотвратимое приближалось, и Пингвин уже не мог скрыть приятного нервного возбуждения от грядущего хаоса, что он собирался возглавить. Произошло ещё кое-что волнительное: пусть его подручный Гейб был туповат, но прекрасно справился с тем, чтобы разговорить несколько старых сотрудников порта по делу о резне семь лет назад — даже без насилия, а просто по душам. Всё же, потрепанный временем и в старой одежде, он вызывал у простых работяг больше симпатии, чем калека в стильном фраке — что весьма ясно запомнил Освальд ещё при попытке поднять налог рыбакам.       — Босс, говорят, это был ребёнок.       — Что еще говорят?       — Никто не знает, как он попал на корабль. Сбежал во время остановки в порту.       — По дорожке из трупов? — садистически хихикнул Освальд. — А описание у этого ребёнка есть?       — Больше никто ничего не скажет, босс.       — Ладно, хоть что-то. Кобблпот допускал вариант, что сбежавшим ребенком и вправду мог быть Фриц. Эта зацепка ничего толком не давала, кроме ещё большего количества вопросов, но шаг за шагом Освальд подбирался к тайнам Фрица, и это приятно будоражило не меньше скорой расправы с врагами. Наёмник и вправду не предполагал, что Пингвин потратит столько времени и столь глубоко будет копать, чтобы добраться до правды, — хотя там его в любом случае ждал тупик. После комы предчувствие наёмника сильно притупилось — худшее оставалось позади, — но некие его отголоски ещё доносились до юноши. Всё действительно менялось, перестраивалось каждый вечер и в городе, и, кажется, в нём самом: Фрица глубже и глубже затягивало в разрушительный круговорот событий. На улицах вовсю орудовал богатый и импозантный маньяк Огр, Кошка со своим новым другом — наследником Уэйнов — искала правду о темных делишках корпорации, а чудом выжившая в подпольной тюрьме Фиш Муни готовилась к побегу, чтобы нанести готэмской мафии сокрушающий удар в обход планам Пингвина и донов. В окружении Фрица тоже кипела жизнь — Филиппа удачно снабжала несколько банд, у Джимми дела шли спокойно и гладко. Его девочки даже закатали в честь защитившего их Фрица вечеринку, где он, обсыпанный сверху конфетти и облитый шампанским под светом диско-шара, неловко курил и думал только о том, чтобы этот праздник жизни поскорее закончился. Отбросив попытки соблазнить юношу, проститутки пытались поднять вечно угрюмому наёмнику настроение в знак благодарности, что он оценил, но тихо ускользнул из борделя, когда в ход пошла травка и более тяжёлые вещества. Наркотики и алкоголь Фриц не употреблял, хотя относительно спиртного у него случались небольшие поправки. Бесспорно, иногда надраться и лежать в безмыслии было превосходно, но в его случае стакан за стаканом превращался в алкоголизм: измождённый непрекращающимися мыслями разум начинал постоянно требовать покоя и тишины. За бесконтрольным употреблением спиртного на протяжении длительного периода следовали трясущиеся конечности, сниженная концентрация и невозможность нормально выполнять работу, потому Фриц предпочитал скорее не пить, чем пить. Вместе с частью предоплаты Фриц получил приглашение на закрытый бал за щедрый благотворительный взнос заказчиков от его имени. Наёмник, облаченный в один из тех невероятно дорогих костюмов из проката, что сидели на его фигуре как влитые, выискивал взглядом жертву, но натолкнулся на того, кого меньше всего рассчитывал увидеть в подобном месте — Селину Кайл с юным джентльменом (вероятно, Брюсом Уэйном), что только зашли в залу. Селина, в которой ничего не выдавало уличной воровки, отошла от своего спутника, и Фриц, последовав за ней, осторожно взял девушку под руку, склоняясь губами к уху.       — Кошка.       — Фриц? — Селина легко выкрутилась, вытаращившись на киллера. — Ого. Решил окрутить богатенькую вдову?       — Почти. Что ты здесь делаешь?       — А ты?       — Пришёл порадоваться, что тебя не убили.       — А должны были? — Селина шагнула назад, хитро щурясь.       — Кто знает.       — Да, кто знает, — вторила ему девушка. Селина поняла, что Фриц был одним из тех наёмников, кому предлагали что-то за её голову, но явно отказался — что же, она это запомнит.       — Твой друг, который Джим Гордон. Охотно делится информацией? — спросил Фриц, и пусть его тон был спокоен, это однозначно было сарказмом. Кошка закатила глаза, складывая руки под грудью. Из-за детектива в её жизни уже произошло немало — например, её заказали.       — Ещё чего спросишь?       — Леди, — Фриц осторожно взял чуть пухловатую кисть Селины и поцеловал. В конце концов, сегодня он был джентльменом, что не смел спорить с девушкой. Затем Фриц направился к жертве — невысокой темнокожей даме, облачённой в несуразное платье с мехом. Она весила добрых двести фунтов при росте ниже среднего и стояла в гордом одиночестве. Миранда в чём-то походила на Фиш Муни, только в отличие от мафиози, за все свои годы так и не растеряла доверчивости и хотела простого счастья, что у неё постоянно забирали из-под носа — даже сейчас. Задуманная тактика и вправду сработала, и после второй порции шампанского и нескольких комплиментов под танец Миранда уже вела, хохоча, Фрица на балкон над залом с заранее предусмотренными для подобных встреч диванчиками. Всё произошло стремительно. Фриц опустил её тело на софу, придав устойчивое положение сидя — казалось, что дама перебрала и отключилась, — и спустился обратно в залу, отпивая из бокала. Это был третий бокал, и юноша потянулся к четвертому, а затем пятому — уже с красным вином вместо шампанского, — сливаясь с толпой и вскружив в танце ещё какую-то зрелую леди, выждав паузу, чтобы оценить обстановку. Сердечный приступ уже должен был начаться, и он постепенно направился к выходу, не выпуская полного бокала и сделав вид, что забыл что-то в машине, небрежно накидывая на плечи пальто. Каким-то образом даже с жутким взглядом и бритой головой в подобных местах на него не обращали внимания. Хороший костюм и вправду полностью перекраивал личность — и из жуткого убийцы в противогазе он переоблачался в чьего-то сына-отморозка с золотой ложкой во рту. Как бы юноша ни оделся, он вписывался в обстановку, а сейчас, с аккуратной укладкой гелем, разделяющим отрастающие волосы на тонкие, зачёсанные назад белоснежные пряди, с чистым, без единой ссадины лицом и в новых кожаных перчатках выглядел неприлично красиво. Выбросив опустевший бокал, просунув руки в рукава пальто и закурив, Фриц брёл по ещё светлым улицам, пока на балу Селина и Брюс проворачивали свои махинации с похищением ключа от сейфа Бандерслоу — одного из управляющих Уэйн Энтерпрайзес, — а бывшая девушка Джима Гордона танцевала лицом к лицу с Огром, попавшим на мероприятие абсолютно тем же способом, что и Фриц: маньяк собирался прикончить Барбару полицейскому в назидание. Готэм всегда был городом невероятных совпадений. По дороге наёмника отвлёк звонок от заказчика: Миранду уже забрала скорая, но так и не смогли откачать. Положив трубку, Фриц направился для получения второй части оплаты в кафе неподалёку, где с ним рассчиталась уже ожидающая его невыразительная брюнетка в летах, явно посредница. Сунув конверт во внутренний карман пиджака, юноша побрёл по улицам дальше, пока ноги не привели его к ресторану с неоновым зонтиком в нескольких кварталах — месту, куда ещё во времена Фиш и другой вывески Фриц заходить совершенно не хотел. Он и сам не понял, как оказался на пороге, как потянул на себя двери, решительно зашёл внутрь, сел за барную стойку и заказал бурбон со льдом — любимый напиток напарника, — отдаваясь странному импульсу. Парень за стойкой с улыбкой сообщил, что вся выпивка за счет заведения, узнав во Фрице того самого старого друга, о котором говорил владелец. Не заметив ни Освальда, ни дона Марони, что окучивал мать парня в зале, юноша отпил из дружелюбно поставленного барменом стакана и довольно сунул сигарету в зубы, по очереди то затягиваясь, то неспешно отпивая из стакана мелкими глотками «дикую индейку». Крепкий градус обжигал с непривычки горло и пищевод, но даровал облегчение. Поутру Фриц обязательно пожалеет, что пригубил больше бокала шампанского, что не сдержался. Но сейчас он угодил в ловушку желания продолжить попойку и момента, что подтолкнёт его к веренице еще более безумных событий, — но он пока об этом не знал, сквозь музыку и общий шум услышав знакомые голоса. Гертруда Капельпут, что сидела, обжимаясь с доном Марони прямо на глазах у сына, вынужденного терпеть их неловкую беседу, как и всегда, нахваливала любимое дитя:       — Он никогда не играл с другими детишками. Даже тогда он был для них слишком хорош. А теперь он респектабельный бизнесмен. Мой Освальд.       — Ну, был очень рад, но уже поздно. — Кобблпот, что метался меж двух огней, старательно пытался отправить дона восвояси, но тот входил во вкус, выпуская когти за дружелюбной улыбкой.       — Ещё кое-что. Гертруда, любимая, меня беспокоит один вопрос. Это что, розыгрыш? Ты притворяешься, что он просто владелец клуба? Или ты правда так глупа?       — Хватит, — схватил его за ладонь Освальд. Фриц наконец повернул на них голову, внимательно прислушавшись и отпивая из стакана.       — Твой сын…       — Дон Марони, предупреждаю, — прошипел Освальд. Наёмник никогда его таким не видел — настолько искренним, что его бессильным гневом добивало и до Фрица на расстоянии между залом и барной стойкой. Юноша рассмотрел мать Освальда — светловолосую, в старомодной одежде и с нелепой причёской. Она словно застряла в иной эпохе — видимо, той же, откуда Кобблпот доставал свои костюмы. Бесспорно, Пингвин — продолжение её рода, её плоть и кровь.       — …Хладнокровный псих, — Сальваторе был неумолим, как бы Гертруда непонимающе ни отнекивалась. Слова Марони, что отравленные стрелы, припасённые заранее, готовились пронзить самое дорогое в жизни Пингвина существо. — И не сосчитать его жертв. Моего друга, Фрэнки Карбоне, он ударил ножом десять раз. Что за человек вгоняет в другого нож снова и снова?       — Он грязный лжец, мама. Он злится, потому что я его провёл. — Кобблпота ещё сильнее затрясло, бледное лицо и глаза наливались кровью. Марони резко и болезненно схватил мать Освальда за щёки, притягивая её лицо к своему, чтобы женщина не могла отвести испуганного взгляда. Фриц и сам не понял, как встал из-за барной стойки, медленно идя по направлению к залу. На пояс, где висели парные тонкие клинки, что не нащупывались при досмотре, легли кисти, касаясь рукоятей так, чтобы быстро выхватить и метнуть. Юноша знал, что не промажет на таком расстоянии, сколько ни выпей, однако убийство дона принесло бы слишком много проблем, и только это удерживало его от уничтожения человека, что поднял руку и повысил голос на женщину. На мать, пусть и не его.       — Ты в курсе, правда? Я вижу, — с лица Марони сошло дружелюбное притворство, и теперь на нём проступала истинная ненависть.       — Отпусти её, — пытался оторвать от него Гертруду Освальд.       — Ты видела, как по ночам он смывает кровь с рук? Когда ты осознала, что родила чудовище? — прокричал мафиози в лицо женщине, и та от переизбытка чувств отключилась.       — Ты за это заплатишь! — вскочил Пингвин, всё ещё держа Гертруду. Он и вправду находился в плачевной ситуации: дон подобрался к нему через мать, унизительно, но зная, что только так Кобблпот ничего ему не сделает.       — Возможно. А возможно, положу всему конец, бросив твой труп в реку. Прекращайте с мамашей прикидываться. И симпатичное местечко, — невзначай бросил мужчина, презрительно бросая пачку денег на стол, как вдруг натолкнулся на Фрица, что в упор на него смотрел. При взгляде на Освальда с матерью внутри у Фрица что-то с треском обвалилось: а ведь он тоже так когда-то держал рыдающую мать за плечи, только умоляя прекратить втыкать в гниющую плоть иглу и ничего не в силах сделать. Фриц хорошо знал это чувство беспомощной агонии. За ним всегда разрасталась первозданная, ненасытная тьма.       — Эй, ты же… Марони смутно узнал юношу по взгляду, что уже видел в «Бомонте» и полицейском участке.       — Чудовищ не рождают, — голос Фрица звучал слишком пугающе даже для него самого. Освальд, удивлённый появлением наёмника, не сводил с него глаз. — Чудовищ из детей делают другие люди. Такие люди, как вы, дон Марони.       — Шёл бы ты отсюда, умник. — Мужчина, окинув Фрица пренебрежительным взглядом, просто направился мимо него к выходу, специально задев плечом: мафиози не относился всерьёз к словам какого-то пьяного выскочки. Юноша едва удержался, чтобы не всадить ему клинок в печень, — Освальд увидел, как нож уже скользнул в ладонь, двигающуюся к Марони, — но вовремя остановился. Сейчас Марони не боялся, но только потому, что ещё не знал, кто Фриц такой. Пингвин пытался оценить происходящее: что здесь делает Фриц, почему преградил Сальватору дорогу и открыто угрожал, а затем до него запоздало дошло. Фриц заступился за него, вероятно, заметив ситуацию с матерью. Как и с доном Фальконе, юноша снова непредсказуемо высказался, занимая сторону Освальда. Наёмник кратко посмотрел на приоткрывшего рот Освальда, всё еще крепко обнимающего мать. Парень силился что-то сказать, но не мог. Фриц, тоже не найдя подходящих слов, просто вернулся за барную стойку, где его ждал недопитый бурбон. Наверняка наутро он захотел бы разбить недавно заменённое зеркало уже не кулаком, а головой: Кобблпот оказывал на него крайне дурное влияние. Когда Освальд с Гейбом относили мать в машину, то владелец клуба обнаружил наёмника пьющим за стойкой и ни на что не реагирующим. Тот неотрывно смотрел в одну точку, о чем-то глубоко задумавшись, — только пил и курил одну сигарету за одной. В эти минуты Фриц вспоминал, как нож входил и выходил из раны урода, что сломал жизнь его матери. Раз, два, три… тринадцать, четырнадцать… За каждый, сука, шов на лице матери, любимом, самом светлом и самом чистом — единственном, что у него было во всём голодном и жестоком мире. Последний, двадцатый. Ручейки металлической на вкус крови на щеках, затекающие за губы и в ноздри. Затем опадающее на колени тело, поставленная на мертвую голову нога в затёртом детском сандалике, ввинчивающая лицо в асфальт, топчущая его что есть силы так, что брызги от мозгового вещества из разбитой черепной коробки летели в разные стороны. Фрицу было девять. Когда Освальд окликнул юношу, но тот продолжил в упор смотреть на стену, то парень понял, что лучше поблагодарить Фрица позже. Отвезя домой полубессознательную мать, Пингвин заварил ей чай, пытаясь придумать, как после случившегося вообще оправдаться.       — Освальд, — голос матери звучал измождённо.       — Тебе уже лучше? Я заварил чай. Боюсь, ты, ну… немножко перепила. У мистера Марони странное чувство юмора. — Кобблпот знал, что эта ложь звучит слишком неубедительно для человека, что растил его всю жизнь.       — Освальд, я тебе не дурочка из переулочка с сеном в голове! Я твоя мать и буду любить тебя, несмотря ни на что, — Гертруда умела говорить так, что играла сразу на всех душевных струнах. — Но солжёшь мне — и разобьёшь сердце. К глазам Кобблпота подступало. Нет, это была худшая из пыток — лучше бы ему выдирали ногти и раз за разом ломали и так хромые ноги.       — Освальд, ты делал то, чего не должен был?       — Матушка, я владелец клуба, только и всего, — проглотив, пожалуй, самый болезненный из комков, что когда-либо чувствовал, ответил он, надеясь только на то, что мать поверит. Пожалуйста, пусть она поверит, ведь правда ещё больше разобьет её и так слабое сердце. Но мать ушла, ссылаясь на усталость: для неё это оказался слишком тяжёлый день, — а Освальд, не в силах сдержать слёз, затрясся в глухой истерике, пока не услышал звонок в дверь. За порогом стоял курьер с букетом роз в вазе.       — У меня доставка для Гертруды от Сэла.       — Скажите Сэлу, что всё кончено. Оружие куплено, помещение найдено. Он пока не знает, но ему конец, — вытянув вперёд шею, как всегда делал, когда злился или угрожал, выпалил Пингвин, закрывая двери перед носом парня и разбивая вазу. Ярость, что роилась в нём, требовала мгновенного выхода. Он так просто больше не мог.       — А хотя я передам ему сам, — прошипел Освальд, вновь открывая двери и набрасываясь с осколком вазы на курьера. Гертруда отвлеклась на шум, и Освальду пришлось придумывать новую ложь — теперь про соседа, что просил вынести мусор, — оттягивая курьера по полу и оставляя кровавые разводы. Руки не слушались, ноги заплетались, мысли путались — ему хотелось кричать, выть и вгрызаться зубами в чужие шеи, лишь бы горячие солёные капли не сочились из глаз и острая боль не раздирала грудь и горло. Вынести мусор. Существовал человек, что хорошо с этим справлялся, и часом ранее пил в его баре. Человек, который вопреки всему заступился за него — уже перед двумя главами мафии. Освальд, едва не выронив от волнения трубку, набрал Фрица, и тот почти сразу ответил на звонок.       — Фриц, нужна ваша ус-слуга. Помогите мне кое-что убрать, я заплачу, сколько скажете, и не буду вас больше трогать. Вообще никогда, клянусь. Только приезжайте, прошу вас. Он прислал его к моей матери… — использовал Кобблпот последний аргумент.       — Адрес, — выждав паузу, чтобы взвесить предложение, согласился Фриц и сам не понял, зачем. Он не хотел иметь дел с Кобблпотом — разве что выпить раз, как сегодня, бесплатно в его баре, — но ситуация с матерью и последняя фраза Пингвина, удачно сказанная, вошла в резонанс с его воспоминаниями, подталкивая к некоему, ещё не до конца понятному ему действию. Фриц ещё не осознавал, что между ними образовывалась крепкая связь — а для такого должно существовать что-то общее и очень важное, клей, что способен удержать рядом двух совершенно не сочетающихся людей. Этим клеем и для Освальда, и для Фрица могла стать только бескорыстная, богоподобная любовь к той, что дала жизнь, — к матери. Пингвин с трупом ждал наёмника около четверти часа у мусорных баков на заднем дворе и не сразу осознал, что происходит, когда с бешеным треском тормозных колодок к бакам подкатил чёрный, блестящий глянцем в вечернем фонарном свете кадиллак, угнанный юношей. Обычно Фриц выбирал самые неприметные модели, но сейчас, кажется, он добрался до мафиозной машины. Юноша вел кадиллак одной рукой, а другой глушил из бутылки, забранной в баре, бурбон, и каким же, чёрт возьми, неприлично и не к месту красивым он был в этом богатом образе! Освальд, терзаемый и так уже сильными чувствами, не понимал, как вообще реагировать на наёмника. Фриц вышел из машины, выслушал краткое описание событий вечера и ловко запихнул труп в широкий багажник. Оценив место убийства и указав на кровавые пятна в коридоре, о которых напрочь забыл Пингвин, он вернулся в машину, ожидая Освальда за рулём. Отмыв пол, Освальд подсел к наёмнику, не успев даже пристегнуться, как Фриц уже зажал педаль газа, направляясь в городской парк у готэмских мостов.       — Фриц, вы в порядке? — спросил Кобблпот, холодея, когда машина разогналась до неприемлемой для города скорости, ловко закладывая виражи на поворотах. Пингвин не понимал, насколько безопасно ехать с подвыпившим юношей. Наёмник молча отставил бутылку на бардачок, закрутив крышку, и демонстративно положил обе руки на руль, но скорость так и не снизил. Он мчал по вечернему городу уверенно, без заносов, как обычно бывает у пьяных, и ничего не выдавало в нём потери контроля над каждым действием. Когда они выехали к Готэм-ривер, юноша остановился под одним из мостов и вытолкнул тело из багажника прямо на границу территории Марони — весьма назидательно. Труп можно и не маскировать, ведь убийство должно быть дерзким, кричащим — посланием. Отъехав чуть дальше, уже на территорию Фальконе, Фриц припарковался в нескольких метрах от берега и вышел, громко хлопнув дверью. Умостившись на капоте, он закурил, глядя на тёмные речные воды. Освальд вышел следом из машины и присел рядом на краешке капота. Он не мог не воспользоваться возможностью подольше остаться рядом с подвыпившим Фрицем: раз тот пришёл в его бар, согласился на помощь — в нём зарождалась надежда, что они, быть может, наконец поговорят без наставленного друг на друга оружия и холодной злости Фрица, которую Освальд в своём представлении вовсе не заслуживал.       — Фриц, насчёт того, что вы сказали дону Марони… Спасибо, что вступились. Вы сделали это уже дважды. — Освальд взял Фрица за руку, крепко пожав её ладонями и отпустил. Он ожидал, что наёмник брезгливо отдёрнет кисть, но тот ответно кратко сжал пальцы парня.       — Мать — это действительно святое, Освальд, — с сильной хрипотцой в голосе ответил Фриц. Мыслями он был не здесь. — Убей за неё столько раз, сколько понадобится.       — А ваша матушка — какая она?       — Мёртвая, — практически сразу ответил Фриц, и Кобблпоту стало не по себе.       — Мне очень жаль, Фриц. Это ужасно. Вы её любили? Фриц долго молчал. Он и сам не понимал своих чувств к матери — это лежало за гранью любви. Как и напарник, мать просто стала частью его личности.       — Я за неё отомстил.       — Даже не сомневаюсь, — тепло улыбнулся Освальд. — И как же?       — Двадцать ножевых.       — Держите марку, — Освальд с восторгом взглянул на юношу. — Так и думал, что вы сделаете что-нибудь подобное. Фриц молча протянул ему сигарету и прикурил. В этот раз Кобблпот не отказывался, блаженно затягиваясь.       — Но ваша фраза про чудовищ… Я совершенно согласен. Всё что угодно, но моя мать… Он посмел тронуть мою мать. Освальда начинало нести, и Фриц вполуха слушал угрозы и планы восходящего мафиози, а затем достал из машины остатки бурбона и протянул бутылку парню. Этот жест, как и с платком, походил на какую-то странную, извращённую заботу.       — Сэр Фриц, что вы… — нерешительно попытался его остановить Освальд, но в итоге покорно принял бутылку и отпил, зажмурившись, затем передал бурбон обратно — и так несколько раз подряд, пока они молча не допили спиртное, глядя на отражающиеся на воде огни ночного города.       — Легче? — ответил наконец Фриц, ловко метнув опустевшую бутылку в реку. Метал он и вправду очень уверенно: та плюхнулась в воду где-то очень далеко от берега, едва слышно.       — Легче, — наконец успокоившись, Кобблпот сам не заметил, как с теплящейся благодарностью придвинулся к Фрицу. Тот протянул ему новую сигарету и снова прикурил, склонившись к лицу парня ближе, чем во все предыдущие разы. Освальд ощутил, как громко заколотилось его сердце, на несколько секунд заглушая ритмом остальные звуки, — он и сам ещё не понимал, почему так реагирует на юношу. Они столкнулись плечами: на холоде, что доносился с реки, Освальда потянуло к жару, что исходил от разгорячённого алкоголем юноши, а Фриц ответно подвинулся навстречу, чуть ввинтившись в него локтем.       — Я не сказал, что вы сегодня отлично выглядите. Наверное, это неуместно, но знайте, — Пингвин пытался заглянуть в глаза Фрица, что рассматривал кратеры на растущей луне и проступающие на черном небесном полотне созвездия. — Вам и вправду к лицу хороший костюм. Фрицу показалось забавным, что мужчина всерьёз делает ему комплимент как мужчине.       — Видишь три звезды? — указал киллер сигаретой на небо, словно не расслышав его. — Это пояс Ориона.       — Похоже на песочные часы, — помедлив, ответил Пингвин, всматриваясь в полное созвездие, от которого на готэмском небе виднелись лишь самые яркие звёзды.       — Возможно.       — Прозаично, не находите? Как будто само небо говорит о времени, что осталось мафии и дону Марони.       — Сейчас над нами склеп, наполненный призраками. Большая часть этих звёзд давно умерла, — Фриц обвел небосвод руками, не выпуская сигареты из пальцев, и это выглядело почему-то столь величественно, так, что у Кобблпота пошли по спине мурашки. — И правда в том, что небу на нас плевать, Освальд. На тебя, на Марони, на меня и на каждого в этом убогом мире.       — Потянуло на философию, мой друг? — смущенно улыбнулся Пингвин, выждав паузу. — А вы полны секретов.       — Ты даже не представляешь, каких, — честно признался юноша, прикладывая ладонь ко лбу: он всегда так делал во время усиленного мыслительного процесса. О да, от прошлого до имени — вся личность Фрица была сплошным секретом, ложью, сокрытой за продуманным образом и маской противогаза.       — Искренне надеюсь, что однажды вы расскажете мне хотя бы один. Юноша тихо хмыкнул, не сводя глаз со звёзд. Расскажи даже один — и такой, как Освальд, быстро размотал бы этот клубок, вопрос за вопросом выуживая правду. В этом с ним они были похожи: оба смотрели на истинный смысл вещей, видели дьявола за мелочами. Потому Фриц вновь просто промолчал, и воцарилась тишина, едва прерываемая шумом города, биением волн о бетонный берег и движением воздуха по губам при выдохе сигаретного дыма. Кобблпот пытался вспомнить, когда беседовал в последний раз с кем-то столь непринуждённо, отстранённо от интриг и работы, но так и не смог. Быть может, вообще никогда. Мать была права: он вообще ни с кем не ладил, держась поодаль от общества, и ему нигде, ни с кем рядом не было места от самого начала существования. Мир ежесекундно пытался стереть, вкатать в асфальт человека, которого назвали таким дурацким для готэмских реалий именем — Освальдом Кобблпотом, — и он уже и не представлял, способен ли на что-то иное, кроме непрерывной борьбы. Говорить просто и без корыстной подоплёки. Думать о безучастном космосе и тайнах собеседника. Вдохнуть поглубже ночную прохладу у реки, прерываемую сигаретным дымом, прежде чем, как и Фриц, продолжить свой неустанный бег. Освальд прикрыл глаза. Кровавая месть, коварный заговор, войны следующих дней — для него в этот миг всё неожиданно перестало существовать. Вселенная сузилась до двоих, курящих на капоте угнанного кадиллака под осенними звёздами и огромной неполной луной, — долговязого киллера и хромоногого мафиози, неловко прижавшихся на холоде друг к другу плечами.