Лжец в противогазе

Когда Фриц проснулась от содрогнувшего особняк раската грома, день клонился к ночи. Сумрак прерывался грозовыми вспышками, пробивающимися сквозь плотные парчовые портьеры, мартовский ветер раздражающе свистел в щелях меж старинных оконных ставней и стекол, ощутимо выстудив помещение. Вместе с вернувшимся к наёмнице осязанием, едва она приняла сидячее положение, поставив ступни на ледяной паркет, накатил спазм в брюшине, со стороны поясницы и во внешней стороне бедра. Кожа по всему телу постепенно засаднила и зачесалась — если во время душевного общения с мёртвым доном она весьма сдержано реагировала на боль, то теперь каждая гематома втрое сильнее ныла.  Фриц скосила взгляд на прикроватный столик. У графина и полного стакана с водой появился незнакомый мобильный — судя по экранному времени, девять вечера следующего после стычки дня, — глок с полной обоймой, пачка сигарет с металлической зажигалкой и записка, оставленные Пингвином. На момент пробуждения с собой у неё не было вообще ничего из прежних вещей и, не считая больничной рубахи, ниже груди залитой кровавыми пятнами разной давности — совсем старыми, бурыми, и яркими свежими — киллер осталась совершенно голой и обезоруженной. Минимальный набор для выживания пришёлся как нельзя кстати. Осушив содержимое стакана, она сунула в зубы сигарету, дрогнувшей рукой открыла хромированный зиппо, подкурив, и упоительно затянулась. Сделав еще несколько глубоких затяжек, наёмница наконец встала на ноги, оценивая степень тяжести нанесённых ей увечий. При подъеме по сорочке пошли желтоватые пятна сукровицы, голова закружилась от слабости и запаха собственного тела и крови, добивающих сквозь сигаретный дым, и Фриц с трудом удержала равновесие. Ей было не до витиеватой подачи Освальда, о чём бы он там ни писал, потому записку читать киллер не стала. Подхватив глок и сигареты с зажигалкой, киллер, с трудом толкнув от себя тяжелые резные двери, направилась в длинный коридор, по которому, опираясь плечом о стену, медленно добралась до ванной, совмещенной с уборной — каждый последующий шаг сводил тело дугой под неправильным углом. Кроме раскатов грома и всё того же пронизывающего сквозняка в крыле стояла нежилая тишина. Вероятно, она находилась здесь одна — чем меньше людей видело киллера, тем было безопасней, и, вероятно, о произошедшем знали всего четыре человека Пингвина — здоровяки, с которыми он приехал в доки, и еще подкупленный и взятый на прицел персонал больницы. Справив нужду и еще дважды подавив рвотные позывы, Фриц забралась в чугунную ванну на когтистых лапах, заполненную холодной водой — по-хорошему, стоило добавить несколько пакетов коктейльного льда, как делала после слишком сильных травм — и пролежала там достаточно долго, скурив половину пачки. Киллер привыкла мыться холодной, если понадобится, и боль постепенно притуплялась, сменяясь ледяной свежестью и ясностью мысли. Откинув назад голову и глядя на потолочную лепнину, Фриц думала о том, почему подобное произошло именно сейчас и ни с чем, кроме выезда в Балтимор нападение не связала. И, пусть своих временных напарников по убийству наркобарона она заведомо ложно обвинила, не покинь киллер штата, официант не опознал бы её и не получил обещанный шестизначный чек, потому формально Фриц оказалась права.  Всякий из нанесённых ей горящих ударов служил напоминанием — она не так незаметна, как хотела бы, смерть всё еще держит остриё жатвенного серпа у её глотки, а некто из темноты, неизвестный, выжидает момент её полной уязвимости. Осознание этого бодрило лучше тройного эспрессо и освобождало разум от лишнего — быть может, иной панически перебирал бы варианты, как поступать в столь сложной ситуации, когда за тобой будут высылать головорезов до контрольного в лоб, но вместо паранойи Фриц ощутила нездоровый азарт.  Раньше ей платили за чужие жизни, теперь кому-то платили уже за её жизнь — круг охотников и агнцев на заклание вновь замыкался. И не только на наёмнице — в то же время упрямый Джим Гордон уже вывел на чистую воду Эдварда Нигму, так нелепо взявшегося за выкапывание тела Кристен Крингл из заледенелой земли, едва ощутил себя на мушке. Быть может, дозвонись Эд наконец до наёмницы, она дала бы эффективный совет по решению проблемы, но в те минуты Фриц отстреливалась от сицилийцев, и участь судмедэксперта оказалась предопределена.  От размышлений киллера отвлекли звуки узнаваемой шаркающей походки Освальда. Мафиози, вернувшийся после трехчасового сбора семьи в противоположном обжитом крыле имения, обнаружив отсутствие Фриц, похолодел — неужели действительно уже сбежала — и облегченно выдохнул, подметив исчезновение огнестрела, сигарет и воды из стакана, но нетронутый сменный комплект одежды и обуви. Кобблпот остановился у ванной и некоторое время простоял, вслушиваясь в тишину, затем нерешительно трижды постучал в двери. Он не спал и полноценно не ел уже вторые сутки, и из-за выпалившего его дотла урагана — радостного возбуждения, паники, водоворота страха за жизнь наёмницы, ярости от самовольных действий на его территории, гнева и неудовлетворенностью работы банд под ним — едва не валился с ног.        — Фриц, вы там? Киллер с громким всплеском приняла из полулежащего сидячее положение, покосившись на двери.        — Почему вы мне не позвонили, когда проснулись? Я же просил вас, — наёмница по-прежнему молчала, и до Кобблпота практически сразу дошло. — Вы ведь даже не читали записку, верно? Ну, конечно не читали, — он ненадолго смолк. — Как закончите, спускайтесь на ужин. У меня есть три новости, все как на подбор, одна превосходней другой. И вы забыли одежду на комоде.  Бесшумно похлопав ладонью по гладкому дереву двери, Освальд отвернулся и побрел к лестнице — со стороны столовой уже доносился шум посуды и блюд, накрываемых горничной — кажется, русской эмигранткой за сорок, Ольгой, нанятой для ухода за особняком накануне по рекомендации, как вообще ничего не понимающая в мафиозных делах и умеющая держать рот на замке.  Несмотря на усталость и остаточный нервный озноб, стоило появиться на пороге столовой Фриц в черном флисовом спортивном костюме — Кобблпот пересилил желание подсунуть тройку с рубашкой, выбрав более удобную для послеоперационной адаптации одежду — с торчащим из кармана глоком, как на его лице проступила нескрываемая, детская радость. Освальд подскочил, чтобы взять киллера за ледяную кисть, сжимая её обеими ладонями и увлекая наёмницу за собой к столу. За время сна гематомы на глазу, челюсти и скулах Фриц частично побледнели, и в новом образе она походила на форменного уличного хулигана, чужеродного на фоне полуторастолетней роскоши и стола, накрытого минимум на десятерых — меры Пингвин, когда доходило до упивания состоятельностью, совершенно не знал.  Фриц поёжило от изобилия и сочетания запахов, к горлу подступила втрое сильная тошнота, чем в предыдущие разы, и она вовремя прикрыла рот ладонью.        — Как вы и просили, свиной бургер, — обратился к наёмнице Кобблпот, задвигая за ней тяжелый стул и подтягивая тарелку. — С двойным сыром. Я запомнил, — он смущенно улыбнулся. — Хирург дал рекомендации по питанию, но я уверен, что вы всё равно им не последуете, — мафиози вернулся на своё место.        — Что за новости?        — Давайте сначала отужинаем, — тяжело вздохнув, ответил Освальд. — Не знаю, как вы, но я не ел со вчерашнего дня. Трапезничали они в тишине, прерываемой только звоном приборов Кобблпота о посуду. На третьем укусе Фриц почувствовала, как к ней возвращается жизнь, наполняя тело недостающей силой, и общее состояние почти вполовину улучшается — вероятно, дело было в сочетании истощения, голода и наркоза.       — Нигма попался, — наконец, отставив опустевшую тарелку, отерев салфеткой губы и откидываясь назад на стуле с бокалом вина, продолжил Пингвин, с нечитаемым выражением покосившись на то, как, справившись с бургером, Фриц слизнула потекший сыр и соус с голых пальцев. — Я же говорил, что он дилетант. Представляете, он привёл Джима Гордона к могиле своей бывшей. Пытался выкопать, — Кобблпот злорадно усмехнулся.       — Чёрт. Я должна была ему услугу. Фриц всегда возвращала долги, и то, что Эдвард так и не получил от неё ответную помощь, неприятно укололо киллера.       — Услугу? — Переспросил со смешком Кобблпот. — Такому, как Нигма?        — Да. Он поднял и отсортировал для меня дела обо всех, сбежавших из Аркхэма, — мафиози удивленно приподнял брови. В новой реальности Пингвина многие проблемы решались властным взмахом руки и отданным подручным поручениям или стопкой стодолларовых купюр, и он предпочитал делегировать мозговой штурм по малоинтересующим вопросам кому-то более компетентному, потому так до этого момента он ни разу и не задумался об этапах плана по вытаскиванию его из психбольницы. — Неудобно получилось, — сухо добавила киллер, запив ужин бокалом свежевыжатого терпкого гранатового сока, настойчиво подлитого ей Освальдом.       — Не думаю, что вам знакомы муки совести. Туда ему и дорога. К слову, касаемо дороги, мой друг, вторая новость. Уже готовы? Так вот, вас ищут оставшиеся люди Сартори, и за вашу голову десять часов назад обещали полмиллиона.       — Маловато, — повела бровью Фриц.        — А сколько не маловато? Конечно, я считаю вашу жизнь бесценной, но мне действительно интересно, — Освальд подпер подбородок ладонью, не сводя с наёмницы глаз. Увечия не уродовали, а подчеркивали её кажущуюся невозможными силу тела и силу духа.        — Пять, нет, десять миллионов, — помедлив, ответила она. — За живую. Освальд зло скривил губы. Вероятно, он стал единственным, кто рассмотрел подобную сторону Фриц за философией свободы и аскетизмом — её высокомерие, извращенное и болезненное, и последняя новость его непременно бы задела.       — И теперь третья новость, только она вам не понравится, — выждав паузу и прекратив улыбаться, продолжил Кобблпот. — Вы сами понимаете, что сицилийцы не остановятся и будут присылать всё новых и новых людей, пока однажды кто-то не доберётся до вас. Может пострадать и ваше окружение, хотя я не берусь судить, насколько у вас близкие отношения с этой, как её, Филиппой или Джимбо. Потому я взял на себя наглость решить ваши неурядицы на корню. Только, прошу, не хватайтесь за оружие и дослушайте до конца, — он выставил ладони в защитном жесте и, увидев напряженное подрагивание её пальцев, нервно сглотнул, но всё же продолжил, — …как бы это ни звучало, но я взял вас под свою защиту в качестве своего консильери, — Фриц медленно поднялась из-за стола и подошла к нему, смотря сверху вниз тем самым взглядом, как в ресторане, где они впервые заключили сделку.  Пингвин, подавив естественное желание съежиться, поглубже ввинтиться в спинку, вместо этого поднялся со стула, громко отодвигая его в сторону и глядя с вызовом киллеру в глаза.       — Для вас это ничего не меняет. Послушайте, я не прошу от вас верности, это просто формальность, чтобы вас никто не смог тронуть, пока всё не уляжется.       — Ты не спросил меня, согласна ли я, Освальд. — Фриц наконец заговорила. — Ты просто взял и решил за меня.       — Я помог вам! — Вспыхнул Кобблпот. — И буду помогать, пока вы не сможете сами себя защитить. Фриц многого стоило не всадить мафиози половину обоймы в живот, и киллер трижды одернула тянущуюся к глоку руку, разумной частью осознавая правоту Кобблпота, но это не отменяло уязвлённости — он загнал её в тупик, не оставив выбора.       — С чего ты взял, что мне вообще нужна помощь, — на четвертый раз её рука медленно вытащила из кармана и, ввинчивая, уперла с щелчком дуло глока Освальду в основание нижней челюсти, заставляя невольно поднять вверх подбородок. Фриц стояла, не разрывая зрительного контакта, так близко к нему, что Освальд, даже несмотря на разницу в росте, смог бы её поцеловать, и эта неуместная в подобной ситуации мысль на несколько секунд вышибла из головы мафиози все остальные. — И я похожа на человека, которому нужна защита?       — Это же очевидно, Фриц, что да и да, — мафиози нервно облизнул пересохшие губы. — Но вы слишком горделивы, чтобы попросить. Фриц, давайте будем реалистами. Вы уж простите за такую грубость, но я не уверен, что у вас нашлось бы решение получше. И вместо того, чтобы пытаться меня снова убить, попробуйте посмотреть на всё сугубо с рациональной точки зрения. Ни драк, ни погонь, ни обязательств передо мной, а это я вам точно гарантирую. Вы остаётесь в стопроцентном плюсе.  Пингвин знал, что прав. Одно дело, когда ищешь какого-то исполнителя — пришибешь и никто не заметит, — и другое дело, когда он оказывается правой рукой главы готэмского криминального мира. В случае посягательства на консильери Пингвин натравит на недоброжелателей совершенно всех — от Зсасза до самого захудалого нэрроузовского головореза, и, если сицилийцев остановят только переговоры между семьями, то местная падаль после череды показательных убийств всё же не рискнёт ввязываться.       — Значит, консильери, — спустя затяжную паузу киллер вернула глок в карман, ставя на предохранитель, и Кобблпот, кратко выдохнув, кивнул.        — Да, вы подали тогда в убежище отличную идею. Сейчас это меньшее из зол, уж поверьте. Когда клан Сартори получит моё послание, проведу переговоры и этот балаган прекратится. А вы просто представьте, что сейчас в небольшом отпуске и восстанавливайтесь. Здесь вам однозначно будет лучше, чем в бегах по канализации. Фриц помедлила, формулируя мысль и с досадой вспоминая то, как отреагировала на показавшиеся ей искренними слова Освальда на краешке кровати, прежде чем отключиться.  Наивная. Вот в чём его умысел.  Спасти, выходить, подманить, что дикую зверушку, дать по своей воле остаться рядом, потому что так удобно, потому что нет смысла дергаться — и преданность, что так необходима ему в новых реалиях, где прочие метят на шаткое место готэмского короля, обеспечена.  В меру параноидальности киллер всё снова понимала не так.        — Ты думаешь, я поверю, что всё закончится, как только ты договоришься с Сартори? Очень умно. Пообещать мне свободу и посадить в другую клетку, просто побольше, — киллер устало потерла лоб тыльной частью ладони, прикрывая глаза. — А ведь это идеальный предлог сделать меня частью своей семьи. Сначала ты скажешь, что это формальность, а потом я и сама не замечу, как начну разгребать мафиозные проблемы. Послушай, Освальд. В вопросах принципа не существует полумер, — Фриц помедлила. Из-за Кобблпота она и так постоянно балансировала на грани собственных принципов, но то, что он озвучил, ни с чем не сопоставлялось — это был переход за грань, на который даже под угрозой смерти киллер не решилась бы. — Кому бы что ты ни сказал, передай, что ошибся.       — Фриц, да что с вами не так? Зачем всё так усложнять? — Голос Освальда надломился. — Это ведь вообще ничего не меняет, вы уже помогали мне.       — Вот именно. Тебе, Освальд, не мафии. И свою часть сделки я выполнила. Знаешь, я думала, что меня попытается перекупить Фальконе, если попадусь, но нет, это оказался именно ты. Пингвин, жадно глотнув воздух, замер, затем отшагнул назад. Он боролся со стремительно нарастающим желанием выхватить из фальшрукояти трости клинок и всадить в горло Фриц, чтобы никогда больше подобного не говорила. Если у него самого был тяжелый характер, то у неё просто неподъемный. Неудивительно, что рядом с наёмницей оставалось всего два человека, лишь поверхностно её знающих, работала она неизменно сама, а из всех возможных напарников выбрала маньяка.        — Я ни разу не дал вам повода думать обо мне плохо, но вы продолжаете меня унижать взамен на доброту просто потому, что вам так удобно, потому что вам проще считать меня полным негодяем, чем довериться, — ответил Освальд ей с надрывом, выдвигая вперед шею. — Но, знаете, что делают друзья? А я вам скажу, Фриц, потому что считаю своим другом. Друзья терпеливы. Друзья понимают. Друзья прощают. Потому я вас снова прощу за незаслуженную предвзятость, и подумаю над другим решением, если это вас так задело, — Пингвин поджал губы, смотря на киллера горящим взглядом, а затем подхватил трость и, не произнеся больше ни слова, обошел Фриц, направившись в сторону выхода из крыла особняка.  Освальд хотел обернуться, увидеть в её глазах или чертах лица хоть тень сомнения, но сдержался и оставил наедине с неозвученными доводами, каждый из которых неумолимо высек бы новый шрам на его исполосованном сердце. Мафиози знал: еще несколько минут подобной беседы, и кто-то из них точно умрёт от руки другого. Выйдя на крыльцо, Пингвин едва не закричал от переполняющей его обиды и гнева, и долго пытался успокоиться, но, кажется, становилось только хуже. В себя Освальда привёл крепкий сигаретный дым, и он удивленно оглянулся на Фриц, смотрящую на него в упор — киллер бесшумно возникла сзади.       — Мы не договорили, — спокойно прокомментировала она своё появление, и Кобблпот непонимающе развернулся к ней лицом, пытаясь рассмотреть против света мимику наёмницы. Быть может, демонстративно уходя и задержавшись на улице дольше положенного, а не стремглав умчав налегать на виски, мафиози хотел, чтобы Фриц вопреки своей отстраненности и привычному игнорированию выяснений отношений последовала за ним, и то, что киллер это действительно сделала, заставило и без того нервно бьющееся сердце Пингвина ускорить ритм вдвое. Так, значит, ей не всё равно. Он сжал рукоять трости крепко, до боли в пальцах, пытаясь вернуть в норму сбившееся дыхание.        — Я думал, что мы сказали друг другу достаточно, — шмыгнув носом, ответил Освальд. — Лучше прекратить этот разговор.        — Будешь? — Фриц протянула сигарету, с благодарностью у неё взятую, и подкурила мафиози.  Они молча выкурили по сигарете, глядя на проступающий за облезлыми кронами деревьев в лесополосе вдалеке ночной город. Готэм казался совершенно другим из имения, где время давно потеряло свой ход, а сырые старые стены хранили память о смехе и скандалах, детском гомоне и плаче над усопшими, шумных застольях и любовных стонах, криках о пощаде и словах благодарности — всех тех, кто жил здесь перед Фальконе и, возможно, будет жить после заката империи Пингвина. В ночной свежести, не перекрываемой смогом, токсичными выхлопами, зловонным гниением водорослей и нечистот в Готэм-ривер или мусорным смрадом город грехов воспринимался почти здоровым.        — Фриц, — Пингвин не выдержал и заговорил первым. — Послушайте, никому не понравится, когда за доброту пытаются макнуть поглубже в помои, — помедлив, мафиози всё же добавил. — Хотя я не в праве обвинять вас за недоверие после того, через что вам довелось пройти. Вы осторожный человек, и это правильно, что ни мне, ни кому-то еще не верите. Мир — слишком жестокое место.        — Моя мать говорила так же, — киллер подёрнула уголком губы.        — Так о чем вы хотели мне сказать, из того, что я еще не слышал? — Освальд попытался съязвить, но вместо этого прозвучал устало.        — Я не понимаю тебя.        — И что же вам, чёрт возьми, еще не понятно?       — Хорошо, — киллер прикрыла глаза. — Предположим ненадолго, ты не хочешь втянуть меня в свою игру, и я тебе ничего не должна. Допустим, ты платишь мне впятеро больше, чем другим исполнителям, потому что я лучшая. Допустим, клочок помойки тебе вообще не интересен, потому не жаль было отдать взамен на мои услуги. Но всё остальное, больница, а теперь Сартори. Ты прагматичный человек, Освальд. Зачем тебе всё это? Почему? — Он уже было приоткрыл рот для ответа или возражений, но Фриц остановила его жестом. — Хоть слово про дружбу, и прострелю здоровое колено. Лучше тебе сказать правду. Наступила затяжная пауза.        — Хотите правду? — Пингвин нервно улыбнулся, решаясь на следующие слова, что, вероятно, стоило сказать гораздо раньше. — Хорошо, будет вам правда. Когда я говорил, что вы мне нравитесь, а говорил я вам это немало раз, то имел в виду, что у меня к вам, — мафиози нервно сглотнул. Проклятые слова никак не слетали с уст. — …чувства. Не как к другу, Фриц, а романтические, и уже достаточно давно. Я понимаю, что возможно вам больше не захочется иметь со мной дел ни под какими предлогами, но, поверьте, это вообще ни к чему вас не обязывает. Скажите, и я больше не приближусь к вам, вы даже не вспомните о моих словах, — Кобблпот осёкся, когда увидел перекошенное лицо наёмницы, отшатнувшейся назад. О, сколько раз он обещал, что больше её не потревожит. И тревожил, поскольку иначе не умел. — Я всё испортил, верно?       — Ты, блять, серьезно? — Бесцветным голосом спросила Фриц. Она ожидала услышать признание в чем угодно, но не в романтической симпатии. — Даже несмотря на то, что я…       — Вы можете быть, кем угодно, Фриц, мне всё равно, но да, я серьезно. Я думал, вы более догадливы и всё поняли еще когда меня, — он смущенно запнулся, — целовали.        — Почему ты не сказал прямо? — Киллер всё еще стояла, вытаращившись на него, и до Кобблпота начало доходить, в какой степени она и в самом деле совершенно ничего не понимает ни в людях, ни в их мотивации. Только грани выгодно-не выгодно, полезно-бесполезно. Абсолютный, бесчувственный утилитаризм.        — Господи, я собирался вам сказать за тем самым ужином, на который вы не попали, в некой более лиричной обстановке. Теперь этот момент испорчен, безвозвратно упущен, — Пингвин помрачнел. — Зато вы теперь знаете правду, и никаких других скрытых мотивов у меня для вас нет. Уж простите, что не оправдываю ваши заниженные ожидания.       — И что ты планировал делать дальше? — Неожиданно спросила Фриц, возвращаясь в привычное спокойное состояние и обновляя сигарету в уголке рта.        — Я, — занервничал Освальд. — Так далеко не думал, точнее, думал, конечно, но ничего не планировал. Вернее, хотел бы и спланировать, но не питал ложных надежд, ведь совершенно не знал, как вы отреагируете.  А Фриц, кроме глубокого потрясения, не отреагировала на первый взгляд никак — и на его слова о чувствах, и на последнюю реплику. Восприняв эту затянувшуюся безучастность — она просто молча курила — как отказ, Кобблпот ощутил подступающие к глазам слёзы. Со своей эмоциональностью, усугубляемой стрессом и усталостью, снижающими самоконтроль, поделать он ничего не мог. Вот, сука, и признался — лучше бы молчал, предугадав, к чему приведёт такая правда. Теперь Фриц наверняка точно исчезнет, и, пока его разум наполняли тревожные исходы сценария, киллер всё еще пыталась уложить в голове сказанное Освальдом.        — Фриц, прошу вас, если вы планируете уйти, то сейчас лучший момент это сделать. Услышав характерное для плача сбивчивое дыхание, Фриц отбросила окурок, положила ладонь Освальду на плечо и развернула его к себе лицом. В полутьме, разбавленной светом, долетающим из окон за кованными решетками, киллер рассмотрела мокрые дорожки от слез на веснушчатых, чуть порозовевших от мороза щеках, и вытерла их большими пальцами обеих ладоней. Это был знакомый еще со дня вечеринки в честь открытия клуба «У Освальда» порыв, возникающий только в сторону мафиози — к рыданиям других людей киллер оставалась равнодушной. Кобблпот приоткрыл рот, с недоверием смотря на неё, а затем ощутил облегчение.  Она на что-то решается, иначе уже не стояла бы здесь. Против Фриц существовал всего один эффективный тип оружия — честность, выбивающая почву из-под ног. Набросься мафиози на неё с бутылочной розочкой или ножом из рукояти трости, как на остальных, прогневивших его, или скажи то, что Фриц хотела услышать, признай правдивость её выводов — она даже внутренне поблагодарила бы Освальда. Ей и вправду было проще считать его корыстолюбивым интриганом, по-прежнему выискивающим её слабости, дабы посадить на цепь, чем поверить в чужую симпатию к ней.  Но в одном Фриц была уверена точно: о чем бы Освальд ни лгал, подобное окружающим — а мафиози держался осторонь любовных интрижек, предпочитая углубляться в иные стороны бытия — вряд ли когда-нибудь говорил в качестве оправдания. Быть может, он и вправду был безупречно безумен, раз его потянуло к такой, как убийца в противогазе. Пальцы Фриц были ледяными и пахли сигаретным дымом — этот запах всегда будоражил Пингвина даже побольше стерильной чистоты или странного, едва уловимого терпкого моложавого аромата её кожи — и Освальд, вытянув шею, невесомо коснулся губами тыльной части ладони, когда киллер уже убирала кисть, от чего её передернуло. Заметив это, мафиози мягко перехватил руку Фриц, поднося к устам, и более настойчиво поцеловал уже внутреннюю сторону ладони и запястье, наблюдая за ползущим по беспристрастному лицу смятением.       — Интересно, скольких вы убили этими руками, — не в силах сдержать странной полуулыбки — ему льстило видеть её растерянной — спросил Освальд, переходя теплыми, сухими поцелуями к подушечкам пальцев.        — Предпочитаю не считать, — голос Фриц предательски дрогнул, и Кобблпот прижал прохладную ладонь к своей щеке, как тогда на диване. У него были горячие, обжигающие руки и щеки, и киллера, так и не отогревшуюся после ванной и еще больше остывшую на почти нулевом уличном морозе, начало тянуть к этому теплу.       — Уверен, немало. Представляете, в Аркхэме я даже начал задумываться, что убийства — это плохо, — он шагнул вперед, не убирая её руки со своего лица и не разрывая зрительного контакта. — Что делал страшные вещи. Что я болен, ненормален, — Кобблпот горько усмехнулся. Фриц запоздало обнаружила Пингвина в недопустимой от себя близости. Мафиози едва касался её толстовки лацканами пиджака — он отмылся от крови и переоделся прежде, чем направиться к наёмнице после собрания подручных. — Хорошо, что вы меня оттуда вытащили. Больше так, конечно, я уже не думал.  Фриц наклонила голову, украдкой понюхав его волосы, пахнущие отдушкой лака для укладки.       — Системе нужен тупой скот, — хриплым полушепотом ответила Фриц ему на ухо, скосив взгляд на ночной город за плечом мафиози, и их щеки легко соприкоснулись. От её голоса у самого уха Освальд еще сильнее вцепился в рукоять трости.       — …Чтобы жрали комбикорм по ти-ви, исправно платили налоги, хоронили рыб под пластиковыми отходами, плодились и догнивали в домах престарелых, голосовали за продажных политиканов, ходили к педофилам на воскресную службу и верили в ёбаную американскую мечту. Чтобы вращались шестерни.       — А вы нигилист, Фриц.       — Реалист. Но так невозможно жить, когда ты хищник, а не травоядное, Освальд.  Фриц вновь переводила разговор если не в деловое, то в социально-философское русло, но интонация, тембр, с которым она говорила, вызывал у Кобблпота неуместные ассоциации.        — Вы ведь знали, что пингвины по своей природе хищники? — Он отпустил кисть Фриц и положил освободившуюся ладонь между остро выступающих лопаток, некрепко её обнимая, чтобы не надавить на швы под одеждой, заметив, насколько она остыла. Киллер не сжала Освальда в ответных объятьях, но и не вырывалась. — К слову, вы замёрзли. Быть может, вернемся в особняк? Я разожгу камин и заварю вам чаю или принесу чего-то покрепче, хотя вам нельзя, — Кобблпот неловко улыбнулся.       — На холоде не так паршиво. Дон Сартори крепко меня приложил. Фриц как-то нехотя попыталась отодвинуться, но Пингвин, надавив ладонью на спину, не дал отстраниться, потянулся лицом к тонкой шее, потерся о белоснежную кожу носом и поцеловал в острый угол нижней челюсти, а затем втрое жарче прижался губами к едва выступающему — в меру худобы сильнее, чем у других женщин — кадыку, переходя выше, к подбородку.        — Что ты делаешь?        — Нападаю, я же хищник. Шучу. Выражаю, насколько сильно вы мне нравитесь, — Освальд, и сам смутившись сказанного, опустил ладонь с лопаток чуть ниже, не доходя до шва на пояснице и продолжил целовать контуры лихтенберговых фигур, в повседневности уже слабо заметных глазу, но ныне ярко покрасневших на морозе и заметных даже в полумраке — как уже давно этого хотел. Фриц прислушивалась к новым ощущениям, крайне странным, напоминающим нечто среднее между щекоткой и паникой, и ей это не слишком понравилось.        — Я тоже хищник, Освальд, — холодно ответила наёмница, резко отстраняясь, а затем запустила пальцы мафиози в волосы и, притянув его на удобное для себя расстояние, поцеловала — с силой, жарко и влажно. От её напора он простонал — и лучше бы этого не делал, — а затем еще раз, когда под полу расстегнутого пиджака, впиваясь цепкими длинными пальцами в его ребро под тканью рубашки и жилетки, скользнула ледяная ладонь. Кобблпот, опирающийся на трость, подумал, что еще немного, и нахрен сломает её от того, как хотелось крепко прижать Фриц к себе, чтобы ближе уже было некуда, но под толстовкой наёмницы наверняка сочились от слишком сильного нажима сукровицей швы, и стоило двигаться осторожней, дабы вовсе не разошлись. Когда Фриц коснулась его языка своим, мафиози ответил, уже не цепляясь неумело зубами, как в прошлые разы. Он начинал учиться, и на резкие, насилующие движения языка Фриц откликнулся более нежными, выравнивая темп до настолько для обоих чувствительного, что у киллера снова подкосились колени. Она нехотя, еще несколько раз смяв губы мафиози своими, отстранилась.        — Давайте вернемся, — заумолял Пингвин. — Получится глупо, если вы еще и простудитесь.       — Ты ведь понимаешь, что будет дальше? Тебе придётся ответить за свои слова, Освальд.       — Я с р-радостью отвечу.       — Посмотрим. Окинув весьма животным взглядом — о, сколь Пингвин хотел его снова ощутить на себе с того самого вечера вновь вместо сквозящей отстраненности или ярости — такого восхитительно покрасневшего, с глубокими русалочьими глазами, взирающего на неё с боголепной покорностью Кобблпота, Фриц рвано поцеловала его еще трижды, прежде чем они вернулись в здание. Краем сознания она рассуждала, что теперь, кажется, понимает, во имя чего люди омерзительно лобызаются у всех на виду, обмениваясь жидкостями. Едва Освальд разжег огонь в камине пустой гостиной, с трудом борясь с оттягивающей брюки постыдной эрекцией и отбрасывая кочергу, как Фриц, хватая его за талию, подтолкнула вперед и завалила на лопатки на столь удачно, и вероятно, именно для подобных целей оставленную напротив огня низкую тахту, нависая сверху. Прижав его руки за запястья к мягкой обивке и обездвижив, Фриц впилась в губы мафиози новым, жгучим поцелуем.        — Погодите, — отстранился, отводя в сторону голову Кобблпот. — Вы после операции, быть может, стоит, — он запнулся, — чуть медленнее? Киллер замерла, прислушиваясь к ощущениям, перебивающимся приятно ноющим, разливающимся внизу живота жаром, затем отпрянула от Освальда и выпрямила спину, приподнимая толстовку — из швов текла уже не сукровица, а кровь. Мафиози скосил взгляд на живот, впервые увидел полностью её талию и восхищенно глотнул воздух.        — Дрянь. Нужно вытереть, — недовольно процедила сквозь зубы киллер, пытаясь подняться, но Освальд выскользнул из-под неё и, садясь на край тахты, осторожно притянул Фриц за руку обратно. Боковой свет камина картинно очертил контуры её скул.       — У меня есть к вам странное предложение, только не пытайтесь меня за него пристрелить, — на лице Кобблпота проскользнуло какое-то уж слишком коварное выражение. Не успела наёмница спросить о сути предложения, как он опустился на пол так, что живот Фриц оказался на уровне его лица, переложил глок из её кармана на пол, и, приподняв края толстовки пальцами, осторожно коснулся языком окровавленной кожи, пробуя на вкус. Кровь и антисептик, смешавшиеся у краёв шва, показались ему слаще любого вина.       — Прекрати, — Фриц вцепилась в темные волосы, грубо пытаясь отодвинуть от себя его голову, плохо поддающуюся — всё же шея у Освальда была крепкая, сильная — и замерла, когда небольно проскользнув мимо первой саднящей раны и быстро слизав кровавую дорожку, Кобблпот, оставив три поцелуя на чуть порозовевшей коже меж швами, перешел к следующему. Пресс наёмницы напрягся, и под тонкой, пересеченной старыми шрамами кожей проступили сильные мышцы. Мафиози не видел вытаращенных в потолок глаз — наёмница пыталась уложить в голове его странный жест, весьма отвратительный и прошибающий одновременно.  Это было абсолютно ненормально, но Фриц разжала хватку на волосах с болезненной до терпимой.       — Не прекращу, — на третьем шве ответил Освальд и подумал, что вообще хотел бы её с ног до головы вылизать. — Зато теперь вам не нужно никуда идти. Отпрянув от четвертого шва, он довольно вытер ладонью окровавленные губы и, поднимаясь с пола обратно на тахту, положил ладонь на щеку Фриц, чуть заводя за ухо, первым притягивая её к себе и целуя. Это был тот редчайший момент, когда они сидели на равных рядом, и киллер не пыталась перенять беспрекословный контроль над ситуацией. По крайней мере, ближайшие десять-двадцать секунд — на большую податливость рассчитывать мафиози не стал. Если получасом ранее Пингвин валился с ног, то сейчас начинал входить в раж — пока киллер позволяла ему больше, чем обычно, он не мог так просто облажаться и планировал наконец довести задуманное до конца. Ощутив во рту сладковатый привкус собственной крови, Фриц замерла, опасаясь последующей выворачивающей тошноты, но отвращение пошло на спад, сменяясь бесконтрольным желанием сорвать с мафиози костюм. Пальцы потянулись к галстуку со старомодным широким узлом, ослабляя его, к пуговицам на жилете и рубашке, точными движениями выталкивая каждую из петлиц — так быстро даже натренированными за годы движениями у Освальда через раз получалось.  Фриц скинула по очереди пиджак, жилетку, распущенный галстук на пол, не отрываясь от глубокого и мучительно-медленного поцелуя — кажется, она тоже начинала входить во вкус, распробовав более чувственный в противовес яростному темп — с той же точностью, что и расчленяла трупы. Никакой суеты, как бывает у дорвавшихся друг до друга любовников, только выверенность действий. Снимать до конца рубашку, только приспустив рукава до предплечий, киллер по еще непонятной ей причине не стала, отрываясь от приоткрытых, зацелованных губ Освальда и припадая к уже знакомым ей веснушчатым плечам.       — Красиво, — небольно, в отличие от предыдущего раза вгрызаясь в кожу, прорычала Фриц.       — Так вы тогда не шутили, — вспомнил он её слова в трейлере в самом начале побега и смущенно простонал, когда зубы киллера оттянули тонкую кожу в укусе.  Освальд сбился со счета, сколько раз его дразнили за веснушки, сколько раз пытался свести лимонным соком и перекисью — всё без толку, и редкое проклятое солнце, стоило выглянуть из-за смога, усеивало его новыми оранжевыми россыпями по лицу, плечам и груди. Убийца в противогазе — та, кто вообще не проявляла никакого интереса к плотским утехам — теперь целовала их, называя красивыми, и, чёрта с два, это было невозможнее упирающейся в ставшую тугой штанину брюк эрекции.  Даже просто касаясь губами на холоде её пальцев он не мог справиться с нарастающим желанием, а от её уверенных, весьма собственнических ласк становилось совершенно невыносимо. Его тело — что у очнувшегося ото сна носферату — голодное, томящееся, молило о любом возможном продолжении.       — Не шутила, Освальд. То, как Фриц звала его по имени со своей хрипотцой и акцентом, сводило с ума даже в обычных обстоятельствах, а ныне — и подавно.        — Я... — Кобблпот просяще обратился к наёмнице, когда она прикусила ему ключицу, утробно рыча, и обнял её за спину, проводя пальцами вдоль хребта. Ткань брюк и трусов сильно натирала упирающуюся в них изнутри слишком чувствительную головку члена. — Я так больше не могу.       — Что ты не можешь? — Переходя на другую ключицу и еще не обласканную левую сторону, не отрываясь, спросила Фриц. Кобблпота снова бросило в жар от её тембра и вопроса, на который, не сгорев от стыда, ответить было невозможно.        — Я очень сильно хочу вас, — она оставила цепочку засосов у основания шеи, поднимая его голову за подбородок. Если он целовал её осторожно, боясь спугнуть, не представляя, что вообще ей может понравиться, то с Кобблпотом наёмница не слишком церемонилась. Его тело распаляли прикосновения на грани с насилием, и Фриц практически сразу распознала в нём эту сторону — ей со рвущимся из-под печатей зверем, жаждущим криков и крови, было лучше, чтобы Освальду подобное тоже нравилось.  И вправду мазохист.       — И чего именно ты хочешь? — Освальд едва не заплакал — стыд разгорался прямо пропорционально возбуждению, по щекам пошли алые пятна, кончики ушей горели. До него стало доходить — Фриц намеренно его мучает.        — Я… — у него не хватило ни кислорода, ни силы воли ответить.        — Пока не скажешь, ничем не могу тебе помочь, — Фриц издевательски облизала нежную мочку его уха, провела кончиком языка по хрящу, удовлетворенно подметив, как Освальда снова выгнуло и как его пальцы вцепились в ткань толстовки, сминая её. Действовать быстро киллеру уже не хотелось — страдал от никак не находящей выход сексуальной истомы мафиози крайне будоражаще.        — Я хочу в вас… в-войти, — наконец выговорил Пингвин, смущенно прикрывая рот тыльной частью ладони и не в силах посмотреть Фриц в глаза. Но вместо унижения или осуждения она отвела его ладонь в сторону, сжимая запястье пальцами, с новой силой впилась в приоткрытые губы поцелуем и скользнула по ним напоследок, дразня, языком, прежде чем отпрянуть.        — Есть проблема, — отпуская запястье и заводя его взмокшие и налипшие на лоб от испарины темные пряди назад, ответила наёмница. — У тебя были партнеры, Освальд? — Не давая мафиози отвести взгляд, она продолжала гладить его по волосам. Судя по выражению лица киллера, в следующее мгновение на смену невинным жестам она вполне могла до слез натянуть волосы на кулак и, по правде, даже подумала о том, чтобы это сделать, но сдержалась.       — Это имеет значение?       — Да.       — Н-не было. Я даже поцеловался с вами впервые. Это неправильный ответ? — Нерешительно спросил он, когда тишина слишком затянулась. Фриц, не меняясь в выражении, пыталась осмыслить услышанное. Другой человек ощутил бы укол совести за всё несправедливо сказанное Кобблпоту ранее, но киллер взвешивала только вероятность провала из-за отсутствия у обоих опыта.        — У меня тоже не было партнеров.       — Но вы… вы, — непонимающе посмотрел на неё Освальд. — Так умелы, ни за что не поверю.        — До секса не дошло.       — Так вот почему... — Кобблпот запнулся.         — Что почему?       — Почему вы тогда не… — он стыдливо прикусил костяшку своего большого пальца. — Не взяли меня.  От его произнесённых с настолько пошлой интонацией слов Фриц ощутила, как ударило в голову, что от виски — и не стакана, а доброго литра. Подаваясь на провокацию, она вновь припечатала Освальда лопатками к матрасу тахты, садясь на него сверху намеренно ниже ширинки и упиваясь несколько расстроенным взглядом. Но, когда киллер стащила с себя толстовку, и Кобблпот увидел наконец полностью обнаженной её верхнюю часть туловища, то не смог сдержать совсем уж глупого восторженного возгласа. Вся в гематомах, резко выхваченная каминным светом, со своим потусторонним взглядом Фриц походила на дьяволицу, рожденную из адского пламени и вулканического пепла.  В совокупности её плоская грудь, крепкий пресс, противоестественно худая талия и остро выступающие ребра, сильный плечевой пояс и жилистые руки показались Пингвину воплощением всех его странных размышлений об эстетике человеческого тела. Освальду никогда не нравились женщины с большой грудью или сочными бедрами, вызывая у него образы, связанные с материнством и деторождениям, но никак не возбуждением, и ему никогда не нравились мужчины с их гротескной маскулинностью или субтильной дистрофией. Фриц же была диспропорциональна, неровна, слишком угловата, где-то костлява, где-то чрезмерно мускулиста, сочетая в себе сразу два начала — и от этой начисто лишенной гармонии красоты мафиози едва не подавился слюной.  Он был неправильным мужчиной, она — неправильной женщиной, и, к счастью, их обоих это не волновало.       — Какая вы невероятная, — Освальд потянулся к ней ладонями, но наёмница мгновенно прижала их обратно к тахте, и мафиози изящно прогнулся под этим напором. Если Фриц и представляла свой первый раз, то только под полным контролем.       — Держи руки на месте, иначе придётся тебя связать, — она отпустила его руки, оставшиеся покорно лежать, закинутыми за голову, и, отодвинувшись, растянула шнуровку на его черно-белых брогах, стащив их на пол вместе с носками. Взгляд зацепился за белые пальцы на ступнях Освальда, с аккуратно прокрашенными темно-фиолетовым лаком ногтями. — Интересно, — задумчиво прокомментировала киллер, и Кобблпот облегченно выдохнул — он опасался, что Фриц не оценит его несколько странный подход к понятию стиля. Затем, вытащив пуговицу из петлицы на нижней части костюма и специально проигнорировав проступающую сквозь ткань эрекцию, Фриц расстегнула ширинку и точным движением стащила с Освальда брюки с болтающимися подтяжками вместе с трусами, скидывая их с тахты. Его член, оттянутый резинкой резко снятых трусов, глухо и болезненно шлепнулся светлой головкой, блестящей от сочащегося предэякулята о живот, дважды дернувшись, и Фриц наконец посмотрела из-под прикрытых век на Кобблпота оценивающим взглядом.  Он пах дорогим лосьоном для тела и еще не выветрившимся парфюмом, был ухожен, выбрит гладко даже по ногам — то ли заранее подготовился к подобной ситуации, то ли и вправду следил за собой больше обычных мужчин, и, с покорно закинутыми назад руками и глядя на неё умоляющим, пронзительным взглядом в одной полуспущенной рубашке выглядел так соблазнительно, что больше истязать ни его, ни себя Фриц, кажется, не могла, хотя всё равно слишком медленно стащила оставшуюся на ней одежду. Пингвин уже видел её ноги в одних боксерах, прикрытых сверху майкой — длинные, фактурные, с узкими бедрами, маленькими, но рельефными ягодицами, острыми коленями и сильными икрами, — и взгляд его задержался на белом безволосом лобке и почти незаметных очертаниях половых губ.       — Фриц, — взмолился он, когда киллер наконец нависла над ним, проведя прохладными ладонями по светлым бедрам, затем по животу, намеренно задерживая ловкие пальцы в нескольких сантиметрах от его члена. Фриц не была специалистом по фаллосам, но, сколь ни глумилась над Освальдом вселенная, в одном точно не обделила и, вспомнив статистику о средней ширине и глубине женского влагалища даже в процессе соития, Фриц поняла, что всё может закончиться при любом неверном движении травмой, морально готовясь к ждущему её дальше.        — Возможно, нам обоим будет больно, — предупредила она.        — Что вы… — непонимающе спросил её Кобблпот, но Фриц не ответила. Судя по струившейся по тонким половым губам вязкой собственной смазке, её тело явно было готово побольше разума. Фриц обхватила под судорожный вздох Кобблпота его член ладонью, направляя к лобку, и, смазав своими выделениями нежную головку, от чего он вдвое громче простонал, прикрыла глаза, готовясь осуществить неминуемое. Проталкивая его в себя на фалангу с сильным сопротивлением и чем-то схожим с хрустом хрящевой ткани, затем зарычав от резкой, накатившей несколькими секундами позже боли — с его шириной безопасней было сделать это сначала пальцами — киллер отстранилась. На розовато-персиковой головке заалели капли крови — повезло, что достаточно тонкая плева оказалась у входа во влагалище, а не на несколько сантиметров вглубь, как у некоторых женщин.       — Вы в порядке?        — Разрывные больнее, — хрипло, ответила она, сделала несколько глубоких вдохов и вновь ввела член в себя уже на две фаланги, пытаясь привыкнуть, и под тупой, распирающей и вовсе сменяющейся режущей болью обнаружить что-то еще, столь отчаянное искомое другими людьми, готовыми на объективно тупые поступки ради простой животной возможности присунуть. Бесконечное количество мгновений спустя, отстраняясь и вводя его в себя в третий раз на две с половиной фаланги, Фриц наконец распознала нечто новое, странное, тянущее, перебивающее остановившуюся на одной отметке боль. В четвертый раз, насадившись уже на три фаланги вглубь, она, глухо выдохнув и сделав осторожное движение бедрами, а затем еще одно и еще одно, поняла, что, кажется, не сможет так просто остановиться.        — Вы… — проскулил Пингвин, борясь с желанием откинуть назад голову, и продолжил смотреть с затекающей от перенапряжения шеей на Фриц, сидящую на нем сверху с постепенно краснеющими щеками и пошедшей над грудью алой сыпью. — Слишком уз… узкая. Поначалу Кобблпоту было больнее вдвое больше, чем приятно — мышцы её влагалища слишком крепко сжимали его — но недостаточно, чтобы спала эрекция. Наёмница постепенно начала наращивать амплитуду движений, чуть расслабляясь, и Освальд, ощущая смену боли на ни с чем не сопоставимую негу — в одночасье грубую и напористую, — с трудом сдержал желание обхватить ладонями манящую талию или податься бедрами вперед. А когда он услышал, как, закусив губу, Фриц простонала — мать его, как же она это делала: низко, гортанно — мафиози, и так держащийся на грани всё это время, чуть скоропостижно не кончил. Позабыв о предупреждении о связанных руках, Пингвин ринулся корпусом навстречу Фриц, сжимая её в объятьях и откидываясь на спинку тахты, увлекая киллера за собой. Ему хотелось чувствовать Фриц целиком, кожа к коже, чтобы полупризрачный в свете камина образ не оказался лишь шуткой воображения. Он хватался за рельефные от старых шрамов руки, спину, ребра, ноги, как за последнее связующее с реальностью, пока она покрепче свела бедра, двигалась на нём под новым углом и, чуть согнув спину, ввинчивалась лбом в его лоб, прерывисто дыша и прикрыв глаза. Освальд скользнул устами к её шее, пылко, невпопад целуя и с огромным трудом подавляя рвущиеся наружу стоны.  Фриц — в обычное время подобная замороженной пустоши — сейчас оплавляла его заживо. Она насаживалась на него по собственным меркам глубоковато, но менее половины от его длины, и в новой позе как-то неожиданно сомлела, смыкая ладони у основания шеи мафиози, вдвое, но не до потери сознания перекрывая ему подачу кислорода. Фриц умела душить правильно — кто знал, что навыки убийств пригодятся в подобных обстоятельствах — и от неожиданной, но безболезненной асфиксии член Освальда внутри неё еще сильнее напрягся. Запахло её кровью, пот с живота мафиози защипал в швах, но Фриц, что, кажется, впервые за всю жизнь не испытывала вообще никакого гнёта размышлений — только блаженное, переполненное всепоглощающей близостью безмыслие — словно ничего не заметила.       — Кричи, — прошипела Фриц, склоняясь над ухом задыхающегося Освальда. — Не сдерживайся. Я хочу слышать. И Кобблпот прекратил стискивать зубы, прикрывать рот рукой или вжиматься устами ей в кожу, втрое громче застонав. Наёмнице было глубоко наплевать на весьма тошнотворные в своей сладости запахи крови, слюны и выделений, и любые звуки, кроме прерывистых стонов Освальда. Новое, ежесекундно усиливающееся, яркое, такое, что не допроживи до конца, и не вытерпела бы, ощущение — нет, грёбаный циклон, сворачивающийся узлом внизу живота, сплетенный из перенапряжения, боли и чего-то глубинного, заставляющего сжимать пальцы на ногах — постепенно настигало Фриц, и, сквозь стоны Пингвина киллер припала к его рту, так глубоко изнутри вылизывая, что казалось, доберётся до мозга, и мафиози ответил ей с той же безудержной жадностью, насколько хватало и так недостающего кислорода.       — Прикончу, если дёрнешься, — с трудом выговорила она, разрывая затянувшийся, слишком глубокий поцелуй, стекающий каплями слюны по их подбородкам. И впрямь, подайся он навстречу бедрами, смени угол и вообще шелохнись, бесповоротно всё бы испортил. В это мгновение, вглядываясь в её чуть плывущие перед глазами угловатые черты, украшенные пороком — зрачки вытесняли радужки, влажные губы стали из бледно-серых после поцелуев почти красными, пятна румянца выделялись ярче гематом — Освальд подумал, что, нет, никакая Фриц не дьяволица. Богиня. Жестокосердная, непреклонная, страстная, несущая погибель, и Пингвин точно знал, что примет любую её волю, останься та рядом и благоволи ему.   Киллер ускорила и углубила ритм, разжимая хватку на шее мафиози, чтобы вцепиться в веснушчатые плечи и тисками зажать меж своих ног его бедра. Изогнувшись дугой и стиснув плечевые суставы Освальда до хруста, Фриц постепенно забилась в нарастающей судороге, хрипло, зверино рыча, и уже мафиози не смог сдержаться. Она так сильно сжалась и запульсировала изнутри, а затем оставила коротко обрезанными ногтями на его плечах глубокие счесанные до крови бразды, звучно глотая воздух, что Кобблпота в последующие секунды накрыло не менее сильным оргазмом. Освальд кончил в неё с оглушительным стоном, еще крепче сжав в объятьях и утыкаясь носом в ложбинку между шеей и плечом. Казалось, прошла вечность, прежде чем он, всё еще твердый — вопреки разрядке вдвое сильнее желая продолжения — нехотя вышел из пульсирующего лона. Фриц, обмякшая в его руках и уткнувшаяся лбом в висок, рвано дышащая, кажется, вообще не приходила в себя. Впрочем, это было обманчиво — наёмница постепенно возвращала утраченный контроль над телом — сначала полностью перенапрягшемся, а затем расслабившемся, как после глубокого сна. По внутренней стороне бедра уже стекала сперма вперемешку с её смазкой и несколько остывших густых капель упало на ногу Освальда, от чего он вздрогнул.  Кажется, Фриц разом обошла все свои запреты и в ситуации, где, будучи сторонним наблюдателем, брезгливо скривилась бы или пустила едкий комментарий про незащищенный секс, до сих пор не умчалась промывать себя от следов близости и звучно материться. Более того, ей хотелось подольше на себе их оставить, еще четче впечатать в воспоминания.       — В следующий раз точно свяжу, — наёмница наконец заговорила, чуть отодвигаясь, но не вставая с его колен, и заглянула мафиози в глаза. Освальд ответил настолько развратным взглядом, что Фриц мгновенно поняла — это ему еще и понравится.       — Значит, будет следующий раз, — подметил он, исступленно улыбаясь. В голове Кобблпота уже роились мысли, что, просто встав с него, киллер молча отправится мыться, затем заснет и никогда с ним о произошедшем не заговорит, как с дешевой мотельной шлюхой — цинично, но в её духе. Впрочем, вместо этого Фриц осталась на его коленях и не спешила их покидать. Киллер скосила взгляд на всё еще стоящий член, подрагивающий от неутихающего возбуждения и упирающийся влажной головкой в живот мафиози, и наклонилась в сторону, поднимая что-то с пола. Когда до Освальда дошло, что это его распущенный галстук, спокойные глаза Фриц уже нездорово заблестели, а голос из ослабшего стал вновь уверенным.       — Да. Прямо сейчас. В тот вечер вместе с одеждой на пол гостиной старого особняка спал груз дышащего в затылок неупокоенного минувшего и смертоносного грядущего, оставляя только настоящее — переполненное ранее неподвластной ни Освальду, ни Фриц страстью, высвободившейся из-под оков ответственности перед преступным миром — в случае Пингвина, и принципов, ритуалов, неустанной борьбы с клешнями системы — в случае убийцы в противогазе. И это меняло больше, чем они оба могли предположить. Глубоко после обеда, выныривая из сна крайне непристойного содержания с участием человека, что скорее вспорол бы его, чем согласился на подобное, и, с трудом приоткрывая глаза — всё тело ломило так, словно его столкнули с третьего этажа, — Освальд потрясенно обнаружил спящую рядом с ним под одним пуховым одеялом Фриц, абсолютно голую. Неверящим взглядом он смотрел на острое плечо, подернутый темными струпьями шов на пояснице, рельефные позвонки и обнаженные ягодицы с полминуты, а затем обнял её, чуть остывшую, целуя в шею и прикрывая сверху краем съехавшего одеяла. Скосив взгляд на свои руки, покрытые синяками от её крепких пальцев и характерными для тугого связывания багровыми полосами на запястьях, Кобблпот понял, что происходящее ему не приснилось. Мафиози волнами вспоминал события прошлой ночи и частично предутреннего часа — всего их хватило на два подхода на тахте — второй существенно длиннее предыдущего — и еще один в ванной, когда вместе, несмотря на возражения Фриц, они в полубессознательном состоянии сначала пытались помыться, но вместо этого, залив пол расплескивающейся через края старинной ванны едва теплой водой, переплелись, что две змеи, холодные и мокрые, чуть там же друг на друге и не отключившись.       — Убью за капучино с двойным сахаром, — услышал Кобблпот спокойный голос Фриц, вздрогнув, и до него дошло, что она, вероятно, бодрствовала задолго до его пробуждения и всё это время что-то планировала или просчитывала вероятности с сомкнутыми глазами.       — Давно не спите?       — Два часа. Неожиданная мысль прошибла Освальда: Фриц ведь могла спокойно уйти, но предпочла остаться с ним рядом — прямо как он, утыкаясь носом в белое ухо, умолял её перед сном, и мафиози еще крепче обнял наёмницу со спины, прижимаясь к ней всем телом и кладя подбородок на плечо. Отдушка мыла выветрилась, и Кобблпот жадно вдохнул естественный запах её кожи, а затем еще немало раз — он затягивался ею, что стопроцентным колумбийским кокаином, и, кажется, эффект был тысячекрат сильнее.       — Вы не ушли, — беззвучно произнёс Пингвин, не зная, что в этот раз Фриц, как ни пыталась себя заставить собраться и ускользнуть, так и не смогла.