Всё начиналось с высеченной искры, обращающейся в пламень — созидающий, уничтожающий, преобразовывающий — в сопле кремниевой зажигалки, поднесенной к зажатой меж губ киллера сигарете, в оголенных контактах внутри распределительного щитка за долю мгновения до короткого замыкания, в камере внутреннего сгорания мчащего к психиатрической лечебнице полицейского автомобиля.
Но для Пингвина, сидящего перед алюминиевой менажницей за ужином в самом дальнем углу столовой, отвернувшись от кучкующихся заключенных, всему началом стала искра внутренняя, что еще настигла бы его в центре контролируемого хаоса. Шла десятая минута седьмого, и, безучастно ковыряя ложкой клейстер каши, разваренной до той степени, чтобы никто из заключенных не смог подавиться, Освальд ждал. Издалека в него прилетел хлебной мякиш под аккомпанемент хохота — среднего между свиным визгом и рёвом банши — стукнувшись о лоб и упав прямо в кашу.
Два дня. Сто семьдесят тысяч невыносимых секунд на границе между голодом, инсомнией и оглушительным страхом остаться навечно одному в проклятых сырых зловонных стенах — они подходили к концу, и Кобблпот отгонял самые тревожные мысли — где же, черт возьми, Фриц, неужели он всё-таки передумал и его бросил? Нет, наёмник был не из тех людей, кто нарушал обещания и переносил сроки. Фриц прекрасно ориентировался во времени без часов, ощущая его на каком-то совершенно сверхчеловеческом уровне, и смог научить Пингвина за месяц совместных бегов в непрерывной опасности одной из граней его восприятия. В моменты угрозы или некого тревожного события чья-то рука словно натягивала связывающие мир, людей и события в нём воедино струны, и их какафоничный скрип гулко отстукивал в висках, разливался спазмом в мышцах, готовя тело к броску. И теперь не горделивый мафиози, а простой отощавший заключенный в мешковатой пижаме, с остекленевшим, подернутым влажной плёнкой взором и грязными волосами — как же унизительно оказалось принимать общий душ — Пингвин сосредоточенно ожидал той самой неуловимой тяжести в воздухе, что предзнаменовала бы приход его спасителя, что уже приступил к первому этапу своего плана по вызволению Освальда.
Прошлой ночью, когда Кобблпот вновь не мог сомкнуть глаз, слушая вопли буйнопомешанных, подхватываемые сразу в нескольких камерах, весь в паутине, ржавчине, смешанной со слизью и влажным грибком, Фриц проползал по сети хитросплетенных коммуникаций под жилым крылом больницы, сжав зубами фонарик.
Здание аркхэмской лечебницы еще пятнадцатью годами ранее перед закрытием находилось в аварийном состоянии: здесь через раз работала канализация и вспышками прокатывались перепады напряжения — и эти два естественных условия в синтезе давали непредсказуемые последствия. В отличие от многонулевых сумм, инвестированных в подземную лабораторию, в процессе повторного открытия больницы улучшили только системы наружного и внутреннего наблюдения. Камеры, зорко следящие из каждого угла за праздными беседами и передвижением сотрудников и заключенных, регулярно просматривались Стрейнджем и его помощницей, и вносили коррективы в план Фрица — направляясь в образе лже-Дейзи на свидание с Кобблпотом, он даже не представлял, что внутри и снаружи здания их настолько много. Юноша вообще не слишком любил технологический прогресс за его постоянную эволюцию, осложняющую взломы с проникновением, но в некоторых отдельных случаях уважал его. Например, за стабильную мобильную связь, обеспечившую возможность запустить детонатор дистанционно сразу на нескольких взрывных устройствах.
Фриц установил взрывчатку в двух местах: плотно заваренном старом коллекторе — выходе в сторону трущоб и пути к отступлению беглецов, — простирающемся перпендикулярно больничному теплопроводу и канализации, и на старом водопроводе прямо над аварийным узлом электроснабжения. Протиснувшись в проём не шире тридцати сантиметров между трубами и закрепляя скотчем взрывкомплект, мысленно юноша похвалил себя за по-прежнему превосходную для форточника форму. Он и вправду всё еще мог свободно двигаться там, где другой попросту бы застрял, не пролезая и на четверть.
Закончив с установкой, юноша направился полуприседом к вентиляционному узлу, судя по низкочастотному гулу лопастей, проталкивающих по пыльным коробам холодный воздух, и остановился, когда к смрадной сырости не примешался яркий пищевой запах. Вероятно, он подобрался к шахте технического лифта, соединяющего кухню и столовую несколькими уровнями выше и подсобное помещение уровнем ниже. Простучав обширную полость за жестяными листами, огибающими стены, юноша снял нужный, поддев под края ножом, и заглянул в простирающийся за ним глубокий вертикальный тоннель, удовлетворительно хмыкнув и просунувшись внутрь. В полной темноте зацепившись за тяговые канаты, он плотно обхватил тросы внутренней частью бёдер, подождав, пока дернувшаяся от движения кабина лифта перестанет раскачиваться. Затем, поочерёдно хватаясь то за основные канаты, то за противовес и минимизируя раскачивание висящей внизу кабины, сопровождающееся глухими ударами по коробу шахты, юноша почти бесшумно пополз наверх. Спустя бесчисленное количество рывков, поравнявшись с первым выходом, вероятно, в столовую, он поддел клинком изнутри тяжелую слайдерную дверь и приподнял на сантиметр, заглядывая сквозь щель в обширную залу с высокими арочными потолками со множеством столов, обнесенных по периметру крепкой двухметровой рабицей.
Фриц медленно вытащил клинок, дав дверце плавно опуститься, и более расторопно вернулся вниз тем же путем, что и поднялся, оставив снятым лист короба. Выбравшись обратно в вентиляционный узел, юноша направился вдоль жестяных коробов, рукавов и теплопровода в сторону подсобки, удачно обнаруженной в первый рабочий день. Круг замкнулся, и наёмник наконец получил подробную карту технических коммуникаций больницы под западным крылом, где содержались заключенные. Главное, чтобы Кобблпота не перевели в соседнее восточное крыло, где несколькими десятками метров глубже развернулся экспериментариум — со стороны коммуникаций все подходы к нему перекрывались крепкими бронированными, какие использовались в строительстве тоннелей метро или бункеров, ребристыми листами.
Им тут было совершенно не место, но у юноши не нашлось ни желания, ни сил думать об истинном назначении изоляции крыла. Впереди его ждал слишком долгий день.
Пронести на себе в здание никакие запрещенные предметы Фриц не мог из-за не слишком тщательного, но обязательного досмотра на входе, потому спрятал два противогаза и связку гранат с усыпляющим газом на тактическом поясе меж труб, к которым непременно бы вернулся следующим утром, перевезя их в уборочной тележке в туалет для персонала, а оттуда спрятав в вентиляции.
Ветхая электрика и ветхие протекающие трубы — вскрой несколько наспех заваренных отверстий, дав воде медленно поползти вниз по щелям, и спустя пять-десять минут путем естественного затопления начнется короткое замыкание, затем всё крыло обесточится, а камеры заглушатся, дав от минуты до трех полную свободу действий и перемещения. В случае вывода из строя основной электролинии спустя несколько минут включали аварийную систему электроснабжения, предусмотрительно заминированную — и взрыв разнёс бы и трубы, и перегородки, и щиток, и ближайшие несколько помещений. Последствия короткого замыкания сразу по двум электролиниям пришлось бы устранять на порядок дольше — до нескольких часов.
Он ослепит аркхэмского панопта, а после усыпит.
На первое короткое замыкание персонал отреагировал без паники, только с раздражением и матами — как оказалось, за последние несколько месяцев это было уже третье. Когда коридоры погрузились во мрак, едва освещаемый тусклым вечерним светом из немногочисленных окон, Фриц вколол тройную дозу транквилизаторов в одного из полицейских охранников, получасом ранее вышедшего на смену, затаскивая в подсобное помещение, где поменялся с ним одеждой, запер обмякшее тело в техническом шкафу и стащил пропуск, заняв его пост незадолго до планового вывода на ужин заключенных. Как и в случае со лже-Брайаном, которого наёмник почти два полных рабочих дня изображал, никто вновь не обратил на него внимания.
Кобблпота бросило в ледяной пот резко, за несколько секунд до двух взрывов — одного близко, а другого эхом пролетевшего в отдалении. Когда по помещениям неумолимой волной прокатилась темнота, пролёт за пролётом гася лампы и камеры, охрана, стерегущая ужинающих заключенных, сгруппировалась, пытаясь связаться с остальным персоналом по рациям. В ответ из динамиков доносилось хрипение, перемежающееся с усиливающимися визгами скандирующей толпы безумцев по ту сторону рабицы, и одиночными выстрелами вдалеке, секундными вспышками, озаряющими темноту коридоров. Заключенные, охваченные единым стремлением — бежать — брали разгон и ввинчивались в перегородки, пытаясь общей массой сбить замки. Охранники своим весом удерживали толпу внутри, боязливо всматриваясь во мрак коридора впереди.
Опасность поджидала сотрудников лечебницы с двух сторон: с одной — безумцы, с другой — тьма и крадущийся в ней враг, по которому беспорядочно открыли огонь, едва услышали шум шагов и молчание в ответ на приказ выйти с поднятыми руками, назвав своё имя.
Никто не понимал, что происходит, кроме Пингвина, и он был единственным, кто остался на месте у самой дальней стены, наблюдая, как преступники и сцепившиеся охранники, закашливаясь и роняя огнестрел, опадают с перекосившимися лицами прямо друг на друга, а из темноты выныривают двое — фигура в противогазе и изрешеченный пулями полицейский, отброшенный наёмником в сторону — его живой щит.
«Газ. Это газовые гранаты» — промелькнуло в голове Освальда, и он рефлекторно закрыл нос рукавом, задержав дыхание.
Фриц расчистил от тел проход, разоружил всех полицейских, стащил с пояса связку ключей и открыл двери, проникая в столовую. Кроме него и Освальда, вжимающегося в стену и неотрывно взирающего из полумрака на своего спасителя горящим взглядом, в сознании оставалась сотрудница кухни. Женщина, забившаяся в угол под стойкой выдачи, давилась от слез и умоляла о пощаде. Юноша кинул в Освальда запасным противогазом, что мафиози, словив дрожащими кистями, мгновенно надел на голову, жадно вдыхая. Киллер устремился прямо на женщину и всадил ей в бедро иглу шприца с транквилизаторами, вкалывая все пять кубов — её точно отключит на добрые сутки, если сердце, конечно, выдержит.
В иной ситуации киллер поступил бы в разы проще, перебив вообще всю охрану и устроив внутри больницы кровавую баню, но не хотел подставлять Освальда, что вскоре должен был оказаться перед законом кристально чист.
Кобблпот ринулся из последних сил к Фрицу, стискивая того в крепких объятьях и смотря на юношу сверху вниз сквозь стеклянные проёмы в маске.
— Мой друг, вы пришли, — к его глазам подступило. — Я думал, что вы меня оставите в этой дыре, но вот вы здесь. — Он отчаянно жался к наёмнику, до скрипа ткани стискивал висящую на том мешком охранную форму — еще немного и разорвал бы, а если бы на них не было противогазов, то точно бы схватил Фрица за голову и с жаром поцеловал.
Фриц попытался его мягко оттолкнуть — у них в запасе не было времени на нежности, — но Освальд, чуть отстранившись, крепко вцепился ему в локти, не давая увеличить дистанцию.
— Вы не представляете, каково находиться здесь. Это ад, каждый день, полный невыносимых мучений. Они пытали меня, Фриц, так, как даже вы не умеете пытать. — По дрожащему голосу юноша понял, что Освальд еще немного, и заплачет. — Они почти сломали меня, мой друг. Если бы вы не рискнули и не пришли тогда, то у них бы, боюсь, получилось.
— Мы поговорим о том, что ты устроил и почему здесь оказался, позже. Отпусти меня.
Юноше не было смысла играть дружелюбие на камеры ради предупреждения Пингвина о побеге — теперь он мог честно выражать всю глубину своего недовольства происходящим. До Освальда наконец дошло, что он до синяков сжимает угловатые локти наёмника, и мафиози разжал пальцы.
— Простите, я слишком сильно рад вас видеть. Вы же не злитесь на меня, мой друг?
Если не брать в расчет почти неделю без здорового сна, потраченную на подготовку к его побегу, растущее с каждым днём раздражение, риск жизнью и авантюру, в которой Фриц вырядился женщиной, а перед этим — месяц полностью бесполезных скитаний, что можно было предотвратить за час в участке и час в суде, дав показания против детектива, — нет, наёмник совершенно не злился.
Фриц рассуждал о том, насколько от мафиози много проблем, но без него их стало бы еще больше.
— Лезь. — Фриц кивнул в сторону пищевого лифта.
— В кухонный лифт? — Освальд прыснул, подумав, что юноша его разыгрывает. — Я похож на кастрюлю супа? — Затем до него под выжидающим взором Фрица стало доходить, что это не розыгрыш. — Погодите, мне серьезно нужно туда лезть? — Старый добрый капризный Пингвин возвращался, недовольно вытягивая шею вперед и возмущаясь Фрицу прямо в лицо. — Но мы же не поместимся. И как вы себе это представляете?
Юноша показательно поднял рывком слайдерную дверцу, за которой находилась квадратная кабина лифта, и с силой надавил на днище ногой, медленно проталкивая короб в шахту, пока полностью не освободил проход внутрь.
— Поместимся. Мы едем не в лифте, а на его крыше. — Юноша забрался внутрь вертикального тоннеля, плотно схватившись за тросы и пытаясь сдержать движение противовеса. Под ним лифт начал медленно опускаться, и силы в руках наёмника не хватало, чтобы полностью обездвижить короб. — Быстрее. Я снял один из листов, в шахте есть проход.
Кобблпот, нервно сглотнув, забрался в проем, глухо спрыгнув ногами на крышу короба, и под их общим весом его ход стремительно ускорился. Задача оказалась на скорость — лифт брал опасный разгон, чего Фриц не учел при планировании. Намертво вцепившись в трос противовеса, юноша стремительно перебирал варианты, как лучше поступить.
— Когда я скажу, выпрыгивай. — Освальд растеряно осматривался в почти полной темноте, ища глазами проем. Газовая маска перекрывала почти половину обзора — и как вообще Фриц мог в ней работать? — Сейчас!
Кобблпот наугад двинулся вперед, когда лифт поравнялся с проемом, выпадая из короба на бетонный пол — на удивление, он среагировал вовремя. Фриц, ощутив, как лифт замедляется, резко отпустил тросы, изогнулся и следом выбрался из шахты, помогая мафиози, ушибившему уже здоровое колено, подняться с пола.
Лифт по инерции опустился на метр ниже и остановился. Фриц вернул на место и плотно закрепил жестяной лист, затем подхватил Освальда под руку и потащил вперед полуприседом мимо вентиляционных коробов.
— Мой друг, это безумие. — Сбивающимся голосом наконец прокомментировал их побег мафиози, с трудом переставляя ноги. Впереди простиралась самая сложная и грязная часть маршрута.
— Нет. Безумие — это по своей воле попасть сюда.
— Фриц, послушайте, у меня не было выбора, я просто не мог иначе. Я хотел сказать про Джима, правда, очень хотел, но как-то не смог, — Освальд виновато развел руками.
— Как-то не смог, — повторил за ним наёмник, на четвереньках в кромешной темноте проползая в проём между водопроводных труб, по диагонали идущих вверх. Кобблпот, услышав свои слова из уст наёмника, смутился. Они и вправду звучали, как самый паршивый аргумент из всех в оправдание тому, через что, наверное, пришлось пройти Фрицу, чтобы его вытащить отсюда. — Пошевеливайся. — Сдержано добавил юноша.
Напарники, не снимая противогазов почти до самого выхода на поверхность — спасались от окутывающих трубы миазмов и падающих с потолка на латекс масок комков слизи, — шли, ползли, карабкались, изредка препираясь. Спустя полчаса спутники подобрались к эпицентру второго взрыва — уходящим далеко вниз пересохшим трубам, частично развороченным детонацией, и старому коллектору. Юноша использовал слабую взрывчатку, на глаз рассчитав радиус поражения, и, к счастью, припасенный им рюкзак с запасными вещами и инструментом для взлома в двадцати метрах от дыры в бетоне уцелел. Продев руки в лямки рюкзака, Фриц спрыгнул в открывшийся тоннель первым и помог спуститься Кобблпоту. Они уже в полный рост двигались сначала по тонким парапетам и балансировали на ржавых трубах, затем по щиколотки в зловонной липкой воде по дну коллектора, пока не оказались у старой решетки ливневки, за прутьями которой, обмотанными засохшими водорослями, проступал вид на ночной Готэм-ривер.
Фриц стащил газовую маску, втянув ноздрями провонявший химикатами и речной сыростью воздух, струящийся сквозь решетку, и ненадолго замер.
Что же, этот самоубийственный план, кажется, сработал.
Оставалось только не попасться, не вовремя расслабившись, как бывает у начинающих преступников, ослепленных первым успехом. Фриц накинул на Освальда поверх тюремной формы и на себя камуфляжные рыбацкие плащи в пол из рюкзака, и массивными кусачками производства Филиппы перекусил секции решетки, осторожно отставив её в сторону и выбравшись наружу первым, осматриваясь по сторонам. Вдалеке у лечебницы ревели полицейские сирены и стягивались патрули, небо пересекали вертолеты, выхватывая чахлые деревца и разваленные постройки на территории острова лучами прожекторов, чтобы остановиться над старинными корпусами Аркхэма — по мнению полиции, нападавший находился еще внутри.
Все предыдущие побеги заканчивались либо отходом через вентиляцию или коммуникации, либо через центральные ворота — для готэмских реалий это стало аксиомой, единственным возможным сценарием побега, множественно повторяемым большинством заключенных. Даже Фриц, приходя на свидание к Освальду, планировал побег через коммуникации, ведущие во двор и окрестности, если бы не Филиппа, что неплохо знала эту территорию и накануне, достав для него газовые гранаты, рассказала о старых ливневках, через которые несколькими годами ранее можно было пробраться в закрытую и надежно охраняемую опустевшую лечебницу. Со временем эти ходы замуровали от ловких воришек, и Фриц рискнул одним из них воспользоваться, в итоге не прогадав и сбив полицию со следа.
— Еще немного, — Фриц помог выбраться задыхающемуся и обливающемуся потом мафиози на мороз. Ночь стояла сырая, ветреная, и легкие плащи не спасали спутников от зябкого холода.
— Мне тяжело д-дышать, — Кобблпот судорожно глотал пронизанный химическим смрадом воздух — неподалеку лежали ядовитые акры свалки, куда без противогаза заходить было опасно для слизистых оболочек и жизни. — Мы можем передохнуть? Умоляю, я больше не смогу.
— Нет, — Фриц закинул руку мафиози на свое плечо и крепко подхватил под ребро, потащив за собой к невзрачному семейнику, припаркованному предусмотрительно в нескольких сотнях метров и слушая вялые возмущения Кобблпота. — Ложись в багажник, — юноша поднял дверцу, словив на себе колючий взгляд.
Это было необходимостью на случай, если патрульные решат просветить сидения внутри машины при остановке.
— Фриц, нет. Это просто унизительно. Я поеду с вами в салоне, слышите?
— Ложись в багажник, — повторил Фриц. Кобблпот, понимая, что наёмник не уступит, а своим упрямством он тянет драгоценное время, ворча, забрался в багажник, подтягивая колени к груди. Оттуда он походил на меленького исхудавшего мальчишку, смотря на наёмника настолько обреченно, что, будь у Фрица хоть капля сострадания, он бы смягчился и пустил Освальда в салон. Но Фриц, издевательски ему подмигнув, звучно захлопнул дверь багажника и сел за руль, с выключенными фарами медленно двинувшись по старой разбитой дороге. В машине нашлась старенькая магнитола с радиоприемником, и юноша включил его, прослушивая эфир — в срочном выпуске новостей упомянули о некой аварии в лечебнице.
Огибая свалку на скорости, приближенной к пешеходной, юноша издалека наблюдал за колонной подтягивающихся к больнице патрулей. Некоторые полицейские, светя фонарями, уже прочесывали округу рядом с больницей. Подождав, пока поток подкрепления прекратится и полицейские оцепят по периметру лечебницу, юноша свернул по старому, практически никем не используемому отрезку кольцевой дороги, заворачивающей на шоссе, связывающее Аптаун и Миддлтаун двумя мостами, меж которых лежал аркхэмский остров.
Для семи вечера — часа пик — пробки стояли характерные, и полицейские не досматривали автомобили среднего класса, курсирующие с дрянных офисных работ домой. По логике патрульных, преступники бы не сунулись в давку или обязательно выделялись, выезжая на встречную и куда-то отчаянно торопясь. Потому на Фрица, плетущегося в пробке и добропорядочно давящего на клаксон, даже для виду проругавшись в окно на мудака в соседнем ряду, идущего на обгон, никто не обратил внимания.
Он умел вести себя социально приемлемо, ненадолго «надевать костюм человека» и любил свою преступную работу за то, что делать это постоянно, изо дня в день, как обычным нормальным людям, ему необязательно. Наверное, снись Фрицу кошмары, юноша попадал бы в них в неловкие ситуации, требующие правильной коммуникации и реакций — соболезнования, выражения сочувствия, дружелюбия, умиления или радости, и обязательно бы попался — такие, как он, всегда прокалываются на какой-то предопределяющей всё мелочи, непременно вытесняющей их из общества. Заказчикам или немногочисленному окружению в лице сутенера и мастерицы-лесбиянки было плевать на реакции юноши, а надоедливый хромоногий мафиози вовсе восхищался его ледяным равнодушием и хотел влезть как можно глубже во Фрица — туда, куда юноша даже себя не пускал, потому что побаивался последствий открытия гермодверей. Вероятно, Освальд был просто закоренелым моральным, а, может, и не только, мазохистом.
В полукилометре за мостом киллер свернул в промзону близ ветки южного ист-эндского метро, где припарковал машину в невзрачной подворотне и потащил к своему дому окружными путями мафиози, успевшего вздремнуть от мерного звука двигателя в багажнике. Ехать в убежище через весь город слишком рискованно — возможно, их уже хватились — а для выживания в трущобах Кобблпот находился в критическом состоянии. Как и после разборок с прежней мафией, квартира наёмника оставалась самой надежной крепостью во всем городе.
Оказавшись за бронированными дверями, Освальд сполз прямо по ним спиной, откидывая назад голову и тяжело дыша. За весь месяц побегов с наёмником он так сильно не уставал, а от голода, препаратов и последствия терапии одному богу известным способом вообще оставался в рассудке и на ногах.
Фриц, ставя двери на пароль, следом сел на пол, протягивая ноги, мокрые и грязные почти до колен после передвижения по коллектору. От них обоих так сильно разило, что нюх наёмника частично притупился от перенасыщения обонятельных рецепторов. Дрожащими от усталости пальцами он сунул сигарету в зубы, прикурил и упоительно затянулся, сообразив, что забыл предложить мафиози, и запоздало протянул ему пачку.
Расфокусировано глядя на пустующее место на стене, юноша думал о том, что хочет в квартиру систему видеонаблюдения — за коридором, лифтом, парадным и черным ходом. Приди за ними копы, он бы заранее это знал, просмотрев трансляцию.
Спутники курили одна за одной, туша бычки прямо о кафельный пол, прежде чем нашли силы заговорить.
— Мой друг, вы можете мне кое-что пообещать? — Освальд обратился к Фрицу первым. Юноша с трудом повернул на него голову. — Остановите меня, если я снова поступлю безрассудно. Если бы я послушал вас, то всего этого не произошло. Вообще всего этого.
Киллер приподнял одну бровь. Услышать подобные слова от Освальда было несколько неожиданно. Мафиози обычно обыгрывал свои ошибки, показывая их необходимость, но открыто крайне редко признавал.
— Вы постоянно оказываетесь правы и трезво оцениваете ситуацию, Фриц. — Освальд умоляюще посмотрел на наёмника. — В моем окружении никогда не было таких людей, как вы, потому, пожалуйста. Если не вы, то меня вообще никто не сможет остановить.
— А зачем мне это нужно? — Наёмник смерил Пингвина равнодушным взглядом, от которого внутри мафиози что-то с треском обвалилось.
«Зачем мне это нужно?»
— Затрудняюсь ответить. Наверное, перестану осложнять вашу жизнь, — голос Освальда, обескураженного вопросом, дрогнул. — Но я прошу вас только потому, что вам доверяю. Потому что убийство Фиш, Галавана, наш месяц на улице и вот побег, они очень много для меня значат. Должны же они значить что-то и для вас? Вы бы вряд ли просто так столько раз безвозмездно рисковали.
— Не безвозмездно. Ты не трогаешь ни меня, ни любую деятельность коммуны на свалке. Такие условия.
— Фриц, вы уж простите, но это звучит совсем абсурдно. Вы помогли убрать старую мафию, убить мэра и вытащили меня из Аркхэма только затем, чтобы в вашу жизнь никто не лез?
Фриц пожал плечами. За месяц, пока Освальд возглавлял преступный готэмский мир, ему было так спокойно, как никогда. Он по-прежнему существовал на грани, но когда возвращался домой, то блаженно выдыхал, глядя на ночной город за панорамными окнами и видел будущее простым, понятным и четко очерченным.
— Можно и так сказать. Я готов побороться за то, чтобы всё было, как мне хочется. В данном случае за свободу.
— Как и я. Мы с вами одной природы, Фриц. Но меня никак не покидает мысль, что здесь замешано что-то еще. — Пингвин нервно облизнул губы. — Может быть, что-то личное. Ведь вы могли выбрать кого угодно, но поверили именно в меня еще в тот момент, когда каждый считал меня простым лакеем и шестеркой Фиш. — Всякий раз, произнося прозвище крестной матери, он яростно шипел — крепко же в нём укоренилась ненависть к ней. — Вы видели меня настоящего, Фриц, и верили в меня, когда больше никто не верил. И это о многом говорит.
— И о чем же?
От вопроса в лоб Освальд замешкался, неловко улыбаясь.
— Быть может, я вам тоже нравлюсь?
Совершенно неожиданно лицо юноши рассекла кривая усмешка, единственный доступный ему вид улыбки, задержавшийся на тонких губах дольше секунды. Освальд широко улыбнулся ему в ответ, обнажая затянутые желтоватой пленкой налета — в лечебнице у заключенных не было даже щеток, чтобы случайно не воткнули кому-то во время гигиенических процедур в глаз — зубы.
Мафиози имел право мысленно поаплодировать себе: он смог то, что не получалось вообще ни у кого — вызвать у Фрица хоть какую-то новую невербальную реакцию, кроме агрессии.
— Ты такой придурок, Освальд, — юноша невесомо щелкнул мафиози по носу, выпрямляясь. Улыбка сошла с его лица только когда юноша достал привезенное из бункера радио, поставив на кухонную тумбу, включив в розетку и раскрывая антенны.
— Мои глаза не врут, это была улыбка? Вы умеете улыбаться. — Потрясенно подметил Кобблпот, хотя не хотел бы наблюдать этот жуткий оскал, будучи подвешенным вверх ногами над бочкой для химических отходов.
— Нет. — Ответил Фриц сухо, настраиваясь на нужную волну.
В экстренном выпуске диктор сообщила уже не про аварию, а беспрецедентное нападение на лечебницу и успешное завершение операции по устранению беспорядков. Детали по-прежнему уточнялись. Фрицу стало искренне любопытно, чем именно закончилась операция и в чем вообще заключалась — быть может, парочка психов смогла вырваться на улицу и даже не грохнуться по дороге, надышавшись парами, витающими по коридорам, а, быть может, найдя застреленного другими охранниками коллегу, они выстроили версию о пособничестве в побеге. Интересно, в какой момент они не досчитаются Освальда Кобблпота? Фриц надеялся, что хотя бы сутки в тепле и комфорте у них будут — юноша так больше просто не мог, его тело находилось на пределе.
— Мышцы свело. — Добавил юноша спустя несколько минут. Освальд хотел съязвить, чтобы их сводило почаще, но Фриц уже звучно захлопнул за собой двери в ванную, забрасывая снятые зловонные вещи в мусорный пакет. Ему хотелось сорвать с себя кожу, а после — еще и с Освальда, от которого разило втрое хуже. Грязи в своём доме наёмник терпеть бы не стал.
Остаток вечера прошёл в тумане. Фриц смутно помнил, как привел себя в порядок и даже закупил каких-то готовых продуктов в круглосуточном маркете, отправив отмываться препирающегося Освальда. Постелив мафиози на диване, юноша, не дожидаясь выхода того из ванной и оставив коробку с разогретой пастой на столе, с трудом забрался на второй этаж и отключился лицом в подушку.
Бесчисленное количество мгновений спустя, сквозь глубокий сон, юноша ощутил, как рядом хрустнули, прогибаясь, пружины матраса, затем центр тяжести матраса сместился. Ощущая чужое присутствие на краю кровати, Фриц приставил к горлу незваного гостя нож — кромка всего на несколько сантиметров не доходила до кожи Освальда. Мафиози, чистый, сытый, в свежем халате, набравшись смелости — вероятно, более разумной мысли в его мозг, воспаленный препаратами, разрастающимися чувствами к наёмнику и настигшими кошмарами о лечебнице, не пришло — поднялся к юноше и осторожно лег на краешек кровати. Кобблпот обязательно бы придумал, как аргументировать столь наглое влезание на его территорию и был готов рискнуть, лишь бы не оставаться там одному, внизу. Едва Освальд прикрыл на узком диване глаза, как перенесся в одиночную камеру, увидев наступающие на него облезлые стены и затянутый грибком потолок.
Напарники уже ночевали раньше на одном диване или матрасе поочередно — обычно Освальд засыпал, а юноша читал в тусклом свете на своей половине, — потому существовала вероятность, что Фриц разрешит остаться.
— Объяснись. — Фриц повернул в сторону незваного гостя голову, не открывая глаз, и еще на миллиметр приблизил острие к коже на шее.
— Я, — замялся Пингвин. — Я не могу заснуть. Закрываю глаза и вижу эти стены, плесень, слышу их крики, Фриц. Как будто этот кошмар никогда не закончится. Простите. Мне уйти?
Юноша отвел нож, пряча между матрасом и кроватными ламелями, и забрался под одеяло, на котором изначально отключился, поворачиваясь спиной к мафиози.
— Правила помнишь. — Кратко ответил он, обратно погружаясь в сон.
Пользоваться своим одеялом и не лезть на половину наёмника — простые, честные правила, установленные в первые дни их бегов — они означали, что этой ночью он будет спать рядом с Фрицем. Кобблпот победно улыбнулся и, завернувшись в принесенный с дивана плед, еще долго не мог отвести взгляда от белой мочки уха, остро выступающих позвонков и угловатого плеча под темной футболкой. Пингвин хотел прижаться к юноше, уткнуться носом в шею, обнять так крепко, на сколько хватит силы в руках, но даже простого разрешения заснуть рядом уже было достаточно — очередная маленькая победа на пути к сокращению между ними всех дистанций. С мыслями об этом, греющими изнутри и сморенный теплом шерстяного пледа снаружи, Кобблпот заснул.
На утро газеты и радио гудели дискуссиями касаемо произошедшего в больнице — по последней версии, подкупленный охранник или группа охранников по сговору освободили некого опасного преступника, чье имя не разглашалось, в ходе нападения на лечебницу один убитый, ведется следствие. Фриц знал, что рано или поздно детективы натолкнутся на Брайана, что никак не мог отработать две смены за последние дни, будучи застреленным трое суток назад, затем выйдут и на Дейзи, но к тому моменту Нигма уже должен реализовать план, а Гордон — отправиться в окружную тюрьму.
С ночи мобильный Фрица разрывался от звонков, но юноша все пропустил, дав телу наконец зарядиться необходимой энергией, а разуму — хоть ненадолго побыть в безмыслие.
Когда он проснулся, стоял полдень. Стекла омывало ливнем, небо было настолько тёмным от грозовых туч, что юноша сначала перепутал день с вечером.
С трудом раскрывая глаза и осматриваясь, киллер обнаружил пустующую постель с небрежно лежащим поверх простыни пледом с дивана — на удивление, Освальд проснулся раньше него, хотя во время их бегов разбудить мафиози зачастую получалось только рукоприкладством. Фриц выбрался из-под одеяла, проверил список пропущенных и, набирая на ходу Филиппу, спустился на первый этаж, где хозяйничал Освальд. Он раскладывал разогретую еду из коробок по тарелкам — те, оказывается, все это время стояли в посудомоечной машинке, которой юноша никогда не пользовался, — и заваривал чай и кофе, смущенно улыбнувшись сонному Фрицу. Юноша неуверенно поднял вверх ладонь в приветственном жесте, сев на нижнюю ступеньку ведущей в спальню лестницы, и слушал импульсивную речь мастерицы, чуть отодвинув телефон от уха — та всегда была невыносимо громкой.
Полицейские перевернули вверх дном каждый угол острова и даже добрались до Филиппы, но после обстоятельного объяснения, что
в её коммуне каким-то выскочкам, не видевшим всех тягот жизни и не умеющих работать ни мозгами, ни руками, уж точно нечего делать, полицейские, пригрозив проверками документов и просроченных миграционных карт, ушли. Женщина на протяжении двенадцати часов пыталась дозвониться до наёмника.
Нагрянули полицейские и к Джимми — уже для всех было очевидно, что убийца в противогазе может действовать заодно с Пингвином — но сутенер по старой памяти открестился от любых контактов с Фрицем, во время звонка припомнив ему парики.
Последним звонил Нигма — похвастаться успехом. Судмедэксперта перенабирать Фриц не стал: как-то безопасней в общении с не в полной мере адекватным сотрудником полиции юноша ощущал себя только с глазу на глаз, имея возможность прирезать его для перестраховки, чтобы точно не наделал глупостей.
Освальд — отдохнувший, в намеренно соблазнительно полурасстегнутом до пояса над пупком светлом банном халате, — расставил тарелки с чашками, и, довольно улыбаясь, ждал за столом на завтрак выходящего из ванной юношу, вытирающего в дверях отрастающий белоснежный ёжик волос полотенцем. Фриц выглядел настолько простым и домашним, закидывая полотенце на сушитель и с третьей попытки садясь за стол — никак не мог удобно протянуть слишком длинные ноги, — что у мафиози защемило меж ребер. Вряд ли кому-то еще выпадала честь видеть наёмника
вот таким.
За дни их скитаний Кобблпот начал понемногу отвечать Фрицу на его сдержанную молчаливую заботу — это скорее походило на попытку ребенка печься о болеющем родителе, неуклюжую и неуместную, но в своем несовершенстве настолько искреннюю, что её невозможно было не принять. Всё, что Кобблпот мог сделать сейчас в благодарность за спасение — организовать более изящную, чем поедание как попало из коробки и на ходу, трапезу.
Отпивая из чашки, Фриц подумал, что ему странно завтракать и пить кофе в собственной квартире — обычно он всегда делал это на ходу. И вообще делить квартиру с посторонним — обычно юноша всегда наслаждался в четырех стенах своего убежища молчаливым одиночеством.
— Мой дорогой друг, вчера я был несколько не в себе, и не мог вас нормально поблагодарить. — Заговорил Освальд на середине порции, и Фриц недовольно замедлил движение челюстей. «Начинается» — только и пронеслось в его голове. — Даже не верится, что вы столько проделали ради меня.
— Не ради тебя. — Дожевав, ответил наёмник, наматывая на вилку новую порцию пасты. — Я вчера ясно выразился, что делаю это только ради себя.
— Фриц, называйте это как вам заблагорассудится, но факты на лицо. Так что знайте: я теперь у вас в неоплатном долгу.
— Я сделал, что должен был. Хватит уже об этом трепаться. Что по новостям? — Юноша кивнул на потрескивающее радио.
Кобблпот пересказал ему новости: об их побеге, но по какой-то причине без огласки имен сбежавшего, теракте на вокзале и вандализме в музее, и еще нескольких ни о чем не говорящих убийствах и вооруженных ограблениях, что множились под неумелым руководством Бутча — и это особенно вывело из себя Кобблпота, что, вопреки розыску намеревался проведать старого прислужника, уже предвкушая перекосившееся лицо здоровяка и лицо его чертовой суки, коварно зарезавшей матушку и ранившей Фрица. Глядя на то, как поначалу киллер упорно день за днем реабилитировал руку, что вообще не должна была работать сначала после пулевого, а затем после пробитой шпилькой ладони, мафиози ощущал праведный гнев — Табита посмела нанести такое тяжелое увечье
его Фрицу. Руку юноша почти полностью восстановил, но не пережитый, не выпущенный гнев внутри Освальда остался, ожидая своего часа.
Наёмник, вспоминая вчерашние мольбы Освальда остановить его, если мафиози снова захочет поступить безрассудно, сначала хотел пригрозить ему заключением в квартире до полной амнистии — всё равно без пароля Кобблпот выбрался бы отсюда разве что через окно, — но затем резко передумал. После завтрака юноша отправился за транспортом и вещами Освальда в его старую квартиру.
Нигма, действующий параллельно с киллером, не терял времени, проворачивая свою аферу, и благодаря ему обвинения с Освальда вскоре бы сняли, а детектив оказался бы в окружной тюрьме. И тогда в городе, где лицом истинного правосудия, надежды на справедливость для простых граждан стал человек, застреливший перспективного мэра, обещающего фундаментальные перемены, снова начались бы осложняющие всё гражданские беспорядки.
Эхо безнадёги прокатилось бы по замусоренным закоулкам, и Пингвин, несущий ответственность за порядок, пусть и с преступной стороны, не мог так просто дать выйти кровавым рекам из берегов, ощущая необходимость действовать как можно скорее.
Иногда можно побыть отчаянным и немного безрассудным — Кобблпот крайне тлетворно влиял на осторожного в обычное время Фрица, что тоже начинал играть по-крупному.
Когда до временного главы готэмской мафии дошли новости о заключении Освальда, он праздновал — так пышно и бурно, как никогда ранее — теперь-то он наконец мог выдохнуть. Ощущение этой радости и свободы быстро улетучилось, едва он увидел первые горячие новости из Аркхэма. Пусть пресса и молчала, что произошло, Гилзин не сомневался, что ночью из лечебницы сбежал именно Пингвин, согнав к особняку всех головорезов, что только согласились убить Кобблпота, едва завидят на месте.
Бутч Гилзин всегда неоднозначно относился к Пингвину.
Поначалу, еще работая с Муни, он считал его слишком скользким, слишком покладистым, и, только узнав о предательстве и перебежничестве сначала к Марони, затем Фальконе, понял, какую мерзкую игру тот вел, прикрываясь милыми улыбками и сладкоголосыми речами. Опасаться Освальда здоровяк начал после недельных пыток Виктором — тогда, будучи уверенным в полной преданности, мафиози относился к нему, исключительно как к верному цепному псу, что не имеет права ни на что, кроме служения, а после приказал застрелить его любимую женщину и унизительно отрубил левую руку — и липкой тенью в мужчине зароилась ненависть. Но затем ненависть сменилась истинным страхом — не после налётов на его точки и постоянным ожиданием, придёт по его голову Пингвин или нет, а после послания на столе и в белье его возлюбленной.
Это было предупреждение о том, что Табита уже на мушке, и что от смерти девушку отделяет только воля мафиози.
Потому, когда на пороге приёмной, в дверях, сняв из хромированной беретты с глушителем его охранников, оседающих на пол, не успев даже вытащить оружие, появился Освальд Кобблпот в выглаженном фраке, мужчину едва не хватил инфаркт.
Следом за Пингвином, держа в обеих руках по окровавленному клинку — в одной приближенный по форме к боуи, а в другой — метательный, мгновенно направленный на Табиту — вышел Фриц.
Если до вынужденного месячного выживания Кобблпот предпочитал делегировать убийства, отнимая жизни только в принципиальных ситуациях или на эмоциях, то рядом с Фрицем ему пришлось научиться какой-никакой командной работе — лентяйство и помыкательство Фриц не прощал. По-армейски с ножом обращаться Освальд так и не приловчился в меру слишком сильной импульсивности, но повысил точность стрельбы до попаданий со второго-третьего раза вместо хаотичной пулеметной очереди, что раньше заменяла ему меткость.
— Здравствуй, старый друг, — разводя руки в стороны и, чуть выгибаясь вперед, пошел он на Бутча, оседающего по креслу. — Мы тут проходили мимо, и у моего напарника случайно соскользнул нож, — мафиози указал кистью с зажатой в ней береттой в сторону наёмника, бесшумно шагающего позади. С его клинка прозаично стекала еще теплая кровь. — На глотки твоих людей.
— Пятнадцать раз. — Уточнил Фриц, поравнявшись с Освальдом и смотря Табите в глаза. На лице девушки — она, бесспорно, узнала в юноше того остервенелого малолетку с крыши с ножами, ощутив покалывание раны на спине и остаточную, призрачную боль в уже вправленном и сросшемся, работающем запястье — застыло опасение. Табита не боялась, в отличие от Гилзина, но была уверена: если киллер вступит в схватку с ней в полную силу уже двумя руками, ей не продержаться и нескольких минут.
— Надеюсь, ты же не будешь сердиться, Бутч? — В голосе Кобблпота звучал весь доступный ему диапазон издевательских интонаций. — А я не буду злиться на то, что ты решил меня кинуть. Забудем старые обиды и начнём с чистого листа.
— Ты должен быть в Аркхэме. Тебя разыскивают, — нервно потея и сжимая в руках ворот халата, подал голос Гилзин. — Скоро здесь будут копы. И ты не тронешь ни меня, ни мою Табиту.
Пингвин очаровательно улыбнулся, и на его лице читалось исключительное превосходство — давящее, уничтожающее.
Он знал, что выиграл, даже не вступая в бой.
Оставив Гилзина с Табитой в имении, заваленном трупами — Освальд планировал вернуться туда, когда закончится пересмотр дела по убийству Галавана, — мафиози и киллер направились в сторону готэмского кладбища. За время в бегах Освальд уже был там трижды, перелезая ночью, как какой-то вандал, через забор, чтобы не попасться — тогда патрули выслеживали каждое движение по адресам, где мог появиться мафиози. Ему казалось унизительным, что он не может, как все обычные люди, просто войти в центральные ворота и принести белые лилии, что так любила матушка, на могилу.
Будучи маленьким, Освальд часто покупал матери цветы и милые безделушки за скопленные деньги, что не выбивали из него школьные хулиганы и отморозки по соседству. Кобблпот купался в её любви и отдавал бы ей в разы больше, став по-настоящему успешным, но не справился и подвел её, дав матушке так позорно умереть. Всю дорогу Пингвин находился в приподнятом настроении, полностью удовлетворенный вендеттой, но стоило им подъехать к кладбищенским воротам, как, держа на коленях объемный букет белых лилий, до тошноты сладко пахнущих, мафиози едва сдерживал слезы, стискивая влажные гибкие стебли — боль, всё это время глубоко внутри копящаяся, начала рваться наружу.
Ливень, что почти не прекращался с самого утра, усиливался, и Фриц отдаленно подумал, что зря Освальд всадил в мэра зонт — теперь им придется мокнуть под открытым небом. Когда напор воды чуть уменьшился, напарники вышли из машины, звучно закрывая двери и синхронно раскрывая створки скрипучих кованых ворот. Освальд, ковыляя по вымощенной гравием дорожке, с налипающими на лоб волосами и насквозь промокшим костюмом, давился болезненными комками, уже не в силах сдерживаться, а, едва увидев надгробие, согнулся, беззвучно крича.
«Гертруда Капельпут»
«Дорогая мать»
Фриц положил руку на плечо мафиози — такой простой, почти дружеский жест — и тот, понемногу возвращаясь в реальность, выпрямился. Юноша иногда был в некой форме благодарен Освальду за то, что тот не требовал ни слов, ни реакций в столь острых ситуациях, где другие эмпатично могли бы разделить боль и траур, но киллер не ощущал ничего.
— Здравствуй, мама. Мне так жаль, что я не попал на похороны. — Кобблпот говорил с трудом, захлебываясь от слез, рывками глотая воздух и с трудом изрекая слова из-за боли в груди. — Я совершил столько ошибок, и ты бы точно рассердилась, если бы узнала, чем твой сын занимался все эти годы на самом деле. Но я ни на секунду не забывал твоих слов, что стану великим человеком, мама, и я продолжу бороться за это. Дороги назад уже нет. Я воздал по заслугам тому, кто сделал это с тобой, а еще у меня появился первый настоящий друг. Это тот самый немец, ты еще передавала ему пластинки. Он не бросил меня в беде.
Юноша приподнял брови, удивленный подобной искренностью. Едва ли рыдающий Освальд стал бы лгать на могиле матери.
— Я, я очень стараюсь, правда, мама. Но, честно говоря, я не знаю, справлюсь ли без тебя.
Фриц, всё еще держа Освальда за плечо, осознал, что никогда не стоял на могиле покойной матушки. Её просто увезли, накрыв грязной простынёй, даже не заметив прячущегося под кроватью ребёнка — он еще несколько месяцев скитался, пока его не поймали сотрудники полиции.
Со стороны входа в их сторону направился мужчина возрастом за пятьдесят, судя по одежде, весьма состоятельный, в шляпе и с аккуратным букетом лилий вперемешку с алыми розами. Юноша насторожился, но не подал виду, даже когда мужчина остановился в нескольких метрах от могилы, нерешительно смотря на спутников.
— Добрый день, — его голос был мягок и бесхитростен, но ощущалась принадлежность к потомственной аристократии. — Прошу меня простить, не хотел мешать вам. — Мужчина положил букет рядом с массивной связкой, оставленной Освальдом. — Лилии. Её любимые, если не ошибаюсь.
— Да, всё верно. — Пингвин вытер слезы. Дождь постепенно прекращался. Фриц отшагнул назад, стараясь не вслушиваться в разговор — это было не его дело. — Вы её знали?
— Очень давно. Но нашёл, увы, лишь после смерти. Я — Элайджа ван Даль.
— Освальд Кобблпот. — Они пожали друг другу руки.
— Кобблпот? — Удивился мужчина. — Вы родственник Гертруды?
— Она моя мать.
— Мать? Вы её родной сын?
Мужчина и мафиози смерили друг друга непонимающими взглядами, а до Фрица раньше, чем до них, дошло, что, кажется, на могиле матери воссоединятся отец с сыном — в их внешности и манерах прослеживалось слишком много сходств. Как прозаично — потерять мать, чтобы познакомиться с отцом. Фриц подумал о том, что, наверное, не хотел бы знакомиться со своим отцом.
— …Гертруда ушла тридцать один год назад. Точно. Господи, она… Она ничего мне не сказала.
— О чём?
— О моём сыне.
Договорившись собраться на семейный ужин после решения Пингвином некоторых проблем — как его не переполняло желание сблизиться с новообретенным отцом, начинать их знакомство с полиции на хвосте мафиози попросту бы не смог — Элайджа и Освальд разъехались в разные стороны, обменявшись контактами и теплыми прощальными объятиями. Ведя машину в сторону дома и слушая бормотание Кобблпота касаемо невозможности произошедшего, юношу настигло понимание, что у него даже полного имени, которым можно было бы представиться в подобной ситуации, нет. Конечно, у киллера в столе лежало пять поддельных «чистых» паспортов на разные имена, шестым к которым отправилась Дейзи, но ни на одно из них, окликни юношу, он бы не отозвался.
Отвезя насквозь мокрого и замерзшего Освальда в квартиру отогреваться, юноша отправился за продуктами, спиртным и сигаретами в маркет в нескольких кварталах, на обратном пути сломав руку и разбив о бордюр голову какому-то молодому хулигану, что, завидев еще в магазине, насколько дорогой алкоголь и сигареты покупает киллер, решил с компанией из трех с виду баскетболистов вытрясти из тощего пацанчика стопку «бенджаминов». Увидев, что с зачинщиком Фриц справился за несколько ударов свободной рукой, даже не рассыпав содержимое бумажного пакета с продуктами, прижимаемого к груди, троица кинулась врассыпную, бросая товарища, а юноша, обведя их разочарованным взглядом, продолжил маршрут.
Пингвин в пледе поверх халата сидел на диване, слушал немецкую классику на включенном проигрывателе — пластинки матушки — и бесшумно плакал.
Фриц, обойдя мафиози, разложил покупки, достал из морозильной камеры лед, бросил по несколько кубиков в стаканы для сока — единственные подходящие для выпивки из всей здешней посуды — и поставил на столик перед Кобблпотом, разливая по ним виски на двоих. Юноша испытал желание налакаться вдрызг, лишь бы не возвращаться к мыслям об утерянной семье, что подтачивали, набирая обороты, его еще на пути с кладбища.
Спутники пили и курили молча, слушая потрескивание иглы по пластинке, почти четверть часа, пока Освальд не заметил, что под снятой перчаткой на правой руке юноши краснеют совсем свежие ссадины от апперкота по челюсти попытавшегося напасть на него хулигана. Эта деталь вернула мафиози в реальность из тяжелых образов прошлого, волнами накатывающими после посещения покойной матушки и встречи с отцом. Пластинки были тем малым, что оставалось от Гертруды и к чему хотелось снова прикоснуться — Кобблпот никогда не предполагал, что всё может так просто, так несправедливо закончиться, а он — не в состоянии исправить допущенного, останется жить с ничем не заглушаемым чувством вины.
— Это кого вы так? — Удивленно спросил мафиози, беря юношу за руку и проведя большим пальцем по воспаленным костяшкам, запоздало и смущенно понимая, что они сидят с Фрицем почти вплотную друг к другу. Фриц на его памяти никогда не дрался кулаками, предпочитая битву на ножах или с сохранением дистанции. — Совсем не ваш стиль.
— Пытались ограбить. Какие-то дети с мышцами. — Юноша долго пытался подобрать нужный термин. Обычно его вообще не замечали, и до подобных драк доходило крайне редко. — И без мозга.
— Надеюсь, вы хорошо их попортили не только кулаками, но и своими ножичками, — Освальд гнусно захихикал, отпивая из стакана, так и не отпустив руки юноши, ощущая под пальцами шрамы на внутренней части ладони наёмника. Фриц, чуть сжав ответно кисть Освальда, всё же убрал руку, отстраняясь, чтобы прикурить. Пингвин подлил им виски, и юноша, уже вылакавший стакан на голодный желудок, подумал, что лучше остановиться, но всё равно потянулся к стакану.
— Я не убиваю просто так. Тем более, под камерами. — Фриц смерил Освальда странным взглядом, наконец обратив внимание на то, что мафиози снова словно невзначай неплотно запахнул верх халата, обнажая худую грудную клетку и частично остро выступающие ключицы, как и плечи, обсыпанные веснушками. Для человека, застегнутого на все пуговицы и даже в бегах никогда не оголяющегося, это выглядело несколько странно, но комментировать его внешний вид наёмник не стал, хотя и отметил, что смотрится это крайне привлекательно. — Слишком много последствий.
— Да, вы постоянно думаете о последствиях, — Кобблпот помрачнел, вновь затягиваясь в водоворот мыслей о матери. — И всё-таки, этого ведь можно было как-то избежать? Я бы мог спасти матушку?
— Да, — правдиво ответил Фриц. Мафиози поджал губы — ему было больно слышать это из уст Фрица, но он знал, что юноша прав. — Как и я.
Освальд хотел возразить, что юноше было всего девять, что тот не мог нести ответственность за взрослого, но только возмущенно всплеснул рукой со стаканом — спорить с убеждениями Фрица заведомо провальная стратегия. Сожаления за смерть матери были его веригами, укрепляющими волю. Отними их — и выбьешь нечто слишком важное из каркаса личности наёмника.
— Но у тебя остался отец, и ты можешь защитить его.
— Быть может, мне не стоит с ним вообще больше никогда видеться, не подвергать его такой опасности? — Освальд потупил взгляд, отпивая из стакана. — Пока он еще не знает, кто я такой.
— Нет. О нём могут узнать и тоже убьют. Всех находят, Освальд. Это вопрос времени. Так что лучше позаботься о его безопасности.
Пингвин покачал головой — наёмник был прав — и задержал взор на щеках юноши, порозовевших от алкоголя. С румянцем Фриц перестал походить на оживший труп.
— А ваш отец, Фриц? Вы никогда не хотели его найти?
— Мне проще думать, что он мертв. Но если отец жив, и я вдруг разыщу его, то… — Фриц помедлил с ответом, обновляя сигарету в уголке рта и продумывая, что вообще произойдет, выйди он на спецагента с амнезией, что вообще могла пройти или прогрессировать, и, как говорила мать, единственной отличительной чертой — огненно-рыжими волосами. — Не думаю, что смогу правильно объяснить ему, что случилось с матерью. И кем я стал.
— Между правительственным шпионом или убийцей и фальсификатором, как вы, не так уж велика разница. Я уверен, отец бы вас понял. Да и кровь, Фриц, она не врёт.
— Не врёт. — Повторил за ним юноша. — А кем ты хотел стать? — Неожиданно спросил наёмник, откидываясь на диванную подушку. Под градусом юноша несколько снизил планку самоконтроля. Ему и вправду было интересно, что именно породило из любимого маминого сына и весьма нежного мальчика чудовище — Пингвина. Было и кое-что еще, совершенно чужеродное для него, пока только на кончиках пальцев, но постепенно нарастающее.
— Богачом, — печально улыбнулся Освальд, вспоминая их непростое с матерью детство в трущобах. — Чтобы вырваться из Ист-Энда. Обеспечить матушке безбедную жизнь. И чтобы никогда больше не унижаться. — Он опустил глаза, и в ровном тоне мафиози звучало больше горечи, чем в речах на кладбище.
Вся его жизнь состояла из унижений и мести, мести и унижений, и не виделось им конца. Даже сейчас Пингвин снова поднимался со дна — как и всегда, чтобы позже пасть и всё повторить с самого начала. Наверное, иначе он просто не умел. Или не хотел.
— Знаете, мой друг, — Кобблпот пронзительно посмотрел юноше в глаза, и тот ответил ему уж слишком притягательно, как тогда на причале. Дважды показаться подобное не могло. Фриц еще не давал себе отчета в том, что отчаянно боролся с накатывающими порывами сорвать с плеч Освальда халат и получше рассмотреть его веснушки на плечах вовсе не из праздного любопытства. Они и вправду казались ему милыми, даже слишком. — Я никогда ни с кем так не говорил, как с вами, — мафиози неловко улыбнулся.
Оперное пение, скрипка и клавишные пронизывали прокуренный воздух между Фрицем и Освальдом, разбавляя тишину. Созерцательный мотив композиций сменился лирическим.
— Я перебрал, — честно признался Фриц, поднимаясь с дивана и ощущая, как в голове неестественно становится пусто в противовес горячеющему, словно наливающемуся лавой телу. Юноша прошел несколько кругов по квартире, вяло рассуждая, что произойдет, застань его в настолько раскоординированном состоянии противники. Но все тревоги таяли под волнами алкоголя, циркулирующего по крови и вымывающего последний здравый смысл.
— Вас легко споить, мой друг, — Освальд вылил в стакан остатки виски, выпрямляясь и подходя к наёмнику почти вплотную, вальяжно отпивая. Они вдвоем меньше, чем за час справились с девятсотмиллилитровой бутылкой и, если для Кобблпота это была половина обычной порции за вечер, то для наёмника даже треть за раз оказалась фатальна. — Но, быть может, это и хорошо. Вы впервые не выглядите так, как будто в следующее мгновение возьметесь за нож. — Пингвин, уж совсем наглея, отставил стакан на спинку дивана и легко похлопал Фрица по плечам. Юношу обдало жаром его кожи через ткань халата. — И, кажется, вы даже немного расслаблены. Потрясающее чувство, правда?
— Ты слишком близко. — Наёмник попытался снять с себя руки Освальда, но вместо этого крепко сомкнул пальцы на запястьях мафиози, удерживая от дальнейших глупостей, но и не отталкивая. Он смотрел на Кобблпота уже не притягательно, а совершенно животно, и мафиози понял, что крепость неприступного наёмника может весьма скоро пасть. Правда, что делать дальше, Пингвин не до конца представлял.
— Может, тогда отпустите меня? — Смущенно улыбнулся он, понимая, что хватка только усиливается и, кажется, скоро в кисти перестанет вообще поступать кровь.
До Фрица запоздало начало доходить, что удерживает вовсе не Кобблпота, а самого себя, когда уже склонился, сокращая дистанцию между их лицами и накрывая влажные от алкоголя губы Освальда своими. Мафиози подался вперед, ввинтившись в наёмника грудной клеткой и пытаясь выкрутиться из цепких пальцев на запястьях.
Интересно, как Фриц оправдается в этот раз.
— Нет, — хрипло ответил ему Фриц, чуть отстраняясь, чтобы осторожно облизнуть приоткрытые уста парня — такие тонкие и чувственные, что хотелось заживо их сожрать. Юноша скользнул языком глубже, коснувшись нёба, нижнего ряда дёсен и кончика языка Освальда. Еще сильнее к нему прижимаясь и вытягивая шею, мафиози наконец ответил на поцелуй — пылко и невпопад.
Юноша медленно отпустил запястья Кобблпота — на утро над косточками точно проступят багровые гематомы — и зарылся пальцами левой руки в темные волосы, влажные после грозы, чуть натянув их у корней, от чего Освальд слишком соблазнительно простонал сквозь поцелуй, крепко обвивая спину Фрица освободившимися ладонями.
В иной ситуации для Фрица вожделение было противоестественным, он его не понимал и не испытывал, но сейчас этот опасный импульс напрочь срывал все предохранители и подкашивал колени. Юноше и вправду стало сложно удерживать себя на ногах, потому он, отпрянув от невыносимо жарких уст мафиози, схватил его под ребра, толкая спиной вперед и усаживая на диван, чтобы нависнуть сверху, уперевшись руками в спинку дивана.
— Ого, — прошептал Освальд, не сводя глаз с наёмника.
Фриц с трудом удержался, чтобы не обхватить Кобблпота бедрами, остановившись на условно безопасном расстоянии.
Отставленный мафиози стакан упал со спинки дивана на пол, звучно разлетевшись осколками. Наёмник, словно не заметив этого, хотя в иной ситуации сразу принялся бы за уборку, с новой силой впился в податливые губы Пингвина, блестящие от слюны, прикусив поочередно сначала верхнюю, а затем нижнюю, и с силой проталкивая язык между зубов Освальда. Фриц прочерчивал во рту мафиози кончиком языка грёбаные петли, не давая тому ни ответить, ни даже нормально вдохнуть — настолько точно и умело, что Кобблпот подумал о немалом предыдущем практическом опыте.
Неужели Джимми соврал, и Фриц тот еще развратник?
Рывком Фриц стащил вниз рукав халата, оголяя плечевой сустав Кобблпота, весь в веснушках, будь они неладны, чтобы, отпрянув от уст, сначала мягко, а затем глубоко, почти до крови прикусить горячее плечо, после покрывая саднящие следы от зубов поцелуями, медленно переходя на ключицы.
Это было настолько по-звериному и разнузданно, что Пингвин смущенно прикрыл рот рукой, сдерживая громкий стон. Он стеснялся бесконтрольных реакций тела на касания наёмника и ощущал себя безоружным, абсолютно подвластным воле Фрица, и мысли об этом обращались болезненной пульсацией в области паха.
Музыка затихла, и в вакуумной тишине Фриц услышал громкий, сбивающийся стук сердца Освальда.
Юноша вёл себя столь убедительно, словно давал отчет о каждом следующем действии, хотя на самом деле так же, как и Пингвин, совершенно не представлял, чем их близость вообще закончится. Его истинные навыки соблазна заканчивались на поцелуях, относительно ласок ниже пояса Фриц был подкован исключительно теоретически, пусть знал немало о различных сексуальных практиках — сложно оставаться в неведении с таким-то окружением.
Происходящее было не просто опасно, а смертельно. Но Фриц, не в силах остановить себя, уже целовал и прикусывал ключицу мафиози, заворачивая выше к шее, затем к бледной гладкой скуле, заставляя парня под ним ёрзать и выгибаться, давясь стонами, напористо оставляя на его нежной коже влажные темные следы от укусов. Даже от легкого нажима кожа Освальда шла соблазнительными алыми пятнами, и, отстранившись, Фриц окинул мафиози — абсолютно ему доверяющего, такого обманчиво податливого, что зубы скрипели — оценивающим, а затем резко, ни к месту холодеющим взглядом.
— Что-то не так? — Спросил Освальд на выдохе. Фриц заметил, что зрачки мафиози почти выжали радужку, грудь дрожит от прерывистого дыхания, а пола халата, лежащая поверх трусов, вздымается от мучительной эрекции. Будь мафиози менее скромен, уже точно распустил бы руки, но Освальд не трогал Фрица, только несколько раз осторожно коснулся спины.
Всё же зря Кобблпот подал голос — его вопрос отрезвлял, и даже мутным от алкоголя и возбуждения разумом Фриц понимал, что это стоит как можно скорее прекратить.
— Нам нужно остановиться, — юноша выровнялся, поставив колени на диван, и сжал с силой плечи мафиози, стараясь не смотреть в кажущиеся совсем бездонными глаза сверху вниз.
— Это потому что я мужчина? — Тихо спросил Пингвин. Этот вопрос его уже слишком давно интересовал, чтобы смолчать. Он уже, кажется, смирился со своими предпочтениями, но, быть может, Фриц еще сам себя не понимает, и ему понадобится время?
— Нет. Мне нельзя, Освальд.
Кобблпот снял с плеча одну из ладоней юноши и коснулся тыльной части руки губами, наблюдая за реакцией. Наёмник нервно сглотнул, когда Освальд поцеловал шрам, оставленный Табитой — было в этом жесте нечто настолько нежное, чистое и невинное на контрасте с его хищным нажимом, что даже Фрица пробрало.
— Хватит. — Голос юноши звучал слишком блекло — он вообще не хотел прекращать, и Освальд видел это, прижимая его ладонь к своей щеке, прикрывая сверху пальцами и неотрывно смотря на нависающего над ним юношу.
— Почему? Я же вижу, как вы с собой сейчас боретесь. Должна же быть причина.
— Blyat’. — Прорычал Фриц. — Если я сделаю это, то всё изменится. У меня не останется права выбора.
— По-прежнему не понимаю. Это звучит слишком загадочно даже как для вас.
— Освальд. Ты серьезно совсем ничего не замечаешь?
Фриц подумал, что это даже не смешно — не подметить настолько сильную анатомическую разницу между ними, особенно сейчас, когда сквозь ткань член Освальда едва не касался внутренней части его бедра, а у юноши в джинсах достаточно узких, чтобы разглядеть ровное плато лобка, ничего не шелохнулось.
Юноша не знал, что Пингвин просто не посмел туда смотреть.
— Нет, — подавлено ответил Кобблпот. — Признаюсь, быть может, я не так умён, как вы. Я правда не знаю, о чём вы. Не томите, объясните наконец.
— Это потому, — глаза Фрица зло заблестели, и следующие слова он выпалил прямо в лицо мафиози. Юноша пытался вовремя закрыть рот, но не успел. — Что я вообще не мужчина, слепой ты кретин.
— Вы... вы жен... — осекся Освальд и, потрясенный, замолчал.
Наступила тишина, долгая и вязкая. Возможно, она длилась всего несколько секунд, но для Кобблпота, в голове которого все никак раньше не собирающиеся части пазла начинали преобразовываться в единую и правильную картину, безмолвие растянулось на часы. Теперь он видел их общую историю в совершенно новом свете, и следом за озарением на него постепенно накатывала то глубокая боль за юношу, то почти наивная радость от таинства, что ему открылось, — слишком много чувств за раз, перекрывающих дыхание.
Сексуальное напряжение с обеих сторон улетучилось.
Фриц звучно проматерился на русском, пересаживаясь на край дивана, и закурил.
— Фриц, кто-то еще знает? — К Кобблпоту наконец снова вернулся дар речи. Наёмник отрицательно помотал головой. — И не должен узнать, да?
— Да.
Юноша хотел что-то добавить, вероятно, угрозы, но Кобблпот его перебил.
— Мой друг, Фриц, кем бы вы ни были, у вас есть на это полное право, — голос мафиози дрогнул. Он понимал, что, куда бы ни завели Фрица его параноидальные размышления, лучше обрубить их на корню. — Я высоко ценю ваше доверие, потому, клянусь, что не скажу даже под пытками об этом, вообще никому, и буду жить, будто никогда не слышал.
— Я убью тебя, если проболтаешься. По-настоящему убью. — Спокойно ответил Фриц, и Освальд понимал, что наёмник действительно это сделает.
— И вы будете совершенно правы. Однако позвольте задать вопрос.
— Позволяю.
Пингвин выждал паузу. В его голове роилось множество вопросов, но среди них был всего один уместный и уже давно его интересующий.
— Как вас зовут?
— Yuliya. По-вашему Джули.
— Рад знакомству, Джули. Я счастлив, что вы наконец сказали мне правду.
«— А вы полны секретов.
— Ты даже не представляешь, каких.
— Искренне надеюсь, что однажды вы расскажете мне хотя бы один...»
Наёмник и мафиози пересеклись взглядами, и юноша совершенно неожиданно осознал, что шагнул в пропасть, но внутри него ничего не надломилось.
Вселенная от его честности не коллапсировала.
Юлия-Фриц, нерешительно выглядывая на свет из-за гермодверей, сделала первый за десять лет глубокий вдох.
