Лжец в противогазе

За три десятка лет Освальд Кобблпот успел побывать в разных мирах. В мире, где был самым драгоценным маминым сыном. В мире, где прислуживал властным мафиози. В мире, где сам стал властным мафиози. Мир в задворках закрытых станций метро, коридорах заброшенных цехов, свалках, коллекторах и покинутых хозяевами квартирах не был ему знаком, но уже терпеливо ждал беглеца, разверзнув пасть — попади внутрь, и провалишься ниже самого глубокого дна. И во всепожирающей темноте смертоносных закоулков Фриц, что давно водил за нос городскую химеру, стал его проводником. Расправившись с мэром, Освальд переступил черту, что поставила его на один уровень с самыми никчемными, отринутыми и презираемыми из готэмских обитателей. Но ощущение упущенной, стремительно отдаляющейся от него высоты так и не пробилось сквозь стены мегаломанической самоуверенности, и внутри Пингвин оставался королём мафии, просто попавшим во временные неурядицы. Воля, несокрушимая под ударами судьбы, вела Кобблпота вперед, даже если за душой ничего более не оставалось, и в этом с наёмником они оказались схожи. Вынужденный побег начинался со свалки химических отходов. Фриц привёз Освальда к трущобам ночью, без единого слова объяснений, ведя, крепко схватив за локоть, меж коридоров плотно спрессованного металлолома, за которыми простирался тренировочный полигон и мерцали тусклые огни бочек подле стоящих на карауле анархистов. Пингвин, отбрасывая едкие комментарии касаемо происходящего, всё же доверял наёмнику, потому покорно плелся рядом, брезгливо морща нос.       — Ну и ну. — Окликнула спутников Филиппа, что сидела на раскладном стуле у трейлера в компании двух девушек, чьи лица в темноте юноша не рассмотрел, и курила сигару. — Мой любимый садист и очень важная птичка, — женщина загоготала, когда Освальд попытался что-то прошипеть в ответ про её помойку, даже не слушая незваного гостя. — Сладкий, ты сейчас самый разыскиваемый преступник в городе, так что захлопни клюв и поблагодари Фрица за то, что мы с ним друзья. Иначе бы я тебя уже подстрелила. Кобблпот, приоткрыв рот от негодования, посмотрел сначала на женщину, затем на наёмника и, убедившись, что с ним, кажется, не шутят, поджал губы. Желваки его дернулись, но мафиози проглотил эту обиду и, кажется, наконец понял, для каких целей юноша просил свалку и разломал косой стол, когда сюда сунулись посторонние с техникой для сноса. До Пингвина доходили слухи о независимой коммуне, где работают и выживают те, кому даже среди бездомных не нашлось места, но всерьез их деятельностью он не интересовался. Впрочем, то, что наёмник согласился с ним на сделку идеологически, и рисковал ради защиты какой-то кучки отбросов, к кому в своей обычной жизни Кобблпот даже за тысячу ярдов не приблизится, впечатляло. Женщина кинула Фрицу ключи от трейлера, подмигнув, и юноша словил их правой рукой, чуть не выпустив из по-прежнему едва гнущихся пальцев.       — Не шумите и не разнесите ничего, — только и сказала Филиппа вслед уходящему наёмнику, всё еще крепко держащему за локоть мафиози. Ни трясущийся от злости Освальд, ни сосредоточенный исключительно на вопросе обеспечения им выживания Фриц не поняли намёка, направляясь к соседнему кемперу, где в одном из подвесных шкафов лежали припасенные вещи наёмника — одежда и часть рабочих инструментов. Несколько «схронов» находились по сети коммуникаций в разных районах, оставленных юношей еще с напарником или годами позже, и некоторые припасы в них, возможно, даже уцелели. Сморенный многодневным недосыпом и событиями последнего вечера Кобблпот завалился в обуви и пальто на неразложенный диван, мгновенно отключаясь. Юноша, приняв душ и смыв с себя уже запекшуюся монашескую кровь, устроился на кухонном уголке с сигаретой у приоткрытого окна и чистил ножи. Чуть поодаль от клинков, разложенных по понятной только ему системе, лежали аккуратно разобранные глоки, тоже ждущие чистки, пистолет-пулемет, на диванчике напротив — пояс со светошумовыми и ручными гранатами, портупея с четырьмя кобурами, два пулеметных патронтажа и скрипичный чехол с косой. Последнюю юноша решил оставить — в убийствах, что предстояло совершить, ничего не должно было выдавать киллера в противогазе. С таким арсеналом, как считал Фриц, на первое время, вдвоем с Освальдом они бы точно справились. Периодически, отвлекаясь от клинков и огнестрела, юноша поглядывал на то как мафиози, чуть подрагивая от мышечного тремора и температуры, что поднялась вследствие переутомления, спит в совершенно неудобной позе. Наполовину закончив, Фриц вдавил окурок в треснувшую пепельницу, накинул поверх майки куртку и вышел в ледяную ночную свежесть, перемежающуюся с запахами химических отходов. Филиппа, едва заметив юношу, неизменно отпустила несколько похабных шуток, но юноша пропустил их мимо ушей, усаживаясь на один из опустевших стульев рядом с женщиной и покорно беря предложенное пиво. Они долго просидели в тишине, ничем, кроме голосов в отдалении, не нарушаемой и почти безмятежной. Но вместе с безмолвием приходило вязкое чувство неминуемой угрозы, отдавая пульсацией в висках.       — Помню, как тебя привел Тодд. Ты совсем вот такой был, — Филиппа подняла указательный палец. — Я все никак не могла понять, зачем ему таскать везде за собой малолетку. А ты оказался еще более поехавшим, чем он. Чего только стоят эти бочки. — Женщина громко засмеялась.       — Цикл замыкается. — Фриц шумно отпил из банки. Мастерица непонимающе посмотрела на него, переспросив. — Тодд учил меня всегда оставаться в тени, теперь наступил мой черед учить Освальда. Он совсем неприспособленный.       — Да, уж по нему заметно. Уродец выкинет что-то на следующий день, а тебе его вытаскивать. Зачем это тебе? Еще не поздно сдать его копам. Филиппа открыто не любила Пингвина — и за то, что он мужчина, и за то, что в её представлении у мафиози кроме амбиций, напускного лоска, разожравшегося до колоссальных размеров эго и подвешенного лживого языка ничего не было. Мастерица, предпочитающая вместо лицедейства простую искренность, надеялась, что Пингвин поскорее словит пулю в лоб, а Фрица, попавшего в его сети, наконец отпустит. И с самого начала ей было невдомёк, с какой целью наёмник — самый рациональный и расчетливый человек из всех, кого она встречала — с ним возится. Впрочем, даже он сам этого не понимал. Юноша оправдывал их взаимодействие тем, что, кто бы не встал у руля, то будет похуже Пингвина, или что слишком много уже вложил в него, чтобы подсдать на полпути. Находилось немало и других аргументов, звучащих в его голове крайне убедительно. Он мог сколько угодно лгать себе об этом, прикрываясь трезвой рассудительностью, однако сухие факты говорили только о том, что Кобблпот неминуемо становился частью его жизни.       — Однажды Освальд тоже будет кого-то учить выживать, и цикл снова повторится. Одни уроды взращивают других уродов. Думаю, хуже только деторождение.       — Вот по этой причине я трахаюсь с женщинами. Не хватало еще наплодить таких, как я. Замкну этот чертов круг на себе. За гомосексуальные связи, — демонстративно, как для тоста, подняла банку с пивом женщина и отпила. — И за вымирание грёбаного человечества. Фриц ответно приподнял банку, отпил и прислонился к её влажной от конденсата жестяной стенке лбом. Женщина была права: воспроизводить себе подобных для таких, как они — высшая форма измывательства над невинной душой. Хотя юноше это не угрожало, и родословная на нём бы и остановилась: ведь почва его, засоленная, вымученная скитаниями, голодом, лишениями, сном на холоде — необратимо бесплодна. Вернувшись в трейлер, юноша подошёл к Освальду, что по-прежнему лежал в неудобной позе, сунул ему под голову пыльную подушку, а свисающую ногу подтянул на диван, чтобы не затекала. Всё повторялось, словно и не было последних шести лет. Только вместо темной, подернутой жесткой щетиной щеки напарника белел профиль Кобблпота. Надолго у Филиппы беглецы задерживаться не стали — вскоре по неблагополучным районам прошли первые полицейские рейды. При даче показаний Гордон умолчал о наёмнике, с которым Кобблпот, по его мнению, вступил в порочный союз, и полицейский департамент уверенно считал, что брошенный своими людьми Пингвин совершенно беззащитен, а, значит, вскоре попадётся в какой-то из ночлежек для скрывающихся от правосудия. Пока копы искали Кобблпота по сквотам среди бездомных, воров и бандитов, Пингвин взламывал с Фрицем замки на дверях давно выставленных на продажу или покинутых хозяевами квартир. Пока копы оцепляли районы на въезд и выезд, мафиози и киллер передвигались по зловонным канализациям и хитросплетениям тоннелей метро. Пока копы устраивали облавы на притоны, беглецы карабкались по пожарным лестницам, скрываясь в темноте от сменяющих караул патрулей, чтобы беззаботно перейти на другую часть улицы, продолжив путь подобно обыкновенным пешеходам. Пока копы допрашивали бывших знакомых Пингвина, он терпеливо ждал в убежище наперевес с огнестрелом возвращения Фрица. Тот приходил с улицы, кидая в Освальда пакетом с горячими бургерами или коробкой промасленной китайской лапши, заваривал на переносной газовой горелке чай или растворимый кофе и приносил раз в несколько дней пахнущее дешевым моющим высушенное белье из прачечной. Будь вместо брюзги, что даже в бегах находил способ оставаться чистым, умытым и со свежим дыханием кто-то другой — Кобблпоту, привыкшему к комфорту, пришлось бы в разы хуже. Напарники не выделялись из толпы: по части маскировки и мимикрии Фрицу не нашлось бы равных. На золото отрастающих волос наёмника легла дешевая темно-русая краска, делая его подобным сотням тысяч жителей восточного побережья, короткий бомбер сменился широким утепленным пальто, под которым скрывался целый арсенал, висящий на плотно закрепленных ремнях и портупее поверх термобелья. Дизайнерская одежда, обувь и фрак Кобблпота сгорели в бочке следующим утром после прибытия в коммуну, замененные на простую городскую одежду, а выделяющуюся прическу и нос прикрыла невинная вязаная шапочка и безразмерный шарф. Выдавала Кобблпота только неизменно шаркающая походка, а Фрица — его телосложение и взгляд мясника, но, если не слишком присматриваться, со стороны они походили на двух обычных парней, что зарабатывают копейки честным трудом.       — Это еще что за дрянь, — фыркнул Кобблпот, брезгливо трогая ношеную, пусть чистую, но пропитавшуюся запахами свалки, одежду накануне отъезда из цехов Филиппы. — Я не буду надевать, оно же такое всё… — мафиози попытался отдать Фрицу вещи, сложенные в аккуратную стопку.       — Если не переоденешься сам, я срежу с тебя одежду. — Фриц под горящим от возмущения взглядом снова вложил вещи в руки парня. — Приведи себя в порядок.       — Фриц, вы можете хоть час мне не угрожать?       — Могу и не угрожать, — спокойно ответил юноша, обхватывая пальцем рукоять клинка, что использовал для тех же целей с жертвами, и одним движением вспорол ткань на рукаве пальто мафиози от запястья до плеча, доходя по глубине нажима до самой рубашки, но не задевая кожу. Оттуда кривой, неразрывной линией он прошел лезвием по груди и взрезал следующий рукав. Пальто, пиджак, рубашка и меховой ворот обвисли, обнажая розоватую, обсыпанную рыжими веснушками кожу на плечах Кобблпота и старые бинты с запекшейся кровью у ключицы. Мафиози отшатнулся, оценивая разрушения одежды — их было достаточно, чтобы верх полностью стал непригодным к носке.       — Да что вы творите? Вы вообще представляете, сколько стоил этот костюм? Кто вообще так делает? Спасибо, что хоть не брюки. Это даже не хамство, это…       — Если хочешь выжить, тебе придется делать, как я говорю. Через час отправляемся. И, да, — Фриц замер в дверях трейлера, указав жестом на свои плечи. — Милые веснушки. Не оборачиваясь, юноша вышел из кемпера, чтобы попросить девочек Филиппы о помощи с покраской волос, оставив мафиози наедине с кипящим негодованием относительно одежды и смущением от странного комментария про веснушки, которых всегда стеснялся. Кобблпот так и не понял, было это издевкой или нет. Первые дни на улицах оказались самыми тяжелыми. Причиной тому стало и полное предательство людей Пингвина, ушедших к новым хозяевам, и перехват Бутчем всех активов и места готэмского короля, и образ жизни, к которому Освальд совершенно не был готов. Если раньше через все невзгоды Кобблпота легко вёл адреналиновый коктейль в крови и маячившая впереди великая цель, заставляя даже полумертвым держаться на ногах, то в новых реалиях мафиози догоняло всё то, на что он старался не обращать ранее внимания. Сильнее всего сказывалось физическое недомогание — мышечный спазм от нового и старого пулевого, переломов Муни и всех многолетних травм, искалечивших походку и осанку. Освальда крючило, клонило к земле, а колени и стопы то и дело подводили при балансировании на опасных парапетах и узких пролётах, одним лишь чудом удерживая тело в равновесии. Когда он, не различая вкуса принесенного юношей горячего фастфуда от голода и усталости, ел, а после почти сразу заваливался в сон — этот момент для мафиози становился самым долгожданным за весь день. Впрочем, как и для Фрица — ведь на лице Кобблпота наконец закрывался клапан непрекращающихся возмущений, и юноша мог подумать в оглушающей тишине о событиях дня и планах на следующий. Наёмник предполагал и в какой-то мере надеялся, что позже их пути разойдутся. Стоит Пингвину вновь взойти на пьедестал, как Фриц вернется к привычной жизни. Накануне убийства мэра с мастерицей связались еще одни её знакомые из штата Мэриленд для переговоров о следующей партии холодного оружия. Построение связей с такими же, как они, снабжение сообщества «независимых» идеологически откликалось во Фрице, но после убийства Галавана свободная отправка и вообще любая производственная деятельность в крупных масштабах была невозможна, пока особняк Кармайна занимал здоровяк. Посягательство «прислужника» на капитал и имущество Пингвина серьезно задело последнего, и он был готов направиться в одиночку разбираться с Гилзином, если бы не отрезвляющая прагматичность Фрица. Сейчас, когда городские столпы разрушились, а новые не отстроили, на место мафиозных семей пришла обыкновенная кучка гангстеров, сражающихся за влияние, каждый из которых пытался бы сменить друг друга, чуя легкие деньги. Бутч менее всего походил на того, кто способен задавать вектор деятельности бандитских группировок и стеречь, как зеницу ока, каждый угол. А, значит, деньгохранилища, оружейные склады, тайники с наркотиками — любая из точек была по зубам Фрицу и Кобблопоту, что планировали вернуть, если не всё, то часть отобранного, наращивая силы. Оставалось только выждать момент, когда даже полицейские убедятся в том, что Пингвин исчез, и начать перехват власти и влияния из тени. Фриц, скрипя зубами, согласился на участие в играх с мафией такого рода — другого способа подняться обратно со дна у них не предоставилось бы. Но полиция никак не списывала Кобблпота со счетов. К концу второй недели скитаний комиссар Барнс расширил зону поиска, усилив количество облав, выставив награду за голову живого Пингвина и вводя в игру новую угрозу в лице наёмников. Освальд был необходим полиции живым: ни Натаниэль, ни прокурор Харви Дент не верили в непричастность Гордона к гибели мэра и хотели узнать правду о происходящем из уст мафиози. Тогда же появились заказы на устранение Пингвина с удвоенной наградой — уже с противоположной закону стороны. За время у руля Кобблпот успел собрать компромат, которым мог воспользоваться для сокращения срока заключения при сотрудничестве со следствием, и ему хотели превентивно помешать. Быть может, скажи Пингвин полицейским правду сразу, спутникам не пришлось бы скрываться сразу от полиции, армии и наёмников, но мафиози не стал.       — Барнс всё осложняет. С Лоубом было проще. — В самом начале их пути предложил наёмник, зная, что Освальд, вероятно, откажется — трагедия раскрыла в Освальде неожиданную сторону. — Тебе нужно дать показания против Джима.       — Нет, Фриц, вы совершенно не понимаете, о чем говорите. Это только моя месть. Джим отнял у меня эту пулю. Это я должен был всадить ее в голову этого урода. — Голос Освальда зазвучал с надрывом. — Так что это я его убил. Это я отомстил. Я.       — Зато теперь ты знаешь, что не все можно купить. Например, честь.       — Мой друг, мне не чужды принципы, если вы еще не заметили. Моя месть Фальконе и Марони, Фиш, теперь Галавану. Так что давайте без сарказма, он здесь совершенно ни к месту.       — Я даже не начинал.       — Фриц, как же вы… — Кобблпот тихо прорычал, подкатывая глаза. — Невыносимо раздражаете. У вас от природы такой прескверный характер? Юноша промолчал — не имел привычки отвечать на риторические вопросы. Впрочем, сколько бы Освальд ни возмущался, признаться вслух о том, что безмерно благодарен Фрицу, так и не смог. В нем возрастала глубокая признательность за каждую вовремя поданную руку в опасной близости от травмы или погибели, каждую быстрее, чем он мог заметить, пущенную в сторону дернувшихся за оружием тел пулю, за смытую из бутылки в ладони воду для умывания или подложенный под голову во сне вместо подушки рюкзак. Единственная забота и участие, что присутствовали в жизни Кобблпота, следовали только от матушки. Гертруда мечтала предостеречь своего мальчика от мирских невзгод, а после стать его надежным тылом и единоправной участницей сиющего триумфа. Молчаливая забота Фрица, взвешенная и умеренная, не как к ребенку, а ко взрослому самостоятельному человеку, была обезличена и совершенно не романтична. Но, каждый раз, чувствуя цепкий хват Фрица на локте или тепло поданной руки под тонкой кожей перчатки, мафиози не мог унять нервно стучащего сердца. А билось сильнее, отчаяннее, чем когда-либо, оно у него часто, и дело было не только в касаниях или нахождении в постоянной близости. Если раньше их встречи с Фрицем носили скоротечный характер, не оставляя после себя ничего, кроме туманных воспоминаний, то, сидя в карауле с непроницаемым волевым профилем, с пистолетом-пулеметом под одной рукой и с потрепанной книгой в другой, юноша был реален как никогда, и Освальд наконец перестал считать его наваждением и сном.       — Фриц, — окликнул наёмника мафиози в одну из таких ночей, когда должен был уже спать без задних ног. Юноша удивленно посмотрел на него из кресла в тусклом свете ночника. Спутники проникли в пыльную недостроенную квартиру, затянутую целлофаном и заваленную строительным мусором, в которой, к счастью, не отключили электричество и воду, пусть из крана текла только холодная. — Вы научились этому у напарника? Вот этому всему? Как выживать, как прятаться.       — Частично. — Юноша пребывал мыслями не здесь, рассуждая сквозь чтение убогого детектива с хозяйской полки, что стоит вытереть кран, внутреннюю часть ванной и кафель, стирая следы недавнего использования.       — А вы сентиментальней, чем хотите показаться, — вкрадчиво добавил Освальд, глядя на юношу с дивана. Между ними лежало полтора метра расстояния по полу.       — С чего это вдруг? — Фриц отложил книгу, постучав подушечками пальцев по оружию, но Освальд не заметил или не захотел видеть намек.       — Вы храните его нож, помогаете его фракции и следуете всем вот этим ритуалам. Вы прекрасно слышите угрозу издалека и убьёте любого без растяжек, но все равно их ставите. Как ни посмотри, это почтение памяти. Наверное, он заменил вам отца, я прав? Юноша вспомнил о той части отношений с Тоддом, что всегда стыдился воспроизводить в голове, отчетливо ощутил теплые темные ладони на внутренней части бедер, и странное выражение прошло по спокойному лицу. Но даже в полутьме цепкий взор Кобблпота уловил эту реакцию, и то, в каком русле думал наёмник, никак не вязалось с отцовством.       — Да, — Фриц соврал. От того, насколько легко и неподдельно мог лгать наёмник, Кобблпоту стало невыносимо — даже он так, почти два года обводя Муни, а затем донов вокруг пальца, не умел. Быть может, юноша врал гораздо больше, чем мафиози предполагал? Полтора метра по ковру и старому паркету обращались пропастью.       — Мне кажется, что между напарниками должны быть доверительные отношения. Но вы ведь солгали только что, Фриц, — мафиози поднялся на локтях и умостился на диване так, что его глаза оказались на уровне лица наёмника. — Почему вы мне врёте, мой друг?       — У тебя всего три часа. Спи и не лезь ко мне.       — Фриц, вы можете рассказать. Я заверяю, что не буду осуждать. Мы такие, какие есть. — Продолжил Освальд, пока в нём вспыхивало новое, обжигающее и совершенно незнакомое раньше чувство ревности. — Ведь вы относились к нему… совсем не как к отцу? Я прав? Кобблпот осекся, понимая, что сказал неприемлемое, но рука Фрица, сошедшаяся на его шее, оказалась быстрее сожалений. Пингвин только моргнул, а юноша уже крепко стискивал его горло. Освальд попытался разжать стальной хват, но постепенно ослабевал от недостатка кислорода. Когда взор мафиози начал мутнеть, наёмник отпустил его, но только для того, чтобы залепить две звучные хлесткие пощечины, между которыми Кобблпот словно в отдалении услышал голос:       — Не смей. Никогда. Говорить. Так. О Тодде. Тело Пингвина среагировало первее разума, затуманенного болью и звоном пощечин, и парень, воспользовавшись моментом, резко подскочил, вцепившись в острые плечи Фрица и швыряя его, стоящего на двух ногах на пол. Склонившись над ним, Освальд свёл ладони на тонкой шее, взгляд его затянуло яростью — животной и бесконтрольной. Юноша ударился затылком о ковер, запрокинув голову, но не подавал никаких признаков сопротивления. А затем Освальд ощутил у щеки керамбит, что, погладив по скуле и, надсекая кожу, скользнул вниз, к горлу. Остриё не резало, скорее царапало, и Пингвин мгновенно пришёл в себя, недоумевающе смотря на лежащего под ним юношу. Окрашенные волосы Фрица чуть разметались по полу, и так сильно оттеняли светлое лицо, что казалось, будто перед ним лежит труп из холодильной камеры морга, с такими же ледяными глазами, взирающими на него с не большим уважением, чем на кусок говяжьей вырезки. Всего на мгновение Освальд заметил, как за задравшимся выше пупка свитером проступают рельефные мышцы пресса, расчерченные старыми шрамами. Парень попятился назад, слазя с юноши, а Фриц приподнялся, потирая свободной от клинка ладонью в перчатке шею.       — Успокоился?       — …Я не знаю, что на меня нашло, — Неуклюже извинялся мафиози. — Я не хотел сказать, что вы… Даже если и да, — он выставил вперед ладони в защитном жесте. — Я ничего не имею против, это ваше дело, ваша память. Мне не стоило в это лезть. Это слишком личное, простите, Фриц.       — Кем мы были друг другу, не твоё дело, — Фриц звучал и выглядел неестественно спокойным, словно не душил, не залепил пощечины за упоминания о напарнике, не был придушен в ответ и не пытался прирезать мафиози. Ревностный шторм внутри Освальда угас так же, как и возник.       — Извините, мне правда очень жаль, мой друг. — В голосе Пингвина прозвучали ноты искреннего раскаяния. Наверное, мафиози было в какой-то мере стыдно. Кобблпот не всегда поддавался анализу Фрица, особенно в моменты подобные этому — ведь наёмник не понимал самой природы ревности. В представлении юноши единственный, кому мог принадлежать человек — только самому себе. Но, не извинись Освальд, разговор бы закончился плачевно.       — Всё было сложно, — помедлив, ответил ему юноша, опираясь спиной о кресло.       — Что вы имеете в виду?       — Тодд был… — Наёмник долго пытался сформулировать. — Он насиловал женщин отрезанными конечностями их мужей на глазах у детей, он шинковал заживо, срезал гениталии или с лиц кожу и заставлял её есть. Он мечтал убить каждого на этой планете в своих припадках. Новорожденные, старики — без разбора. Ему было все равно. Ты когда-нибудь смотрел эти глупые слэшеры с бензопилами или уродами с мачете? Зло, которое невозможно понять, предугадать. С которым нельзя договориться. Вот таким был мой напарник.       — Это звучит, — скривился Кобблпот, взбираясь на диван и натягивая серый от пыли плед, трижды чихнув, — весьма отвратительно. Я бы не хотел ничего из этого видеть, точнее на моментах с женщинами и детьми. Но если он научил вас тому, как творить подобное и до сих пор не оказаться за решеткой, то в чем сложность? Фриц долго молчал. Он просто не смог бы сказать, что Тодд, искоренивший из себя понятие жалости, почему-то не убил противопоставляющего себя целому миру маленького киллера — Фриц тогда выглядел от силы на двенадцать. Что это было понимание и уважение с первого взгляда или что спустя полгода они вдвоем пели какие-то дурацкие армейские песни, неловко обнимаясь, а после, протыкая друг друга ножами разминки ради, неслись в оголтелом танце смерти. Тогда Фриц впервые в жизни ощущал себя наполненным и настоящим, чтобы позже с процентами всего этого лишиться.       — В день, когда он умер, что-то умерло и во мне. Как с мамой. И не осталось больше ничего. Наступила тишина, и наёмник совсем не заметил, как на него смотрел Освальд. Фриц так всепоглощающе был одинок и так долго жил с пропастью меж рёбер, что его отринутость, почти осязаемая, кричащим эхом отозвалась внутри Кобблпота. Ему хотелось многое сказать, обнять юношу, но Пингвин отчетливо понял, что, пророни хоть звук и шелохнись лишний раз, юноша разорвет редкий искренний контакт между ними. И оказался совершенно прав.       — Когда моя мать спасла отца, шла холодная война. — Продолжил Фриц. — Он, наверное, был американским шпионом. Попал в передрягу, полная амнезия, ни имени, ни воспоминаний. Мама выходила его и помогла сбежать на торговом судне. Как спецслужбы не нагрянули, не представляю. Она шла на огромный риск, но так и не сказала, что беременна. В итоге отец уплыл, и внутри неё тоже что-то умерло. Мать запомнилась Фрицу потрясающей красоты женщиной, циничной, но честной. Она никогда не врала дочке о том, кем работает, как устроен мир и не разливалась речами об отце-космонавте. Когда наступило время вопросов, и будущий наёмник оказался готов к ответам, мать рассказала — всего один раз, с самого начала и до конца, не упуская ни единой детали. Отец, пусть и ничего не помнил, был под стать матери закоренелым мизантропом и нигилистом, лишившимся вместе с памятью некой важной цели. Он молил о смерти, когда мать нашла его в грязной подворотне. Быть может, эта обреченность и тронула ледяное сердце проститутки, встретившей кого-то павшего ниже, чем она. В прошлом гимнастка и отличница с филологическим образованием, из строгой семьи, но бедного пригорода. Мать Фрица в меру неопытности и бунтарства, замеченная не теми людьми, что заманили её в омут легких денег, танцев у шеста в свете софитов и галантных клиентов, щедро платящих, рассказывающих о жизни где-то за океаном и дарящих подарки, какие на полках в их магазинах не купить, дала трясине поглотить себя до конца. Запоздалое осознание нашло мать под клиентом, что припечатал её голову о спинку кровати, намотав на кулак волосы до искр в глазах. В тот момент она ничего не чувствовала — ни боли, ни отвращения — только жуткий ужас от мысли о том, что будущее перечеркнуто высеченной на её челе стигмой шлюхи. Этот ужас не покидал мать до самой встречи с таинственным незнакомцем. Тогда, еще совсем молодая девушка, рядом с ним она словно обрела потерянную часть себя, и та продолжила жить в их общем ребёнке. Из симбиоза жалости, всепоглощающей запретной любви и невозможности родился Фриц.       — Наверное, я похож на неё больше, чем хотел бы. Вот в чем сложность. Фриц наконец посмотрел на Кобблпота и заметил, что из неестественно блестящих в свете торшера глаз Освальда стекают слезы. Юноша подавил желание их вытереть, как в тот самый первый раз.       — Ваши слова напомнили мне про матушку, — Пингвин звучал сдержано, предугадав вопрос, но правдой это было лишь отчасти. — Я не могу о ней думать без слез. А неужели вам совсем не бывает так невыносимо, что хочется кричать и кричать, пока не сорвете связки? Юноша подумал, что у него в запасе более эффективные методы. Например, убийства.       — Нет. — Кратко ответил он и поднялся с пола, грохнувшись обратно в кресло. Как бы Фриц ни пытался этому помешать, Кобблпот забирался в него глубже и глубже, и постоянно выведывал о наёмнике больше дозволенного. И вот теперь русская литература, акцент, холодная война — пазлы снова сложатся в голове мафиози, открыв для него новую часть прошлого юноши. Никто больше не пытался так сильно докопаться до истоков его личности. Тодд в общем-то плевал с высокой колокольни на воспоминания наёмника, а прочим никогда не было дела, даже Филиппе — его ценили не за то, кем он был, а кем стал. Потому от этого ощущения участия и искреннего понимания со стороны Освальда хотелось то ли сбежать, то ли отдаться до самого конца. В голову Фрица полезли следом опасные мысли о том, чтобы сказать больше, например, правду, но он задавил их еще в зародыше.       — Не вздумай ныть, что не выспался, — добавил Фриц, беря в руки отложенную книгу, и Кобблпоту оставалось покорно закрыть глаза, отсрочив сопоставление фактов о наёмнике в голове на следующий раз. Новый день, полный погонь и передряг, уже наступал — за мутным окном порозовело темное небо. Если первая неделя, потраченная на адаптацию и оценку обстановки, прошла тяжело, то между второй и третьей был самый благоприятный период, когда напарники могли мыться и питаться качественным горячим фастфудом каждый день, медленно перебираясь из Аптауна и Миддлтаун. Но на третью неделю Барнс, негодуя на неисполнительность всего полицейского департамента, ужесточил ограничения и проверки. Полицейские добрались и до подземных ходов, расставив патрули близ основных входов и выходов из заброшенных коммуникаций. Задерживаться в среднем городе — сосредоточении элиты и мафии, где лица беглецов узнал бы в любой одежде каждый десятый прохожий — Фрицу и Освальду не хотелось, и их ждала на много километров вширь простирающаяся промзона Даунтауна. Натаниэль внес коррективы в маршрут, и иначе, как через перекрытые полицейскими мосты, перебраться в нижнюю часть города у напарников не получилось бы ни по суше, ни вплавь. Оставался наиболее рискованный способ, прибегал к которому Фриц в самую последнюю очередь — колейный общественный транспорт. Отмывшись во взломанной квартире, приведя в порядок грязную обувь и помятую одежду, мафиози и киллер направились в час пик вместе с толпой офисных сотрудников и студентов в одну из самых опасных поездок за последние несколько лет. Фриц не любил метро — замкнутое пространство при огромном количестве свидетелей осложняло работу по устранению целей или ускользанию от слежки. Но из скоростного монорельса, окольцовывающего две трети города, как альтернативе метро, вообще не было никаких отступных путей, кроме как выпасть наружу на огромной скорости и разбиться. Шансы на то, что Пингвин будет передвигаться у всех на виду — это никак не совпадало с его профайлом — для полиции были низки. Именно эту карту, что давала почти пятидесятипроцентный шанс на успех, планировал разыграть Фриц. У турникетов в метро близ Чайна-тауна, куда направлялись спутники, стояло всего несколько упитанных, ленивых патрульных. Они бы даже не заметили в двух беззаботно болтающих обыкновенных юношах вооруженных преступников. Оставалось только не натолкнуться на знакомых и вести себя как можно более правомерно. При посадке, на перроне, в вагоне и на следующих станциях оказалось чисто, но во Фрице ежесекундно возрастала тревога, достигшая апогея, когда спутники вместе с толпой стали на эскалаторную ленту. Станция была двухуровневой, и им следовало сойти на первом уровне — где большая часть пешеходов пересаживалась на монорельс — свернув к проходам в коммуникации. Уже на середине движения Фриц заметил знакомые лица, едущие навстречу сверху. Болди и Кроу — темнокожие двойняшки, раньше работающие на Фальконе — один с блестящей лысиной, прикрытой шапкой, а другой с тату вороньей головы и крыла на половину лица — уже внимательно приглядывались к спутникам. Они выглядели почти цивильно, но преступник непременно видит со стороны другого преступника даже в хорошей маскировке.       — Освальд, на час впереди двое, работают бесшумно. Не поворачивайся. Фриц одернул Кобблпота, который мгновенно попытался оглянуться.       — Уже на три часа. Юноша заметил, как рука Болди потянулась к куртке. Оставалось до десяти секунд, пока они не поравняются друг с другом, их опознают, и Болди выстрелит незаметно, из-под полы куртки, отчитавшись о неожиданно выполненном заказе и получив кругленькую сумму. За шумом толпы и двигательного механизма, благодаря глушителю, а позже начавшейся суматохе никто не хватится настоящего виновника. Убежать или спрятать лица у наёмника с мафиози открыто тоже не получится, потому в голову Фрица пришла безрассудная, но рабочая идея.       — Не вздумай шевелиться. Фриц склонился и резко накрыл губы Освальда своими. Парень удивленно промычал что-то в ответ, но наёмник только сильнее ввинтился ему в лицо, заводя ладонь за выглядывающее из-под шапки ухо и полностью закрывая его узнаваемый профиль от встречного потока пассажиров. Это не походило даже отдаленно на поцелуй, скорее неприятное столкновение губ, но для Кобблпота, которого от такого контакта бросило в озноб, происходящее ощущалось крохотной, но такой желанной победой. Он не шевелился, как и сказал Фриц, а затем юноша и сам не заметил, как чуть отстранился, чтобы с мягким нажимом смять губы Освальда снова, а затем еще раз, и мафиози совсем неумело, растеряно ему ответил, жмурясь и сдерживаясь, чтобы не стиснуть наёмника со всем опасным арсеналом, что скрывался у того под верхней одеждой, в объятьях. Это заняло всего несколько мгновений, но казалось, что время полностью остановило свой ход. Фриц скосил взгляд на убийц, что уже на половину шестого, брезгливо отводя глаза, уезжали и, видимо, не собрались направлять на напарников стволы. Он знал о таком методе отвлечения внимания, но не думал, насколько это может оказаться действенным в случае с двумя, по первому впечатлению, мужчинами — теперь на них старался не смотреть вообще никто. Фриц, чуть прикрыв глаза, до самого верха эскалаторной ленты не отрывался от Кобблпота, хотя угроза миновала. Под конец постепенно углубляющегося поцелуя юноша легко прикусил, а затем мучительно медленно облизал нижнюю губу Освальда, от чего у того задрожали колени, и мафиози едва не рухнул с движущихся ступеней, схватив в последний момент наёмника за рукав. Нехотя отпрянув от Кобблпота, Фриц вытер сначала его губы перчаткой, а затем свои. Пингвин, открывая глаза, пытался уложить в голове оголтелое осознание того, что произошло — поступок наёмника напрочь вышиб из него картечью последний здравый смысл. Под пренебрежительные взгляды толпы, совершенно не правильно, с человеком, пленившим его сердце и доводящим до истомы недоступностью — о, ему не забыть этого поцелуя, даже если он никогда не повторится. Своего первого поцелуя. Когда спутники встретились взглядами, то Фриц заметил, что парень покраснел, как при температуре, смотря него почти с боголепным выражением. Даже в подростковой шапке и глупом шарфе вместо укладки и хорошего костюма Освальд выглядел просто очаровательно, и Фриц едва удержался, чтобы не притянуть его к себе снова, но лента закончилась, и они слились с идущей на выход толпой. Будь перед Фрицем кто-то другой, он вряд ли зашел дальше простого прикосновения. Даже если того требовал заказ, как с Мирандой на благотворительном балу, в губы целовать Фриц не спешил — он брезговал контактировать с любыми физиологическими жидкостями. Поцелуй требовал доверия и отсутствия отвращения. До этого момента оба фактора совпадали только с Тоддом. Однако времени рассуждать и допрашивать самого себя о подобном у наёмника не было, и им предстояло добраться до следующего убежища.       — Ну у вас, — когда к Пингвину наконец вернулся дар речи. — И методы, Фриц. Не хотите объясниться?       — Через один пролет налево. — Подталкивая Освальда, ускорил шаг юноша. Минуя полицейских, они свернули и остановились у невзрачной, расписанной граффити стены перехода, прерывающейся технической решеткой. Невооруженным взглядом она совершенно не выделялась, выкрашенная в тон стен. Юноша, сделав вид, что завязывает шнурки больной правой рукой, левой наощупь вскрыл хлипкий замок на решетке. Когда поток идущих на пересадку пассажиров прошел, оставив им небольшой зазор по времени, он одним точным движением рванул решетку, запуская Освальда в технический коридор, провонявшийся нечистотами и заваленный мусором, и нырнул следом, установив её на место. В коридоре стояла почти кромешная темнота, едва добивало светом из перехода. Фриц, отсчитав пять шагов вперед, склонился у основания стены, коснулся пальцами технического люка, открывая его и включая фонарь, чтобы забраться в еще один технический коридор, но в разы уже. Кобблпот, брезгливо озираясь и принюхиваясь, последовал за наёмником и с трудом пролез в помещение, затянутое паутиной и вонючей плесенью за влажными ржавыми трубами. Пройдя боком еще несколько метров, Фриц зажал фонарь в зубах, подсветив решетку на потолке. Между ними и поверхностью было около пятнадцати метров, полтора из которых составляли коммуникации. Наёмник, нащупав ногой стык между трубами — самое устойчивое место конструкции — поставил на него ботинок, поднимаясь над полом достаточно, чтобы снять решетку, подтянуться и просунуть голову в проем, выхватывая фонарным лучом залитые ржавыми подтеками стенки короба технического тоннеля и трубы, вентили, идущие далеко вперед. Убедившись, что проход свободен, Фриц залез внутрь с ногами, удобно развернувшись, и протянул Освальду руку. С четвертой попытки, неуклюже пытаясь повторить действия Фрица, Кобблпот смог схватиться за протянутую руку, и юноша рывком потянул его на себя. Мафиози вцепился свободной ладонью в край проема и наконец вскарабкался вслед за юношей.       — Как ты с такой подготовкой еще не умер? — Фриц вытащил фонарь из зубов, прокрутив между пальцев.       — Я, знаете ли, — ответил Кобблпот почти с обидой. — Силен в совершенно другом. Я за более искусную игру. Не привык лазить, как крыса.       — Ты даже нож нормально держать не умеешь. — Словно не слыша его, продолжил Фриц, пробираясь вперед полуприседом, задевая затылком низкий потолок. Запах покрытого влагой окислившегося металла неприятной пленкой оседал на коже.       — Фриц, именно ножом я убил немало людей. При всём уважении, но вы ошибаетесь. Юноша промолчал, продвигаясь вперёд, сворачивая на развилках, спускаясь и поднимаясь в бесчисленное количество технических люков и проёмов.       — А откуда вы знаете, куда идти? — Спросил Кобблпот, когда понял, что не может воспроизвести в голове весь пройденный маршрут. — Здесь же всё такое одинаковое. Фриц помнил характерные пятна ржавчины и плесени, количество пролетов или разрушений, например, сломанных решеток или криво сваренных труб, в определенной последовательности. Каждая деталь, что он уже видел один раз, врезалась наёмнику в память, и он мог с точностью её воспроизвести. Большая часть готэмских коммуникаций связывалась воедино, и спустя час спутники вышли в полуподвальное помещение торгового центра, откуда через технический люк выбрались на паркинг, перебежали тот по диагонали, скрываясь от камер наблюдения за машинами, и нырнули в аналогичный люк в противоположной стене. Оттуда спутники попали на какое-то мелкое закрытое после рабочего дня предприятие, где из всех цехов использовался только швейный. Взломав замок на крыше, Фриц вынырнул в приятную вечернюю прохладу, и продолжил с Кобблпотом маршрут по пожарным лестницам. Будь Освальд сильнее и проворнее, то им было достаточно перепрыгнуть с одной на другую крышу, но его нога и нерасторопность в десяток раз замедляла спутников. Не считая последней фразы про подготовку и еще нескольких подобных, Фриц ни разу не упрекнул Освальда в его низкой скорости или хромоте, просто беря её в расчет при закладывании времени. И от такого принятия — а походка мафиози стала одной из первопричин этого отвратительного, ранее доводящего до слёз, а теперь намертво приросшего к нему прозвища — Пингвину становилось как-то не по себе. Ближе к полуночи спутники нашли и заняли квартиру с неприятным соседом в лице меньше суток назад застреленной собаки, зато внутри имелась теплая вода и электричество. Вопрос с легким запахом разложения решился закрытой в комнату дверью и проветриванием. Кроме собаки прострелили постель, дверной косяк и зеркало в ванной. Вещи собирали в спешке, вываливая содержимое из шкафов небрежно, но недостаточно тщательно для ограбления — вероятно, бытовая ссора. Кто-то из жильцов мог вскоре вернуться, но ночь в запасе у напарников была. В опустевших квартирах находилось и не такое, потому Фриц даже не повёл бровью, но Кобблпот, которому подобные сцены были в новинку, предлагал убрать пса, иначе не сможет заснуть с ним на одной жилплощади. Юноша следовал правилу ничего не трогать или возвращать на место, потому демонстративно захлопнул открытую дверь, чем и решил проблему. Уже после ванной и ужина, когда Фриц пил растворимый кофе из стика, куря на подоконнике, а Освальд потягивал чай, мафиози в деталях вспоминал их сегодняшний путь, в особенности, поцелуй. Первая эйфория сошла, и Освальду стало уже не так радостно. Некогда, рассуждая о первом поцелуе, он представлял всё иначе — как в романах или хотя бы не посреди глазеющей толпы, зовущей его и Фрица грубыми ругательствами. Но этот город забирал у него всё, даже право на что-то чистое и невинное. Заметив, что мафиози как-то слишком затих, Фриц разложил на обеденном столике перед Кобблпотом ножи с пояса. Ему не давала покоя плохая физическая подготовка Освальда, и под предлогом юноша хотел с ним потренироваться.       — Ты хотел узнать, как работает моя память. Расскажу, если сможешь меня уложить за пять минут на лопатки. Выбирай нож. Вызов работал на Кобблпоте безукоризненно, и он, с жадно горящим взглядом, выбрал самый изящный клинок из арсенала Фрица. Не успел юноша отскочить, как мафиози уже сделал в его сторону стремительный выпад. Фриц оценил скорость реакции — он и сам всегда пользовался неожиданностью, не давая противнику как следует подготовиться к бою и играя на опережение. Но ни за минуту, ни за пять и даже за четверть часа Кобблпот не положил наёмника на лопатки, нанеся ему всего с десяток поверхностных царапин. Фриц легко, почти дурачась, отбивал его сильные, но технически неправильные удары и касался острием постоянно открывающихся мест на теле мафиози.       — Я тебя пять раз уже убил. — Подначивал его Фриц, когда заметил, что Освальд из хаотичных движений перешел к более точным, но из-за отсутствия результата постепенно терял запал. — Работай корпусом, а не рукой, нет, не открывайся. Уже шесть. Мафиози, вспыхнув, кинулся вперед, протаранив собой Фрица, чтобы прижать к спине и прислонить нож к печени, но юноша выбил у него клинок, сделал подсечку и повалил Кобблпота на пол. Они сцепились врукопашную, свалив на пути торшер, стул и напольный вазон с декоративными цветами. Кобблпот пытался дотянуться до ножа, а Фриц — не дать ему этого сделать. Но Пингвин, чьему упрямству можно позавидовать, наконец дотянулся до клинка, крепко обхватив рукоять пальцами и полноценно полоснув юношу по плечу, остановил остриё у горла.       — Как вам такое? — Тяжело дыша и самодовольно улыбаясь, спросил Кобблпот, не убирая ножа. — В этот раз вы умерли.       — Одиннадцать попаданий из восьмидесяти семи, одно почти летальное. Неплохо, — нависая над Освальдом, наёмник скосил взгляд на рану сквозь прорезанную ткань водолазки. Неглубоко, но тонкий шрам останется. Выпрямляясь, он подал ладонь Кобблпоту и помог встать с пола, второй рукой забирая из его пальцев нож и возвращая в петлю на поясе.       — Так вы даже их считаете?       — Ладно, ты неплохо постарался, потому скажу. Я запоминаю. Пароли от сейфов, документы, схемы, даты, технические тоннели, лица или чужие привычки в бою. Что угодно. Совершенно всё.       — Как вы это вообще выдерживаете? — Задумчиво спросил Освальд. — Бесспорно, это потрясающая и весьма полезная особенность, но я бы точно свихнулся. Фриц загадочно хмыкнул, умолчав, что взамен не испытывает эмоций, сунул в зубы сигарету и расставил по местам сбитые предметы мебели. Закончив с наведением порядка, юноша вернулся к окну, где его ждал недопитый кофе, забираясь с ногами на подоконник. Освальд присел рядом, потянувшись рукой к пачке. Ему не нравились сигареты, но мафиози был необходим их с Фрицем обряд молчаливого, а иногда и за беседой, курения.       — Мой друг, можно еще вопрос? — Нерешительно начал Кобблпот, выпуская изо рта облачко дыма и неразличимо рассматривая городскую панораму. Их близость — менее, чем в полуметре друг от друга и легкое соприкосновение коленями возвращали его к моменту на эскалаторе. Фриц кивнул. — Почему вы это сделали? Ну, в метро, — голос Освальда прозвучал слишком смущенно, и юноша перевел на него взгляд, даже в полумраке заметив, как мафиози густо краснеет.       — Отвлекающий манёвр.       — Фриц, это совсем не походило на отвлекающий манёвр. Юноша медлил с ответом, и сам не понимая первопричин своего поступка.       — А зачем ты меня обнял на пирсе?       — Мне… захотелось. — Кобблпот исподлобья посмотрел на наёмника, что пытался неудобный для себя разговор перевести в иное русло.       — Почему?       — Господи, Фриц, просто захотелось. Разве у этого должна обязательно быть какая-то причина? Неужели вы совсем ничего не понимаете? И вообще, другой бы на вашем месте оттолкнул, но вы этого не сделали. Теперь сегодня... Я даже не знаю, что об этом думать.       — Так ты ответишь?       — Я обнял вас, потому что вы мне нравитесь. Я говорил вам это не раз, но вы, кажется, совсем не умеете слушать.       — Ты каждому второму говоришь, что он твой друг. — Пожал плечами юноша.       — Фриц, — Освальд дернулся вперед, и голос его похолодел, как бывало, когда он сдерживал слишком много чувств одновременно. — Вы — единственный человек, которому я вообще во всем этом городишке доверяю. Какие еще слова подобрать, чтобы до вас наконец дошло? А, знаете, что? Верьте или нет, ваше дело. Если я в вашем представлении просто обманщик, то я бессилен. — Кобблпот придвинулся почти вплотную к его лицу, сверху вниз всматриваясь в глаза наёмника, в каждую крохотную морщину, лишь бы уловить хоть какую-то реакцию. — Решайте сами.       — Ты забавный, когда злишься. — Спустя бесчисленное количество мгновений ответил наёмник, прижимаясь затылком к деревянной оконной раме. Наверное, Кобблпот надеялся, что Фриц его или поцелует, или навсегда оттолкнет, но юноша вновь избегал прямого выбора. Кобблпот будил во Фрице что-то совершенно нездоровое, открыто взывал к его тьме и совершенно её не опасался. Юноша наносил ему увечья, обносил возведенные стены колючей проволокой и пускал по ним ток, а мафиози всё переносил и напролом двигался вперед, готовый стерпеть еще столько же по столько же, чем постепенно начинал сводить наёмника с ума, пусть тот пока не давал себе об этом отчёта. В какой-то степени Освальд тоже был для наёмника проводником — только в мир непонятных человеческих страстей.       — Нужно обустроить убежище и хорошо потрясти барыг Бутча. — Перевёл разговор Фриц в привычную деловую плоскость, и Освальд понимающе кивнул. Мафиози больше не выдержал бы этой зависшей между ними бездейственной, неопределенной тишины. За окном простирался ночной город, окутанный влажными туманами, искрящийся неоном вывесок, оседающей на стеклах ледяной моросью и пропахший перекатывающимся по темному бетону улиц мусором. Готэм неустанно давал искомое, а позже с лихвой отбирал, подобно жадному ростовщику, но в этот раз и Освальд, и Фриц почему-то были уверены, что его переиграют.