Лжец в противогазе

Немало отделяло пятнадцатилетнего Фрица в нелепо-огромном противогазе на маленькой обритой голове, только учащегося заживо потрошить подрагивающими от анемии кистями какого-то мелкого барыгу под шуточки Тодда про цирроз печени у жертвы, и нынешнюю Фриц. Справившись за семь с половиной секунд с отсечением головы Грейс от туловища, наёмница помедлила, решая, класть в бочку или в полицейский пакет для улик, удачно подвернувшийся под руку, и невольно вспоминала. Множество жизней назад её будни наполнялись трущобной сыростью, перегаром и плотным никотиновым дымом, крепким мужским потом, смешивающимся с чем-то гнилёсым, несмываемо въевшемся в спецназовскую форму напарника, тонкими нотами еще свежей вскрываемой плоти и перекрывающими гамму запахов криками жертв о пощаде со вторящими им смешками.       «— Знаешь, ты точно еще более поехавший, чем я, — погрузив плотно замотанное стрейчевой пленкой тело поверх деревянных брусьев в багажник угнанного минивэна строительной компании «Гринвуд и сыновья», подметил Тодд. Мужчина громко захлопнул задние двери, обошёл машину и забрался на водительское место, не дожидаясь ответа. Фриц тщательно облил жидкостью для розжига костра вещи убитого в бочке, напоследок глубоко затянулся дымом дотлевающей в уголке рта сигареты и, шагнув назад, метнул внутрь ёмкости окурок. Пламя охватило ржавые закопченные стенки бочки и окровавленную одежду с обувью. Опустевшая пластиковая бутылка полетела вслед за окурком, с шипением оплавляясь.       — Аргументы будут? — Спросил Фриц, поудобней устроившись на пассажирском сидении и пристегиваясь. На контрасте с двухметровым ветераном, чьи мускулы при каждом движении вздувались, что у готовящейся к прыжку пантеры, Фриц выглядел грёбанным безвредным котёнком — на добрый локоть ниже и вдвое тоньше, чем в девятнадцать лет. Тодд завел двигатель и пристально посмотрел на юношу. Лишь годы спустя, выросши из личины котёнка и тоже нарастив бугрящиеся под одеждой мышцы, киллер понял: у глубоких глаз напарника — одного черного, а другого подернутого серой пленкой после побывавшего в глазнице стилета — было такое же выражение, как и у его собственных.       — Просто тебя вообще нихрена не берёт. Все что-то чувствуют, а ты даже не просекаешь, о чём я. И это делает тебя идеальным убийцей…» Фриц никогда не реагировала на раздирающее Тодда безумие, так ни разу не признавшись, что всегда видела больше смысла в его жертвах с изощренно снятым скальпом или намотанными на катушку от электрокабеля кишками забавы ради, чем в праздных человеческих диалогах. Времена, когда его композиции не приходилось убирать сразу после создания, заметая следы, сильнее прочих врезались ей в память. Тодд неизменно оставлял на месте убийства послание, и суть выложенной из конечностей, начертанной кровью или незаметно для глаз детективов, настороженных его фривольностью на закате жизни, процарапанной кончиком ножа «Т» крылась вовсе не в подписи под полотном убийства. «Т», как трансцендентность смерти — переход каждый раз по ту сторону, видя угасающую жизнь в чужих глазах, как ответный террор чиновников и мафиози — без разбора, на стороне какого дона или государственника работает новая цель, как необратимая трансформация — из мечтающих, любящих, надеющихся живых существ в груду роящегося опарышами и трупоедами мяса, запускающего новый природный цикл. Юная наёмница стала единственной, кто видел подобно древним гаруспикам предзнаменования, оставленные напарником на зловонной городской туше, и каждое из них сбывалось. На смену всякому предыдущему злодею непременно приходил новый, втрое хуже — так порождения доктора Стрейнджа, ведомые инстинктами, стократ хищными от человеческих, что армагеддон, развернувшийся в пределах готэмского округа, еще заполонили бы переулки. И Фриц готовилась тоже оставить послание — впервые в жизни по-настоящему. Не вынужденную меру для запугивания, наставления или напоминания, а эпистолу возмездия на языке смерти, в разы для неё более понятному, чем сама жизнь, с хрустом полиэтилена кладя в зиплок голову мачехи Освальда. Беря в руки заледенелый череп, Кобблпот сразу понял, что именно вкладывала в своё сообщение киллер. Бесспорно, Фриц извинялась единственным подвластным ей способом, и гнев Кобблпота улетучился, сменяясь острым, обжигающим чувством, всегда возникающем при их близости. При виде брошенной квартиры, пропахшей смешавшейся отдушкой моющего, телом и парфюмом Освальда — раньше её раздражающими, но ныне настолько привычными, что хотелось обвернуть вокруг себя почти развеявшееся мускусно-шипровое облако — Фриц стало слишком странно. Впервые она приехала сюда промозглым осенним вечером после пятидневной комы с обожженным молниями телом, скрываясь от настырного и наступающего на пятки Пингвина. Несколькими месяцами позже она дважды сама привезла его сюда и снова попыталась скрыться, но уже не столько от мафиози, слишком глубоко в неё просочившегося, сколько от страха поддаться тому, с чем никогда не имела дела, переехав в студию с системой видеонаблюдения, двойными бронедверями на кодовом замке и со стоимостью аренды вдвое превышающей месячную зарплату среднестатистического полицейского офицера. Ей было всё равно, сколько нужно платить — в особенности, когда все заработанные за последние месяцы средства всё равно особо некуда было тратить — если вопрос касался контроля и безопасности, обеспечивающих её спокойствие по ночам. Впрочем, задержаться в роскошном двухэтажном лофте с удобным рабочим столом, стендом для метания ножей от прошлых владельцев и отдельно оборудованной оружейной комнатой наёмнице не было суждено. Погрузив в морозильную камеру голову, киллер собрала остатки еды с холодильных полок в пакеты — Освальд, не слишком подкованный в бытовых вопросах, не взял в расчёт то, что квартиру не стоит оставлять с протухающими продуктами в холодильнике, хотя и убрал за собой всю грязную посуду и мусор — поспешно покинула их последнее совместное убежище и направилась в сторону свалочных цехов. Там Фриц осталась почти на сутки, отсыпаясь после бессонной ночи за пивом в раскладном кресле у ржавого трейлера, ближе к ужину принявшись за работу над балтиморским заказом по ножам. Все эти дни ноющее, пульсирующее, сдавливающее ощущение в груди не прекращалось. Следующим утром её отвлекли дважды — первым звонил анонимный заказчик, назначивший очную встречу вечером, а вторым тот, от кого ей стоило держаться подальше, пока окончательно не пустила всё под откос.       — Фриц, честно признаться, ваш десерт пришёлся мне по вкусу, но заставил поразмыслить… — как всегда, не здороваясь и сразу с конкретики начал Кобблпот. Киллер почти со смешком подумала о том, что Пингвин и суточные размышления как-то совсем не вяжутся. Мафиози обычно действовал, и только после разбора завалов и последствий понимал весь размах сотворенного. — …потому позвольте угостить вас сегодня ответным ужином, скажем, на нейтральной территории.       — С какой целью? — Киллер непонимающе сдвинула брови.       — Обсудим некоторые дела. А у нас с вами их, как вы можете помнить, осталось немало. Еще я бы хотел послушать вашу занимательную историю про процесс готовки, — Освальд прыснул. — Прошу вас, Фриц, соглашайтесь. Пингвин даже не ожидал от себя, что сможет так просто, прямо и недвусмысленно её пригласить на ужин. За это стоило во многом поблагодарить Элайджу, давшего сыну ценный совет не брать с него пример по части нерешительности. Уход супруги и детей сильно подкосил мужчину, но вскоре ему стало бы лучше — подействовали настоящие, не замененные на мятные конфеты лекарства. Как и предполагали Фриц с Кобблпотом, прежде чем провернуть весьма гнусную аферу с его семейством, Элайджу не интересовал юридический аспект развода, а повторной встречи с Грейс в суде он бы вообще не выдержал, потому мужчина переписал завещание в пользу Освальда и пустил дальнейшие события на самотёк, надеясь, что женщина его больше не побеспокоит.       — Ты ведь влюблен, сынок? — Спросил мужчина его за завтраком, и Пингвин чуть не подавился. — В того молодого человека, что я видел с тобой на кладбище, верно? — Продолжил Элайджа, и с лица Освальда окончательно сошло выражение. — Не беспокойся, у меня осталось не так много времени, чтобы тратить его на осуждение. Кроме Фриц, покойная Гертруда и ван Даль были единственными, чье мнение и оценка хоть что-то значили для мафиози. И, если связь с криминальным миром проживший всю жизнь в Готэме Элайджа мог принять, то, как человек старой закалки и выходец из высшего общества, инаковость предпочтений имел полное право осудить. Освальд впервые становился перед дилеммой, что возникала бы всё чаще — раскрыть тайну Фриц, считаясь социально приемлемым, он не мог, а потому пришлось бы открыто признаваться в мужеложстве.       — Но откуда, как ты понял?       — То, как ты на него смотрел, сынок, этот взгляд ни с чем нельзя перепутать. Любовь делает нас безрассудными, но не в этом ли её очарование? После завтрака Освальд потянулся к телефону — в конце концов, удача и впрямь благоволит безрассудным. Наёмница тянула с ответом, и из динамика Пингвин слышал тихий шум ветра за её спиной, перемежающийся с гулом кузнечного цеха вдалеке. Для согласия Фриц всегда нужно было время на борьбу с внутренними доводами против.       — Буду. Она положила трубку, потирая тыльной частью ладони лоб. У киллера имелась весьма раздражающая привычка давать слишком уж лаконичные ответы, иногда начисто лишенные уточняющих деталей — тем самым она обеспечивала себе полную свободу от временных рамок, места и обстоятельств. Филиппа, проходившая мимо, с гаденькой усмешкой остановилась, наблюдая за реакцией Фриц, сосредоточенно рассуждающей только о том, почему не может просто взять и прекратить это. Киллеру было невдомёк, что всякому, несущему в себе тьму, необходим некто, способный её без остатка принять — встретив его, уже не сможешь разорвать образовавшейся связи. Так Тодд оставил её в живых, и так она оставила в живых Кобблпота.       — Даже не думай, — едва женщина открыла рот, чтобы отпустить скабрёзный комментарий, Фриц метнула один из тестируемых ножей намеренно под неправильным углом, попав в центр испещренной старыми бросками мишени на ссохшемся деревянном листе. Подойдя к мишени и оценив на глаз кривизну вхождения обуха, киллер вытащила клинок, провернула кистью и удержала в горизонтальном положении на указательном пальце, оценивая дисбаланс. — С торца сними два миллиметра, с гарды по одному.       — Ты же не хотел с ним видеться. И что на этот раз? — Филиппа позволяла себе больше обычного, уже открыто интересуясь жизнью киллера — наверное, женщина из просто знакомого или коллеги перевела Фриц в категорию друзей. Со стороны могло показаться, что они и вправду друзья: Фриц задерживалась здесь не ради дела, а для перезагрузки в чужой компании, которая, закрывая глаза на пошлости и сводничество с Пингвином, её почти не напрягала. Наёмница не спешила с ответом. — Погоди, это как-то связано с тем, куда ты ездил после пыток аристократишек? Мастерица понятия не имела, кем были трое похищенных, достаточно долго пытаемых, убитых и расчлененных в ангаре, а затем перенесенных в неподходяще низкий для этих целей, а потому оставленный открытым на пути к хранилищу бочек, багажник бьюика.       — Да, я кое-что для него оставил, — ответила Фриц сквозь зубы, сжимая ими сигарету. Филиппа подкурила себе, затем наёмнице.       — Удиви меня.       — Голову его мачехи. Филиппа замерла, затем совсем уж неловко, даже в некоторой степени нервно расхохоталась, а следом резко помрачнела. На её памяти подобного рода «презенты» оставлял всего один человек. У мастерицы с Тоддом было исчисляющееся почти десятилетием прошлое — сначала в сухопутных войсках, затем в рядах международных террористов, — и именно мужчина с еще несколькими ныне мертвыми независимыми наёмниками помог ей укрыться в Готэме. Но прогрессирующая после боснийской войны в нём жажда крови становилась слишком опасна, и даже при кратких встречах в только начинающем работу цехе Филиппа всегда следила за его проворными руками.       — Ты всё больше на него похож. Только не умирай так бездумно, ладно? Филиппа не представляла, в какой степени стали бы вновь пророческими её слова. «В Готэме объявлено чрезвычайное положение после того, как Джеймс Гордон, бывший детектив, обвиненный в убийстве, сбежал из тюрьмы…» В главном полицейском департаменте не стихали обсуждения побега, подстроенного доном Фальконе, пришедшим на выручку старому другу — имея прежние связи, бывший король преступного мира ловко провернул побег детектива, вернувшегося на готэмские улицы с единственной целью — отбелить праведное имя.       — Детектив Буллок, слушали новости? — Эдвард, не на шутку обеспокоенным столь скорым выходом Джима, остановил его напарника.       — Да, Эд, слышал.       — И что думаете?       — Что Джим Гордон не успокоится, пока не найдет ублюдка, который его подставил, — под прожигающим взглядом и обличительной интонацией Харви Нигма ощутил себя обезоруженным, бормоча под нос по пути к кабинету про то, что стоит обсудить происходящее со своими криминальными знакомыми. Гордон не был идиотом, и от скорой разгадки в первый раз его отделили только железобетонные доказательства и наличие, пусть и подставного, но мотива. На свободе, никем не скованный, он обязательно прогрызет дорогу прямо до своего недоброжелателя, и разоблачит — в конце концов, в этом он был хорош в той же степени, что и Фриц в убийствах. «…Можете бежать, но вам не скрыться». Ближе к вечеру бьюик Фриц — киллер так и не успела его продать, а, быть может, просто не захотела, привыкнув к удобному салону, мягкому ходу и тому, насколько проще иметь под рукой своё авто, — выехала на центральную магистраль на пути к Алмазному району для встречи с набравшим её на полигоне заказчиком. О побеге детектива она узнала по радио в автомобильной магнитоле, одобрительно покачав головой — ей нравились упрямцы, готовые идти до последнего, и наёмница, уже предвкушая звонок от взволнованного судмедэксперта, припарковалась у «Агнца» — элитного клуба наравне с «Артемидой», специализирующимся на полной анонимности и безопасности своих гостей. За членство в клубе — у Фриц оно появилось еще во времена напарника — можно было обсудить любую сделку, не опасаясь прослушки или лишних глаз. И её предчувствие впервые за долгое время дало осечку.       — …Нужна ваша оценка, — мужчина перед ней, явно переговорщик или подставное лицо, не слишком отличался от тех, с кем она имела дело, кроме сильного итальянского акцента. Киллер взяла со стола рядом с чашкой капучино, наполовину опустошенной, конверт и попыталась достать содержимое. Сначала у Фриц дрогнули пальцы, соскальзывая с двух снимков, а, когда киллер их с третьей попытки всё же достала, то и вовсе выронила на колени, ощущая, как перед глазами всё идёт кругами. В начале своего криминального пути Фриц делала много ошибок, но никогда не принимала пищу и напитки из рук посторонних — любой беспризорник знает, что именно так и похищают, чтобы сотворить непристойные и жестокие вещи. «Агнец» не относился к этому очень старому, но нерушимому в её жизни правилу — подобные заведения существовали только благодаря безукоризненной репутации, и за добрый десяток встреч с состоятельными заказчиками в этом месте наёмница ни разу не сталкивалась со сложностями. «Кофе. Они что-то добавили в кофе» — она мгновенно поняла реакцию организма. Её тело, закаленное химическими испарениями, доносящимися на свалку со стороны ядовитых акров, было чуть более резистентно к любым химикатам и отраве, чем у обычных людей, потому киллер еще успела четко рассмотреть содержимое фотографий — на них было чье-то тело с глубокой колотой раной в виске, слишком уж знакомой.       — Жертвенный агнец... — подметила она, прежде чем погрузиться в туман на добрых полминуты дольше положенного, грохнувшись с диванчика на пол. Сквозь мутную пелену Фриц отрывками ощущала, как её куда-то волочат, кидают, грубо усаживают и защелкивают на запястьях за спиной браслеты наручников. Она отсутствовала с час, и ни пощечины, ни более крепкие удары не привели её в чувство, пока эффект от транквилизаторов частично не прошёл. Когда к ней вернулась ясность мысли, киллер первым делом принюхалась, разобрав ни с чем не сопоставимую вонь доков у островного побережья Готэм-ривер. Вместе с запахом Фриц расслышала шаги — не менее десяти человек среднего и крепкого телосложения, вооружены, говорят на итальянском. Киллер еще некоторое время не выдавала своего пробуждения, оценивая обстановку. Тот, кто планировал разделаться с ней, не хотел убить её сразу — из мотивов месть, информация или попытка перетянуть на свою сторону под угрозой смерти. Заказчик был либо чертовски проворен, чтобы пустить в «Агнца» своего человека и без перестрелки забрать оттуда Фриц, либо чертовски обеспечен и влиятелен, чтобы перекупить всё заведение. Из ближайших вариантов оставался дон Фальконе, но подобными грязными методами Кармайн не пользовался — он бы скорее сам пришел на встречу, с учетом того, что Фриц дала ему уехать из того самого ангара, не обстреляв машину, и хоть каких-то счетов с ней у бывшего готэмского главы возникнуть не могло. Перед глазами снова всплыл снимок с места убийства, упавший на её колени. «Блять…» — до неё начало доходить. Фриц чуть напрягла кисти, наощупь оценивая крепкость хвата и модель наручников на узких запястьях. Стандартные полицейские, из которых, вывихивая большой палец правой руки, она не единожды успешно освобождалась. То, что киллера не слишком добросовестно зафиксировали, наталкивало на мысли, что похитители вообще ничего о ней не знают — как будто какие-то стальные браслеты способны удержать убийцу в противогазе. Судорожно вдохнув и показательно дергаясь, как это делают при пробуждении в подобной ситуации обычные люди, Фриц отвлекла внимание её похитителей, точным и резким движением вывихивая большой палец на правой руке — с каждым разом это было всё менее больно. Отвлекшись на её пробуждение, стоящий сзади конвой этого жеста не заметил. Фриц изобразила полное неведение и дезориентацию, оценивая обманчиво мутным взглядом оружейный потенциал стоящих напротив. И, судя по тому, что её полностью обезоружили, а стоящие направляли на неё не меньше десяти военных пулемётов с дисковыми магазинами, она оказалась, на первый взгляд, в полной заднице.       — Добрый вечер, господа, — наёмница сплюнула кровью через плечо. От хлесткой пощечины — к ней из-за спин головорезов вышел седой мужчина в кожаном плаще, совершенно ей не знакомый, вероятно, стоящий за всем этим действом, — в глазах заискрило. — Расскажете, зачем я здесь? «…Тодд, ты же всегда проверял заказчиков…» Кобблпот, тщательно подбирая галстук в цвет запонок, предвкушал. Он предполагал, что Фриц наверняка не удосужится одеться в тему их встречи, хотя даже в её повседневном стиле прослеживалось умение правильно сочетать крой и ткани. Там, где у беспризорницы отсутствовало природное чувство вкуса, побеждал сухой анализ чужих стилей, правила подбора одежды и исключительная внимательность к деталям. Всякая из её вещей формировала нужный образ, ничем посторонним не цепляясь за взгляд, а завершало композицию выточенное талантливым архитектором лицо — насколько же окружающие были слепы, видя перед собой только ублюдка в противогазе. Каждая из частей личности киллера, едва Освальд открывал новую из них, и по отдельности им препарированные, всё сильнее восхищали мафиози. Фриц не походила в своей противоречивости вообще ни на кого из всех, встреченных Пингвином на его немалом жизненном пути. За каждой её тайной открывалось еще десять, а за ними — добрая сотня, и это, как и сонмы иных мелочей — с нарастающей силой притягивало. Что для Фриц — поиск предназначения, для Нигмы — решение загадок, для Гордона — правосудие, а для юного Уэйна — отмщение стоящим за убийством его родителей, так для Освальда превыше всего становилась любовь. Все эти годы именно любовь к матери вела его сквозь неурядицы наравне с природным упрямством, и теперь растущие в нём чувства к киллеру обращались в самый настоящий циклон. Мафиози прокручивал в голове варианты лучших стейк-хаусов или лаунджей в Даунтауне, в одном из которых — как же охрененно быть богатым — он непременно снова её споит лучшей выпивкой из меню или хотя бы так просто не отпустит спустя полчаса их сухой беседы, и, покусывая нижнюю губу, домысливал, чем может закончиться ужин. Пингвин крайне надеялся на пробитие очередной стены, и подобно ребенку в канун рождества, уже полностью собранный и с великолепной, лишь на первый взгляд, небрежной укладкой, никак не мог найти себе места, для уверенности начав налегать на отцовский херес. Примешивалось к приятному волнению и что-то еще совершенно раздражающее, инородное, а затем его тело и вовсе свело пружиной, как тогда перед взрывом в аркхэмской столовой. На всякого неуловимого зверя всегда найдётся свой охотник с хорошим оптическим прицелом. Прошлое — не тот тяжкий, вполне осязаемый крест по пути к личной Голгофе, а незначительная тень в самом дальнем углу памяти — хотя бы единожды, но непременно обрастёт обратно плотью и кровью, а в случае с Фриц — еще и шестью годами носимой под сердцем жаждой мести. Она хорошо помнила заказ на двадцатидвухлетнего итальяшку, кажется, Муцио Капассо. Секьюрити клуба, где Фриц всадила в висок Муцио ягдкоммандо среагировали слишком оперативно, словно не сводили именно с его ничем не примечательного столика глаз. Обыкновенное тихое убийство с грамотным путём к отступлению в толпе обратилось десятиминутной кровавой баней. На пару с Тоддом они не выпустили из зала ни одного живого — ни охранника, ни свидетеля их перестрелки, после этого на полтора месяца уйдя в подполье. Именно тогда юный киллер изучила городские коммуникации, что позже не раз обходила и сама, и с Кобблпотом, скрываясь от погони. В убийстве богатого отпрыска не было ничего необычного. Обиженная подружка, разборки банд, второй в очереди на наследство хитрый младший брат — подобные заказы несли под собой простую мотивацию, но хотя бы один из них за всю карьеру должен был оказаться с подвохом. И простой парень, пускающий слюни на большегрудых брюнеток в лаковых корсетах у шеста оказался никем иным, как сыном главы сицилийской мафии. Он скрывался в Готэме в самый тяжелый период разгоревшихся войн между семьями Пальмьери и Сартори. И, если конкуренты за место во главе готэмской мафии невинно заигрывали друг с другом, то сицилийцы сражались, что два тасманских дьявола, ничем не брезгуя. Отец убитого — Энрико Сартори — много лет водился с Марони, оказавшим старому другу услугу по укрытию и присмотру за его не слишком сообразительным сыном. Но Сальватор всегда был игроком второго плана, и парня завалили, а беспечные уши Марони не слышали даже в половину от ушей Фальконе, потому ни о «Т», ни о его малолетнем напарнике он не знал, в ходе трехмесячного расследования найдя несколько возможных козлов отпущения. В те месяцы ряды наёмников помельчали, но никто из убитых не признался, и по последней версии мафии исполнителями стали вовсе не готэмские, а приезжие исполнители, заказанные через подставных лиц, чтобы Сартори никогда не смог отомстить — а для сицилийского мафиози отсутствие возмездия приводило к бесповоротной потере авторитета. Решающего удара, нанесенного по Энрико, хватило, чтобы его конкурент — Джованни Пальмьери — занял желаемое место у руля. Сартори же, все эти годы скорбящий и жаждущий возмездия за первенца, разрушенную империю и финансовый коллапс неожиданно напал на след одного из исполнителей. Тогда, за несколько минут перед перестрелкой из ресторанной части клуба вышел на перекур один из официантов и, почуяв неладное и спрятавшись в мусорном баке, выглядывая из него через тонкую щелочку на закрытый задний двор, уцелел. Он увидел со спины Тодда в капюшоне, а в профиль — весьма запоминающийся даже для готэмских улиц — совсем юную Фриц. Напарники в вечернем полумраке отерли лица от крови, после чего забрались по уступам и водосточной трубе на крышу двухэтажного здания напротив, а оттуда через один дом по пожарным лестницам спустились в соседнюю подворотню и слились с толпой спешащих после работ горожан. Семья Сартори пообещала официанту чек на любую сумму в случае опознания и новой информации, и, годы спустя, на оживленном балтиморском шоссе — он успел переехать, обзавестись супругой и дочерью, — поравнявшись с бежевым бьюиком, свидетель заметил на соседней полосе за рулём свой золотой билет — профиль Фриц, что столько лет выискивал в толпе. Вместе с ним он запомнил номер машины, что по выезду из штата остановили для проверки подставные патрульные, нанятые мафиози. Дело оставалось за малым, и, подключив все оставшиеся связи, ресурсы и компромат, Сартори вынудили «Агнец» на один час перестать работать по правилам в обход и так хрупкому контролю Пингвина. Будь на его месте дон Фальконе, владельцам клуба было бы проще сразу убить себя, чем идти на подобную сделку — они еще не знали, на что способен Освальд в настоящей, ничем не сдерживаемой ярости. Всех рано или поздно находят. Энрико не жалел пощечин, ударов кулаками и телескопической дубинкой, гневных слов и вопросов — он хотел знать всё, а Фриц, как назло, имела слишком хорошую память и тянула время, истязая мужчину своей полной невовлеченностью и показательным непониманием. Мужчина относился к тому типу людей, что запытают сначала речами, и только потом физически, и киллеру, что ждала, пока транквилизаторы окончательно отпустят, это было на руку. Самыми опасными соперниками для неё были такие же, как она — быстро, молча и неумолимо вершащие месть. А этого старика стоило довести до точки кипения, лишь бы он в нужный момент подобрался достаточно близко, полностью потеряв бдительность. Постепенно расслабившись при взгляде на смертника, что даже не слишком вырывался, пришедшие с доном люди опустили пулеметы, и сцена сузилась до лысеющего мужчины с глубокими морщинами — каждую из них высекало если не время, то его горе, — и киллера с бурым от ударов и хлестких пощечин лицом и ноющим от попаданий дубинки по ребрам, печени и почкам животом. Хотя первый акт представления выглядел неубедительно, мужчина точно знал, как будет мстить — легкое ласкание кулаком её скул и дубинкой костей даже в разминку не входило. Фриц ждала бы настоящая экзекуция с оскоплением, а, узнай Энрико правду о её поле — и групповым изнасилованием, не факт, что не посторонними предметами вроде лома или биты, и тоже не факт, что ей дали бы от полученных травм так просто скончаться. Что бы с ней ни делали, по части мести сицилийской мафии, зародившей ритуальные казни, равных не существовало. Однако они не могли так просто убить её на готэмской территории без согласования с Пингвином, а, значит, не приступили бы к полноценным пыткам, пока Фриц не окажется по ту сторону Готэм-ривер. Скорее всего, к докам уже плыла яхта, её харонова лодка — Сартори постоянно поглядывал в сторону реки. Фриц подернула губой, весьма цинично рассуждая о том, что вот так летально лишиться девственности точно не хочет — уж проще было довести дело до конца с Освальдом. Затем она вспомнила про ужин, на который, кажется, уже не успевала, про неотправленный в Мэриленд заказ, а еще про то, что ни разу не спала в новой квартире.       — Знаете, дон Сартори, — полушепотом обратилась она к мужчине, когда вдалеке послышался рев яхтенного двигателя, и Энрико наклонился слишком близко к лицу наёмницы, смотря в глаза, словно пытаясь наконец найти там раскаянье или отчаянье, но наталкивался только на прежнюю пустоту. — Мне нужно сказать вам кое-что важное.       — Что? Наконец сообразил и хочешь попросить пощады? Или наконец сказать, что тебе всё-таки жаль, что ты так подло оборвал жизнь моего Муцио?       — Дон Сартори, я должен был кое с кем сегодня встретиться…       — Вы это слышали? — Мужчина отодвинулся, разводя руками и окинув беглым взглядом своих людей. Те синхронно засмеялись — в этой странной привычке заставлять реагировать на тупые шутки от Сальваторе Энрико не слишком отличался. — У него, оказывается, была встреча. Послушай, единственная встреча, которая тебя ждала, была со мной, с твоим посланником смерти.       — Нет, с напарником, — поправила его Фриц.       — Каким таким, к чёрту, напарником? Ты вообще не понимаешь, что происходит? Ты труп, Фриц, покойник, мертвец. Я пущу твоё развороченное тело на корм рыбам, но сначала хорошо над тобой надругаюсь. Ты проделал в моём сыне одну дыру, а в тебе будет вся сотня. Фриц. Ну и прозвище, нацистская ты свинья, — хватая Фриц за подбородок и плюнув ей в заплывший от удара глаз, прорычал мужчина, почти вплотную приблизившись к лицу наёмницы.       — Дон Сартори, — Фриц чуть повернула голову, приближаясь губами к уху мужчины. — Прошу…       — Почетче. Фриц, выдвинув вперед шею, вплотную поднесла губы к мочке, вместо ответа широко открыла рот и что есть силы сжала челюсти, вгрызаясь в его ухо, что с отвратительным хрустом и хлюпаньем горьковато-солёной крови оказалось у неё на языке за рядами плотно схлопнувшихся зубов. Едва Энрико попытался закричать, привлекая внимание поздно осознавших происходящее солдат, как Фриц уже выдернула правую руку из кольца наручника, вытащила из-за пояса мужчины беретту и, обхватывая его за шею свободной левой рукой, резко развернулась, снимая двумя точными выстрелами в лоб двоих, что стояли позади стула и уже успели пустить в неё, промазав, три пули. Энрико, подавшись на киллера и оглушительно крича от боли — на месте его уха зиял красный кровоточащий проём — попытался вырваться из удушающего захвата на шее, ухватиться за нож или вторую припасенную беретту. Оглушая его прикладом по виску, Фриц прикрылась оседающим телом мужчины от пуль оставшихся солдат — никто не посмел стрелять по боссу, паля под ноги и пытаясь попасть в корпус наёмницы, скрытой за тушей старого мафиози, но безуспешно. Правая кисть с вывихнутым большим пальцем едва удерживала рукоять беретты, а Сартори для еще слабой после транквилизаторов и подбитой Фриц оказался слишком тяжел, но вариантов у неё на открытой местности оставалось немного, потому за живым щитом наёмница попятилась назад, заворачивая за угол в темноту грузовых контейнеров. Чтобы освободиться и обзавестись заложником, ей понадобилось полчаса идиотской беседы, акт каннибализма — ощущая подступающую к горлу рвоту, она наконец выплюнула ухо — и до десяти секунд на реализацию. По рядам головорезов поползли нервные перешептывания и они перегруппировались, обсуждая возможные выходы из патовой ситуации. Пристань выбелил ослепительный свет прожекторов пришвартовывающейся яхты и, забрав у дона еще одну беретту с двумя запасными обоймами и простым выкидным ножом, Фриц на мгновение замерла — мужчина приходил в себя. Времени, чтобы занять удобную огневую позицию, оставалось немного.       — Ты кто такой? — Прохрипел мужчина. Киллер не впервые слышала этот вопрос, и, перерезав Сартори горло, попятилась вдоль металлических контейнеров, где протиснулась в тонкую, небрежно оставленную при разгрузке щель между двумя из них, выжидая. Из яхты высыпалось подкрепление — судя по голосам, не меньше десяти на случай, если в доках что-то пойдёт не так. Часть людей ныне убитого мафиози, вероятно, оставалась на материковой части — и каждый из них однажды придёт по её голову.       — Ненавижу, блять, мафию, — беззвучно проматерилась она по-русски. Фриц ругалась редко — для этого требовалась достаточно сильная эмоциональная вовлеченность в ситуацию. Пересчитав в полумраке патроны в обоймах, Фриц поняла, что очутилась в шкуре Тодда, идя против толпы с ножом и двадцатью четырьмя зарядами, почти как он в своё время — иного способа выбраться отсюда живой у неё не было. Умирать так глупо из-за мести подвинутого с пьедестала мафиози наёмница не планировала — её последний бой и уход точно понесут в себе больше смысла, — и сделала глубокий вдох прежде, чем время замедлило свой ход. Вечер постепенно клонился к полуночи, киллер всё никак не приезжала, и Пингвин уже не просто нервничал — он рвал и метал, перебирая худшие варианты из всех возможных. Конечно, Фриц могла задержаться на работе, но дурное скребущее чувство внутри Освальда ближе к середине её напряженной схватки достигло апогея. Умение складывать в систему разрозненные фрагменты и события непонятным даже для самого Пингвина образом подтолкнуло мафиози к неожиданному озарению. Странное поведение администрации «Агнца», о котором уже нашептали пташки Бутча, какие-то вооруженные разборки в доках, замеченные одной из подконтрольных Освальду банд, и отсутствие Фриц — мафиози почувствовал, что они могут быть как-то связаны. По логике Кобблпот должен был ждать Фриц в поместье, но, опираясь на самый доступный ему механизм выживания — интуицию — уже мчал в сторону доков. Когда Освальд с кортежем из трех автомобилей прибыл по дороге из трупов на шум перестрелки к ангару, куда переместились с причала киллер и уцелевшая треть сицилийцев, бой постепенно подходил к концу. Фриц из укрытия за изрешеченным пулевыми очередями краном палила из двух военных пулеметов по людям Сартори, а они безуспешно пускали из-за метровых металлических контейнеров перекрестный огонь. С обеих сторон боеприпасы были на исходе, и вскоре пришлось бы идти в рукопашную.       — Тут нужно что-то потяжелее, — оценил издалека через проём в стене обстановку внутри Освальд, кивнув Гейбу и еще двум здоровякам, потянувшимся в багажник за ручными гранатометами, решившими в три залпа стычку в пользу Фриц. Кобблпот понял, что что-то не так, когда, не обратив внимание ни на взрыв, ни на содрогнувшую стены помещения ударную волну, ни на разлетающиеся конечности сицилийцев, ни на закончившиеся патроны в оружейных лентах, наёмница продолжила судорожно сжимать и разжимать спусковые крючки. Та, кто держала в руках пулеметы, сидя на коленях, уже слабо походила на Фриц — под киллером натекла лужа густой венозной крови, а кожа выглядела слишком бледной в редких местах, где на ней не темнели гематомы. Её тело работало на чистых инстинктах, и, когда Пингвин, метнувшись к ней, потянул на себя, оружие выпало из кистей киллера, а голова безвольно запрокинулась. Открытые глаза киллера — один с черным фингалом — смотрели, но не видели, подернутые мутной пленкой, как у слепца или мертвеца. На пальцах Кобблпот ощутил липкую теплую кровь, проступающую под давлением сквозь одежду на животе и спине — вероятно, пулевые. Много пулевых.       — Фриц, вы меня слышите? Фриц, только не закрывайте глаза, слышите, я вас вытащу, — прокричал мафиози ей в лицо, поддерживая голову наёмницы окровавленными ладонями и небольно похлопав её по опухшим от травм щекам, словно от этого она обрела бы ясность мысли. Фриц никак не отреагировала, но угасающим сознанием она думала о том, как в общем-то неплохо иметь того, кто может разнести твоих врагов из гранатомета, пока ты слегка потерял хватку. Происходящее доходило до неё с опозданием в десять-пятнадцать секунд. — Помощь, господи, его нужно отвезти в больницу! Чего вы стоите, кретины, — Освальд осторожно обнял киллера, судорожно гладя по волосам и пачкая белоснежный ёжик волос её же кровью. На фоне горящих изувеченных взрывом контейнеров и развернувшегося пожарища выглядел мафиози, прижимающий к себе обессиленного киллера, почти кинематографично. Услышав весьма узнаваемый запах Кобблпота и ощутив его обжигающее тепло, Фриц ненадолго вынырнула из небытия.       — Я не успела… на ужин, — с трудом произнесла она, кашляя кровью.       — Ничего, Фриц, — голос Освальда дрогнул от накатывающей на него истерики. — Я угощу вас завтраком.       — С… — киллер снова закашлялась.       — Что? — Освальд приблизил своё лицо к её, прислушиваясь. — Что вы хотели сказать? Говорите, Фриц, что угодно говорите, вам нельзя терять сознание.       — Сви…— вновь кашель. — Свиной бургер. С двойным сыром, — киллер отключилась, и Кобблпот, скривившись, заплакал, прижимаясь к её ледяному лбу щекой. Фриц даже на пороге смерти казалась такой будничной, такой аномально спокойной, что становилось нестерпимо больно — видимо, киллер вообще не представляла, каково быть слабой или отчаявшейся. Мафиози нехотя передал её в руки подоспевшему Гейбу, как-то по-отечески бережно вынесшему киллера из ангара и осторожно уложившему тело на заднее сидение машины. В иных ситуациях мужчина вел себя показательно грубо, но, глядя на плачущего босса и неся изувеченное, почти невесомое тело, Гейб впервые не испытал к Фриц сильного пренебрежения. На пути к больнице, в самой больнице, в ожидании операции, после операции, а затем по дороге в особняк Фальконе несколькими часами позже Освальд суетился и не мог никак взять себя в руки. Ему хотелось сделать хоть что-нибудь еще, чтобы облегчить, как ему казалось, страдания Фриц, помочь ей, хотя наёмнице было в общем-то уже неплохо — худшее оставалось позади. Киллер была уверена, что непременно бы еще пришла в себя, точно доползла бы до машины и доехала бы до ближайшей больницы, но ей требовалась перезагрузка, сигнал с обратной стороны и открывшееся на повторном выбросе адреналина в кровь второе дыхание. Так было всегда, во сколько передряг она не попадала. Впрочем, хирург озвучил иное мнение, раздувшее беспокойство Кобблпота до абсолюта: по его словам, счет шел на минуты, и кровопотеря Фриц еще при перестрелке была несовместима с жизнью. Благо, Освальд знал её группу крови еще с бегов — у них обоих оказалась самая обыкновенная 0(I) Rh(+) — и нужный объем для переливания, в особенности после первой пачки «бенджаминов» мгновенно нашелся. Сквозь беспамятство, прежде чем из её брюшной полости и левого бедра извлекли пять разрывных пуль и прежде чем погрузиться в пронесшуюся вспышкой темноту под действием наркоза, Фриц четко услышала разговор весьма занятного содержания.       — Вы ведь знаете, кто я? — Обратился Кобблпот к хирургу, врываясь перед началом операции в реанимацию, куда увезли Фриц. Его попытались выдворить медбратья, но под взглядом Гейба и еще двух здоровяков за спиной мафиози нерешительно остановились.       — Да, сэр, — он помедлил, поправляя медицинскую маску. — Вас называют Пингвином, сэр.       — Я заплачу сверху всех расходов еще сто тысяч, если смогу забрать своего друга отсюда живым. Советую очень постараться, — вытянув шею вперед, Освальд прошипел достаточно тихо, чтобы его услышал только хирург. — Иначе все ваши близкие умрут на ваших глазах, а затем и вы вместе с ними. Она должна выжить любой ценой. И сделайте всё ювелирно. Вы меня поняли, доктор? Деньги и вправду открывали любые двери. Фриц очнулась резко, без вязкого утопления в стиксовых водах. Стоял полумрак, разбавляемый мягким желтым светом старинного бра у изголовья кровати, перед ней троилось лицо Освальда с неестественно горящими глазами. Кобблпот прикладывал к её щекам компресс со льдом, уменьшая воспаление от ударов, и киллер попыталась перехватить его ладонь — холод слишком обжигал, — но кисть соскользнула обратно на постель. Она не представляла, что перенёс Кобблпот за последние часы: еще недавно мафиози потерял мать, прижимая к себе её остывающее тело, а теперь и Фриц точно так же холодела в его руках. Пусть в наёмнице было в сотни раз больше воли к жизни, чем у Гертруды, повторение подобного с разницей в два месяца Пингвин просто бы не пережил. С администрацией и персоналом «Агнца» уже разбирались люди Кобблпота, пока, забрав киллера из операционной в особняк и суетясь у постели, он еще проживал свой ад, тщетно пытаясь успокоиться. Прогнозы на выздоровление были многообещающие — Фриц снова чертовски повезло, что не задело критически внутренние органы и не пробило бедренную кость. Конечно, она бы немного хромала на левую до восстановления, но за месяц-два точно пришла в норму, а с её упорством — и за несколько недель. Пронзительно смотря ей в глаза, Пингвин так и не смог подобрать ни единого слова.       — Пить, — Фриц заговорила первой. Кобблпот спохватился, отложив компресс, налил из графина у прикроватного столика в стакан воду и поднес к губам Фриц, помогая ей осушить содержимое. При попытке обхватить стакан её рука вновь соскользнула, и эта мышечная вялость уже начала раздражать киллера.       — Что за дрянью меня накачали? — В голосе Фриц появился привычный нажим, и Освальд ощутил какую-то нездоровую радость. Видеть наёмницу безвольной и инертной ему было почти физически больно.       — Это самый обыкновенный наркоз. Три часа назад вас зашили, — отставляя опустевший стакан, Кобблпот наконец нашёл силы заговорить. — Сейчас вы у меня в старом особняке. Пять пуль, мой друг, и два литра крови. Вы чудом оказались живы.       — Я не планировала умирать, — Фриц, кое-как сгруппировавшись, с трудом приподнялась на локтях, ощущая, как внизу живота по больничной сорочке пошли пятна горячей крови, хлынувшей сквозь швы.       — Позвольте полюбопытствовать, что вообще произошло? Мои люди уже убрали тела, говорят, у одного не досчитались уха, — Освальда всегда радовали столь жестокие и отвратительные моменты, особенно когда в них прослеживался изощренный почерк убийцы в противогазе. Фриц прикрыла глаза, ускоренно прокручивая в голове всё, что с ней произошло за последний вечер.       — Это был Энрико Сартори. Кажется, шесть лет назад я грохнула его сына.       — Честно признаться, я не знаю, кто это, — неловко улыбнулся Освальд. — Убитые не выглядели местными.       — Это глава сицилийской мафии, — Пингвин замер, а затем нервно засмеялся. Фриц уж и вправду была полна секретов. — Бывший, — она поправила саму себя. — Но коса ностра никогда не прощает. Мне повезло, что у него не хватило ресурсов на план получше.       — Но зачем вы взяли такой заказ? Это же гарантированное самоубийство. Я даже удивлен, что они на вас сразу не вышли.       — Меня с напарником грамотно обставили. До сегодня я не знала, что какой-то пацан из клуба окажется сыном дона, мечтающего насадить меня на мясницкий крюк.       — О, господи, Фриц, — Кобблпот попытался уложить в голове услышанное. — Главное, не переживайте, я улажу любые вопросы с сицилийцами…       — Я не переживаю, — перебила его наёмница.       — Конечно, Фриц, я и забыл, что вы просто не способны на переживания, — вздохнул Пингвин. — Только теперь это не ваша, а моя забота. Они ступили без разрешения на мою землю, тронули моего друга, и просто так я это не оставлю, — в его голосе послышались стальные ноты.       — Ладно, — Фриц закашлялась. — Давай ближе к делу. Под какой процент? — Киллер вспомнила разговор мафиози с хирургом.       — Что? — Пингвин непонимающе посмотрел на неё.       — Под какой месячный процент выплатить долг за больницу?       — Друзья не продаются и не покупаются, Фриц, — Освальд переменился в лице и склонился над Фриц. Он выглядел глубоко оскорбленным, словно на признание в любви ему зарядили хлесткую пощечину. — Потому вы мне ничего не должны, и я сделаю вид, что никогда не слышал этого унизительного вопроса.       — Всё имеет цену, Освальд.       — Дайте подумать. Да, знаете, имеет. Если вспомнить, то это я вам должен за мафию, за то, что помогали мне укрыться, за Аркхэм, за моего отца, который, кстати, идёт на поправку. И не говорите ничего про то, что я буду манипулировать фактом спасения, прошу, не надо, — он вскинул ладонь в останавливающем жесте, переводя дыхание. — Я прямо слышу ваши мысли. Можете считать, что сегодня я заплатил свою цену за то, что вы были рядом, вернул свой долг. Ладно?       — Само благородство, — Фриц прикрыла глаза. На неё волнами начала накатывать сильная усталость, но Кобблпота, чье торнадо эмоций набирало обороты, уже было не остановить. — Мне нужно домой.       — Нет, никакого домой. Вам сейчас нужен уход, и я забрал вас из больницы только потому, что здесь объективно безопасней. Потому, Фриц, прошу вас, доверьтесь мне хотя бы один раз в жизни и не сбегайте с расходящимися швами по карнизам, как только я выйду из комнаты. Освальд явно переоценивал её способность координировать движения, и Фриц подумала, что уж если и сбежит, то хотя бы когда оценит, сколько на ней швов — наркоз еще не прошёл, и она плохо чувствовала масштаб ранений. Но слова про доверие заставили её задуматься.       — Доверие, — повторила она за ним. — Я могла убить тебя тем чаем. И даже хотела.       — Но вы этого не сделали, — Пингвин печально покачал головой, отстраняясь. — Я многое хотел вам высказать все эти дни, каюсь. Вы весьма подло усыпили меня и оставили в отвратительных чувствах. Но затем я нашёл ваше послание, и понял, что больше не могу злиться. Фриц не понимала искренних человеческих чувств — не эмоциональных манипуляций для получения выгоды, а раздирающих, истязающих, наносящих ничем не излечимые шрамы или толкающих на глупые поступки. Большая часть людских страстей казалась наёмнице атавизмом, например, жалость или сочувствие, ведь сама она никогда не испытывала ничего глубже раздражения, злости, звериной бесконтрольной ярости, либо, как открылось недавно, плотского влечения. В качестве исключения уважительно относилась киллер только к душевной боли, ведь та выковывает характер, и еще к родительской любви, поскольку в первозданной форме её невозможно купить. О глубинных причинах поступков людей она нечасто задумывалась — обычно ответ находился на поверхности, однако мотивация Освальда лежала за гранью её восприятия. Он, ловко пускающий пыль в глаза и подставляющий обе щеки под удары, после изгнания старой мафии мгновенно сменил модель поведения, и на замену мальчику-зонтику пришёл самоуверенный тиран — из него начало переливаться через край что-то совершенно новое, снося волнами радости, обожания, критики или сокрушающего иррационального гнева. Именно эта перемена и обескураживала. Если поначалу Кобблпот казался ей просто пришибленным на всю голову в своих способах выжить и подняться вверх, используя наёмницу в планах по свержению мафии, то теперь Пингвином двигало нечто иное, напрочь лишенное логики. И киллер пыталась выудить из него истинную причину, почему он так себя с ней ведёт, если и вправду не из-за некой выгоды. Какой его умысел?       — Как просто, — сухо ответила наёмница, хотя подумала от том, что всё закончилось не так уж и плохо — благодаря посланию ей не пришлось втягиваться в выяснение отношений.       — Вы человек действия, Фриц, я знаю. Потому, раз уж вы не верите моим словам, прошу, дайте мне шанс доказать, насколько сильно вы мне важны. И вы поймете, что я не лгу и не пытаюсь вами помыкать. Господи, — мафиози ненадолго замолчал — в горле стояло слишком много слов, чтобы высказать их за раз. — А ведь, не оставь вы голову и не пригласи я вас сегодня на ужин, я бы не связал беспорядки в «Агнце» и доках с вашим отсутствием, и вы бы могли действительно погибнуть. Совершенно один, раненный, такой холодный и такой бледный… Как представлю, это просто невыносимо, — по его щекам снова потекли слезы, и он вытер их подрагивающей кистью. — Фриц, я никогда не прощу себя, если насовсем потеряю вас, если ничего не смогу сделать. Совершенно резко в затянувшейся тишине прерывистое дыхание Кобблпота, борющегося со слезами, зазвучало для Фриц оглушительнее самого сильного взрыва. Это было столь неожиданно, что киллер и сама не поняла, как её бездна, обнажая разом смертоносные клыки, обратилась точным движением рук, а та странная грудная боль, что даже после операции под наркозом не проходила, чувствуясь острее ранений и ушибов, исчезла. Фриц схватила Пингвина за лацканы залитого её запекшейся кровью пиджака, притянула к себе и впилась горячим поцелуем в краешек его губ — уж куда попала — тихо зарычав. Сожри. Сожри. Переломай ему нахрен все рёбра. Освальд не успел ей ответить и вообще хоть как-то среагировать. Спустя мгновение наёмница уже откинулась обратно на подушки, отпрянув от него и отключаясь — все скопленные силы ушли на этот стремительный рывок. Кобблпот ошарашено посмотрел на её обманчиво спокойное лицо с прикрытыми глазами на фоне шелковой наволочки, постепенно покрывающееся испариной, и взял за ледяную невесомую ладонь, поднося к своим губам и нерешительно поцеловав тонкие длинные пальцы. В двери тихо постучали.       — Да, — раздраженно ответил мафиози бережно возвращая её ладонь на место и прикрывая Фриц по подбородок одеялом. А ведь она тоже сидела у его постели в квартире судмедэксперта, и тогда Пингвину даже на секунду показалось, что киллер умеет сопереживать.       — Босс, пополнение по «Агнцу», еще в багажнике. Хотите пообщаться?       — С превеликим удовольствием, — прошипел Освальд, поднимаясь с кровати, распрямляя перепачканный от штанин до ворота рубашки кровью съехавший костюм и опираясь на отставленную трость с рукоятью в форме пингвиньего черепа, заменившую упокоенный в глотке злополучного мэра зонт. Его ждал бессонный остаток ночи и занимательная беседа с последующим кровопролитием. «Любовь, мистер Карбоне, любовь побеждает всё…» И во имя неё Освальду Кобблпоту ещё предстояло отнять немало жизней.