Лжец в противогазе

Выхваченная дальним светом фар двухполоска стелилась под колесами глянцевого бежевого бьюика. Предмартовская ночь обступала хардтоп, оформленный на некого Томаса Тёрнера, чьи права с анфасом Фриц на фотографии покоились во внутреннем кармане безразмерного зимнего бомбера. Правая кисть в блестящей, туго скрипящей латексной перчатке — старые уже разносились до той степени, что неприятно болтались на запястьях, отправившись накануне в горящую бочку — выстукивала пальцами ритм по рулю, левая сбивала пепел с кончика дымящейся сигареты в окно, и Фриц уже сбилась со счета, сколько подряд за раз скурила. Позади лежало сто миль, впереди — еще семьдесят до соседствующего с Нью-Джерси штата Мэриленд, а внутри ежесекундно растекалась густая вязкая пустота, еще не осознаваемая, но наступающая киллеру на пятки.

«Major Tom denkt sich: „Wenn die wüssten!“ Mich führt hier ein Licht durch das All Das kennt ihr noch nicht, ich komme bald Mir wird kalt Völlig losgelöst von der Erde Schwebt das Raumschiff Schwerelos...»

Кассетная магнитола шипела немецким синт-попом, слабо приглушая тревожные размышления: их за сутки с того злополучного вечера, когда Фриц приняла сразу два безрассудных решения за последние годы, зародилось немало, но все они подводили к единственному правильному в её парадигме выбору, столь удачно совпавшему с пересмотром дела Галавана и амнистией Освальда Кобблпота. «…Суд вынес тяжкий приговор: 40 лет строгого режима в тюрьме Блэкгейт. Кажется, еще никогда присяжные не принимали решения настолько быстро…» Там, где для Гордона всё обрывалось за решёткой неприступной тюрьмы-крепости, для восстающего из тени Пингвина начиналась эра утверждения полного господства над готэмским преступным миром, а для Фриц, сказавшей больше нужного — в странствие по собственноручно выстроенному лимбу. На сто двадцатой миле пригородного шоссе — во все немногие разы, выезжая из штата, Фриц не пользовалась оживленным хайвеем, предпочитая объездные дороги с минимальным пассажиропотоком — киллер остановилась на одиноком, освещенном красно-оранжевым неоном вывесок, смазанных в густом тумане, островке заправочной станции с кафетерием. Под настороженные взгляды совсем молоденькой девушки за стойкой, сонного шеф-повара в грязном переднике и сотрудника заправки, смежно подрабатывающего охранником в этой дыре, наёмница заказала долгожданный ужин. До неё запоздало дошло, что стоит сменить перчатки на менее броские — именно эта деталь, слишком пошлая для непривыкших к готэмским фрикам простых консервативных янки, выбивалась из непримечательного образа. Ожидая на продавленном дерматиновом диване жареную картофельную соломку со свиным бургером и потягивая холодный шоколадный коктейль, наёмница устало смотрела за мутное стекло на хромированный капот бьюика и размышляла: о том, как не отключиться в дороге, об утренней встрече и о Кобблпоте, сваленным снотворным, что вылила из ампулы ему в чай. Она ведь могла отравить мафиози, и Пингвин, не сомневаясь, покорно выпил бы яд из её рук. Глупый Освальд безоговорочно доверял ей своё будущее, жизнь и даже своё тело, на чьей коже алыми цветами распускались еще стоящие перед глазами цветы укусов и засосов. Фриц взаправду выбирала между ампулами со снотворным, транквилизаторами и безвкусным концентрированным средством для дезинсекции, что вызывало бы поражение центральной нервной системы с последующей остановкой сердца, — ей было проще убить Освальда, чем думать о том, куда движутся их отношения. Но Фриц сдержалась. Наверное, напарники — а в представлении Пингвина они ими оставались — так не делают. Киллеру было невдомёк, как вообще стоит поступать в подобной ситуации, если ни убить не можешь, ни жить по-новому и вообще с осознанием своей полной уязвимости — ведь Пингвин знал теперь о ней недопустимо много, и спустя время мог начать манипулировать или выведывать какие-то слабости, пробившись туда, куда даже саму себя не пускала — тоже. Лишь поначалу ей показалось, что правда ничего не меняет, но двойственная природа киллера уже на следующее утро под теплые улыбки Освальда, смакующего их сближение, дала о себе знать, и Фриц вновь выбрала бегство — как самый простой и понятный исход. Она бежала от воспитателей в детдоме, от эстонской и готэмской полиции, от своих похитителей в порту, от социальной службы, от точащих на неё в совсем юные годы зуб местечковых бандитов, затем — ото всей мафии, и ничто не помешало бы сбежать ей от грёбанного Кобблпота. Доев и забрав с собой из кафетерия бумажный стаканчик с тройным эспрессо со сливками и сахаром под угрюмое «счастливого пути» и чуть более тихое «педик» вслед, когда двери за спиной захлопнулись, Фриц вернулась в машину, завела мотор и, помедлив, выехала в темноту шоссе, что непременно привело бы её с наступлением блеклого рассвета, охваченного стелящимися вдоль обочины туманами, в Балтимор — город, идущий нога в ногу с Готэмом по статистике убийств на каждые сто тысяч душ, вооруженных ограблений и организованной преступности. В нём заправляли преимущественно черные банды — на них приходилось две трети населения. При равнозначном уровне преступности балтиморские кварталы выглядели чище готэмских, как-то светлее и теплее — над квадратно-гнездовой портовой разметкой улиц не возвышались химерные неоготические высотки, а дома строили из жизнерадостного красного и желтого кирпича, даже с осыпавшейся облицовкой и грибком не сливающегося со свинцовым небом и темнотой асфальта. Усиливая все оттенки тёплого на фасадах зданий, утреннее солнце светило так невыносимо ярко, что киллеру пришлось купить в местном маркете по дороге в место встречи с будущими напарниками тонированные очки. Фриц здесь сразу не понравилось — слишком много цветов в противовес дагеротипной эстетике готэмских улиц. Ближе к десяти утра, накинув капюшон, чтобы не слишком выделяться среди цветных горожан, Фриц припарковалась напротив некого книжного салона Уивера, выждала паузу, проверяя наличие хвоста и, выйдя из бьюика, потянула на себя со звоном колокольчика массивные дубовые двери.       — Сэр, могу я вам помочь? — Смуглая леди за стойкой с опаской обратилась к ней первой. Взгляд женщины, слишком пристальный, как для обыкновенной горожанки, мгновенно распознал значение едва заметных ремней, тряпичных портупей и карманов поверх водолазки, сокрытых в темноте полурастегнутого бомбера.       — Ищу поваренную книгу. — С лица леди сошла настороженность, сменяясь облегченной широкой улыбкой. Киллера поёжило от подобной реакции — вероятно, Филиппа не преувеличивала, утверждая, что присутствие Фриц в рядах балтиморских независимых наёмников существенно повысит шансы последних на успех в грядущей миссии. Они же ранее заказали партию ножей у мастерицы, но из-за контроля прислужником Пингвина порта и выезда из города поставку пришлось перенести на неопределённый срок.       — Вы очень вовремя. Пойдемте за мной. Фриц сняла солнцезащитные очки, положив в нагрудный карман куртки, и направилась за леди вглубь здания. Женщина подвела её к самой дальней двухэтажной зале без окон, оббитой резным деревом, с классическими спиральными лестницами, балконами с читальными столиками и непрерывными многометровыми стеллажами вдоль стен, пестрящими тысячами переплетов, и внутрь Фриц зашла одна, бегло осматриваясь и принюхавшись. Пахло стариной: книжным клеем, войлочными ковровыми дорожками и лакированным деревом, к ним примешивались инородные запахи одеколона, лосьона после бритья и брендового женского парфюма. Посреди помещения в креслах за широким круглым столом полукольцом сидели четверо мужчин и девушка, обсуждая содержимое папок и планов здания, разложенных на столешнице. Фриц уже знала, что два белых — копы из наркоотдела, эфиоп в очках с диоптриями — подрывник и взломщик с очень липкими на ценные вещицы пальцами, мексиканец с тонкими рыжими дредами — вспыльчивый, что бык перед матадором, но благодаря цирковому прошлому сильный, гибкий и в совокупности с неплохим владением огнестрелом по местным меркам смертоносный. Полукольцо замыкала горячая кубинка — мозг и здравый смысл этой шайки. Все собравшиеся не старше тридцати и с виду совершенно цивильные, но у мужчин под одеждой бугрился огнестрел, а девушка, судя по развитым плечам и грудной клетке, предпочитала рукопашный бой или холодное оружие. Для киллера работа с подобными стала бы первым опытом — готэмская мафия или перекупила, или свела в гроб большую часть независимых наёмников, и о некой гильдии из совсем непримечательных людей, что существовали везде, во всех структурах под прикрытием в пределах города, штата или нескольких штатов речи идти не могло. В Готэме никто не рискнул бы создавать при живых донах нечто подобное, одной только Филиппе удалось сохранить свою свалочную коммуну и столько лет просуществовать только по той причине, что до прихода к власти Пингвина практически не расширяла деятельность, работала за идею без ощутимой прибыли и не встревала в ничьи игры. Фриц и сидящие смерили друг друга оценивающими взглядами. Она знала, что балтиморцы ожидали увидеть кого-то, как Тодд — легенду с глубоким боевым шрамом на слепом глазу — или хотя бы видавшую виды Филиппу, что разыскивалась полицией четырех штатов и Интерполом, и свернула деятельность по диверсиям и убийствам именно по причине преследования со стороны последних, но никак не щуплого долговязого подростка.       — Эй, гринго, ты дверью ошибся. — Мексиканец весьма по-дурному среагировал первым, наставляя кольт на киллера по ту сторону столешницы. — Это не тот читальный зал. Фриц приподняла одну бровь и подошла достаточно близко, чтобы рывком сократить расстояние и разоружить его в случае перестрелки.       — Книжный клуб? Неплохое прикрытие.       — Проваливай, кому говорят. — Парень показательно взвёл курок. Он и вправду заводился с полуоборота, но его вспыльчивость отличалась от аналогичной у Кобблпота — мафиози даже в истериках был до изнеможения изящен и как-то уместен, а стоящего перед ней полудурка хотелось, если не прирезать, то назидательно осадить.       — Шон, завались. — Кубинка, сидящая от него в метре, наклонилась вбок и легко треснула парня по плечу. Фриц заметила, что остальные за столом с трудом сдерживают смешки, но не поняла, в чью сторону. — Как ты обращаешься к гостю, болван? Сказано, что лучший, значит, лучший. — Переговоры с Филиппой вела девушка, потому знала, что кого-то подобного стоило ожидать после загадочной фразы мастерицы: «вы очень удивитесь» касаемо наёмника. Да, Фриц умела удивить.       — Это блядская шутка? Как такой молокосос может быть луч… Мексиканец резко заткнулся, когда у его уха просвистел клинок, срезав одну из дредин и воткнулся в книжный стеллаж за спиной на четверть обуха. Фриц предпочитала не только получать уроки от жизни за свои оплошности или неверные решения, но и преподносить — и в её исполнении они оказывались преимущественно смертельными. Освальд стал одним из немногих, в кого она уже не могла просто так воткнуть, как при третьей встрече, в полную силу нож, начиная взвешивать плюсы и минусы. Но собравшиеся здесь ровным счетом ничего для неё не представляли и, зайди бессмысленный конфликт дальше, попросту бы их перебила. Шон среагировал быстро, трижды выстрелив по Фриц, но она опередила его на полторы секунды, в прыжке через голову увернулась от только запущенных в неё пуль и приземлилась, чуть прокатившись пятками по лакированной поверхности и всколыхнув бумаги в папках с чертежами, на край стола в полуметре от парня. Рывком отводя кисть мексиканца в сторону — он успел еще один раз зажать спусковой крючок, разбив выстрелом плафон на потолочной люстре, — девушка разрядила его кольт, полупустым перехваченным магазином заехала по смуглому виску и толкнула его в грудь. Шон грохнулся обратно в кресло.       — Пиздец, — подрезюмировал он, щупая саднящий висок, и попытался снова подняться с кресла, но уже кубинка рывком усадила его обратно. — Ты реально от Филиппы? Киллер выпрямилась, сделала два шага назад и беззвучно спрыгнула со стола на ковёр, затем отодвинула одно из пустующих кресел и села, закидывая нога на ногу. Один из белых копов демонстративно поаплодировал, издевательски усмехнувшись Шону. Представление окончено — словно вернулась в самое начало, во времена Муни в грязную подворотню, где ради шоу расчленила зарвавшегося барыгу на глазах у Кобблпота, Бутча и еще одного здоровяка, ныне мёртвого. Техника пересеченных клинков несла или бесшумный, или демонстративный характер, как и коса, и в насыщенном событиями бою, где каждая секунда отделяет или тебя, или противника от смерти, киллер предпочитала метнуть нож в лоб или стремительно перерезать зигзагами горло. Но именно показательность, как инициалы или фигуры из конечностей на месте убийства в исполнении Тодда, фирменный узнаваемый стиль — они выстраивали репутацию, несокрушимый авторитет, заставляя каждую выскочку трижды подумать прежде, чем лезть с уничижительными комментариями.       — Итак, — сунув в зубы сигарету и со звучным щелчком зажигалки прикурив, Фриц затянулась, шумно выдохнула и обвела сквозь облако дыма присутствующих мясницким взглядом. — Кого нужно убрать? Утром после отъезда наёмницы Кобблпот проснулся в опустевшей квартире с тяжелой головой, и, подняв с обеденного столика записку из шести цифр — новый сокращенный пароль от входной двери, холодея, понял, что это означает. Мафиози метнулся к рабочему месту, где Фриц обычно так грациозно, что взгляда не оторвать, склонялась с сигаретой за чертежами, сосредоточенно хмуря брови, но оно пустовало, как и комод, постель, полки в ванной и стакан с его в одиночестве стоящей зубной щеткой. Фриц исчезла без лишних слов, шансов всё обсудить, переубедить или остановить её. Никаких следов пребывания, случайно оставленных вещей и даже пятен от оружейной смазки на стеллажах — только давящая лабораторная чистота с терпким привкусом моющего. Стерильность, доводящая до удушья.       — Снова, — Освальд оперся о массивный канцелярский стол, запрокинув голову назад, и болезненно улыбнулся сквозь подступающие к глазам слёзы. До него дошло, что за странный привкус в чае, списанный им поначалу на перестоявшую заварку, он распознал. — Ты снова меня обыграл… обыграла, — поправил самого себя Кобблпот, перебирая записку с паролем меж пальцев. Вскоре она отправится к тому самому кунаю, пробившему его ладонь, к платку, что дала киллер на открытие его клуба, чтобы вытер кисть после унижений Марони и другим памятным вещицам, тщательно хранимым Кобблпотом. «Я делаю это только ради себя». Каким же наивным нужно быть, предполагая, что после подобного сближения не последует закономерного отдаления, ведь иначе Фриц просто не умела, год за годом живя совершенно чужой жизнью и отыгрывая столь убедительно роль, что неизвестно, где заканчивался убийца в противогазе и начиналась её настоящая личность. Исполнив свою часть договоренностей до конца — уже днём Кобблпота ожидала полная юридическая свобода, а вечером ужин с отцом — киллер покинула его жизнь, как и предупреждала всякий раз, когда Пингвин пытался её переубедить. Освальд не сомневался, что доберется до неё, сможет как-то достучаться, снова пробиться за эту ледяную глыбу, но её столь скорый и неожиданный уход напрочь выбивал почву из-под ног — ведь могла же дождаться, когда он переедет обратно в особняк, но не стала. Впрочем, с какими бы чувствами наедине мафиози не оставался, его уже подхватывал поток стремительно сменяющихся событий — звонил адвокат и приближались слушания по его делу. Вечером Пингвин — в лучшем костюме и на мафиозного вида кадиллаке с Гейбом — уж и не счесть, сколько раз мафиози его перекупал — за рулем прибыл в фамильное поместье ван Далей к ужину совершенно чистым перед законом гражданином. Размах здания и богатое убранство интерьера впечатляло даже на контрасте с особняком Фальконе. Гертруда передала здешнюю утонченность и возвышенность дорогому сыну, сделав его настолько похожим на отца, словно тот лично растил Освальда с самого рождения. История Элайджи и Гертруды закончилась трагично ввиду их социального неравенства и нерешительности наследника состояния: не видавший жизни юнец, покорный родителям, и жизнерадостная кухарка — им оказалось совсем не по пути. Пусть и неопытная, но сильная духом девушка, узнав о беременности, сбежала, лишь бы сохранить общее дитя и тридцать один год растить непростого мальчика в одиночку, в этом так схожая с матерью Фриц. Кобблпотам никогда не жилось просто, но, не сбеги Гертруда, родители Элайджи непременно заставили оборвать зреющую в ней жизнь. Ту, кто незаслуженно занял место Гертруды в этих древних стенах, звали Грейс, и простая официантка с багажом из двух разбалованных роскошью детей от прошлого брака — дочери Саши и сына Чарльза — строила из себя сдержанное благородство под стать этому месту, но чрезмерность в мелочах, когда речь заходила о драгоценностях или манерах, её выдавала. Вероятно, Элайджа искал в каждой последующей женщине простую человечную Гертруду, а не гнущих пальцы чопорных аристократок, и Кобблпот не стал его винить за взятие под крыло простушки Грейс. В конце концов, его собственный выбор не вписывался в критерии нормы — мафиози неровно дышал на наёмную убийцу с ярко выраженной шизоидностью, в довесок выдающую себя за мужчину. Что же, amor caecus. Но Пингвин никогда не боялся осуждения — он им упивался, ныряя так глубоко, куда другой бы не сунулся, и творя столь безрассудные поступки, на какие прочие бы не решились. Семья Элайджи сдержанно отреагировала на единственного кровного ребенка мужчины — появление лишнего претендента на наследство им, пытающимся с момента выставления смертельного диагноза свести главу семейства в гроб — вносило коррективы в прагматичные планы. Грейс, натягивающей на лицо вежливую улыбку, казалось, что Освальд по ту сторону стола видит её сущность и вероломный замысел насквозь, ведя простую светскую беседу с таким видом, словно не он гость, а Грейс с её отпрысками. Элайджа не переставал восхищаться новообретённым сыном, и уже к концу ужина женщина, переглядываясь с детьми, отчетливо понимала, что им нужен некий план по избавлению от нагрянувшего наследника. После ужина отец уговорил Освальда остаться на ночлег, и мафиози отправил который к ряду час ждущего его Гейба в машине убираться до утра, приняв предложение. Пингвин с Элайджей говорили много — преимущественно о прошлом, сидя за шахматной партией у теплого камина, и боль на душе мафиози постепенно утихала.       — …Здоровье не позволяет мне пить, но я могу смотреть, как ты наслаждаешься этим хересом. — Мужчина подлил в бокал новую порцию спиртного. — Любимый напиток моего отца.       — Это он? — Пингвин указал на портрет над камином. В холле висело немало портеров, где прослеживалась вся родословная ван Далей — далеких предков Освальда. Конечно, он никогда не сомневался в неком знатном прошлом своих пращуров — ведь, как и в случае с Фрицем, чья кровь делала из него идеального киллера и в некоторой степени шпиона, Кобблпот всегда ощущал кровную принадлежность к аристократии, но в бедных ист-эндских кварталах к его манерности, возвышенности и утонченности относились исключительно, как к пидарству. Ему никогда нигде не было места, и только сейчас, сидя с отцом в старинных креслах, он вдруг начал ощущать себя по-настоящему дома.       — Нет, это мой прадед, Манфред. Давным-давно он открыл крохотное ателье в Готэме, шил костюмы для власть имущих. Мой отец учился ремеслу, как и всякий в роду.       — И ты тоже был подмастерьем?       — Разумеется, у меня даже был талант, но все оборвалось. После того как отца одолела болезнь, матушка не отпускала меня от себя. Я учился на дому, она изо всех сил оберегала меня от городских соблазнов. Все эти дни я боялся заговаривать о твоей матери. Мне бесконечно жаль, что я её бросил. Но если бы я знал, что подвел не только её… Господи, что я за трусливый дурак. — Элайджа едва не плакал, погружаясь всё глубже в воспоминания, и Освальд подумал, что не хочет, как он — всю жизнь носить в себе чувства, так ничего и не сделав. — Её жизнь была счастливой?       — Нет. — Честно признался Освальд. — Счастья было немного, но она жила праведно, никому не делала зла. И, хоть я не был идеальным сыном, она никогда меня не бранила.       — Не был идеальным сыном? Мне трудно в это поверить. Такой милый юноша…       — Признаюсь, я творил ужасные вещи. — Освальд с уколом заметил, как с лица отца сходит добродушная улыбка. Вряд ли он сможет так просто сказать ему, что вовсе не бесхитростный сын Гертруды, а жестокий интриган, развязавший мафиозную войну и третирующий город, а недавно и вовсе сбежал из Аркхэма, где оказался, пусть и не по закону, но это не отменяло факта заключения и лечения, а позже — амнистии.       — Все мы грешны, — неожиданно ответил отец. Элайджа понимал, что у сына, пытающегося выбиться на свет из-под самого низкого социального дна, куда попал в общем-то именно по вине нерешительности ван Даля, могут быть свои тайны. На середине беседы, явно подслушивая, к ним вышла Грейс со стаканом воды и лекарствами. Глядя на её лицо, застывшее в неискренней гримасе заботы, Освальд, всегда слишком тонко чувствующий любое лукавство, всё больше убеждался, что простушка точит зуб на отца и наследство ван Далей. Его отца и его наследство по праву. Ночью, когда Освальд спал на мягких перинах в выделенной ему комнате, досматривая регулярно посещающие с аркхэмских процедур кошмары, Фриц, изможденная недосыпом и дилетантизмом в продумывании рабочих планов своей временной команды, неразличимо смотрела на люстру-вентилятор в дешевом гостиничном номере, уже второй час к ряду пытаясь заснуть после недолгой дремоты. Где-то в соседнем номере — через один или два — доносились крики. Кажется, кого-то или насиловали, или в грубой форме добровольно имели — для чего еще нужны дешевые гостиницы. Люди. Похотливые животные. И она сама не лучше — доведи начатое до конца, Освальд под ней точно кричал бы немногим тише. Разминая затекшую шею и плечи, киллер приподнялась на локтях, опёршись о спинку кровати, скурила две сигареты, затем всунула ступни в одноразовые тапки и, выйдя из номера, купила в вендинговом автомате в конце гостиничного коридора черри колу с батончиком. Из самого дальнего номера вывалилась, на ходу надевая кричащего вида батфорты, заплаканная белая девушка. Она неуклюже размахивала сумочкой, болтающейся на изгибе локтя, застегивая молнию на правом сапоге и, шмыгая носом, подошла заплетающимся шагом к автомату — с потекшим дешевым макияжем и растрепанными волосами. Проститутка. Всё же насиловали.       — Чего пялишься? — Не глядя в глаза, проворчала девушка, ища мелочь в сумочке, но достала оттуда мятые купюры, что не принимались автоматом. — Блядство…       — Что будешь? — Фриц провернула меж пальцев монетку, забрасывая в автомат.       — Двойной американо. С молоком. Проститутка снова шмыгнула носом, сунула в зубы сигарету и прикурила. Запахло дешевым едким табаком — наёмница такой даже в самые бедные годы в легкие не затягивала. Фриц выбрала заказ в кнопочном меню автомата и в тишине, нарушаемой механическим гулом подаваемого под напором кипятка и молочной пены стояла, отпивая газировку и заедая слишком приторным батончиком, кажется, с закончившимся сроком годности. Когда гул автомата затих, проститутка достала дрожащими пальцами бумажный стаканчик, заливая в рот обжигающее пойло и чередуя с сигаретными затяжками.       — Спасибо. — Кратко сказала она уже на половине стаканчика, всё еще смотря в пол. — Жалеешь? — Киллер промолчала в ответ, и проститутка наконец окинула её нерешительным взглядом снизу вверх, задержав взгляд на длинных безволосых ногах, слишком утонченных как для обычного парня чертах лица и коротких черных латексных перчатках, совсем не в тему спортивной майке и шортам. — А, ты же из этих, — девушка покачала головой, печально улыбнувшись. — Вы всегда такие вежливые, до тошноты.       — Не могу бросить леди в беде. — Пожала плечами наёмница. Фриц не могла сказать, что в каждой шлюхе видит мать и, иногда, опираясь на старые привязанности, ведёт себя в некоторой степени даже человечно. И почему только она не могла хоть вполовину так же вести себя с Освальдом, что заслуживал хотя бы простого прощания? На этот вопрос самой себе Фриц ответить так и не смогла, а затем пустота наконец явственно настигла её — в прокуренном коридоре двухзвездочной гостиницы в компании потасканной проститутки, от которой разило мужским потом, сочащимися по разорванным колготкам и белью выделениями, дешевыми духами из отдела косметики в местном валмарте и трущобной нищетой. Эта молотилка не знала пощады — готэмит ты, балтиморец или вообще кто угодно — вопрос лишь во времени, отделяющем от неминуемого слома. И в груди у Фриц странно заболело, перекрывая дыхание. В те же минуты, под раскаты грома и вспышки молний — город грехов снова заливало ледяными дождями — Кобблпот проснулся и, услышав странный шум в холле, спустился по скрипучей лестнице вниз. Элайджа в старомодной ночной рубахе и колпаке с кованным подсвечником в руке — вероятно, страдал лунатизмом — ломился в закрытые двери старого отцовского кабинета. Отведя мужчину в спальню, мафиози заметил количество лекарств на прикроватном столике, а еще отсутствие Грейс, которую вовсе не заботило, что её супруг может навредить себе ночью — наверняка это был далеко не первый случай лунатизма. Грейс и вправду ждала, делая всё, чтобы муженёк побыстрее сыграл в ящик. Кобблпот, покосившись на пузырьки с таблетками, подумал, что стоит нанять более проверенного врача — кто знает, не вредят ли отцу текущие препараты.       — Это всё прописал врач. — Ответил на не заданный вопрос Элайджа. — У меня дыра в сердце, и со временем она расширяется. Наверное, мои демоны прогрызают её. — Философски добавил ван Даль.       — У тебя есть демоны? — Освальд приподнял брови, удивленный подобной искренностью. Мужчина казался на контрасте с собственными злодеяниями ему настолько безобидным, что становилось не по себе.       — К несчастью. И у тебя, боюсь, тоже, сынок. Единственным человеком, знающим о нём самые неприятные подробности и его подлинную историю становления из мелкой сошки королём мафии, стала Фриц. Но её принятие, вызванное скорее безучастным равнодушием, и добрый понимающий взгляд отца были несопоставимы — Кобблпоту казалось, что подобного отношения после случившегося с матушкой он попросту не заслуживает.       — Я столького тебе не открыл, столько постыдился сказать. Нет, он не мог скрывать — это попросту нечестно, а когда дело касалось истинных чувств, не прагматичного расчета, Пингвин был исключительно честен. И Освальд под этим всепонимающим взглядом Элайджи рассказал — пусть без деталей, но многое, готовясь быть отвергнутым, на что отец лишь погладил его по лицу, заботливо и нежно. Прямо как покойная Гертруда.       — Всё, что было до, меня не заботит. Я прощаю тебе все былые ошибки. Сбрось их груз и живи свободно. «О нём могут узнать и тоже убьют. Это вопрос времени». Предупреждая об угрозе со стороны, Фриц даже не представляла, сколь близко к Элайдже находился смертоносный аспид, греющийся годами на груди мужчины. Уже не в силах удержать горячие слезы, мафиози понял — он сделает всё, чтобы отец прожил отведенное богом время в безопасности — потерять его Пингвин не мог, сколько козней Грейс с отпрысками не попыталась бы состроить. Вторые и последующие сутки в соседнем штате стали в некоторой степени для Фриц спасением. Впереди её и пятерку балтиморских наёмников ждала недельная слежка и устранение местного неуловимого наркобарона. Конечно, здешним преступникам, что легко умирали или попадали один за другим в окружные тюрьмы, постоянно сменяясь новыми игроками, с отъявленными, раскормленными готэмскими мафиози, до которых если и доберешься, то потом с десяток лет отбиваться от возмездия преданных им людей, тягаться было бессмысленно, но, окружив себя охраной в стратегически неудобном для нападения месте, наркобарон забрался слишком глубоко, предчувствуя скорую кончину, и задание требовало вмешательства профи, не связанного с местными картелями и бандами. Кого-то извне. Желательно из Готэма — колыбели самых отъявленных преступников на всём восточном побережье. Заказ подразумевал полную отдачу, осторожность и действия на незнакомой территории в незнакомом штате с незнакомыми людьми — и в иной ситуации Фриц не ввязалась бы в подобное, но для неё происходящее стало единственным способом заглушить голос той части, что молила её вернуться, продолжить начатое и скататься к чёртовой матери с обрыва, не рассуждая ни о рисках, ни о последствиях. На третьи сутки стало понятно, что недели в запасе нет. Для наркобарона уже готовили переправу через канадскую границу, потому действовать пришлось вдвое быстрее задуманного. Ускорила воплощение своего плана и Грейс с отпрысками, узнав о желании Элайджи переписать наследство на единокровного сына. Поначалу женщина попыталась дискредитировать Освальда газетными опусами про «терроризирующего город франта», позже — выведать о личной жизни и даже попытаться совратить, подослав старшую дочь Сашу. Наивная и вправду думала, что смазливого лица и расстегнутого халата окажется достаточно для покорения Кобблпота. А, когда Элайджу разразил первый за долгое время приступ, Пингвин плотно задумался о скорейшем устранении лжесемейства. Скоропостижная гибель троицы наверняка вызовет новый сердечный приступ, а исчезновение — подозрения, и однажды слишком проницательный отец разгадает хитрость Освальда, отвернется от сына или даст демонам насмерть сожрать его сердце, отдавшись в полной мере горю. Потому требовалось что-то хитросплетенное и крайне убедительное. То, на чем, как и на выносе мусора, специализировался во всем Готэме всего один человек, способный держать рот на замке в отличие ото всех остальных, кто легко продавался за пачку стодолларовых купюр, особенно когда речь заходила об информации. Освальд долго не решался набрать Фриц и даже не представлял, возьмет ли киллер трубку, но спустя шесть невыносимо длительных гудков из динамика наконец послышалось легкое потрескивание.       — Фриц, умоляю, не кладите трубку, это очень срочно, — голос Освальда сбился. — Моего отца хочет убить его семья.       — И? — Услышав голос наёмницы, Пингвин прикрыл глаза, выдыхая. Фриц ответила, и это главное, обо всём остальном он сможет договориться.       — Нужны концы в воду, полностью анонимно. Мой отец не должен догадаться, у него очень слабое сердце, это не шутка, сегодня был приступ. Их нельзя просто взять и убить, подстроить аварию или что-то еще. Я бы не звонил, найди решение попроще, но его нет, потому я могу рассчитывать во всем городе только на вас. Из динамика послышался шум взрыва и крики на заднем фоне, и внутри Освальда всё похолодело.       — Фриц, что у вас там происходит? Вы целы?       — Сутки. Киллер отключилась. Умел же Кобблпот выбрать действительно подходящий момент — ведь спустя минуту, выключив телефон, как и всегда перед началом работы, киллер переодевалась бы в суматохе, вызванной взрывом, в костюм, снятый с придушенного ею охранника. А после, приступая к плану, она медленно затаскивала бы по одному за темные углы, перерезая горла и сворачивая шеи секьюрити, пока Шон, действительно ловко уворачиваясь от пуль, что грёбаный цирковой трюкач — не хватало только трико, — отвлекал на себя внимание открытым огнём, белые копы контролировали эфир в патрульной машине, подрывник вовремя активировал детонаторы на припаркованных на случай побега людьми наркобарона авто, а кубинка, кратко скоординировав действия по перехваченным у мёртвых охранников рациям, уже упала на хвост пытающейся сбежать через полуподвальные помещения и коммуникации цели, отстреливаясь от остатка его людей из прикрытия. Но добила наркобарона именно Фриц, метнув в глаз клинок Тодда — тот самый, с затертой обтянутой паракордом рукоятью, — вовремя подоспев на подмогу вместе с Шоном. Первыми о перестрелке и взрывах доложили работающие с ними заодно полицейские, «случайно» проезжавшие неподалёку, дав наёмникам минуту на побег, и четверка — все были сравнительно целы, только кубинку задели из пулемета по касательной, Фриц словила несколько ушибов по корпусу во время рукопашного, а Шон — из-за беспечности два не критических пулевых в бедро и под бок. Их извлекла, и зашила пулевые раны киллер в заранее оборудованном убежище неподалёку.       — Неплохо, как для мальчишки, — рыча, прокомментировал Шон тонкую хирургию Фриц. Она промолчала, подумав о том, что мексиканец тоже неплох в убийствах, пусть и безмозгл, а это не лучшая черта для киллера. Закончив с обработкой ран, наёмники переоделись в цивильное и, заложив в убежище взрывчатку, слились с человекопотоком на улице и залегли на дно в заранее снятом мотеле, дистанционно подняв на воздух здание вместе с используемой для нападения и побега машиной, пока полиция еще половину суток прочесывала подворотни в поисках беглецов и подрывника. Спустя восемнадцать часов Фриц уже возвращалась в Готэм по ночной магистрали с долей, полученной за убийство и гадким осадком — ей не понравилось работать с подобными дилетантами. Пойди она на миссию сама, справилась бы за сутки на подготовку и половину суток на реализацию. При выезде из Балтимора бьюик остановили патрульные, но не заметив ничего подозрительного ни в документах, ни в доверенности на машину, отпустили, а Фриц мысленно поставила галочку, что была права, выбрав стратегию добропорядочного гражданина для пересечения штата — снова предчувствие не солгало. На подъезде к городу наёмница попала под ливень, практически не прекращающийся уже несколько дней — вероятно, под стать настроению Освальда. Через сутки, как и обещала, она прибыла к особняку Элайджи, припарковавшись в четверти километра от имения с выключенными фарами. Ван Дали предусмотрительно еще веком назад установили крепкие кованые решетки сразу на все оконные проёмы, кроме нескольких на верхних этажах и, чудом без лишней грязи на кроссовках, Фриц проникла внутрь через полукруглое чердачное окно. С улицы, карабкаясь по уступам, киллер изучила расположение комнат Грейс, её отпрысков, Элайджи и оставшегося на ночевку Освальда — глава семейства уговорил его остаться в поместье сначала на одну ночь, затем еще на одну. Оттуда, позавтракав, уже несколько дней подряд Кобблпот направлялся в особняк Фальконе улаживать сыпящиеся на него мафиозные дела — масштаб беспорядков после Бутча в неприятном смысле впечатлял, — чтобы под вечер вновь вернуться для бесед с отцом. Бесшумно покинув чердак и тенью проскользнув по коридорам и лестницам, Фриц вскрыла закрытые изнутри после неудачной попытки Саши соблазнить братца, хамски вторгнувшись на его территорию, двери. Освальд, проснувшийся от чужого присутствия — растерянный и растрепанный — подскочил с постели и кинулся в сторону наёмницы, непроизвольно стискивая в объятьях. Фриц попыталась его отпихнуть — ведь она была здесь не как друг, напарник или партнер, а обычный исполнитель не менее обычного заказа, но не смогла. Их связывали куда более глубокие отношения, чем ей этого хотелось.       — Фриц, вы насквозь мокрая. — Отстраняясь, но всё еще держа ладони на спине наёмницы, удивленно сказал Освальд и бегло осмотрел девушку. Бесспорно, она только с работы — запахи оружейной смазки, гари, крови, концентрированного никотина, словно сутками напролет в одной и той же одежде курила, и даже пота ударили в нос. — И, кажется, вы немалое прошли за эти дни. — Пингвин погладил её по спине, но через ткань и подкладку куртки движения его дрожащих кистей почти не ощущались, и Фриц наконец отстранилась, шагнув назад.       — Я здесь ненадолго, так что ближе к делу.       — Вы можете остаться, — Кобблпот, подавляя дурацкую улыбку и суетливо метнувшись к комоду, достал оттуда чистый теплый халат, протягивая Фриц. — В этом крыле никто не спит, вас даже не заметят. Хотя вы, наверное, уже и так знаете, — Освальд осекся. Да, наёмница точно знала о расположении спален и количестве жильцов, когда обследовала здание, иначе бы не попала незамеченной внутрь.       — Не люблю повторяться.       — Ладно. Пингвин поджал губы, сжимая пальцами до побелевших костяшек ткань халата, и взгляд его зло вспыхнул — одним богам известно, как многое мафиози хотел сказать, но жизнь его отца стояла выше обиды. А Освальд был немало обижен на предательское снотворное в чае, на хамский безмолвный уход, на жгучее чувство опороченности при взгляде на следы укусов и засосов на теле в отражении, и появление Фриц мгновенно пробудило в нём эти чувства, обманчиво упокоенные под гнётом будней и теплым общением с отцом. Он обязательно выскажется, ох, как выскажется этой твердолобой эгоистке, и будет говорить, пока не достучится до неё настоящей и уже не даст так просто сбежать от него без объяснений, но всё это — после. После вытаскивания отца из лап коварной вертихвостки. Следующим вечером, когда Элайджа с Освальдом играли в шахматы за беседой, на столе в зале гулко зазвонил стационарный телефон. Элайджа, что редко получал звонки, под весьма недоброй улыбкой на устах сына, скрытой в тени подпирающей щеку ладони, поднялся, неловко извиняясь, и снял трубку, по мере разговора постепенно меняясь в лице.       — Дорогая, о чем ты? — Наступила затяжная пауза, вероятно, женщина объяснялась. — Милая, я не совсем понимаю… — Мужчина еще несколько раз пытался повлиять на некое решение, что она озвучила. — Грейс? Грейс! — Вероятно, на том конце оборвался вызов, а вместе с ним — что-то внутри мужчины. Элайджа, еще сжимая дрожащей рукой трубку, схватился за сердце. Освальд подскочил к нему, поддерживая за плечо и усаживая в кресло, затем вытащил из пальцев и звучно повесил трубку.       — Что случилось? — Разумеется, Кобблпот знал, что случилось, и годы лжи Гертруде дали ему безукоризненно сыграть неведенье. — Что-то с Грейс? Элайджа долго молчал и трагично качал головой. В свете камина стало заметно, что мужчина беззвучно плачет. Затем он прикрыл глаза ладонью, переводя дыхание, и заговорил.       — Она ушла, сынок. Нашла другого. Сказала, что никогда меня не любила и использовала, а когда появился ты, стала искать, — его спокойный мягкий голос надломился от чувств. — Другого старого дурака, — дословно повторил он сказанное Грейс, даже не представляя, в каких обстоятельствах женщине пришлось это сообщить. — Всё из-за наследства.       — Мне так жаль, — Кобблпот опустился на колено перед отцом, беря его за руку. — Грейс казалась мне благородной женщиной. Её объятья были так теплы, а улыбка так искрення, — Пингвин с трудом подавил торжествующий оскал на лице. — Но как же мои сестра и брат, что же будет с ними?       — Она забрала их с собой. Говорит, уезжают сегодня из штата. Оставила только пса. — Мужчина бросил взгляд на собаку, покорно лежащую неподалеку от камина, и та тоскливо заскулила. — Я всегда знал, Освальд, но не хотел смотреть в глаза такой простой истине. Грейс вселила жизнь в эти стены, и я многое готов был простить за это, — Элайджа накрыл ладонь сына своей, чуть похлопав. — Но теперь у меня есть ты, сынок. Верно, они оставались друг у друга — пусть такой ценой. Остальное переставало иметь значение. А цену за свою подлость и Грейс, и Саша, и Чарльз заплатили немалую, очутившись внутри полуразваленного ангара близ ядовитых акров свалки, затянутого зловонными химическими испарениями. Грейс очнулась самой последней из троицы. Кажется, покинув с детьми выставку современного искусства, прямо посреди переулка женщина ощутила, как что-то легко укололо её в шею, а затем наступила тяжелая, давящая темнота. Бегло осмотревшись, она поняла, что сидит, примотанная скотчем к стулу, а её отпрыски — заплаканная дочь с потекшим снизу вверх макияжем и сын с перекошенным, красным от слез лицом — висели над контейнерами для биологически опасных отходов. Киллер даже не заклеила им рты — на их крики в здравом уме сюда никто посторонний не сунулся бы. Чтобы наверняка, в нескольких метрах от ангара на заднем сидении его бьюика сидела Филиппа в обжимку со сладенькой брюнеточкой. Мастерица, отвлеченная неожиданной просьбой о помощи от приятного времяпровождения, но готовая посодействовать с тремя тяжелыми бочками, потягивала сигару и вскоре с упоением оценила доносящиеся из ангара крики, карауля округу от лишних глаз и держа под боком помповое ружье.       — Что творит, ты только послушай. Меж Грейс и её детьми, раскручивая в пальцах ножи, ходила Фриц, звучно дыша через маску противогаза. Заметив, что женщина, еще совершенно дезориентированная, приходит в себя и закашливается от стоящего зловония, убийца остановилась и прижала клинок к её челюсти, чуть полоснув кожу и заставив поднять подбородок, смотря ей в глаза.       — Госпожа Грейс, просыпайтесь. У меня для вас особое предложение.       — Мы знакомы? — Прерывисто выдыхая и снова закашлявшись, женщина попыталась рассмотреть за маской противогаза лицо. — Послушай, что бы тебе ни предложили, поверь, я достаточно обеспечена, и дам в разы больше.       — Сейчас я позвоню вашему мужу и дам вам трубку, а вы прочтете, очень убедительно, вот этот текст. — Наёмница вытащила из внутреннего кармана куртки, не выпуская из пальцев нож, развернула и положила на колени женщины вчетверо сложенный лист. Его содержание, озвученное вслух, перечеркивало бы будущее Грейс и её отпрысков.       — Ты вообще в своём уме просить о таком? Он мой муж, я люблю его. Я отказываюсь, — женщина отрицательно замотала головой.       — Как хотите, — пожала плечами Фриц и метнула клинок чуть ниже пупка заскулившей от боли Саши. Кровь проступила на выстрепавшейся из её классических брюк с поясом белоснежной рубашке, под давлением из-за положения тела вытекая вдвое быстрее обычного. Грейс истошно заголосила при виде раны в животе своей девочки, и лишь спустя минуту с трудом взяла себя в руки.       — Тебя он подослал, да? Эта крыса помойная, этот жалкий преступник? — Фриц вскинула руку для броска в Чарльза. — Стой, стой, остановись, прошу тебя, умоляю, давай сначала просто поговорим.       — Я хочу домой, — захныкал висящий рядом с сестрой парень. — Мама, сделай уже что-нибудь, он же нас убьёт. — Резко поднявшись по социальной лестнице из нищего сына официантки до богатого наследника, он не приминал возможность унижать своих менее обеспеченных или более слабых духом сверстников, но уже много лет не оказывался в столь же уязвимом положении. Ему клинок вонзился в ногу над коленом, и, мужественно сцепив зубы, Чарльз сдержал крик.       — Мама, мне страшно, — подхватила Саша.       — Саша, Чарльз, милые, я со всем разберусь, — обратилась Грейс к детям, судорожно перебирая в голове варианты. Фриц достала мобильный, откинув большим пальцем крышку раскладушки, и издевательски долго искала нужный контакт. Свободной рукой она стащила с пояса новый клинок, вдвое длиннее предыдущих и продолжила, бормоча под нос буквы алфавита вместо использования поисковика, весьма нервирующе для жертв раскручивать нож кистью. Наконец открыв сохраненный контакт домашнего телефона Элайджи, она остановила ход клинка.       — Госпожа Грейс, а вы знали, как легко избавиться от тела? — Как бы невзначай обратилась к ней наёмница. — Сначала сцеживаете кровь, затем, начиная с головы, отделяете конечности, всё складываете вот в такую вот бочку, — Фриц указала ножом на ёмкости под телами висящих юноши и девушки. — Заливаете списанными растворителями из «Эйс Кемикалс», — киллер направила нож на две канистры в метре от ёмкостей. — Закрываете крышку и хорошенько перемешиваете, чтобы началась реакция. До женщины начало доходить, что именно похититель подразумевает. Голоса её изувеченных отпрысков, безвольно подвешенных над бочками, слились в хор.       — Нет, погоди, умоляю, хорошо, я сделаю, как ты сказал…       — Госпожа Грейс, когда я повезу ваших детей на склад химических отходов, от них даже волос не останется. Женщина, скривившись, наконец заплакала. Честность перед лицом гибели спустя столько лет лжи и манипуляций — в некоторой извращенной форме Фриц даже нравились подобные моменты.       — Умоляю, не надо, я сделаю всё, я прочитаю текст, только, пожалуйста, отпусти моих детей. Они же ничего не сделали. Мы просто пытались выжить, мы не хотели переходить дорогу мистеру Кобблпоту. — Грейс с трудом выговорила его фамилию, кривясь.       — Скажете лишнее один раз — умрёт Чарльз, скажете два — Саша. А вас я еще сутки подержу вместе с их телами. К слову, мы сейчас рядом с ядовитыми акрами Индиан-Хилл. Двух часов достаточно, чтобы началась чесотка, спустя шесть часов вас ждёт химический ожог слизистых, а через сутки вы ослепнете в вони от тел собственных детей, прежде чем я дам вам умереть. Выбирайте, госпожа Грейс.       — Д-да, я готова, я всё сделаю. Он мне точно поверит, не сомневайтесь, — женщина нервно сглотнула. — Вы же отпустите нас? Фриц ничего не ответила и набрала ван Даля, прикладывая телефон к уху Грейс. У женщины получилось отыграть реплики с бумаги крайне убедительно и, поставив на своём браке с Элайджей крест, под конец разговора она окончательно сникла. Завершая вызов и кладя сложенную раскладушку в задний карман джинсов, наёмница вновь продолжила монотонный маршрут по ангару между женщиной и её детьми. Она научилась подобным психологическим приёмам у Тодда, но никогда не думала, что ей придётся устраивать подобное просьбе от заказчика — Пингвин был крайне настойчив, прося растянуть их мучения и заставить осознать свои злодеяния прежде, чем убить.       — А теперь отпусти нас, — прошипела женщина, с новой силой двинувшись вперед и пытаясь вырваться из пут, привязывающих её ко стулу. — Я сделала свою часть. Давай, развязывай, чего ты встал?       — Я не закончил. — Фриц остановилась, безучастно глядя сквозь стеклянные проёмы в маске Грейс в глаза.       — В каком это смысле, ведь договор... — Непонимающе замотала головой женщина.       — С вами у меня не было никакого договора, госпожа Грейс. Наёмница подошла к Чарльзу, всадив нож в икру уцелевшей ноги на три фаланги вглубь и рывками проводя лезвием вниз, как при вспарывании туши перед потрошением. Парень задёргался, крича до сорванных связок и брызжа слюной. Грейс угрожала, умоляла убить её и взамен отпустить детей, но, поняв бессмысленность мольб, снова попыталась вырваться, в итоге упав на бок вместе со стулом и сильно ударившись о бетонный пол виском.       — Сколько стоили наши жизни? Сколько Пингвин заплатил, я должна знать, — прохрипела женщина. Она уже ничего не видела после удара и от застилающих глаза слёз. — Я должна знать, за сколько он продал нас!       — Есть вещи важнее денег, госпожа Грейс. Клинок скользнул ниже, на ягодицу, затем поясницу её сына, оттуда по спине к шее, разрывая кожу и обнажая мышцы, фасции, позвонки и кости. Кровь звучно заструилась в бочку.       — Нет! — Вторила женщина слабеющим крикам сына, зовущему её на помощь. — Нет, не тронь его, не тронь моего Чарльза… Всё что угодно, но не трогай моих детей. Прошу, остановись, за что ты так с нами... Да этот никчемный старик всё равно бы умер! В такие моменты Фриц была благодарна своему мозгу за отсутствие в нём импульсов, возникающих у других людей в аналогичных ситуациях. Умоляя о спасении, женщина даже не представляла, что, втыкая в неё и её детей клинки, киллер думает о планах на вечер, про перепродажу машины — ей не нужна была частная собственность, — и еще о том, по какой причине Кобблпот не стал её ни в чем обвинять и повёл себя впервые, как она хотела, не влезая дальше позволенного. По дороге в штат наёмница почти с ужасом ждала от Освальда разборок и вопросов, ответов на которые у неё всё равно бы не нашлось, но при встрече они говорили только о заказе. И всё. Фриц планировала закончить попозже, неспешно и, не жалея порезов, расправилась со лжесемейкой, отчиталась об успешном завершении заказа кратким сообщением Освальду про «десерт в морозильнике» и остановилась на ночь у Филиппы, потягивая с ней пиво до самого рассвета. В необжитую новую студию на сто квадратов, куда успела перед отъездом в Мэриленд завезти основные вещи, киллер возвращаться не хотела.       — И как тебе Балтимор? — Спросила мастерица, звучно открывая пивную банку.       — Как если бы Готэм покрасили в оранжевый. Глаза до сих пор болят.       — Мне тоже больше нравится облезлый чёрный, — женщина захохотала. — Обожаю эту помойку. Фриц подернула уголком губы, отпивая из банки. Хмельная мерзость под стать дешевым рыбным бургерам и кофе за доллар, но именно при столкновении с этой зловонной бедностью торжество жизни ощущалось как-то по-особенному ярко.       — Погоди-ка, — неожиданно серьёзно посмотрела на неё Филиппа. — С тобой что-то не так. Ты какой-то другой, — мастерица так и не смогла определить, что именно в её инженере изменилось, но перемены эти лежали глубоко за внешностью, поведением или реакциями.       — Не знаю, о чем ты, — солгала Фриц. Киллер знала. Разум её всё еще блуждал по лимбу, а пустота внутри разрасталась, и странная грудная боль вместе с ней тоже. Вспоминая последние горячие объятья Освальда и эту столь неуместную заботу о том, чтобы она переоделась в сухое и отоспалась вместо обвинений, что мафиози имел полное право ей выдвинуть, наёмница ощущала себя окончательно сбитой с толку. Отложив для более удобного случая свой справедливый гнев, Пингвин даже не представлял, насколько правильно поступил. Следующим утром Кобблпот посетил старую квартиру за бронедверями на кодовом замке и, открыв морозильную камеру в поисках «десерта», достал оттуда глубокий полицейский зиплок для улик. Из-под прозрачного пластика пакета на него смотрели мутные, подернутые инеем и кристаллами льда глазницы и перекошенный гримасой ужаса рот Грейс на отсеченной по шею голове, заиндевелой после ночи в минусовой температуре. Лицо мафиози поплыло в хищной усмешке. Кобблпот не просил о подобном — киллер исключительно по своей воле оставила для него весьма изощренный подарок.       — Ох, Фриц, — только и сказал Пингвин, закусив губу.