Лжец в противогазе

С первого вскрика, выходя из материнского лона, и до последнего вздоха человеческое естество борется с небытием. Различен лишь инструмент. В противовес самому доступному способу — взращиванию и продолжению циклов жизни — Фриц сражался с забвением хирургически точно применяемой силой, а Освальд Кобблпот — вероломством и коварством, но по своей сути они оба были одинаковы, склоняясь к разрушению и простому принципу: убей или будь убитым.

«Что за человек вгоняет в другого нож снова и снова?»

Поднимаясь по металлической лестнице вслед за Освальдом на крышу ангара, юноша вспоминал слова уже ныне покойного Сальватора Марони. У Фрица случались схожие ситуации: не все жертвы пытались убить его, подкупить или молчаливо принимали свою участь. Встречались и те, кто взывал к голосу совести, моральных принципов, справедливости. Иногда Фрицу хотелось, чтобы внутри него хоть что-то шелохнулось в ответ, но его бездна всегда молчала. Бесспорно, он был таким же чудовищем, провёрнутым меж спиралей шнека жизненной мясорубки, как и Пингвин, а потому осознавал, что не станет мешать Освальду вершить месть, скольких бы пуль и ранений тому это ни стоило. Фиш Муни слишком долго переполняла чашу праведного гнева, полагая, что если мальчик-зонтик не отвечает на унижения, то и равнозначного возмездия не последует. Пингвин убьёт, обязательно убьёт, иначе с ним сделают то же. Завидев развернувшуюся на краю крыши драму, наёмник достал из куртки запасной пистолет-пулёмет с полной обоймой, беззвучно откладывая в сторону разряженное оружие, чтобы не мешало при движении, и принялся подбираться к дерущимся — невесомо, на корточках, меж вентиляционных коробов. Фриц продолжал имитировать огневую расправу между мафиози: в отличие от Освальда, что так глупо просчитался с Фрэнки, киллер умел сбивать следователей с толку, пользуясь в подобных стычках тем же оружием, что и остальные. В конце концов, сегодня его и так видело больше живых, чем положено, чтобы оставлять в мертвецах характерные ножевые. Фиш Муни трижды прошлась по Освальду арматурой, задев больную ногу и попытавшись того придушить, вдавив кадык металлом, но Кобблпот, гораздо более сильный и проворный, чего по нему, на первый взгляд, и не скажешь, перехватил арматуру, нанося удар за ударом по сопротивляющейся женщине, прущей на него, ловя удары и отбиваясь голыми руками. Наступая вперёд, Муни прижала Освальда к бетонному ограждению, за которым простирались глубокие чёрные воды. Упади туда — по тебе прочтут панихиду, и что львица, что Пингвин это понимали. Они боролись ожесточённо, не зная устали, пока подошедший к ним Бутч Гилзин, держа в руках пистолет, не попытался выбрать, в кого же выстрелить — в своего старого или нового хозяина.       — Бутч, ты вовремя, — обрадовалась Фиш, уповая на глубину его чувств к себе: в конце концов, его отношением, столь искренним, выработавшимся за добрый десяток лет их сотрудничества, всегда было удобно пользоваться. Её слуга никогда не подводил, беспрекословный и верный.       — Пристрели её, Бутч, — прошипел Освальд, ища глазами Фрица, что незримо наблюдал за новой фигурой на сцене. Юноша ждал нужного момента: действовать открыто было не в его правилах, иначе он давно бы уже получил пулю в лоб, весьма глупым образом.       — Ты серьёзно?       — Делай, как сказано, Бутч. Пристрели её.       — Ты что делаешь, брось его! — протестовала Муни. Гилзина перекосило: последствия пыток и безграничная любовь к Муни раздирали его на части, рука наводилась то на Пингвина, то на Фиш. Он до сих пор не понимал, кого правильнее пристрелить. Глядя из тени на лицо Бутча, изрытое мимическими морщинами, Фриц подумал о том, что Виктор Зас, что по слухам знатно промыл мозги бывшей шестёрке Фиш, и вправду талантливо делает свою работу: настолько изувечить психику вряд ли бы смогли даже ведущие аркхэмские психиатры. Ещё недавно Фриц ощущал себя немногим лучше Гилзина, метаясь меж полной независимостью и революцией. В отличие от Филиппы или покойного Тодда, Фриц не выступал за государственный переворот, уничтожение тоталитарной правящей верхушки. Ему скорее идеологически импонировало сохранять свою индивидуальность во всём, полную автономность, не вступая в общины и зависимые отношения с другими людьми, не имея собственности и не оставляя никаких информационных следов. Он и вправду был несуществующим до конфликта между мафиями, а ныне с помощью Кобблпота пытался вернуть себе этот статус. Фриц был уверен в том, что когда всё закончится, то он пойдёт своим путем, как и прежде. Освальду, перед которым откроются новые возможности в лице каждого готэмского наёмника, что будет готов преданно служить за стопку баксов, настолько неудобный человек, как Фриц, вряд ли бы понадобился. По крайней мере, наёмник на это рассчитывал.       — Друг мой, вспомни тренировки. Я приказываю убить её.       — Бутч, не слушай его, он затуманил твой разум. Я твоя девушка, помни, я твоя девушка.       — Убей её сейчас же! Освальд продолжал бросать встревоженные взгляды в сторону лестницы, надеясь, что с минуты на минуту появится Фриц, и попутно продумывая, что делать, если наёмник не придёт. Всё еще не способный выбрать, Бутч ощутил, как что-то холодное и твёрдое упёрлось ему в затылок, а затем запах оружейной смазки и пороха ударил в нос — это было дуло. Позади него стоял Фриц, прижав к его голове пистолет-пулёмет. С такого расстояния черепная коробка разлетелась бы сотнями брызг, оставляя на месте головы сплошную развороченную дыру.       — Сукин сын, — прошипела Муни, бросив краткий взгляд на Фрица, появившегося из ниоткуда. Он — растерявший всю свою чопорную чистоту, с пыльным лицом, скатавшимися в сальные пряди тонкими светлыми волосами, небрежно зачёсанными назад, и огнестрелом в руке — выглядел страшнее, чем в противогазе и с ножами меж пальцев. Юность сошла с его лица, и теперь на нём проступал только холодный опыт и неотвратимость намерений. Фриц и впрямь был последним, кого женщина ожидала увидеть во время расправы с мафией и бывшим шестёркой. Фигура наёмника путала все карты — начиная с её положения в драке с Освальдом и заканчивая истинной целью, с которой убийца в противогазе вступил в мафиозные игры, столько лет их избегая. Глядя на женщину, Фриц думал о том, что вина за происходящее лежит именно на ней: не притащи она его в клуб, не пытайся заставить переступить через свои принципы, не измывайся столько над злопамятным Кобблпотом, что схватился за наёмника, как за единственного союзника в перевороте, он бы сейчас был в совсем другом месте. И уж точно бы не склонял Бутча застрелить своего бывшего, но любимого босса, приставив дуло к голове. Если бы не Фиш Муни, Фриц бы преспокойно перетаскивал трупы, обезвреживал очередную неугодную крупным корпорациям цель или подтасовывал улики, не проходя через переезды, погони от мафии и две недели антисанитарного ада. На мысли, что, наверное, он не стал бы вообще водиться и с Кобблпотом, юноша неожиданно осёкся. Теперь наступало время настоящей жатвы, сбора плодов, посеянных Фиш Муни.       — О да, — с неестественным жаром кивнул Освальд, с новой силой вцепившись в женщину. Теперь преимущество было взаправду на его стороне, и это опьяняло. — Фриц, стойте, не убивайте его. Бутч, ты же сделаешь правильный выбор?       — Да, Бутч, — повторил за Кобблпотом киллер. — Ты же сделаешь правильный выбор? — Он сильнее ввинтил дуло в череп, от чего мужчина болезненно поморщился. Как и Освальд, Гилзин должен был пройти свою войну, выбрав сторону жизни. Рука Бутча дёрнулась, и он всадил в Фиш пулю, следом наставляя пистолет на Освальда. Фриц огрел мужчину прикладом, но тот, оседая, успел рефлекторно спустить курок и выстрелить в ногу Кобблпота вместо головы.       — Blyat', — прошипел Фриц по-русски и пяткой отпихнул выроненный Бутчем пистолет себе за спину, чтобы никто из мафиози в следующие минуты до него не дотянулся. Если бы не прямое указание от Освальда, Фриц бы размазал мозги его прислужника по асфальту, не дав всадить в босса пулю, но сегодня Бутчу было суждено выжить.       — Ты! Ты с ним спелся, с этим никчёмным садистом, — хромая, Муни пошла на наёмника. — Что он тебе вообще наплёл? Освальд зашевелился, хватаясь за больную ногу и поднимаясь, но Муни не заметила этого, ослеплённая гневом и болью. Фрицу нужно было выиграть немного времени и отвлечь женщину, пока Кобблпот придёт в себя. Хотя отвлекающие приёмы и вправду были не по его части: он с трудом придумал, что вообще сказать.       — Я ведь говорил вам про абсолютную свободу?       — Господи, это здесь еще при чём?       — Она недостижима, госпожа Муни. Фриц сделал шаг назад, освобождая Пингвину пространство для манёвра.       — Можно бороться сколько угодно. Борьба даёт смысл людскому существованию. Но мы становимся по-настоящему свободными только в одном случае. Когда умираем, госпожа Муни. Пингвин уже нёсся к Муни, на краткий миг непонимающе округлившей глаза. До неё начинало доходить, но слишком поздно.       — Прощай, Фиш! — прорычал Освальд и, сменяя рык на крик, ринулся вперёд, подобно разъярённому быку, чтобы врезаться в женщину и перекинуть через край парапета, остервенело глядя на то, как раненое тело падает ниже и ниже, пока не скрывается под мутными водами. Глухой всплеск. Глубокий вдох. Тишина. Время перестало существовать, съёжилось, незримые тектонические плиты задвигались, навсегда кроша тот хрупкий баланс, что держал в узде каждую жаждущую крови и власти душу. У истоков предстоящей трагедии, обратившей вскоре городские порядки вспять, стоял не один, а два зачинщика — истинные готэмские чудовища, объединившиеся в старом портовом ангаре в жуткий тандем.       — Нет! — подал слабый голос Гилзин, плача. Фриц бросил на него задумчивый взгляд, рассуждая, что тот должен пережить своё горе сполна. Ведь, позволив агонии утраты врасти в себя, кристаллизоваться, можно заточить клыки до болезненной остроты и вскрывать ими глотку всякой душе, что встанет на пути. Фриц сунул уцелевший пистолет-пулемёт в карман и достал зубами из пачки сигарету, подпалив и наконец упоительно затянувшись.       — Я — Король Готэма… С трясущимися от боли коленями, не замечая этого на адреналине, Освальд забрался на парапет.       — Я — Король Готэма! Так он кричал, вскидывая руки и глядя на огни города, что склонялся к его ногам.       — Я — Король Готэма! Крик Пингвина разносился гулким эхом над водами, уносящими труп Фиш Муни. Когда ноги Кобблпота всё же предательски подкосились, юноша ловко стащил его с парапета и бегло оценил состояние. Глубокое пулевое в правую ногу, и так уже хромую; вероятно, внутреннее кровотечение; сдвиг коленного сустава после приложенной к нему арматуры. Из пулевого отверстия в ноге под напором текли струи крови, разбиваясь о края штанины и опадая густыми пятнами на асфальт. Фриц опёр Кобблпота о парапет, стащил с себя один из ремней, на которых держал ножи, и туго обмотал простреленную ногу над раной. Затем закинул руку парня на плечо и потащил за собой, оставляя Бутча наедине с невыразимой болью утраты. Наёмник помог Пингвину пройти мучительно длинное расстояние по лестнице вниз, затем доковылять до спрятанной под брезентом машины и лечь на заднее сидение. Пингвин был явно не в себе от эмоций и пережитого стресса, совсем выпав из реальности и продолжая полушёпотом повторять, что стал Королём Готэма. Завтра у него начнётся совершенно новая жизнь, к которой нельзя быть готовым, сколько ни планируй. Ни Фальконе, официально вышедшего из игры, ни Марони, ни Фиш больше не будет в ней существовать. Оставалась только гора трупов, горящий склад, рыдающий Бутч, отгоняющий тревожные мысли Фриц и обезумевший от всесилия Кобблпот — который смог, прямо как Тодд. От боли и шока под мерное движение по дороге, дробь дождевых капель о стекло и шум мотора Освальд задремал, а потом пришёл в себя в незнакомой квартире на диване, полностью застеленном целлофаном. Фриц в медицинской маске и высоких латексных перчатках срезал с его ноги штанину, готовясь к операции. Всё это время наёмнику дико хотелось скорее пойти в ванную и отмыться, но он не мог бросить Кобблпота кровоточить с дырой в ноге, пока сам расслабляется в воде. За эти две недели Фриц адаптировался к своему новому запаху, но на контрасте со стерильной квартирой собственная вонь казалась юноше невыносимой.       — Где я? Освальд бегло осмотрелся ещё мутным взглядом и, по запаху бытовой химии, что не вывелась из квартиры даже за две недели простоя, понял, что это наверняка было жилище Фрица, только неуместно дорогое на контрасте с прошлыми ночлежками. А затем его взгляд уперся в бронированную металлическую дверь — вход и выход на кодовом замке, настоящий бункер. Мафиози даже польстило, насколько глубоко Фриц забрался, пытаясь ускользнуть от его слежки.       — Это… ваша квартира?       — У меня нет частной собственности. Пингвин коварно улыбнулся. Фриц понял, о чём он подумал: конечно же, о том, как радостно будет выйти через центральные двери и узнать адрес. В целом, тащить Кобблпота домой было плохой идеей, но Фриц не пользовался больницами и полагал, что за Освальдом могут прийти оставшиеся люди Марони или Фальконе. Сейчас эта квартира оставалась самым безопасным местом в городе.       — На вход и выход десятизначный пароль. И ты уедешь отсюда с мешком на голове. Юноша резко сунул парню в рот свёрнутый резиновый жгут, чтобы тот не прикусил язык — Фриц никогда не пользовался никакими обезболивающими во время хирургических вмешательств, — и промыл рану антисептиком. К счастью, наёмник вместо спирта или алкоголя использовал для подобных целей хлоргексидин, что ощущался, как обычная прохладная вода, лишь едва пощипывая. Сунув в рану палец, чтобы нащупать пулю, Фриц подкладывал к краям отверстия отрезы чистых бинтов, дренируя струящуюся кровь. Что-то нащупав, он грубо зажал колено Освальду, когда тот дёрнул ногой, и, определив приблизительное расположение пули, залез в плоть уже хирургическим пинцетом, выискивая пулю металлическими ножками инструмента в сплошной кровавой каше. Кобблпота, вцепившегося в диванный подлокотник, громко рычащего от боли, метало из стороны в сторону, но хватка Фрица — неестественно сильная для столь тонкого телосложения — была крепче нервно дёргающейся ноги, потому он вскоре подцепил и со второго раза вытащил деформированную пулю, бросив её в приготовленную на полу жестяную ванночку. Как же повезло, что не разрывные. Следом за пулей Фриц вытащил пинцетом куски ткани, вырванные из штанины, а затем снова промыл рану, промакивая чистыми бинтами.       — Больше в тебя не стреляли? — Пингвин, глядя на него мокрыми от болезненных слёз глазами, покачал головой. — Не дёргайся. Фриц снял со стоящего рядом с диваном журнального столика хирургический зажим и изогнутую медицинскую иглу с нитками и принялся зашивать рану. Освальд вытащил дрожащими пальцами изо рта жгут — боль постепенно стихала, начиналось сильное онемение и лихорадка, — неотрывно смотря на свою ногу.       — Не ёрзай, шов неровным получится, — не отрываясь от раны, спокойно сказал Фриц, и Кобблпот постарался замереть, снова вцепившись в диван. Юноша и вправду во всём работал на каком-то противоестественно высоком уровне: что с расчленением трупов, что со швами, словно каждый день, каждый час своей жизни уделял исключительно улучшению собственных навыков, доведению их до абсолюта. Впрочем, это было недалеко от истины.       — У вас набитая рука, Фриц. П-п-позвольте спросить: вы на напарнике пра-практиковались? — Освальд попытался отвлечься на диалог, слабый голос подрагивал от боли и озноба.       — Мы постоянно зашивали друг друга. Но чаще я его.       — И ещё вопрос… Фриц думал о том, что даже в таком состоянии Кобблпот не может так просто взять и заткнуться — может, ему снова сунуть в зубы жгут? Хотя нет, пусть лучше говорит, если перестанет биться, что рыба о лёд, мешая делать симметричные стежки, затягивая полоску раны.       — Я всё никак не могу понять: как вы сошлись с вашим напарником? Вы ведь всегда работаете один. Юноша ответил почти сразу, но в его голове пронеслось немало воспоминаний. Пока они не сработались с Тоддом, то несколько раз чуть не перекроили друг другу глотки, да и во время их условного сожительства если не убивали, то тренировались вместе, не жалея сил, чтобы изувечить друг друга, а после заданий и поединков латали друг другу раны, прикладывали компрессы, поили лекарствами и выхаживали. И если бы Фриц не был юн и осторожен, то с их постоянной физической близостью — Тодд всегда больше дозволенного распускал руки — они бы точно переспали. Иногда юноша даже жалел, что не решился на это.       — Он не задавал глупых вопросов.       — Ну, конечно, — простонал Освальд, когда Фриц накладывал поверх швов пластырь с кровоостанавливающим средством и заматывал рану бинтом, согнув его ногу в колене — видимо, и вправду трещина. — А к-какие вопросы в вашем представлении не глупые? Наёмник не нашёл, что сказать. Стащив перчатки, он расстегнул жилетку и рубашку Освальда и положил сухую ладонь на живот парня, осторожно пальпируя. Тот поморщился на моменте, когда ладонь остановилась у печени, но не подскочил от боли, как предполагал Фриц.       — Пить хочешь?       — Не очень, — смущённо ответил Кобблпот. Фриц ничего сомнительного не вкладывал в простой осмотр, но его пальцы неестественно приятно скользили даже по болезненно ноющему прессу — совсем не грубо, как ожидал Освальд, а крайне деликатно, что слишком скверно резонировало с образом убийцы в противогазе.       — Тебе повезёт, если это просто ушиб. Думал, что внутреннее кровотечение. Но колено стоит нормально пролечить. Убрав из-под парня окровавленный целлофан, Фриц сунул его вместе с бинтами, гильзой, медицинской маской и перчатками в мусорный мешок, который собирался позже сжечь на одной из помоек, а затем принялся отмывать инструмент в кухонной раковине в нескольких метрах от дивана. Всё же Фрицу нравились студии с хорошим обзором на каждый угол, нежели тесные квартирки со множеством крохотных комнат.        — Сэр Фриц, — нерешительно подозвал юношу Кобблпот спустя затянувшуюся паузу, когда тот сортировал уже подсушенный на бумажных салфетках инструмент, возвращая его в увесистую аптечку.       — Да, — ответил ему через плечо юноша и набрал в стакан воды из-под крана. В мыслях он рассуждал о том, какие препараты и в каких дозировках стоит дать Освальду, чтобы не перестараться с самолечением.       — Спасибо вам. Вы меня прикрыли, как обещали, и сейчас вытаскиваете. Я до сих пор не понимаю, почему вы так поступаете, но сегодня удача точно на моей стороне. Фриц поднёс ему стакан, присев на пол рядом с диваном. Мафиози пил медленно, постоянно закашливаясь из-за бьющей его мелкой дрожи.       — Освальд, ты проснёшься уже другим человеком, — сказал юноша задумчиво, переведя взгляд со своего гостя на тёмную портьеру, закрывающую панорамное окно. — Я вряд ли тебе понадоблюсь.       — Фриц, послушайте, ведь завтра, и послезавтра, и через десять лет я проснусь вашим другом. Возвращая пустой стакан, Освальд случайно дотронулся до пальцев Фрица. Юноша сделал вид, что ничего не заметил, отставив стакан: всё же ему повезло с поразительным чувством такта, когда дело доходило до неловких ситуаций.       — Почему ты постоянно об этом говоришь?       — Потому что это правда, — Освальд заглянул в ничего не выражающие глаза Фрица так пронзительно, как умел только он. Фриц же подметил, что рука Освальда ощущалась на несколько градусов горячее его собственной и потрогал его лоб тыльной частью ладони.       — У тебя жар.       — Мне уже гораздо лучше, чем было, не переживайте.       — Тебе нужны антибиотики и сон, — тихо сказал наёмник и, когда Освальд попытался что-то возразить, остановил его жестом. — Ещё слово, и я тебя отключу. Кобблпот замолк, поджимая губы. Поднявшись с пола, Фриц отсчитал нужное количество препаратов из блистеров и банок на все случаи жизни, принёс Освальду горсть таблеток на ладони и заставил все выпить под выжидающим взглядом. После этого юноша кинул в Освальда просторным банным халатом, которым пользовался в самые холодные дни после ванной, чтобы тот хотя бы переоделся, а не пачкал собой диван. Оставив Кобблпота, неуверенно сжимающего в руках махровый сверток и украдкой понюхавшего его — на нём и вправду сохранились частицы запаха Фрица, — юноша закрылся в ванной, где формально не был с того утра, когда Освальд позвал его в клуб рассказать об ударе Марони по Кармайну. Отмывшись и дважды спустив грязную воду, юноша ещё долго лежал в ванне под мерную, тихую вибрацию запущенной стиральной машинки, куря сигареты одну за другой и не решаясь вернуться, — уже третья, чистая вода с горячей температуры остыла до комнатной, а в машинке включился режим сушки. Наконец, тихо приоткрывая двери ванной и выключая свет, Фриц окинул задремавшего парня в халате странным взглядом. Кобблпота знобило, но поутру ему однозначно должно было стать лучше. Старая грязная одежда, кинутая наспех на пол, полетела в мусорный пакет к гильзе и целлофану — Фриц с трудом заставил себя вообще к ней прикоснуться голыми пальцами. Затем наёмник подложил Освальду под голову одну из тех самых гипоаллергенных подушек, которые забрал со старой квартиры, и прикрыл парня пледом, напоследок поправив налипшие на лоб мокрые от пота пряди, зачёсывая их назад и задерживая ладонь на волосах больше времени, чем было положено для подобного жеста. Фриц впервые увидел анфас парня без чёлки и в тусклом свете, долетающем из окон, склонился над Освальдом на расстоянии двух ладоней, внимательно рассматривая контуры его лица — узкие скулы, оттеняемую волосами цвета воронова крыла светлую кожу, почти нетронутую щетиной, но густо обсыпанную рыжими веснушками, обескровленные сухие тонкие губы, изящный острый нос, походящий в профиль на клюв. Внешность мафиози показалась Фрицу странной, чужеродной для готэмских реалий, и интерес юноши был безобиден, сродни тому, что ученый-энтомолог испытывает к ещё не изученному жуку. Впрочем, со стороны выглядел он пугающе: обычно с таким выражением лица Фриц пытал. Кобблпот резко открыл глаза — видимо, проснулся от прикосновений или присутствия Фрица — и, увидев нависающего над собой юношу, непонимающе посмотрел на него, а затем неуклюже поднял руки и положил ему на плечи, бережно притягивая к себе и крепко обнимая. Послышался краткий тихий хруст позвонков, остро проступающих сквозь майку юноши и рельефно ощущающихся под ладонями. Фриц и вправду был совсем невесомым, словно из гипса, и таким же белым. Он по диагонали распластался у Кобблпота на груди, уткнувшись лбом в диванную спинку. От наёмника пахло свежестью, антисептиком, медикаментами и лёгкой отдушкой жидкого мыла. Освальд, жадно глотая воздух, задыхался, пропитываясь насквозь этими запахами, плавился от температуры, уничтожающей любые потуги адекватно оценить ситуацию, и от этой запретной близости, на которую никогда бы раньше не посягнул. Всего один раз бегло проведя кончиками пальцев меж лопаток, он беззвучно умолял наёмника пощадить за подобную вольность, пытаясь остановиться.       — Ты даёшь себе отчёт о том, что делаешь? — неестественно спокойно для подобной ситуации спросил его Фриц, не шевелясь.       — Простите, Фриц, я не… на меня что-то нашло… — наконец выдавил Кобблпот, нервно сглотнув, и медленно разжал объятья. — Это было невежливо, я понимаю. Только не убивайте, сэр Фриц. В подобном состоянии, что у Кобблпота стремительно ухудшалось, а на лбу уже проступала крупными гроздями испарина, мафиози не представлял для наёмника никакой угрозы. Ему объективно стоило помыться, поесть и не вставать с постели неделю, пока не восстановится. Но Освальд, как и Фриц после комы, уже был готов создавать и решать новые проблемы, даже если бы у него оказалось десять пулевых в животе. Прямо сейчас, например, он чуть не подписал себе смертный приговор: ведь, брезгуй Фриц прикосновениями других людей в той же степени, что всяческими нечистотами, то наверняка бы уже его зарезал.       — Освальд, в следующий раз мне придётся сломать тебе руки, — отодвигаясь, сказал Фриц, а затем неожиданно беззлобно щёлкнул его пальцами по крючковатому носу и направился по спиральной лестнице в спальню на втором этаже над гостиной. Пингвин, выходя из оцепенения, звучно выдохнул, коснувшись саднящего краешка носа. Что же, с кунаем всё закончилось травматичнее. Его разум был яснее, чем предположил Фриц. Факты складывались в любопытную картину: сначала юноша привёз его в святая святых — свою квартиру, — затем вытащил пулю, зашил, напоил лекарствами, дал чистую одежду, уложил спать и… не убил, хотя имел на это полное моральное право. Пингвин задумался о том, уж не начал ли наёмник ему хоть на толику доверять.       — Спокойной ночи, мой друг, — искренне улыбнулся Освальд с дивана, подтягивая плед к лицу — он, как и халат с подушкой, тоже пах Фрицем, а на ладонях еще ощущалась рельефная, испещрённая шрамами прохладная спина, — и от этого ощущения присутствия, словно юноша никуда вообще не уходил, а ещё нависал над ним, становилось невыносимо. Поднявшись на второй этаж, Фриц бросил на засыпающего гостя неопределённый взгляд. Кто вообще в последний раз ему желал спокойной ночи? Быть может, мать? Нет, он всегда засыпал в одиночестве: на ночные часы приходился пик рабочей нагрузки матери. Тодд? Нет, этот психопат слов вежливости не использовал, а ещё половину лексикона заменял матами. Шлюхи Джимми, Филиппа, беспризорники в трущобах в совсем далёком прошлом? Нет. Больше вариантов у Фрица просто не нашлось. Одно готэмское чудовище пожелало другому спокойного сна после самой жестокой мафиозной войны за последние несколько десятилетий. Такая простая вежливость — понятная, будничная. Человеческая. Незаслуженная. На мгновение юноша словно перестал быть всем тем, кем или чем его считал мир: садистом в противогазе, отморозком без единого морального ориентира, неуловимым киллером, уборщиком трупов и фальсификатором улик. Фриц впервые за все эти годы ощутил себя самым обыкновенным человеком, и три слова невольно сорвались с его губ:       — Тебе тоже, Освальд.