Лжец в противогазе

Влажный февральский снег оседал крупными хлопьями на плечах и ресницах наёмника, стоящего на краю крыши судостроительного предприятия. Морозная свежесть бодрила, пронизывала разгоряченное передвижением по скользким скатам крыш и вооруженной стычкой часом назад тело. Фриц глубоко вдохнул напоследок воздух, покалывающий нос и щеки, и спрыгнул вниз с парапета, схватившись в полете за пожарную лестницу, откуда, изогнувшись дугой, скользнул в секцию окна с выбитым стеклом, приземляясь на пол просторного заброшенного цеха. Бесшумно опускаясь с мостика на мостик заводского атриума, цепляясь за ржавые перекладины, он направлялся на два уровня ниже поверхности земли — где под плотно задраенными люками простирался настоящий клондайк для беглецов — убежище с водопроводом, системой видеонаблюдения и рабочей вентиляцией. Окрестности близ Трикорнер Ярдс наёмник заприметил еще во время сделки в порту. До этой части города, где ни кражами, ни проституцией, ни наркотиками не поживишься, маргиналы не добирались, предпочитая роиться и множиться в Нэрроуз и Ист-Энде, потому из лишних глаз в округе можно было натолкнуться только на озлобленную и хорошо вооруженную охрану, палящую без разбора по сборщикам металлолома, немногочисленных сотрудников порта и лениво колесящих по территории патрульных. У Фрица имелось чутье на тайники и убежища, и, вскрыв неприметную ржавую дверь в котельной цеха на территории верфи, юноша проник в брошенную не больше года назад — судя по состоянию разложению трупов внутри, от смрада и остатков которых отмывал и проветривал помещение несколько дней — нелегальную фармакологическую или нарколабораторию. Что бы ни произошло здесь ранее, хозяева не собирались возвращаться, и у Фрица с Пингвином в распоряжении оказался полноценный бункер с двумя путями отступления — в городские коммуникации с выходом к побережью и в соседние цеха — обезопасенный по системе наёмника. После того как на них в конце прошлой недели натолкнулись головорезы в пересохшем коллекторе, подорвавшись на оставленной наёмником растяжке, Кобблпот наконец смог оценить по достоинству смысл этого кропотливого ритуала. Шум от взрыва выиграл спутникам полминуты на то, чтобы разделаться с выжившими, заняв удобную огневую позицию, что правда, от них еще несколько дней разило горелой человеческой кожей и волосами — их смрад въелся в одежду даже после стирки. Проблему с электроснабжением внутри убежища Фриц решил украденными из такого же полулегального цеха в десяти кварталах отсюда двумя дизельными генераторами, перераспределив через щиток подачу тока на подсобное помещение с несколькими мониторами, куда выводились с помехами изображения с внешних камер, уборную и место для сна. «…Хладнокровно убившего одиозного мэра Тэо Галавана. Раз враг народа в бегах, возникает вопрос: кто же управляет преступным миром Готэма?» — потрескивало радио, когда Фриц вернулся в бункер, стаскивая с плеч городской рюкзак. Освальд потягивал виски из фляги и украдкой любовался проступающими на белых скулах наёмника пятнами морозного румянца и каплями от растаявшего снега на длинных светлых ресницах и острых бровях.       — Тот, у кого есть информация. — Ответил голосу диктора наёмник, ставя рюкзак на расчищенный лабораторный стол, и, звучно расстегнув молнию, вытащил оттуда стопки наличных, перетянутых бумажными лентами, и несколько папок из трех обнесенных им сейфов. Освальд потянулся к документам голыми пальцами, но Фриц одернул его, открывая папку перчаткой и раскладывая бумаги веером по столешнице. Привычка Кобблпота, не задумываясь, оставлять свои отпечатки там, где не положено, доводила наёмника до нервного тика.       — Свидетельские показания, нарушения на производстве, хищение. А, и еще пару снимков для шантажа, — Фриц вытащил из рюкзака завалившийся конверт с фотографиями. Он умолчал о драке с секьюрити, что пришли на помощь боссу и так не вовремя вызванным полицейским подкреплением, из-за которого пришлось ограничиться всего одной папкой и конвертом. Юноша следил целых три дня за передвижением охраны и активностью урода, но прокололся на одной замаскированной камере внутри кабинета.       — Вы очень опасны, Фриц. Знали об этом? Информацию такого уровня не так-то просто достать, а вы справились за вечер. Так что нашим недругам крупно не повезло, — довольно потёр ладони Освальд.       — Твоим. Твоим недругам. — Поправил его юноша.       — Конечно, постоянно забываюсь, что, когда придет срок, вы меня покинете. — В голосе Освальда послышалась обида, едва уловимая, но раздирающая его изнутри каждый раз, стоило Фрицу напомнить о скоротечности и исключительно деловом характере их отношений. Юноша ничего не ответил, вцепившись ладонями в стол. Когда с его щек сошел морозный румянец, Пингвин заметил, что киллер бледнее, чем обычно, и странно изогнулся, хотя в любой ситуации держал ровную осанку, словно еще в детстве проглотил кол.       — У вас тут… — Освальд присмотрелся к ткани водолазки под курткой. На ней поблескивали в голубоватом свете лабораторных ламп маслянистые пятна. — Это кровь?       — Ничего серьезного, — юноша, стаскивая перчатки с курткой и приподнимая ткань свитера, обнажил живот, синий от гематом и багровый от кровоподтеков из двух неглубоких ножевых по касательной у печени и селезенки. Негромко проматерившись, Фриц застелил крупным отрезом целлофана стол, стул и пол. Если бы у него не закружилась голова и Пингвин не акцентировал на его состоянии внимание, вероятно, ножевые он заметил бы только во время вечерних умываний.       — «Ничего серьезного». Да ваше «ничего серьезного» нужно на могильной плите выгравировать, — съязвил Кобблпот, подтянув на столешницу аптечку. — У вас же открытые раны. Фриц, снимая свитер, под которым оказалась темная, залитая уже запекшейся кровью и пятнами пота майка, грохнулся на стул, одной рукой раскладывая чехол для медицинского инструмента.       — Ты так переживаешь, потому что с парой дыр в животе я недееспособен? Пингвин возмущенно поджал губы.       — Фриц, я переживаю вовсе не поэтому. Весь в крови и синяках, Фриц напоминал уличного хулигана, выдыхающего после передряги. Ощущение звериной силы, исходящей от юноши, будоражило и, чем изувеченней он казался, чем больше шрамов, старых и новых ран представало перед глазами Освальда — словно карта всех его сражений, оттиск заповедей боли на глиняной скрижали — тем неспокойней становилось внутри мафиози. Пожалуй, только такому, как Кобблпот, подобное казалось крайне привлекательным. Остановив взгляд на впалом с по-женски тонкой талией животе с бугрящимися от перенапряжения мышцами и выступающими венами, окропленными багрянцем, он спохватился, запоздало предлагая помощь. Фриц уже натянул с характерным скрипом латексные медицинские перчатки и потянулся к обработанной антисептиком игле, проигнорировав предложение.       — А кто тот мужчина в очках на снимках? Его лицо кажется уж слишком знакомым.       — Сенатор штата. С любовником. — На выдохе ответил юноша, просовывая острие иглы в край раны с весьма противным чавканьем. Его тошнило от запаха собственной плоти и крови. — Он республиканец. — Добавил Фриц, и Освальд прыснул. Консерваторы всегда полны грязных тайн, а тайны были для Пингвина самым ценным товаром. Компромат работал с Лоубом и Фальконе, сработал бы и в новых реалиях, когда главное полицейское управление с особым упорством взялось за чистки. Сначала длань правосудия сомкнулась на горле готэмской мафии, лишившейся почти на месяц сильного лидера, а после потянулась к чиновникам, не чистым на руку, что нервно ёрзали в своих роскошно обставленных за разворованные из городского бюджета средства кабинетах. Все боялись, а Освальд Кобблпот терпеливо ждал. С приходом Гилзина и его прихвостней дела у преступной прослойки шли паршиво. Барыги гнули пальцы, разводили чистый кокаин до пятидесятипроцентного и ставили удвоенную цену, ссылаясь на разрыв сотрудничества с наркокартелями. По подвальным лабораториям гнали третьесортную химию, и для элитных городских клубов и казино, не рискующих травить клиентов синтетикой, это обращалось потерей многомиллионного дохода. По штату сократились поставки огнестрела, пересобранных из краденых запчастей машин, контрафактной выпивки, драгоценностей, проституток и других составляющих системы нелегального товарно-денежного оборота, что в прошлом надежно контролировался донами и еще по инерции Пингвином. Уже на третью неделю начались мелкие конфликты за ресурсы и территорию. Оставалось вопросом времени, чья нетерпеливая рука непременно сделает первый выстрел, и стычки перерастут или в новую гражданскую войну, или в окончательный триумф задушившей преступность полиции. И оба исхода для готэмских преступников были плачевными, потому, когда каждая крыса заумоляет о покровительстве, из тени со связями и ресурсами вернется Пингвин, заботливо собрав под своим зонтом жаждущих защиты, стабильности и воцарения привычного уклада.       — Фриц, вы задумывались о будущем? — Спросил мафиози киллера, затягивающего последние стежки. — Что вы будете делать, предположим, через десять лет или через двадцать?       — Постараюсь не умереть, — сухо ответил юноша. — И не попасться. В отличие от тебя, который решил всё усложнить, так и не сдав Гордона.       — Мой друг, я, кажется, ясно выразил свою позицию. Это я убил Галавана, и это моя ответственность. Но сейчас я спрашиваю про вас. Неужели у вас действительно нет никаких планов, я имею в виду, глобальных? Конечно, убийства, чистка от улик или взлом сейфов всегда востребованы, это же Готэм, — он развел руками. — Но не думали ли вы сменить профиль? У вас вся жизнь впереди. Вот сколько вам лет? Двадцать? Это же самое начало, юность, золотая пора. Фриц слишком медлил с ответом, и Кобблпот сразу понял, что тот ему солжет.       — Мне ничего не нужно.       — Вот вы сейчас лукавите, я же вижу. — Вздохнул мафиози. — Вся эта грязь совсем не ваш уровень, Фриц. Вы достойны большего, уж поверьте.       — Прекрати.       — И всё же подумайте.       — Нет.       — Вспомните, когда-то вы говорили, что нам не по пути. И вот мы едим за одним столом, спим под одной крышей. Ох, уж эти повороты судьбы, — мафиози как бы невзначай отмахнулся. — Но ведь я оказался прав.       — Не нарывайся, — в пальцах Фрица блеснул скальпель, а в глазах — холодный огонь. Но вместо того, чтобы отстраниться, Освальд как-то уж слишком довольно улыбнулся, придвигаясь ближе и беря юношу за свободную от оружия руку двумя ладонями. Постепенно он научился определять степень серьезности слов наёмника — имелась в виду полушутка, предупреждение или констатация факта. И, кажется, только с ним Фриц вообще полушутил, позволяя мафиози чуть больше вопросов и вольностей, чем остальным. Это дарило надежду, но дальше того поцелуя в метро беглецы так и не зашли, а юноша и вовсе начал весьма показательно избегать Освальда, постоянно увеличивая между ними дистанцию. Фриц одернул руку. Он не питал иллюзий касаемо близости подобного толка — сложно идеализировать соприкосновение тел, когда мать проститутка, алиби обеспечивают шлюхи-трансвеститки, а ночь в трущобах по много раз в месяц разрезается криками насилуемых женщин. Но в одном Филиппа, что видела больше прочих, едва речь заходила об истинной природе людских отношений, оказалась неизменно права. Юноша уже застрял в паутине и отчаянно бился, полагая, что сможет в любой момент вырваться, преобразуя в рваное движение карандаша по чертежной бумаге всё необузданное желание пригвоздить собой невинно потягивающегося после сна Освальда прямо к раскладушке — так, чтобы треснули крепления, и он бы смотрел на него своими невыносимыми глазами цвета бурлящего в солнечных лучах океана столь отчаянно и жадно, как никто другой никогда бы не решился. Это было опаснее, чем залитым кровью и с косой наперевес войти через центральный вход в главное полицейское управление, сообщив, что отрежет голову комиссару. Хотя даже с такой ситуацией наёмник бы справился, чего не мог сказать о своих недвусмысленных порывах относительно мафиози и последствиях, к которым они приведут. Всё, что оставалось Фрицу — как можно скорее решить их общую проблему, и убраться от Кобблпота подальше, пока не произошло неотвратимого. Борьба против мафии, борьба за того, кто пришёл на её место, борьба с собой — знаменатель в жизни наёмника оставался прежним.       — Я думаю о будущем постоянно, — неожиданно, сворачивая окровавленный целлофан в мусорные пакеты, ответил на вопрос, что планировал изначально проигнорировать, Фриц. В уголке его губ дымилась сигарета. Утрамбовав мусор, он оперся о пустой лабораторный шкаф с треснувшим стеклом, словив на себе растерянный взгляд Освальда. — Каждый день я надеюсь, что окажусь в нужное время в нужном месте и наконец пойму, для чего позволил этому жернову меня перемолоть. Вот что меня действительно волнует, Освальд. Ты не сможешь этого дать. Никто не сможет.       — И как же вы поступите, когда это поймёте, что будете делать дальше?       — Стану свободным от поиска смысла. И умру удовлетворенным не бесполезностью своего существования.       — Это очень странный ответ, Фриц. — Кобблпот звучал сбитым с толку. Если Эдвард Нигма с его загадками и бесполезными фактами вызывал скорее простое раздражение, то редкие озвученные размышления Фрица либо ввергали во фрустрацию, либо выворачивали наизнанку.       — Или ты думаешь, что мне нужно что-то другое? Предложишь стать твоим консильери? Получить образование, может, открыть бизнес или вообще завязать с криминалом? Завести семью, детей и собаку, улыбаться, как болванчик, на фотографиях?       — Даже если и так, то что в этом ужасного? Мафиози смотрел на юношу со странным выжидающим выражением, но Фриц промолчал.       — Мой друг, а вы высокомерны, — снизошло на Освальда неожиданное озарение — и как он раньше этого не замечал. — Сама мысль о жизни, как у большинства, для вас унизительна, я ведь прав? С высокомерием Фрица, во многом обоснованном его навыками, и вправду мало кто мог тягаться: от открыто демонстрируемых окружающим принципов юноши и умению держать лицо в любой ситуации до совершенно нездорового, гипертрофированного применения силы. Чего только стоила акробатика киллера на грани с летальностью, от которой у Освальда перехватывало дыхание, или воплощаемые им казни, хотя всегда можно было выбрать путь в разы попроще. А обычная жизнь была для наёмника слишком проста и незатейлива — то ли дело непрерывное танго со смертью. Как же он был переломан, обезображен — от человека во Фрице оставалось слишком мало.       — Немного. — Кобблпот успел заметить всего на мгновение уродливо разрезавшую губы наёмника кривую усмешку. Меж тем, тот, кто и вправду переживал за будущее, пусть не своё, а больной супруги, бродил по улицам, отлавливая случайных прохожих с установкой, заряженной жидким гелием капсулами, наперевес. Отчаянно любящий умирающую жену ученый шел на бесчеловечные эксперименты по замораживанию и разморозке тел, неосторожные похищения и открытые убийства, если нужно. Люди, ведомые великой целью, безрассудны и, став накануне случайным свидетелем обращения прохожего в ледяную статую, перепрыгивая с мусорного бака на крышу, Фриц тихо присвистнул, ускоряясь, пока поток охлажденного гелия не направили уже на него. Вернувшийся из затянувшегося отпуска Гордон взялся за дело о похитителе и замораживателе, и внимание полицейских частично переключилось с мафиози на поиск и поимку будущего Мистера Фриза, как его бы прозвали в городской газете, — в этот краткий промежуток времени, пока копы не хватятся, спутники начали действовать открыто. Самоубийство одного из городских советников — того самого, что держал компромат на сенатора и тормозящего строительство нового клуба, поджог трех забегаловок-клоповников, где собирались оставшиеся верными Фальконе люди, дюжина кровавых расправ над особо наглыми рейдерами и парой внедренных копов из наркоконтроля, подворовывающих товар во время сдачи хранилищ коллегам, изуродованных до состояния неопознанных груд мяса — череда, на первый взгляд, не связанных событий прокатилась всего за двое суток по городу. Связывая их воедино, Фриц оставил в приёмной особняка Фальконе на столе послание — труп одного из людей Бутча с вырезанными глазами. Сами глаза нашлись на полке с нижним бельём Табиты, смотря на неё мутными темными радужками с окровавленного шелка трусов. Гилзин сразу понял недвусмысленное напоминание о том, что он не король, а всего лишь зарвавшийся подручный, не способный справиться с такими простыми задачами, и что его истинный босс может скрываться, но незримо наблюдает и за ним, и за его новообретённой возлюбленной. Сестра мёртвого мэра сбежала к здоровяку то ли со скуки, то ли от любопытства, то ли покровительства ради, но горячую сцену их соединения увидела вездесущая Кошка, продавшая эту информацию первым делом Фрицу, удачно встреченному на одной из крыш неподалёку от Нэрроуз, а тот не преминул рассказать за ужином Освальду. Кобблпот в какой-то мере даже был благодарен Фрицу за то, что он не добил на крыше сестрицу Галавана — засевший в его сердце гнев однажды пронзил бы её, забирая всё то, что стало бы для девушки по-настоящему дорогим и важным.       — Он вернулся, Пингвин вернулся. Это чудовище никогда не оставит нас в покое. — Плакался здоровяк Табите, потирая шрам на взмокшем от волнения лбу. Но, не торопись они оба — потому что Пингвин не мог сидеть на месте, а Фриц еще месяцами находиться рядом с ним, ожидая развязки, — или вовремя остановись, их всё еще шероховатая, не до конца скоординированная деятельность не привела бы к печальным последствиям. Едва до Барнса дошли слухи о подозрительной активности в Миддлтауне, комиссар запланировал несколько одновременных облав на ночные клубы, в одном из которых в азиатском квартале некстати оказались Фриц с Пингвином, ведя переговоры о поставках оружия. В этот район копы не совались — здесь отдыхала городская элита, и уже у Натаниэля могли возникнуть проблемы, например, инспекции по выявлению несуществующих нарушений в работе департамента. Но Барнс ставил желание найти наглого преступника превыше возможного давления — бывалого морпеха им было не запугать. Существовало немало причин, почему Фриц считал прямую работу с мафией заведомо провальной — в том числе из-за пристального внимания полиции. Одно дело, когда ты — лишь быстрая смертоносная тень, передвигающаяся в канализации, вентиляции и по темным коридорам без лица, имени и амбиций, другое — когда на тебя на одновременно на открытом пространстве наставляют стволы тактических винтовок две дюжины спецназовцев без путей отступления. Фриц первее остальных явственно ощутил, как воздух вокруг сгустился в преддверие неминуемого. Оборвав Кобблпота, мирно беседующего с элегантной зрелой азиаткой, на полуслове, и намертво вцепившись ему в локоть, Фриц рывком бросился из помещения под выстрелы телохранителей владелицы клуба, неверно трактовавшей ситуацию, увлекая за собой хромающего и замедляющего их втрое мафиози. Клубная музыка заглушила визги посетителей и танцовщиц, опадающих в панике на пол под автоматные очереди, перемежающиеся с ответным огнём охранников по полицейским из укрытий за барными стойками и диванчиками.       — Быстрее, Освальд. — Прошипел Фриц. Каждый резкий шаг давался Пингвину невыносимой болью, о которой он при Фрице молчал и стоически двигался вперед, но у его тела был предел, что забрал у мафиози и киллера последние мгновения для отступления. Спутники пробирались вдоль стен наугад через шум, перестрелку с полицией и суматоху к черному входу, где их ожидала припаркованная заранее развалюха. Скорость — им отчаянно её не хватало. Чёрт бы побрал сбросивших Освальда со школьной лестницы ребятишек. Чёрт бы побрал Фиш, сломавшую ему ножкой от стула колено. Чёрт бы побрал предателя Бутча, пустившего в хромую ногу босса пулю. Улица обманчиво пустовала всего несколько секунд. С диким рёвом тормозных колодок подъехали, синхронно открывая двери и наставляя огнестрел на спутников три полицейских машины, а за ними черный минивэн с тонированными стеклами, из открывающихся дверей которого высыпалась, вскидывая приклады, группа быстрого реагирования GCPD. Еще на входе в клуб полицейские получили информацию о том, что внутри находится Пингвин, в попытке договориться про остановку облавы. Возглавляй операцию не принципиальный комиссар, сделка бы состоялась, но часть спецназовцев уже засыпалась внутрь клуба, а часть окружала здание полукольцом. У сложившейся ситуации был всего один благоприятный исход — если Фриц бросит мафиози на съедение копам, что получили приказ взять того исключительно живым, и скроется по крышам. В ином случае его ждёт Блэкгейт, и не факт, что Освальда тоже — почему-то юноша подумал, что по мафиози скорее плачет интенсивная терапия в Аркхэме. Побег из самой защищенной тюрьмы мог растянуться на несколько месяцев и перечеркнул бы всё, с чем наёмник боролся против донов, потом против Галавана, затем непременно раскрыл бы перед общественностью настоящую личность Фрица и безвозвратно перекроил его репутацию. Позволить подобное наёмник не мог, обрывая вероятность на корню. Напарники подняли руки в свете направленных на них ослепляющих фар дальнего света. Кобблпот щурился, а Фриц оценивал траекторию возможного движения пуль, что в него бы вскоре пустили.       — Я тебя вытащу, — кратко сказал Фриц Освальду на ухо, скользнув губами по его щеке, когда мафиози опускался на землю по указке полицейских.       — Что вы… — Непонимающе посмотрел на него Освальд, но Фрица не оказалось рядом, и следом за словами наёмника прогремела автоматная очередь. Гибко уворачиваясь в воздухе от пуль, юноша уже запрыгнул на крышу клуба, сверху оценивая масштаб проводимой против них операции. И, пока спецназ сбивал замок с дверей на крышу, отделяющий их от второго не менее разыскиваемого готэмского преступника, перепрыгнул на соседнее здание, а оттуда понёсся дальше и дальше по парапетам, скатам и конькам. Вместе с поставленными на асфальт коленями почва из-под ног Кобблпота выскальзывала, а в висках раздался невыносимо громкий стук собственного сердца. Бросил? Просто взял и бросил? Предал? Нет, только не Фриц, он бы так не поступил. Или поступил бы? А что он вообще о нём знает? Его бросали многие, с самого детства втираясь в доверие, чтобы затем предать шутки ради. А что им сделает неуклюжий эмоциональный мальчик со странным лицом, глупым именем и в старомодных шмотках? Не отравит же, не сбросит же ответно с лестницы, не начнёт же стравливать своих врагов друг с другом и, в конце концов, не станет же королём готэмской мафии? В него никогда не верили, и это безверие стало его излюбленным оружием. Недооценивайте, насмехайтесь — он воздаст каждому. Пингвин, запоздало ощущая тепло сухих губ на скуле, вернулся в реальность, совершенно в другом свете воспринимая последние слова Фрица, уже правильно, покорно дав копам надеть наручники и грубо затолкать в машину. Нет, Фриц сдержит слово. Фриц рисковал за него, чуть не умер из-за него, и всё равно продолжил быть рядом. Он придёт. Придёт и спасёт. Эта мысль, пусть и прерываемая приступами паранойи, вела бы мафиози через все истязания души и тела, ждущие его впереди. На полпути к бункеру, окончательно сбросив мчащую следом по улицам с диким воем сирен и бликами светомузыки полицию с хвоста, Фриц остановился, оперевшись о сырую каменную горгулью на крыше в старой части города, и закурил. Ему больше не было смысла оставаться на острове в ущерб сну, комфорту и привычной жизни. Докурив в тишине, бросив окурок вниз в поток гудящих внизу машин и похлопав горгулью по крылу, Фриц продолжил путь, чтобы в несколько заходов через крышу до припаркованной вдалеке машины забрать из бункера наличные, компромат, оружие и личные вещи, уничтожить все биологические следы и покинуть их убежище с минимумом оставленных запасов до лучших времен, оставив незваным гостям подарки в виде установленных через каждые несколько метров по бункеру и еще по территории цеха растяжек. Использованную им с Освальдом одежду он вкинул в горящую бочку по дороге. Словно и не было этого месяца — об их сотрудничестве ничего не напоминало, кроме наличных, компромата и оружия, что наёмник оставил в рюкзаке и спортивных сумках у рабочего стола до момента, пока Пингвин за ними лично не вернется. Квартира за бронированными дверями, чей срок аренды он продлил перед побегом на квартал вперед, встретила юношу родным запахом бытовой химии и тонким слоем пыли. Фриц долго лежал в горячей ванне, дважды сменив воду, а после сбрил к чертовой матери под ноль волосы, что походили на сгнившую солому. Остаток дня он провел за уборкой и скурил почти полную пачку — по его меркам это было втрое больше нормы, но он не мог остановиться, пытаясь прийти в себя. Только ныряя в постель и ощущая непривычную гибкость ортопедического матраса под спиной, и хруст чистого пододеяльника под пальцами, юноша прокрутил в голове в деталях все произошедшее. Грёбаный Барнс еще хуже Гордона, и грёбаный упрямый Пингвин, который не мог удовлетвориться просто фактом мести над мэром. Люди так всё усложняют. Впрочем, даже он сам не лучше. Погружаясь в сон, юноша подумал о том, что сейчас Освальд — голодный, замерзший, спит на неудобной лавке в вонючем изоляторе, ожидая с наступлением утра прихода адвокатов и наверняка терзая себя рассуждениями о том, какой Фриц всё-таки мудак.       — Пяльтесь, сколько влезет. Поймали меня. У-тю-тю. Ничего страшного! — Кричал Пингвин в ответ на бурные аплодисменты находившихся в участке полицейских, стихающих под убедительной риторикой Барнса. — Всё равно меня вытащат, — тише добавил мафиози, грохнувшись на лавку и прислоняясь спиной к ледяным прутьям. Его арест стал победой для каждого полицейского, кроме детектива Гордона, что больше всего на свете боялся разрушения их с Лесли идиллии и общего будущего. Дав ложные свидетельские показания и понимая, что ни Барнс, ни Дент ему не поверили, Джим испытывал постоянно нарастающий нервный зуд, надеясь, что Пингвина не поймают, не допросят, не узнают правду. Но пойманный Освальд свидетельствовал только против себя — иначе не мог — и отправился уже на следующий день в аркхэмскую лечебницу. Об этом не писали на главной странице в газетах — Натаниэль сделал всё, чтобы пресса помалкивала, и о том, куда распределили мафиози, Фриц узнал от Эда, посетив того лично — Нигма так и не решил вопрос с легко открывающимися окнами. Наверное, его бедная квартира просто никогда никому не была нужна.       — Какая неожиданная встреча. Кофе? — Добродушно спросил Эдвард, глядя на наёмника, сидящего на подоконнике. Фриц промолчал. — Ладно. Вы же здесь из-за мистера Кобблпота? — Снова молчание. — Его отправили в Аркхэм. Мне жаль.       — Сделай еще сандвичи. С той полезной зеленью, — юноша спрыгнул на пол и пересел за стойку.       — Конечно. Но что вы намереваетесь делать? Поможете Пингвину?       — Пока не решил. Но Освальд не убивал Галавана.       — Погодите, — Нигма развернулся к нему, отрываясь от кофейника. — Если не Пингвин убил мэра, то…       — Это был Гордон. Эдварду понадобилось несколько секунд, чтобы осознать услышанное, и он даже воскликнул — что-то среднее между восхищением и удивлением.       — И почему же тогда мистер Кобблпот не сказал правду?       — Потому что он заигрался во мстителя, — вздохнул Фриц, подперев лоб ладонью, и потянулся свободной рукой к поставленным перед ним сандвичам. — Я думал, что месяца в бегах ему будет достаточно, чтобы отпустило. Видимо, не достаточно. Фриц и вправду искренне надеялся, что Кобблпот, столкнувшись с последствиями неправильно принятого решения, передумает и скажет на допросе правду о той ночи, но, видимо, если мафиози и шел на принцип — то упрямо и до конца. Частично к этому примешивались их странные отношения с Гордоном, что уже вылезали мафиози боком — едва ли детектив отплатит в будущем ему за такую доброту. Освальд упивался своей трагедией, возмездием, поставив на кон мафиозную империю, что в нём нуждалась, и обрекая Фрица, коммуну Филиппы и даже Джимми, у которого дела шли совсем паршиво из-за рейдерства, слабого потока наркотиков и отсутствия новых девочек и мальчиков при высокой текучке кадров в проституции. Наёмник четко осознавал, что не даст Кобблпоту окончательно всё сломать, но полностью винить его не мог. Ведь Фрицу, что больше других специализировался на следовании принципам, было знакомо, каково это — загнать самого себя в глухой угол, следуя убеждениям там, где другие бы поступили в разы проще и не создавали себе проблем, чтобы потом их преодолевать.       — И чем я могу помочь? Вы же не поужинать пришли. Фриц задумался, медленно жуя. Вряд ли у судмедэксперта был план аркхэмской лечебницы, но точно нашелся бы доступ к старым делам.       — Меня интересуют все, кто за последние тридцать лет сбегали из Аркхэма, живы и сейчас в розыске или на свободе.       — Ого, — Нигма поправил на переносице очки. — Я, конечно, могу поискать, но это несколько сложная просьба. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.       — Вкусные сандвичи. Ты хорошо готовишь, — доедая второй треугольник и запивая его кофе, добавил Фриц, затем достал из кармана блокнот с карандашом и оставил свой номер, подумав о том, что стоит продумать концепт визиток. — Я помогу тебе. Нигма подметил, что юноша пишет левой и в обратном направлении.       — А вы знали, что японцы читают справа налево? — Юноша непонимающе посмотрел на судмедэксперта. — У вас необычный способ письма.       — Так удобней. Это мой номер.       — Буду рад помочь, мистер Фриц. — Лицо Эдварда поплыло в искусственной улыбке, что казалась большинству совершенно адекватной, и Фриц подумал, что стоит тоже потренироваться улыбаться — людей это располагает больше, чем морда кирпичом, даже если за белозубым оскалом кроется монстр. Нигма же рассуждал о том, что с коллегами, пытающимися его задеть по любой мелочи и обращающимися только, когда что-то нужно сверх его основных обязанностей, даже вполовину не было так приятно иметь дело, как с убийцей в противогазе. Преступный мир и его обитатели казались ему так удивительны, ослепительны и незаурядны, что с этого пути он бы точно не смог свернуть, силясь стать таким же. Впрочем, он еще не знал, что вскоре у него не останется выбора. Весь следующий день, пока Фриц улаживал вооруженный конфликт с рейдерами на стороне Джимми, Нигма искал дела и собрал всего пять человек, отзвонившись наёмику, что в тот момент уворачивался от пуль за разбитой стеклянной барной стойкой в холле борделя. Фриц появился под полночь, залитый чужой кровью и пахнущий порохом и оружейной смазкой, забрал копии дел и без лишних разговоров убрался. Последующие несколько дней, пока полицейские разбирались с мистером Фризом, пошедшим на отчаянные меры после того, как шестнадцатый из испытуемых им людей смог ожить после разморозки, а его супругу забрали под наблюдением в Аркхэм, превратились для Фрица в поиск по всем притонам пяти фигурантов полученных от Нигмы уголовных дел, а для Освальда — в непрекращающийся кошмар. Хьюго Стрейндж не понравился Кобблпоту сразу. Существовали разные типы докторов — те, кто получали удовольствие от страданий, те, кто интересовался только материальной составляющей, наплевав на состояние пациентов, и третий тип, для кого все содержащиеся в лечебнице — лишь плацдарм для изучения. Из-под розовых стекол очков на Освальда смотрел последний тип — экспериментатор, смелый, опасный и рассудительный, подобно нацистскому Менгеле, продвинувшему науку путем принесения в жертву этой беспристрастной богине тысяч невинных жизней. И в подвалах истинного Индиан Хилл — современного подземного экспериментально-исследовательского центра прямо под старинными корпусами психушки — оживали и росли новые уроды, чьи возможности или сам факт существования выходил за рамки привычного обывательского понимания.       — …С нетерпением жду возможности поработать с вами. И не переживайте, у нас в Аркхэме много программ интенсивного лечения. Я более чем уверен, что мы сможем вас реабилитировать. Освальд осознал всю плачевность своего положения, увидев постояльца соседней камеры с выколотыми его же руками глазами, что повторял, как мантру наставления Стрейнджа — «зла не вижу — зла не творю». Осознание подкрепил и первый сеанс интенсивной имплозивной терапии в совокупности с мощными психотропными препаратами, погружая мафиози в омут всех самых невыносимых воспоминаний. Вы станете лицом нашей новой реабилитационной программы. Если мы излечим Освальда Кобблпота, то излечим любого. Стрейнжд, имея все технологические возможности, довёл терапию лечения посттравматического расстройства с помощью усовершенствованных исследований Крейна — безумного доктора, ведомого идеей создания сыворотки от страха — до жуткой процедуры полного аудиального и визуального погружения в извращенные кошмарами воспоминания. По его задумке, пережив весь накопившийся стресс, агонию утраты, самые унизительные моменты заново, Освальд стал бы питать к проявлениям насилия закономерное отвращение, как и подобает добропорядочному гражданину. В нём не было моральных ориентиров, и их заменили бы защитные механизмы психики, что, каждый раз подумай он о насилии, приводили его к глубокой тошноте и первобытному ужасу. В этих столь реалистичных видениях, размывающих грань между сном и действительностью, Освальд кричал, стискивая зубами унизительно всунутое ему в рот деревянное удило — чтобы не прикусил язык, — сотрясался в судорогах, пытаясь вырваться из звенящих кандалов, удерживающих его в процедурном кресле, но многократно заново переживал то, что итак с трудом вынес всего единожды в прошлом. Пингвин видел покойную матушку, то жалеющую его, то закармливающую любимым гуляшом, то оседающую от предательских ударов его биты со спины. В отвратительных деталях ощущались все измывательства от второй не менее значимой женщины после матери, сотворившей из него Пингвина — Муни — от протянутых прямо в лицо стоп и самых ранящих слов до хруста колена, навсегда уродуемого, под её битой. Появлялись и случайно убитые им прохожие, мелкие недоброжелатели или те, кто создал из него чудовище еще задолго до мафии. Сквозь старую накатывающую боль он вспоминал тех двух богатеньких ублюдков-одноклассников, что превращали его жизнь в ад и даже однажды помочились на него, пока он не подстроил обоим несчастные случаи. Среди образов возникала и понравившаяся ему девочка с роскошными медовыми волосами, играющая невинной симпатией Освальда для увеселения, позже никому не известным образом лишившаяся всех волос после посещения бассейна — Кобблпот подмешал в её шампунь полный флакон геля для депиляции. Обрывками мелькали зарвавшиеся начальники на второсортных работах, где он перебивался до клуба Фиш, у каждого из которых непременно происходила какая-то беда — одному кто-то перерезал тормозной шланг, другому неизвестный мудак побил в коттедже окна, у еще одного жена, получив анонимную наводку и застав его с любовницей, отсудила всё имущество, оставив ни с чем. Самые длительные эпизоды после матери и черной суки пришлись на коварного мэра с отмороженной сестрой. Хлюпающий под разрывающим его металлическим наконечником зонта пищевод Тэо мафиози видел под аккомпанемент хохота ублюдочных Галаванов бесчисленное количество раз, но действительно сильно реагировало его тело на видения всего об одном человеке. В них Фриц раз за разом подвешивал его, сливая кровь, выкалывая глаза, снимая кожу, перерезая горло, заливая кислотой расчлененное тело и закатывая в бочки, и повторял фразу «потому что ты заслужил», брошенную когда-то невзначай в машине. Наёмник был подобно возмездию за всё то, что он творил с другими, эдаким чертенком, помешивающем его с гаденькой усмешечкой в адском котле. Когда множество несочетающихся образов складывались воедино, подобно полотнам Босха, и невыносимая боль наконец отступала, Освальд открывал глаза и понимал, что всё кончено, а он находится на каком-то очередном групповом собрании, где, пускающий слюни дурачок зовёт его «петушком». Всё, что оставалось мафиози — призрачное тепло губ на щеке и оголтелая надежда, что Фриц сдержит обещание. Я вытащу тебя. Фриц мог только предположить, с чем столкнется в лечебнице Освальд, и переворачивал каждый зловонный угол, тряс всякого даже самого захудалого информатора в поисках пятерки сбежавших из лечебницы, из которых двое оказались мертвы, один уехал в Мексику, а еще один превратился в отупевшего старика с Паркинсоном. Последний оставшийся слишком хорошо прятался, и наёмнику пришлось потратить половину недели и так недостающего времени, чтобы добраться до его убежища и наконец побеседовать. За пятнадцать лет, прошедшие с побега, расположение пациентов в крыльях здания и система заключения поменялась, но то, что оставалось неизменным — коммуникации. Технические люки, вентиляции, теплопровод — сбежавший уже не помнил всего маршрута за давностью лет, но дал наводку, приблизительно сколько шагов нужно сделать вперед, и на какой развилке вентиляции свернуть, прежде чем начнутся нужные лабиринты между труб. Полученной информации — за которую Фриц оставил мужчине, к удивлению последнего, что предполагал свою дальнейшую смерть, кругленькую сумму — оказалось достаточно. В открытом доступе планы больницы не существовали, и юноше предстояло под легальным видом попасть внутрь всего один раз, чтобы просчитать возможный маршрут до камер и обратно, пути к отступлению и место, где можно было ненадолго залечь в самих коммуникациях, когда начнется суматоха — в добавок, медленный хромой Освальд мог быть на слишком сильных препаратах, и того пришлось бы тащить на себе. В этот раз Фриц просчитал бы все риски, только для начала стоило наконец выспаться. Разум юноши, изможденный бессонницей, голодом и нечеловеческой усталостью после марафона по перетряхиванию всего чёртового города, не плодоносил хорошими идеями, и, вернувшись с долгожданным облегчением после общения с беглецом домой и не успев даже доползти до кровати, Фриц отключился в уличной одежде и обуви прямо на полу — Кобблпот даже не представлял, на какие жертвы идёт наёмник ради него. За дни, пока Фриц был сосредоточен на получении информации, немало успело перемениться. Мистер Фриз, выкрав жену из Аркхэма, так и не смог её спасти — та обманом вынудила его вместо погружения в криогенную заморозку убить себя, не в силах стерпеть груза жизней, что муж отнял ради неё. Лесли Томпкинс и накрученный ею Джим Гордон слишком сильно заинтересовались исчезновением мисс Крингл, и переживать за своё будущее начал уже судмедэксперт. Нигма первым делом набрал Фрица, что, совершенно дезориентированный, пытался подняться с пола, где и заснул, отклонив все три вызова подряд. Он лично приехал к Эду только под вечер с настолько шальным выражением глаз, словно вместо кофеина с аспирином закинулся тройной дозой амфетамина.       — Выглядите ужасно, — констатировал ему Нигма, даже не здороваясь. Юноша пожал плечами — он вообще думал, что не сможет ходить после такого забега ближайшие сутки. — Джим Гордон ищет мисс Крингл.       — Эта та, кого ты придушил?       — Да, — зло ответил Эдвард. — Именно она. Я думаю, что Джим подозревает меня и скоро начнет расследование. Мне нужно его отвлечь.       — А мне вытащить кое-кого из психушки. Нигма встретился с наёмником взглядами.       — Мы ведь думаем об одном и том же? — Расплываясь в улыбке, спросил судмедэксперт, мгновенно понимая ход мыслей юноши, и Фриц одобрительно ему кивнул. Изначально Эдвард начал разрабатывать план по очень хитросплетенной подставе против Гордона, и козырь в виде настоящих свидетельских показаний, которые согласился анонимно дать Фриц в мельчайших подробностях, оборачивал ситуацию в сторону судмедэксперта. От него же юноша узнал об условиях содержания Освальда — Нигма подслушал разговор Джима и Харви, что встретили мафиози в больнице накануне нападения Фриза, — и наверняка убедился, что медлить нельзя, перебирая в голове возможные варианты, как попасть внутрь лечебницы для первого осмотра здания. Выйти на работу вместо рядового сотрудника или заявиться под видом полицейского было рискованно, не зная порядков внутри и с учетом недавних событий, наверняка усиливших внимание охраны, потому в запасе у юноши оставался вариант о простом ходатайстве про краткосрочное свидание — обычно в таком не отказывали даже для самых отъявленных преступников. Но только в случае, если к ним не приходили такие же отъявленные преступники. Проблема крылась в том, что единственного подельника Пингвина, сбежавшего из клуба, до сих пор искали полицейские, и если бы бритоголовый снежок завалился на свидание с Освальдом, уже через пять минут его пытались арестовать все копы в округе. Нет, ему следовало ненадолго стать кем-то совершенно новым, неузнаваемым, кем-то, на кого бы и не подумали. Например, как на Лайзу — самое сильное оружие против Фальконе, или как на Табиту — милую богатенькую девушку и убийцу в латексе по совместительству. Следовало разыграть свою самую сильную карту. Своего джокера, что мог принять совершенно любую личину. Ведь самые лучшие лжецы всегда говорят правду, а его правду пока что не знал никто. В Готэме нашлись надежные знакомые, что помогли юноше и со внешностью, и с поддельными документами, потому уже на следующее утро из отражения на Фрица смотрел не лысый отморозок, а скромная темноволосая девушка в надежно закрепленном натуральном парике и неброской одежде. Она походила на всех одновременно — на студентку местного колледжа, на сотрудницу банка, оформляющую кредит, на машущую через лужайку рукой соседку — совершенно ничем не примечательная. Безликая тень безликой тени. Даже глаза не выдавали убийцу, небрежно подведенные дешевыми тенями и комками легшей на светлые ресницы туши. Фриц еще не предполагал, что именно подобная личина стала бы для него, фиксирующего под длинной юбкой на колготках плотно прилегающие к бедрам оружейные ремни, надежнее любого клинка. Джимми, что питал особую нежность к кроссдрессингу и травести-шоу, ставших после эстетики цирка и садомазохизма прямой специализацией его обновленного борделя, не мог отказать старому другу, пусть знатно над ним и посмеялся за открытую просьбу сделать из него женщину. В представлении сутенера и по опыту работы с клиентами, мужчины до последнего стеснялись подобных запросов, а наёмник не повёл и бровью, терпя процедуры по нанесению клея и подложки под парик, затем попытки подобрать нужный макияж и одежду, под которой можно удобно и незаметно носить оружие из богатого гардероба его девочек. Спустя несколько часов стойко перенесенных Фрицем издевательств сутенер убедился, что это и вправду нужно для какого-то чрезвычайно важного дела. Фриц даже посетил старую квартиру Освальда, провонявшуюся протухшей едой в потекшем после выключения за неуплату электричества холодильнике, заглянув в старые семейные альбомы и переписки Гертруды, чтобы составить убедительную легенду о знакомстве с Освальдом, его покойной матушкой и подкрепления почти полной лжи частичной правдой, что крылась бы в мелких, но важных, предопределяющих фактах. С новыми документами на некую Дэйзи Фостер, уроженку штата Мэн двадцати семи лет, переехавшую с матерью-одиночкой в Готэм в десять, окончившую колледж и проработавшую последние пять лет в мелкой юридической фирме клерком, Фриц направился в аркхэмскую лечебницу подать ходатайство на встречу с Освальдом Кобблпотом, по легенде своим давним другом и бывшим возлюбленным. Продумывая это, Фриц даже наполовину не верил в успех, но не попробовать не мог. Даже если бы он просто прошел до кабинета управляющего, по дороге осматриваясь, полученной информации об устройстве здания и здешних укладах было бы достаточно. Никто даже не заметил, как лже-Дэйзи по дороге стащила пропуск с пояса проходящего мимо сотрудника, сунув в рукав свитера точным движением, а затем, смерив взглядом расположение электрощитков, чуть задержалась у пропускного пункта перед камерами, рассматривая панель управления, пока якобы поправляла неудобно впившийся в костяшку на ноге полуботинок, неловко оправдываясь. Направляясь в сопровождении безучастного, но внушительного роста сотрудника — наверное, санитара — в кабинет Стрейнджа, Фриц тщательно запоминал. Начиная с ворот, обратив внимание на все выходы из вентиляционных шахт на поверхность, он отсчитывал шаги, количество пролетов, бетонных плит и другой информации, что обычные люди не запоминали, выстраивая в голове будущий маршрут. То, что Дэйзи не так проста, как хочет показаться, опытный психиатр определил сразу, но свидание — скорее интереса ради и чтобы проверить реакцию Кобблпота на элемент его прошлого — разрешил. Освальд выглядел хреново: слишком изможденный, бледный, с нездорово горящими глазами и мокрым лбом — как тогда, когда его накачал транквилизаторами Нигма, только втрое хуже. У собеседников было всего пять минут за полутораметровым столом в стерильно-чистом кабинете. На входе Фриц отдал все нательные вещи — сумочку, верхнюю одежду, — и только благодаря его худобе и правильно подобранной мешковатой зимней одежде, удалось скрыть на себе незаметно для досматривающих оружие.       — А вы еще кто? — Устало спросил Освальд, подпирая тяжелую от препаратов голову кистями, закованными в наручники на грохочущей по столешнице цепочке. — На вас нет халата, значит, вы журналистка, и, дайте угадать, которая хочет написать второсортную статейку про павшего готэмского короля? Или вы новый психолог и будете меня мучать этими дурацкими тестами? Хотя неважно. Проваливайте, я вам ничего не скажу.       — Ты меня не помнишь? — Фриц знал, что наверняка камера, смотрящая прямо в лицо Освальду из угла помещения, пишет со звуком. — Это же я, Дэйзи. Услышав голос, который не мог звучать из уст какой-то неприметной серой мыши, Кобблпот подумал, что ему мерещится всякое от препаратов и уже было разразился речью о том, где видел всяких проходимцев и куда Дэйзи стоит убраться, когда его взгляд зацепился за одну знакомую деталь. Перчатки. Пятно от кислоты на черной матовой коже, которое он всякий раз замечал, разглядывая кисти Фрица, изящно положенные на столешницу, прямо как сейчас. Освальд наконец посмотрел пришедшей в глаза и переменился в лице, приоткрыв рот и чуть не свалившись со стула, словно увидел призрака. Впрочем, вероятность увидеть ожившего мертвеца и вправду была выше, чем убийцу в противогазе, переодетого женщиной. Приблизительно такой реакции Фриц и ждал, и это даже польстило юноше, потому что за ужасом постепенно начал читаться почти детский восторг.       — Мы давно не виделись. Немного сменила стиль. — Беззаботно продолжал Фриц, и, как же, черт возьми, у него органично получалось лгать. — Ты как здесь, Освальд? Соболезную твоей утрате. Гертруда была прекрасной матерью.       — Вы… ты… — Кобблпот не мог подобрать подходящих слов. У любого другого в аналогичной ситуации была бы такая же реакция. — Спасибо. Но почему, зачем ты здесь? Я, конечно, очень рад тебя видеть, но не совсем понимаю.       — Видела тебя по телеку, не могла найти себе места. Неужели ты это сделал? Ты же всегда был таким хорошим парнем. Даже, когда я ушла к Биллу. — В безэмоциональный голос Фрица закрались интонации, характерные преимущественно для истероидного типа девушек — их он перенял у нескольких случайных знакомых. Вышло натурально. — Тогда ты повёл себя как джентльмен, и я так и не смогла этого забыть. Больше никто не был ко мне добр, как ты. Потому я не могла не приехать. От того, насколько феерический вздор, преподносимый за правду так ловко, так непринужденно несёт Фриц, здравый смысл Пингвина окончательно его покинул, и он стал подыгрывать, натягивая глупую добродушную улыбку.       — Я тебя никогда не винил, дорогая. — Мягко улыбнулся Освальд, начиная смаковать каждое слово этого дешевого мелодрамного фарса. Пингвин скосил взгляд на открытую за широким воротом вязаного свитера тонкую белую шею. Лихтенберговы фигуры на ней скрывались в тени волос. Мафиози подумал о том, что никогда не встречал мужчин с настолько изящной шеей.       — Ты такой благородный, Освальд. — Тон Фрица шел в разрез с выражением лица, которое, к счастью, не попало на камеру, иначе Стрейндж точно бы не выпустил Фрица без допроса. — Я всё чаще думаю о том, насколько мало в этом городе осталось достойных людей. Тебе совсем не место в Аркхэме, Освальд.       — Дэйзи, я очень тронут твоими словами, но ты не права. — Тупая улыбка Кобблпота сменилась жалостливым выражением. — Из-за меня мою матушку убили, а этому нет прощения. Мне так жаль, я делал ужасные вещи. Я не достоин твоих похвал. Ты же слышишь, Хьюго, как я раскаиваюсь, как я чувствую вину? Да как бы не так. Я еще до тебя доберусь. До всех вас доберусь. Никакие ваши пытки меня не сломают, твари. Перебью всех до единого. Медленно и мучительно. Так было и будет с каждым, кто прогневит Пингвина.       — Если тебе нужна какая-то помощь…       — Не стоит, Дэйзи.       — Если ты не виновен, это можно уладить. — Настойчиво продолжал Фриц. — Например, посадить настоящего убийцу. — Юноша придвинулся вперед и секундно сжал кисти мафиози, закованные в наручники, сделав упор на последней фразе, и разрозненные фрагменты начали постепенно складываться в голове Кобблпота. Фриц почти напрямую сообщил о даче показаний против Гордона, обеспечивших снятие обвинений с Кобблпота в будущем, на что Освальд в иной момент бы возмутился — решать за себя он никому не давал права. Но в процедурном кресле, на групповой терапии или в одиночной камере у мафиози было достаточно времени, чтобы пожалеть о неправильном выборе, исправить последствия которого он самостоятельно уже не мог, постепенно превращаясь в травоядного дурачка.       — Два дня, — беззвучно, неуловимо для камеры, но читаемо по губам, сказал Фриц, отодвигаясь. В помещение заглянул санитар, сообщая, что их время подходит к концу.       — Был очень рад тебя видеть. — В этот раз Освальд не соврал. Фриц стал светом в беспроглядном тёмном омуте боли и химического помешательства, в котором Кобблпот существовал последние дни.       — Не скучай, — поднимаясь со стула и поправляя подскочившую юбку, ощущая, как на внутренней части бедер соприкоснулись чехлы для клинков, едва не подозрительно зазвенев, попрощался Фриц. Пингвин на мгновение залюбовался угловатыми плечами и локтями, остро выступающими под свитером, качнувшимися в движении волосами. Каждая деталь образа убийцы была лишь обманчиво скромна, хрупка и обыденна, и только мафиози заметил, что за ними крылась всё та же сила, изящество и крепкий внутренний стержень. Наёмник, которого тоже разыскивали, не мог прийти открыто, светя ножами и слишком узнаваемой внешностью, ему нужна была хорошая маскировка. Но чтобы в таком амплуа — и, что самое странное, смотрящемся на нём в разы естественнее, чем бритая голова — над этим стоило позже поразмыслить.       — Тебе к лицу новый образ, — крикнул вслед лже-Дэйзи Освальд. «Тебе к лицу быть женщиной» — подумал он на самом деле, но не рискнул бы сказать такое вслух даже без камер. Это и вправду было какое-то безумие, больше походящее на очередное дурное видение — после технологий по оживлению и деформации воспоминаний мафиози уже ничему бы не удивился.       — Где здесь у вас уборная? — Смущенно спросил Фриц, выходя из кабинета, и в сопровождении почти до самых дверей уборной для персонала, зашел внутрь, где из кабинки, став на бачок, снял потолочную решетку, подтянувшись и осмотрев изнутри узкий вентиляционный короб, судя по слою пыли, никем не тронутый с момента открытия больницы, на пригодность для хранения всяких запрещенных предметов. Вернув решётку на место и для приличия нажав на слив, юноша ненадолго включил воду в кране, рассматривая своё отражение, затем вышел через какое-то время обратно в коридор к сопровождающему. Юноша вёл себя аномально нормально, без единого подвоха — отсутствие переживаний и идеальный контроль сыграли ему на руку — и поражался тому, насколько людей легко провести, когда ты в женском амплуа. Будь он в обычной одежде, даже если бы его не разыскивали, то унизительно досмотрели до нижнего белья — точно ли не совершит акт терроризма, пытаясь вытащить отсюда босса или товарища. Наёмник покинул лечебницу неспешным шагом, якобы прогуливаясь, но на деле запечатлев в голове упущенные детали. Выходя за территорию, Фриц дошёл до потертого семейника, припаркованного в полукилометре, и, намотав широкий круг по окрестностям в поисках выхода из возможных коммуникаций на поверхность, покинул остров. Наблюдая прямую трансляцию развернувшегося за столом цирка, Стрейндж переглянулся с мисс Пибоди. Одобрить ходатайство о краткосрочном свидании стало худшим решением психиатра — встреча с киллером полностью обнулила прогресс в терапии. У Пингвина появилась осязаемая цель и надежда, потому он вспомнил, как убедительно играть по чужим правилам, давая своему врагу ложное ощущение превосходства.       — Что скажете?       — С ней что-то не так. — Женщина сложила под грудью руки. — Зачем ей вообще сюда приходить? Бывшая девушка? Какой-то нелепый спектакль. Ни слову не верю. Хьюго загадочно хмыкнул. Он не наблюдал со стороны гостьи паттернов, характерных для лжи, но что-то во всем этом совершенно не складывалось, какая-то деталь выделялась среди прочих.       — Пути сердца неисповедимы, мисс Пибоди. Он вел себя дружелюбно, хотя мисс Фостер ушла к другому. Для нарциссического расстройства такой поступок равнозначен предательству. Как ни посмотри, терапия приносит свои плоды. Вернувшись домой и стаскивая неудобные вещи, Фриц, так и не сорвав с головы душный парик — клей под ним на голове предстояло до получаса размачивать в ванной, — развернул на столе чертежную бумагу. Прикурив и ощущая, как тонкие длинные пряди щекочут скулы, он схематически повторил свой маршрут по крылу больницы, нанося метки о коммуникациях, камерах, расставленной охране и даже времени пересменки, свидетелем которой во время посещения больницы стал. Вскоре предстояло воплотить вторую часть плана по спасению Кобблпота, и ему понадобился бы строгий тайминг.       — Надеюсь, тебя не переведут в карцер. — Вдохнул Фриц, провертев меж пальцев пропуск молодого уборщика, в которого ему еще предстояло перевоплотиться. Уже через час, проникая в квартиру владельца пропуска — холостяка и любителя хорошо нажраться, живущего в груде хлама и полуразваленной доставшейся в наследство «двушки» — Фриц вытряс из него всё о расписании и сменах, его товарищах по работе и контактах, недвусмысленно угрожая отрезать дружка меж ног. Такие парни, как этот, кололись очень быстро — дрянная работа для них не стоила никаких увечий. Получив информацию, наёмник пристрелил его из револьвера, которым тот поначалу пытался защититься от незваного гостя в окне. Фриц инсценировал самоубийство и оставил прощальную записку в заметках на старом мобильном. Захватив с собой комплект одежды парня, чистую форму и документы, Фриц направился домой, по пути заглянув к Джимми за коротким темно-каштановым париком под ехидные смешки людей сутенера.       — Ты, я смотрю, пристрастился. — Не унимался Джимми. — Даже старый не снял. Вот какая тема тебя прёт, я так и знал, что ты из этих.       — Я вытаскиваю человека из лап правосудия. Можно и приодеться, — пожал плечами Фриц. Следующим утром в Аркхэм зашёл через центральный вход Брайан Стоун — человек, на которого никто не обращал внимание, один из почти сотни сотрудников на унизительной государственной зарплате. Этим аркхэмские застенки запомнились наёмнику сразу — здесь совершенно все были недовольны работой и не лезли в чужие дела. Первый рабочий день, старательно подражая коллегам и почти не вызвав подвоха — навыки уборки квартиры наконец где-то еще пригодились — он изучил передвижение пациентов, график приёма пищи и мероприятий, когда все заключенные находились за пределами камер. В одной из подсобок, где не оказалось камер наблюдения, Фриц отыскал боковой проход в коммуникации, вдоль стен которых тянуло сырым зловонным сквозняком — наверняка это и был тот единственный путь для побега, что наёмник планировал посетить под покровом ночи после смены, пронося внутрь взрывчатку и гранаты с концентрированным усыпляющим газом. Решающим в спасении мафиози стал бы следующий день. По больнице, где каждого пациента во всех деталях из праздности обсуждали коллеги, ходили смешки, какую же бездумную амебу вскоре сделают из Кобблпота в ходе новой программы, чего Фриц тоже не мог допустить наравне с оставлением мафиози за решеткой. Благо, смены настоящего и уже мёртвого Брайана выпадали на те часы, когда Стрейндж безвылазно сидел в кунсткамере Индиан Хилл, и иначе как везением это назвать было нельзя. Один раз лже-Брайан чуть не столкнулся с мисс Пибоди, но его спас какой-то болтливый коллега, уводящий юношу в курилку, чтобы рассказать, как он засадил цыпочке из бара. Наёмник в одежде уборщика поддакивал, отвечал дежурными фразами, и ни единая душа не забила тревогу. Под конец первого дня он понимал, почему мертвец пил — не так-то просто оставаться трезвым, когда лучшие годы уходят на никчемный труд и никчемных людей в окружении. Если это — нормальная жизнь, то лучше сразу прострелить себе висок. Как и завещал Тодд, говоря об идеальном преступлении у всех на виду, нужно внедряться, становиться частью системы, своим, одним из тысяч, втискивать эго в чужую неудобную шкуру, расщеплять себя и пересобирать каждый раз заново. Даже если действуешь в логове врага, ежесекундно рискуя, осознанность каждого шага проведёт опытный глаз. Многоликость Фрица и вправду не знала пределов, обратившись вскоре самым беспрецедентным даже со времен «Маньяков» побегом из аркхэмской лечебницы всего одного заключенного — того, в чью ничтожность каждый от психиатра с помощницей до захудалого готэмского бездомного ложно уверовал.