Лжец в противогазе

За двадцать один год — Фриц, проходящая рубеж тринадцатого числа сентября, предпочитала не праздновать, пусть Кобблпот и донимал расспросами о дате или хотя бы месяце, уговаривая вдвоем и более лирично, чем никак, отметить — она научилась различать словно невзначай брошенные взгляды из толпы и за стеклами плетущихся на безопасной дистанции обыкновенных семейных автомобилей. Слежка началась спустя двое суток с подрыва здания с подменой документов, и в отличие от нелепых корпоративных и правительственных агентов, всегда выбивающихся из окружающего ландшафта, или в противовес им теней, чьё присутствие раскрывалось только в непосредственной близости, охотники за её головой ничем не выделялись. Обойдя три камеры видеонаблюдения, они засветились на четвертой, хотя так и не добрались до лофта Фриц — пока что. Киллер досмотрела в промотке записи за предыдущие сутки и поставила следующую кассету, погрузившись в увлекательное вечернее шоу на экране пухлобокого телевизора за острой до покраснения глазных белков тайской лапшой из забегаловки в трех кварталах. Её арендодатель, скрывающий за неприметными входами-фальшдверями в подобные квартиры полноценные бронебойные бункеры с кодовыми замками, снабжал безопасным жильем в этом комплексе не единственного в городе преступника — кажется, здесь вообще не останавливались законопослушные граждане, — и прийти могли по душу каждого из них, но Фриц точно знала, что эти наступают именно на её пятки. Она ускорила запись до момента появления посторонних, затем замедлила и поставила на паузу, пытаясь считать хоть одну запоминающуюся деталь, но не смогла. Определенно, натравленные на Фриц ищейки были хороши. Более чем за полгода — пожалуй, еще нигде наёмница не задерживалась даже вдвое меньше — на записях, что иного в своей статической монотонности свели бы с ума, а Фриц заменяли развлекательное шоу под заточку ножей или поздний ужин, она видела немало: от перестрелок в коридоре, следы от пуль в которых ровно грунтовали и прокрашивали на следующее утро до смачно оттраханных весьма хряковатого вида, лысеющими и чего-то по меркам криминального мира даже добившимися мужчинами в блудливые рты и не только дев на заднем дворе и паркинге. Киллер не бралась судить, наплевательство это на вездесущие камеры или некий акт доминации, ставя на второй вариант, но те же криминалитеты платили в первых числах нового месяца немалые откаты Пингвину, пряча взгляды, если что-то шло не так, и надеясь, что мафиози не вскроет их за невыполненные обязательства. Методы старой мафии по части запугивания работали беспрекословно, и подчас Освальду оказывалось достаточно расправиться не с кретинами, решившими кинуть его, а их окружением и самыми близкими, затем устроить показательные казни, особенно изощренно вздернув чьих-то шестерок или запустив череду красноречивых несчастных случаев, после чего поднять налоги, ужесточая условия своего покровительства — высечь всякого и кнутом, и пряником.        — Вы же прекрасно знаете: покинь я Готэм хоть на сутки, и всё пойдёт наперекосяк, — Кобблпот всплеснул руками. Кажется, последние дни у него не задались, и наперекосяк дела шли даже с его присутствием. — Десять процентов! Десять чёртовых процентов, Фриц, они пускали в обход обороту целую неделю и думали, что я не замечу. Вы только вдумайтесь. Нет, вот скажите мне честно, неужели я так похож на полного дурака?        — Если ты на кого-то и похож, Освальд, то точно не на дурака, — ответила наёмница.        — А на того, с кем можно неподобающе обращаться я похож? — С вызовом спросил он. Пингвин задавал риторические вопросы, но какая-то его часть опасалась, что ответы Фриц ему всё же не понравятся.        — Не думаю.        — Тогда в чём же дело, какой ваш вердикт? Я ведь даю им всё: стабильность, безопасность, и, между прочим, совершенно божеские налоги в сравнении с Фальконе. Фриц не было никакого дела до мафиозных разборок или грязных делишек банд в обход его криминальной семье. Пока Пингвин вскрывал чужие глотки и не лез с остриём к её, Фриц тактично оставалась в стороне, давая ему право предаваться в полной мере безумию. Впрочем, иногда киллера хватало на внятные советы.        — Пятьдесят лет подряд Винсент с Кармайном строили империю. Ты за две недели разрушил её. Как думаешь, полтора года на построение новой достаточно? Кобблпот нервно прыснул — он иногда и сам не верил, что смог провернуть настолько абсурдную в своей амбициозности аферу, и удерживать власть даже после заключения в психбольнице, когда от него все отвернулась, вероятно, надеясь, что там и сгниёт.        — Нужное тебе уважение, — помедлив, продолжила Фриц. — Строится на страхе и благодарности. Если тебе не благодарны, значит, еще недостаточно боятся. Дожевав остывшую ближе ко дну коробки лапшу и запив разъедающую остроту выдохшейся со вчера недопитой черри колой, Фриц выкурила две сигареты, после чего выпрямилась, размяв затекшие от сидения на полу плечи, и еще полчаса пылесосила и отмывала все сто квадратов лофта от отпечатков, мелких волос и любых опознавательных следов, собрала мусор в один неглубокий мешок — благо, так и не расслабилась, не потеряла бдительности и не разучилась регулярно выносить лишнее из квартиры на случай экстренного отъезда — и еще за пятнадцать минут погрузила сменные комплекты одежды и белья в городской рюкзак, а оружие, трофеи и пластинки — в глубокие спортивные сумки. Остановившись у своих увеличившихся с последнего переезда, но всё еще скромных пожитков, киллер потянулась к телефону и вместо потенциального риэлтора, помедлив, набрала Филиппу. Мастерица приехала за ней на пересобранном пикапе с прогнившим днищем — за его расцветкой было непонятно, где заканчивается облупившаяся бурая краска и начинается коррозия — и салоном, пропахшим травой, дешевыми сигаретами, мусором и химикатами.       — Ты спишь с главой мафии и будущим мэром, но вытаскивает тебя из передряги старая анархистка, — беззлобно констатировала женщина, помогая загрузить в грязный кузов вещи вне зоны записи камер.       — Именно, — киллер уже даже не пыталась спорить. Несмотря на то, что о них судачили давно — еще со времен, когда Пингвин обхаживал Сальваторе, — ни убийца в противогазе, ни готэмский король не давали шансов на формальное подтверждение слухов, оставаясь в глазах точащих на них зубы недоброжелателей деловыми партнерами. Но Филиппа, как одна из немногих, кого наёмница подпускала к себе чуть ближе остальных, слишком хорошо знала её едва уловимые, бесконтрольные реакции, почти сразу определила, что нереализованное напряжение наконец нашло выход и практически прекратила об этом шутить. На пути к свалке, подперев щеку кулаком, Фриц неотрывно всматривалась в мутное правое зеркало заднего вида и жадно вдыхала слабую свежесть сквозь щель в боковом стекле, что до конца даже не закрывалось из-за порядочной вмятины на двери.       — Меня пасут, — спустя затяжную паузу всё же объяснилась киллер, хотя Филиппа уже догадалась, в чём дело. Женщина усмехнулась, прикуривая кубинскую сигару — те же балтиморцы, что снабжали Фриц хорошей взрывчаткой, поставляли огнестрел, сигары, неплохую легкую наркоту и иную контрабанду для коммуны бартером на холодное оружие в обход мафиозного оборота. Фривольное отношение Пингвина к свалке при полном непопускательстве остальным, даже мелким и загибиющимся бизнесам раздражало его помощников и сошек поменьше, но те боязливо молчали. — Вишневый форд, — киллер кивнула через плечо, — плетется за нами уже три квартала. Женщина всмотрелась в салонное зеркало, и свернула на следующем перекрестке в один из дворов — зная каждый переулок и формально закрытые, но де-факто работающие отрезки дорог, женщина умела сбрасывать со следа — в конце концов, она была в прошлом такой же наёмницей, как убийца в противогазе или «Т». Когда пикап, минуя дворы, а за ними трущобы, пробил ограждение и протаранил, подмяв со скрежетом металла по асфальту знак о ремонте кольцевого участка автострады, съезжая с бетонного на грунтовое покрытие неподалеку от набережной, за ними никто не последовал, и спутницы с выключенными фарами поплелись почти по полному разрытому стройкой бездорожью в сторону аркхэмского острова.       — А я-то думала, что ты вдруг решил сменить обстановку в три часа ночи. Ну, знаешь, как это у вас, ребят со странностями, — она покрутила пальцем у виска. — Случается.       — Нет, просто захотелось обратно на помойку, — попыталась ответно съёрничать Фриц.       — А это потому что ты такой же, как и мы, в какие шмотки тебя… — Филиппа указала на новую тактическую куртку наёмницы и остановила жест на прическе, слишком ухоженной для обыкновенного готэмского преступника — Фриц обновляла стрижку каждые несколько недель. Киллер словно переросла личину беспризорника — та и так со знакомства с Кобблпотом ей слишком сильно жала — и обратилась чьим-то богатым сынком-хулиганом, совершенно инородная на фоне окружающей её нищеты, хотя еще слишком дерзкая в свете кованых бра и метровых напольных канделябров мафиозного особняка. — …не выряди. Как думаешь, это Уэйн? Ты ведь вроде разворотил им здание, — предположила женщина. Фриц помотала головой. Люди от корпорации работали стократ резче, дерзко, на грани, эти же присматривались, ждали и изучали. Подвал многоквартирника в Чайна-таун уже вскрыли, и дела о подрыве и двух запытанных трупах неожиданно быстро связали — о причинах произошедшего, махинациях Уэйн Интерпрайзес и беспрецедентных убийствах ради доступа к неким документам шумела желтая пресса так громко, как еще никогда, а Филиппа мгновенно узнала стиль Тодда, перенятый с годами Фриц. Об умении убийцы в противогазе закладывать взрывчатку в правильных местах, не поднимая объект полностью на воздух, в общей суматохе добираясь до истинной цели, знали всего несколько человек — мастерица, Пингвин и балтиморские коллеги, поставляющие ей взрывкомплекты и, вероятно, некоторые заказчики. Подрывников в Готэме — за исключением таких, как ныне покойные братья Пайк, поджаренные приёмной сестрой, переродившейся в Индиан-Хилл после самовозгорания под личиной древнего божества огня и мутанта Светлячка — насчитывалось немного, и к ним первыми выезжали копы и представители пострадавших от разрушений бизнесов. Полиция взяла под следствие совершенно непричастных с бывшими приводами за хранение взрывчатки, с пристрастием допрашивая и ведя под несправедливый суд — кто-то должен был ответить за происходящее.       — Нет. Эти слишком осторожные. Еще непонятно, на что они способны. На камерах не засветились, только на скрытой.       — И поэтому ты решил их привести прямо ко мне?       — Как будто в первый раз, — пожала плечами киллер. — Они не сунутся к тебе.       — Я рада, что ты не меняешься, честно, — женщина проглотила недовольство. В свете всех крупных последних сделок на поставки их клинков по восточному побережью, в которые Пингвин не совал любопытный клюв, до Филиппы запоздало, но начало доходить, что её коммуна обязана Фриц больше, чем та об этом упоминала. — Мой дом — твой дом уже много лет. Но неужели твоя птичка вообще никак помочь не может? С Сар… сардиной же прокатило.       — Сартори, — поправила её киллер. Мертвый дон-неудачник послужил причиной новых пяти шрамов от огнестрела на её теле, повлекших весьма травматичное начало сексуальной жизни и некую попытку вступить в отношения ближе товарищеских — и Фриц спустя прошедшие месяцы даже не знала, быть Энрико благодарной за подобный исход или рвать на себе волосы. Как не опасалась того все эти годы киллер, старательно игнорируя редкий флирт — и со стороны девушек, и со стороны юношей — ничего непоправимого не произошло ни после её признания о своей настоящей личности, ни после недопустимого физического сближения. Нынешние с Освальдом отношения, афишируй они их, походили бы на самые обыкновенные, устоявшиеся между двумя карьеристами, еще не готовыми к жизни на одной территории или принадлежащим к слишком разным социальным слоям и в общем-то неплохо проводящим вместе время взрослым. По крайней мере, так казалось Фриц с оглядкой на её небогатые познания межчеловеческого взаимодействия. Кобблпот же с глубокой тоской, скручивающейся в горле комом, каждый раз всматривался в её точеный профиль и бесконечно жалел только, что у него нет ни единого внятного аргумента задержать киллера рядом дольше нескольких часов раз в чёрт знает сколько дней — не так-то просто, будучи закоренелым и крайне жадным собственником, согласиться с условием невмешательства в жизнь того, мысли о ком настигают во всякую свободную от дел минуту.       — И это не лучшая идея.       — Действительно, зачем нужно пользоваться хорошими возможностями, да? Не понимаю, почему ты не можешь попросить его? Конечно, мои ребята убьют за тебя столько раз, сколько нужно, но я бы на твоём месте сдоила с Пингвина всё, что только можно. У него точно побольше людей и патронов. И не заводи шарманку о принципах, Фриц, эта херня со мной уже не сработает. Она хотела возразить, но женщина, уже не скрывающая своего отношения к самообману Фриц, была права: не имело значения, спала киллер с главой мафии или нет — в тот самый вечер, когда, вооружившись пистолетами-пулемётами, убийца в противогазе отстреливала шестерок донов за спиной Освальда, сбросившего Муни в речные воды, то пошла на сделку со своими идеалами, и любые отговорки о принципах, между которыми всякий последующий раз мастерски лавировала, формально не нарушая, но постоянно подбираясь близко к грани, звучали для куда более убежденной внесистемницы, скорее свалившей из Готэма на новую свалку или за решетку, чем заключившей с дьяволом соглашение, нелепо.       — Хотя бы до обеда, Фил. Мне нужно поспать и собраться с мыслями. Когда они заехали на свалку, киллер словила, не глядя, брошенные ей ключи от трейлера, что каждый раз занимала, и, залазя внутрь кэмпера, в ужасе осознала во что его превратили люди мастерицы. Убирая с пола и поверхностей слой пивных банок, бонгов из пластиковых бутылок, сигаретных окурков и даже нескольких шприцов, Фриц по шутке от вселенной обнаружила под какой-то вонючей и уже сгнившей от сырости футболкой клочок шерсти на тканевой основе с ворота пальто Освальда, что срезала на этом месте с мафиози еще зимой. Повертев его в пальцах, Фриц ощутила нечто странное — иной бы распознал это как ностальгию — и бросила клочок в мусорный пакет к остальному хламу. Ей не нужны были никакие особые вещицы, чтобы помнить — каждую секунду. Завалившись после уборки на продавленный матрас и чихая в облаке поднявшейся пыли, наёмница долго разглядывала пятна многолетней ржавчины на потолке и продумывала, в какой части города стоит обустроить более надежное и подходящее для вооруженных стычек убежище. Фриц выбирала между старой нарколабораторией на треугольном острове из-за системы видеонаблюдения и рабочего водопровода, и заброшенными после её недавних убийств квартирами одиноких жертв — там, где еще не отключили доступ к удобствам за неуплату.       — …Бегаем по этому лабиринту, закормленные таблетками и арахисовой пастой. Без конца. Раз не лабораторные крысы, — вспомнила она переполненные сарказмом слова Кобблпота относительно посетивших её теорий, постепенно проваливаясь в прерывистый, тревожный сон. В тот вечер Фриц хотела уйти, но всё же осталась с Освальдом до утра, хотя больше они толком не разговаривали — мафиози колкими взглядами и репликами, сопрягаемыми с тяжелыми вздохами, демонстрировал разочарование, а киллер слишком крепко задумалась, вдобавок задетая — пусть пока не давала себе в этом отчета — пренебрежением к её доводам. — То кто мы вообще такие? Бытовала старая городская легенда о крысином льве: в одном ящике запирали с десяток крыс, и открывали, когда в живых оставалась всего одна — самая сильная и беспощадная, сожравшая остальных. Крыса-каннибал по выходу из ящика могла питаться только такими же собратьями, и, подобно североамериканскому вендиго, теряла первоначальный облик, устрашающе набирая в размерах. И, если в их виварии мэр Джеймс был просто мелким экспериментальным образцом, то Пингвин — грёбаным крысобоем. Следующий день после расправы над чудовищами и уходом Муни стал решающим в политической карьере мафиози, и в его семейном особняке менее, чем за сутки, развернулся круглосуточно работающий предвыборный штаб.        — Я был ложно обвинен этой продажной системой. Системой, построенной человеком, имеющим наглость снова посадить себя в кресло мэра, дабы еще сильнее обесславить эту должность… Гражданам необходимо выбирать того, кто их представляет и будет защищать. И это я. Именно я очистил город от чудовищ. А где были вы, когда мне грозила гибель в лапах этих созданий? Тот, кто управляет городом, должен быть законно избран, поэтому я, Освальд Кобблпот, оглашаю свою кандидатуру на пост мэра. Я буду требовать, как этого требуют граждане, досрочного проведения выборов! После устроенного перед журналистами шоу Освальд снова встретился с бывшим мэром под прицелами вооруженных людей с обеих сторон, и их наполненная взаимными угрозами беседа натолкнула мафиози на мысли о найме достойного помощника.        — Хитрец, вечно вы на шаг впереди. А я на три. Спокойно, нет смысла тебя убивать. И потом, что веселого в выборах, когда ты единственный кандидат? Впрочем, в кое-чем ты прав. Мне понадобится небольшая помощь. Я как раз знаю нужного человека… Едва началась предвыборная кампания, как Кобблпот уже вытащил из психиатрической лечебницы своего старого друга Эдварда Нигму, что при его уровне интеллекта, изобретательности и умении манипулировать легко внушаемой толпой, отточив этот навык на заключенных получше Гилзина или еще менее сообразительных шестерок, подходил на роль советника мэра. Освобождение стало для Эда, уже похоронившего в себе наивную надежду на столь скорый выход, огромной неожиданностью. Еще во время тех двух посещений в лечебнице Нигма с трудом подавлял злость в сторону мистера Пингвина, но, завидев его в окне лимузина, подъезжающего к кованным воротам, наконец испытал что-то кроме раздражения — всё же его заслуги запомнили, и теперь в его жизни начинался новый, весьма перспективный этап. Теперь Нигма, обустроившийся в особняке Освальда — уже превратившимся на ужас Элайджи, что, к счастью, знал о свершениях сына только в общих чертах, в проходной двор, — был не каким-то копошащимся в кишках и уликах неудачником, а правой рукой будущего мэра, и самолюбие, из которого и родился давным-давно пока еще не забравший окончательно над его оболочкой контроль Загадочник, практически сразу разрослось до ощутимых размеров. По части махинаций сообразительнее Кобблпота, бывший судмедэксперт сразу подметил странности в окружении мафиози — например, что Бутч в обход босса занимался сомнительными сделками по подкупу избирателей. Сроки на запуск кампании и выборы в своей сжатости стояли рекордные, и, вероятно, ни прежде, ни в дальнейшем столь быстро о себе не давал знать ни один кандидат. Разрываемый на части тысячами вопросов, действий и проблем, Освальд с головой погрузился в дела насущные, на которые практически сразу его с Нигмой точка зрения разделилась — Эдвард настаивал, что мафиози сможет завоевать доверие избирателей совершенно честно, Пингвин же был готов использовать ради победы все и чистые, и грязные методы одновременно, порекомендовав помощнику не стоять на его пути. Нигма поступил своевольно, доверившись интуиции и забрав все переданные избирателям взятки и дав им принять решение самостоятельно. Узнав о его проделках, на эмоциях Кобблпот чуть не пристрелил помощника, чтобы позже испытать одну из самых глубоких вариаций благодарности и признательности в жизни.       — …Это настоящая сенсация даже по стандартам Готэма. Бывший главарь преступного мира, Освальд Кобблпот, побеждает в гонке за пост мэра города, в основном, благодаря нескрываемой критике.        — Я выиграл, — неверяще уставился в экран телевизора Пингвин. — Город правда хочет видеть меня. Они меня любят… Освальд практически не сомневался в том, что займёт кресло мэра, но благодаря Эду осознание абсолютной искренности избирателей возвысило его на те вершины, о которых и помыслить не смел, и Кобблпот не мог удержаться, чтобы не поделиться новостью с киллером лично за ужином, намереваясь перекрыть разочарование от их предыдущей встречи. Параноидальность Фриц по части безопасности, слежки и чьих-то злых умыслов казалась мафиози чем-то привычным, неотъемлемым от её личности, потому он не придал значения слишком сильному отдалению. Радостное возбуждение улетучилось, когда Кобблпот услышал автоответчик. Пожав поначалу плечами — возможно, у неё просто разрядился телефон — Освальд продолжил планирование городских мероприятий с Нигмой, и позвонил киллеру через час, а затем еще и еще, но каждый раз наталкивался на холодный голос, монотонно просящий оставить своё сообщение. И он оставил. И даже не одно — каждое тревожней предыдущего. Всю ночь просидев в кабинете с телефоном в руках и нарастающей паникой, с утра, совершенно ошалевший и всклокоченный, новоизбранный мэр отправился к Джимми, но сутенер лишь пожал плечами — в новых реалиях наёмницу в борделе считали крайне редким гостем. Пересилив себя, Пингвин поехал лично на свалку, где с совершенно торжествующей и гадкой усмешкой Филиппа, сразу поняв, почему Фриц не стала просить мафиози о помощи — так у голубков семейная ссора? — солгала, что не видела киллера уже неделю, прикрывая его тощий зад по негласной солидарности. В конечном счете Пингвин, с трудом удерживаясь, чтобы не закидываться виски с завтрака по ужин — оказалось не так-то просто нести груз ответственности за город и мафию, сопряженный с переживаниями, что самый близкий человек попал в некую смертельную передрягу — направил шестерок прочесывать каждый угол, и был готов немало заплатить каждому, давшему дельную наводку об убийце в противогазе, меж тем пытаясь вовлечься в активные, поддерживающие статус мэра мероприятия и проекты по улучшению города. Журналисты и активисты спрашивали его мнение, но Кобблпот думал только о том, как же хочется достать из штанины чертов нож и прокрутить поглубже в глотках, задающих бесполезные вопросы, без умолку тараторящих о показателях загрязнения воздуха, о финансировании приютов и городских больниц, о необходимости новой программы помощи малоимущим и бездомным. Разномастные, лупящие тупыми восторженными или жадными к сенсациям взглядами корреспонденты совали микрофоны ему в лицо, ловили птичий профиль под десятками ракурсов в объективы, и Кобблпот, доведенный до предела, поглубже натягивал на голову маску приторной политиканской улыбки, чтобы глубоко ночью, смотря на всегда неплотно прикрытое для Фриц окно, истошно давить крики, списанные немногочисленными жильцами особянка на мучающие его еще с аркхэмских времён кошмары. А дурные, реалистичные или искаженные слишком повредившей психику терапией сны всё чаще донимали Освальда, и в некоторые ночи, подскакивая на шелковых простынях, он пытался отдышаться, покрытый нервной испариной, под сонным взглядом оставшейся Фриц, утягивающей его без слов утешений или дурацких расспросов об очевидном в крепкие объятья, и мафиози утыкался носом в её костлявую грудь или плечо, засыпая так до утра — лишиться так просто этой, как и многих других форм понятной только им двоим близости Пингвин не мог. Но, как и предполагалось, о киллере никто не слышал, и даже жизнеутверждающий голубой автобус одиноко простаивал в охраняемом паркинге неподалеку от «mr. ash» — где до него не добрались бы разбирающие любые одиноко стоящие тачки на запчасти умельцы.       — Освальд, ваш друг найдётся. Быть может, просто уехал из штата, — пытался привести его в чувство, хотя Пингвин не мог в открытую говорить о глубине их с киллером отношений, Нигма. — Или срочный анонимный заказ. Фриц так легко не умрёт, уж поверьте.       — Нет, он всегда предупреждает. Что-то случилось, — судорожно глотая воздух и пытаясь звучать как можно спокойней, ответил Освальд, но в его тоне проступала бесконтрольная дрожь. — Он не мог просто взять и бросить меня, он не стал бы, Фриц не такой, он…       — Ого, — поправляя очки на переносице, странно улыбнулся Эдвард. — Вы действительно за него так сильно переживаете. Неужели вас с несуществующим связывают настолько близкие отношения?       — Не понимаю, о чем ты, — Пингвин бросил на него гневный взгляд, всё же обуздав рвущийся наружу ураган. Каждый немногочисленный раз, идя плечо о плечо с долговязой киллером — хорошеющей с каждым месяцем на глазах — он хотел кричать всему миру о том, что она его, но не переступал черту условно приемлемой дистанции между ними, дабы не порождать новых слухов. Никто не должен был знать об их слабости друг перед другом, и в большей степени это было важно для Фриц, превентивно уничтожающей любые возможные рычаги давления на неё. — Но ты прав. Он точно объявится. Просто работа, — с трудом, словно рот прорезали лезвием, Освальд изогнул губы в улыбке, и Нигма, совершенно не умеющий распознавать неискренность, поверил, что мэру от его аргументов полегчало. — И нас тоже ждёт еще много работы, Эд. О победе Кобблпота в свете какого-то торжественного мероприятия Фриц запоздало узнала, сидя перед беззвучно включенным телеящиком в одной из квартир жертв, чьи прямые наследники даже не сунулись бы за наследством в эту дыру, переехав десять лет назад в Австралию и обрубив контакты, а государство не могло прибрать к рукам свежую жилплощадь, отдав её по программе социального жилья, и та простаивала, словно дожидаясь киллера. Внутри пахло пылью и протухшими в холодильнике продуктами, но всё же было потеплее и почище свалки. Куря на мягкой, неприятно прогибающейся при любом движении — поверх матраса лежало слишком много одеял — кровати, киллер не прекращала анализировать всё происходящее с ней, пыталась докопаться до сути — но та ускользала. В пазле, собранном лишь по краям, не хватало элементов — прямо как конечностей у преследовавших её. После обеда — как и обещала, — покатив со свалки старый, чуть заваливающийся корпусом набок одолженный у Филиппы хэтчбек, киллер направилась в сторону Трикорнер Ярдс, но по пути к подходящим для пряток и промежуточной остановки китайским кварталам заметила хвост. Вероятно, за ней следили еще с аркхэмского острова, не рискнув туда сунуться — банда Филиппы с текущим вооружением наваляла бы парой залпов из гранатомета так, что костей в оплавленной массе не нашли бы. Едва оторвавшись от стремительно перестраивающихся за ней затертых — таких же цивильных, как и вишневый форд на одинокой ночной дороге — машин, и свернув за мостом на объездную дорогу и срезая через закрытый тоннель, а затем, бросив тачку и теряясь среди старых перенаселенных азиатами кварталов, перепрыгивая с крыши на крышу домов, киллер не сводила взгляда со следующих за ней по уличной части мужчин. Добравшись по многоквартирникам до метро — близился час пик, и в переходах и на платформе было почти не протолкнуться — Фриц попыталась затеряться в пассажиропотоке или свернуть в коммуникации, но пятеро — кажется, её одновременно преследовало столько неопределенной расы и возраста, со слишком не запоминающимися лицами, со слишком пустыми взглядами и в словно купленной за компанию с половиной горожан одежде преследователей — ехали с ней в одном поезде. Наёмница успела пересесть на следующей станции на монорельс, и за ней, продираясь сквозь идущих плотной сцепкой пассажиров, поспели всего двое. Их она сбросила со следа, по полукольцу через полгорода добравшись на монорельсе до ист-эндских трущоб, где меж плотно застроенных грязных кварталов, переплетений пожарных лестниц, подвалов и коммуникаций ориентировалась лучше всего, и проворно нырнула в один из канализационных люков, наконец избавившись от лишней компании. Балансируя на десятисантиметровых парапетах над смешавшейся с нечистотами и мусором серовато-зеленой глиной, киллер продиралась в затянутой вонью испражнений и ржавого влажного металла полутьме под землей почти два километра, зажав зубами фонарик и практически не запачкав одежды и кроссовок. Остановившись в настолько широком арочном коммуникационном узле-развилке, что там могла поместиться небольшая фура, и вслушиваясь в шум протекающих труб, проезжающих над ней машин и пытаясь уловить отзвуки чужих шагов навстречу, наёмница помедлила, затем достала из рюкзака части корпуса и рукояти, вложенной в жесткий внутренний отсек на его спинке — всяко, незаметнее, чем скрипичный чехол — косы. Собрав косовище и соединив с рукоятью, киллер закрепила на нём, подцепив пальцами висящий в кармане на поясе за спиной поверх водолазки, обух, и сделала несколько тестовых выпадов, оценивая прочность сборки. Спрятав рюкзак в неприметную нишу за каменной кладкой и вернув кирпичи на место — она не единожды пользовалась этим временным тайником — Фриц подвесила громоздкую, но легкую конструкцию на еще ранее не используемые, но предназначенные для неё разгрузочные ремни на лопатках, и поднялась по винтовой лестнице наверх, отодвигая люк, в послезакатную темноту, надвинувшуюся за это время на удаленную от снующих полицейских патрулей промзону — над ней возвышались облезлые коробки заброшенных цехов. Мотивы её ищеек по-прежнему оставались неясными: имея возможность напасть группой или попытаться по-тихому застрелить Фриц еще в общественном транспорте, пользуясь суматохой, как чуть не прикончили её с Освальдом двойняшки Болди и Кроули в день, когда она впервые поцеловала мафиози, следящие за ней сохраняли многометровую дистанцию. Впрочем, ради чего они бы это ни делали, преследователи изучали, а убийца в противогазе особенно остро относилась к любой попытке выудить из неё хоть какие-то слабости и ввязать в чужие игрища. Еще в толпе трясущихся в метро горожан, окинув преследователей изучающим взглядом, киллер не заметила бугрящегося под одеждой серьезного огнестрела — у каждого имелось максимум по одной-две беретте или глоку и точно по несколько запасных обойм, но не больше, а в качестве основного оружия мужчины, вероятно, использовали клинки — так даже лучше, ведь времени на открытие разбросанных по городу тайников с патронами и огнестрелом у Фриц для выравнивания силового потенциала с обеих сторон в запасе не нашлось. Забравшись на верхний этаж цеха по пожарной лестнице и задержавшись намеренно на виду, высматривая, заманивая внутрь своих гончих, Фриц глубоко вдохнула свежий на контрасте с канализацией и по-осеннему сырой вечерний воздух — спокойный, безмятежный. Пахло жженым хворостом и мусором в бочках греющихся по району бездомных, влажным от дождей бетоном и чем-то еще, кажется, тошнотворным — следующим за киллером смертоносным смрадом. Если иных сквозь алкогольные и наркотические приходы настигали кошмары, навязчивые видения обо всех ими убитых и изувеченных, то киллера нагонял вездесущий фантом разлагающейся плоти, и ни маска противогаза, ни смена одежды, ни сбритые волосы, ни выдраенная до кровоподтеков кожа не помогали — их всегда оказывалось недостаточно. Фриц выводила из себя его день за днем, но, кажется, тот въелся куда глубже кожи — и спустя десяток лет с первого убийства струился по её венам, заполнял пустоты её костей. Когда киллер заметила движение в пяти десятках метров внизу, то нырнула через окно в полуразрушенный цех и, устроившись на корточках поверх перил мостика на высоте пятнадцати метров от пола — Кобблпот, не всегда даже по асфальту без преткновений ходящий, в подобные моменты с ужасом думал, что от смерти наёмницу отделяет всего одно неверное движение — прикурила сигарету раритетным зиппо, выхватившим теплым огненным свечением на метр окружающий полумрак, привычно задержав взгляд на гравировке. Сколько бы смертоносных долин ни простиралось впереди, Фриц готовилась выкосить каждого, преградившего ей дорогу. Она считала себя безвозвратно испорченной — наравне с сексуальным возбуждением киллера будоражила охота и за другими, и за ней самой. Отсутствие азарта от сменяющихся ролей жертвы и нападающего пагубно сказывалось на Фриц, и в ставших будничными пытках или зачистке мест преступлений ей казалось, что она заплывает жиром и теряет хватку, потому испытала подобие благодарности к вытравившим её из логова. Они могли носиться за ней по всему городу, думая, что убийца в противогазе боится, что ищет, где укрыться, но шли прямиком в волчью яму.       — Почти год, — тихо подметила киллер, обращаясь к покойному напарнику. Его фигура в самые противоречивые моменты всплывала в памяти четким образом хищно улыбающегося, глушащего из горла уайлд тёки или кладущего широкую, горячую ладонь на её плечо, всегда крепко, то ли по-отечески, то ли похотливо — уже не разберешь — сжимая. — Почти год жизни, как у всех. Это рекорд. Глухо скрипнул металл, снизу донесся тихий шелест обвалившейся штукатурки, битого стекла и слоя строительного мусора под чужими стопами. Киллер напоследок сделала три глубокие затяжки, отбросила сигарету, выпрямляясь, по-прежнему стоя на верхней перекладине перила и снимая с ремней косу. Сквозь проёмы в выбитом заводском окне до неё долетел сильный ветер, и изогнутое остриё задрожало под воздушными потоками, запело, жаждущее крови. Киллер натянула на голову газовую маску и сделала шаг вперед. Там, где иные видели только пропасть с темным дном, пред ней представали мостики, крепкие перекладины и целый полигон для полёта, для гротескного, стремительного танца в круговороте из отсеченных рук, ног и голов. Лезвие переливалось колокольчиками, дополняемыми скрежетом пересекающихся с ним, звонко отбивающихся при метании клинков и редких пущенных, рикошетящих от металлических поверхностей пуль — в неё безуспешно выпустили все обоймы, — и в заброшенном корпусе сталелитейного предприятия развернулась арена. Что гладиатор против пятерых львов на усладу колизеевым зрителям, Фриц выгрызала право на свободу хотя бы на еще один вечер. Из тел и отсеченных конечностей — двое пытались спастись бегством, и Фриц пришлось прикончить их на выходе из цеха, перетащив трупы обратно в центр её окровавленной арены, — растягивая их по бетонному покрытию, Фриц выложила — очевидное сочетание выходки «Маньяков», сбросивших подписанные трупы в алфавитном порядке с крыши, и композиций Тодда — метафоричное «FUCK». Ёмко. Громко. Назидательно. Наспех отмывшись от слишком сильной кроваво-канализационной вони в занятой квартире — на случай попытки новых охотников напасть на след, киллер установила на дверях и окнах растяжки, способные выиграть нужное для вооружения время — наёмница грохнулась на кровать и невидяще уставившись на беззвучно включенную телевизионную программу, размышляя. Обыск раскроенных косой — после такого тест-драйва киллер поставила орудие на одну ступень по эффективности на дальней дистанцией с хлыстом Табиты — не дал Фриц ничего, кроме понимания, что они оказались квалифицированными по готэмским меркам головорезами, а их заказчик, вероятно, обладал немалыми ресурсами. Как и её ножи, холодное оружие без опознавательных логотипов не походило на серийное, отлитое, вероятно, единичным тиражом — у каждого мертвеца при себе нашлись разные, заточенные под индивидуальные приёмы комплекты. Никаких татуировок, жетонов, опознавательных знаков, кроме зашкаливающего — прямо как на ней самой — количества боевых шрамов. При них не было никакой техники — ни мобильных, ни раций, ни гарнитур, а, значит, по городу они перемещались либо с пугающим профессионализмом молча, либо оставили их прежде, чем отправиться за Фриц в ловушку, готовые погибнуть — и оба варианта настораживали. Отсутствие средства связи с заказчиком и спровоцировало киллера оставить послание, найденное на целых тридцать шесть часов позже смерти патрульными. Фриц бросали вызов, и она с присущим ей высокомерием и чрезмерной демонстрацией силы его принимала, зная, что за ней пришлют и не раз — более сильных, хитрых и проворных, пока не найдётся некто уже не по зубам. Еще ночью за просмотром записей с камер наёмница исходила из двух вариантов: что её бега закончатся быстро, всего за несколько дней, или что растянутся на добрые полгода. Хотя с перешагнувшим отметку в десять лет рекордом Тодда тягаться киллер не взялась бы — не верила, что вообще сможет еще столько прожить. Такие, как убийца в противогазе слишком рано начинали, ярко горели и быстро угасали — если не от чужой пули, то передоза или петли, затянутой собственноручно на уставшей от подобной жизни шее. На третьи сутки инсомнии, начавшейся перед результатами выборов — Пингвин никак не мог нормально отоспаться — отчаянно пытаясь сохранять лицо и с трудом не срываясь на подручных, до сих пор не принесших для мэра хорошие новости, Освальд узнал о новом беспрецедентном убийстве на территории заброшенного предприятия, расплываясь в настолько безумной, что стоящего рядом здоровяка на метр отшатнуло, усмешке. Дело о пяти трупах неофициально связали с подрывом и искалеченными покойниками в подвале, но по озвученной для общественности версии — на Барнса недвусмысленно надавили представители Уэйн Интерпрайзес — причиной стали разборки между бандами, вдохновленными набирающим обороты движением поклонников Джерома Валески. Несмотря на талант нового судмедэксперта Люциуса Фокса, ранее работавшего на конгломерат и принципиально покинувшего пост в совете директоров ради копеечной, но честной зарплаты в главном полицейском управлении, причину смерти и количество нападавших на покойников совместно с вернувшейся на пост патологоанатома Ли Томпкинс он определил неверно. Срезы на конечностях, сила и скорость вхождения в тело указывали на остро заточенный серповидный ятаган. Потенциальный убийца был силён и высок, возможно, работал в паре с более проворным и низкорослым спутником, но оба оказались достаточно подготовлены, чтобы заживо, прямо во время схватки поочередно лишить сильных противников рук и ног, а следом — и голов, не оставив никаких следов и даже не поранившись — на месте преступления обнаружили только пять принадлежащим убитым образцов крови. Что-то не вязалось — ни в орудии казни, ни в технике нанесения ударов, ни в мотиве и смысле послания — едва ли какая банда так сильно стала бы заморачиваться, а прямое давление на следствие наталкивало на мысли об очередном корпоративном заговоре и разборках между головорезами от двух разных конгломератов. Но, как в случае с подрывниками, под суд вновь вели незаконно клейменных кровожадными маньяками свежих готэмских азазелей — о, сколько козлов отпущения по хитросплетенным махинациям убийцы в противогазе просиживали койки в камерах психиатрической лечебницы и окружной тюрьмы. После слишком быстрого закрытия дела в своих теориях никто из полицейских или гонящихся за сенсацией желтопрессных изданий не приблизился к истине, понятной только подославшим за Фриц ищеек и еще одному человеку — Освальду Кобблпоту.       — Он живой. Нашёлся. Вот же негодник, — и, пусть своё сообщение киллер оставляла вовсе не Пингвину, тот расценил его по-своему, ощущая, как в перекрытые многодневной истерикой лёгкие наконец поступает свежий воздух. Кобблпот понял, что этой ночью наконец сможет заснуть — и выдохнул.       — С чего ты взял, что это вообще Фриц? — Гилзин был настроен скептично, словив на себе пренебрежительный взгляд босса. После того как стратегия Нигмы обошла стратегию Бутча, и тот остался на старом месте, так и не став мэровой правой рукой и не продвинувшись дальше по карьерной лестнице, симпатию и уважение к Пингвину мужчина ощущал всё меньше и меньше, подумывая о мелкой, гадкой, заспинной мести.       — А кто еще, Бутч?       — Копы думают на фанатов Валески, у них там уже целая секта.       — Копы тупицы, — скорчил Кобблпот язвительную мину. — Конечно же, ты ничего не слышал о его напарнике, да? Он выкладывал слова из тел и их конечностей, когда этот Валеска еще ходил в начальную школу. Если детишки при цирке, конечно, вообще получают школьное образование, — мэр ненадолго затих, потупив взгляд, а затем словно воспрял духом — Гилзин особенно боялся босса в подобном состоянии. — Уверен, это была или коса, или пересеченные клинки, — Кобблпот возбужденно облизнул губы. Будь его воля, он бы наслаждался всяким кровавым убийством, всяким расчлененным и закатываемым в бочки трупом — в те редкие разы, когда Фриц работала при нём, Освальд не мог сдержать детского восторга. Их обоих заводили явления, вызывающие у других отторжение. — Да, определенно коса. Победа Освальда удивила Фриц — в отличие от верящего в его стопроцентный успех Нигмы или всячески пытающегося повлиять на положительный результат, чтобы выслужиться, Бутча, наёмница не делала вообще никаких ставок. Единственное, в чем она была уверена: в самые темные времена люди тянулись к несущим свет надежды мессиям, и, вероятно, для этого проклятого городишки божьего посланника получше Пингвина просто не нашлось. А за удивлением она неожиданно испытала нечто новое — ей стало как-то слишком сильнее от обычного не по себе. Возможно, годы спустя наёмница нашла бы в себе силы признаться, что хотела вернуться во времена общих бегов с Кобблпотом, когда их реальности ненадолго по-настоящему столкнулись, переплелись, и они шествовали вместе не как глава мафии и презирающая мафию киллер, а самые обыкновенные напарники.  Теперь из экрана телевизора и с предвыборных плакатов смотрел не кровожадный гроза преступного мира и не любовник, терпящий её жестокость и такой податливый, что, думая дольше нужного о его разгоряченном под ней теле, она всякий раз невольно взмокала — отвратительная самой себе, — перестраивая любые планы на вечер в угоду первобытному порыву, а, мать его, вылизанный за несколько суток до безупречного блеска в слишком хорошо даже по пингвиньим меркам сидящем костюме, мэр. Стихия Фриц — простая и неказистая — сгущалась внутри заводской утробы, выложенной растрескавшимся бетоном и ржавой арматурой, простиралась лабиринтами из плотно надвигающихся здание на здание трущоб и канализационных тоннелей, и находила выход на острие окровавленного клинка, в пороховой гари и жгучих химикатах. Стихия же Пингвина — во вспышках журналистких камер, в роскоши светских раутов, лоске лучших дизайнерских троек и рёве двигателей выделяющихся за километр лимузинов на подъезде к мэрии — неумолимо, всё более и более противоречила её. Но рассуждать о том, куда приведут их отношения при слишком сильном социальном разрыве, у киллера не нашлось времени. Фриц не верила в слишком легко заканчивающиеся стычки — если всё шло по плану, значит, впереди ждали новые пулевые и одна — если не обе — нога в могиле. Но с показательной расправы прошли сутки, затем вторые, полицейские выкатили самую дибилистическую версию следствия о способах и причинах сотворённого ею убийства, что наёмница когда-либо слышала, и больше никто по её голову не пришёл. Сменив еще две ночлежки и почти в открытую ездя по мостам и центру города, смело светясь на камерах и надеясь наконец снова заметить те самые ищущие взгляды в человекопотоке, киллер наталкивалась на пустоту, и это начинало раздражать — быть может, им и нужно, чтобы она довела себя до предела, принимала каждого праздного наркомана за тайного информатора и жила, сотрясаясь от страха? Аналогично происходило и с Пингвином на протяжении полугода из-за скрывающейся Фиш Муни — как показал исход этой истории, истинная мотивация женщины выбивалась за рамки любых прогнозируемых сценариев. Фриц не могла знать наверняка, но боязливо ждать или позволить манипулировать её паранойей не могла, пойдя на более отчаянные меры — как в своё время Кобблпот. При выходе из убежища на улицы до киллера практически сразу долетел единственный дельный слушок о денно и нощно ищущем её Пингвине, воспринятый почти с усмешкой. Несмотря на скрытность, наёмница из неких зачатков моральных соображений всегда предупреждала Кобблпота о длительном отсутствии, а в обычное время держала телефон включенным — в самом начале их более тесных отношений мафиози не единожды просил оставаться на связи, и даже не звонил ей по всяким пустякам, и Фриц нехотя уступила, а после ни разу не отклонялась от сложившейся системы. Но не в этот раз. Вместе с сомнениями в природе киллера лежала и редкая, но исключительная мстительность — все, до кого дотянулось её возмездие, уже прикармливали собой трупоедов и червей. А, если по менее принципиальным вопросам кому-то приходило в голову по-настоящему задеть — не перешептываться за спиной об ориентации или нелепо шутить про подушки и парики, что она принимала за белый шум — то Фриц непременно увечила или физически, или, пусть существенно реже, психологически. И в случае мафиози наёмница выбрала второй вариант, передумав в самом начале отправить ему сообщение с предупреждением. Она набрала текст, стерла, затем снова набрала, вновь стерла и к чертям выключила мобильный, озадаченная резонной мыслью: и чего ради должна считаться с его просьбами, если он даже уважительно отнестись к её мнению — тому, которым она вообще ни с кем больше не делилась, демонстрируя высшую форму доверия — был не способен, предпочтя уничижительное снисхождение в ответ на её в достаточной степени весомые доводы, словно она увлекшийся очередной сомнительной программой про инопланетные зонды, заражение вирусом имунодефицита и раком через вакцинацию, химтрейлы, «Блюбёрд», «МК-Ультра» и проделки ЦРУ, и иными псевдонаучно-псевдоисторическими концепциями подросток? Впрочем, это не было далеко от истины — умозаключения Фриц носили зачастую максималистичный характер, пусть и утяжеленные налетом слишком зрелого цинизма, в меру её еще юного возраста, о котором окружающие с оглядкой на опытность киллера не задумывались. Фриц знала, что Пингвину с его привычкой мгновенно настраивать себя на наихудший вариант в случае любого отклонения от нормы, станет мучительно плохо, что он обобьет всякий порог и, возможно, даже облажается в предвыборной гонке, и в некой извращенной форме предвкушала его агонию — равную той, что назревала у неё внутри при мыслях о происходящем с городом и еще грядущим. Ибо заслужил. Освальд, схватившись за замершее, затем готовое пробить грудную клетку сердце, возвращаясь из ванной после очередного непростого дня на гранях между легальной и криминальной работой, обнаружил Фриц спустя почти неделю с их последней встречи на подоконнике спальни. Она курила, как ни в чем не бывало болтая в воздухе свешенной с подоконника ногой и обтрушивая сигаретный пепел в антикварную пепельницу — одну из оставленных по тем местам его дома, где чаще всего появлялась. Жадно глотнув воздух, Кобблпот бросился к ней, стискивая в объятьях, и чуть не впечатавшись щекой в тлеющий сигаретный край — киллер вовремя убрала окурок в сторону и вдавила в бронзу пепельницы, проигнорировав объятья.       — Я так переживал за вас, Фриц, вы ведь всегда говорили, всегда предупреждали, — отстраняясь, чтобы посмотреть киллеру в глаза и крепко держа за плечи, с жаром начал Освальд, болезненно улыбаясь. — С вами все в порядке, вы целы? — Он окинул Фриц беглым взглядом, опасаясь, что увидит темные глянцевые пятна крови на одежде, но она выглядела предельно здоровой, только пахла старым домом и чем-то кисловато-тухлым и была запылененней обычного.       — Давай без этого. И до Пингвина дошло. Быть может, поскольку понимал людей стократ лучше убийцы в противогазе, быть может, поскольку имел опыта общения и манипуляций ими с десяток лет больше. Подчас Освальд и вовсе забывал, что киллер оставалась таким же человеком, как и остальные — противоречивым, и даже, возможно, что-то чувствующим, хотя этого не осознающим.       — Вас оскорбил наш последний разговор, да? Если вы хотели меня проучить, то поверьте, у вас это прекрасно получилось, — в его голосе проскользнула обида, и он убрал руки с её плеч, отстраняясь. А затем Кобблпот начал закипать. — И вы ведь знали, что у меня выборы, знали, насколько это будут тяжелые дни и намерено решили надо мной поиздеваться?       — Копы нашли тела только через полтора дня. Но расследование, поиск подозреваемых и суд заняли двенадцать часов.       — …Вы хоть представляете, что мне пришлось пережить?       —  Ятаганы. Они считают, что их порезали ятаганами. Пятерых профессиональных наёмников.       — …Я не мог ни есть, ни спать уже третьи сутки, Фриц!       — Посадили двух головорезов из секты рыжего психа, — киллер приподняла уголок губы.       — По-вашему, это забавно? — Пингвин не просто закипел — он взбеленился и едва удержал руку, чтобы не достать нож и не приставить к глотке Фриц — у них обоих этот обоюдный импульс возникал с незавидной регулярностью.       — Ничего абсурдней не слышала, Освальд, — Фриц скосила руку на его подрагивающие пальцы и проигнорировала выпады — не считала нужным реагировать на очевидное и в открытую признавать, что он её задел, тоже.       — Я сразу догадался, что это вы, — поджав губы, наконец ответил на её реплики Кобблпот. Безучастие Фриц даже в тех ситуациях, когда оказывалась неправа, всегда действовало отрезвляюще — Освальд понимал, что словами до неё не достучаться, а лезть с ножом всё же не рискнул — зная киллера, всадила бы клинок в этот раз ему не в руку, а в задницу. Та часть, что отвечала за стыд или совесть, у Фриц вообще отсутствовала, посему приходилось искать другой подход. — Очень изощренно, правда, умеете впечатлить. Вы ведь использовали на них свою косу?       — Да.       — Позвольте полюбопытствовать, за что вы их так? И кому на самом деле адресовали это премилейшее послание? Я уж было подумал, что мне, — Кобблпот зло усмехнулся. Пусть в картине Фриц не хватало элементов, она четко убедилась только в одном: возможно, и за её охотниками, и за незримым куполом, заключающем их город, стояли одни и те же люди — достаточно могущественные, скрытные, преследующие не поддающиеся простому объяснению цели. И киллер, намеренно ошиваясь рядом с мэром, готовилась рискнуть — делала ответный ход.       — Свои мысли я тебе озвучила неделю назад, — она опустила ноги с подоконника на пол, обходя Пингвина, и направилась смывать с себя городское зловоние. — Думай, — добавила Фриц, не оборачиваясь. — Я пока поживу у тебя. Надеюсь, ты не против. И я голодная. От захлестнувшей радости, мгновенно вымывающей боль, злость, обиду, у Кобблпота подкосились ноги, и он успел вовремя схватиться за стену — Фриц даже не представляла, насколько сильные чувства способна вызывать. Пингвин не просто был не против — мафиози и ныне мэр отчаянно жаждал этого со времен, когда формально напарники разъехались — он в отцовский дом, а киллер в новое тайное убежище. Освальд больше не пытался выследить новую квартиру, поскольку наёмница всё равно сама приходила и всегда брала трубку, впрочем, старательно игнорируя просьбы остаться на завтрак-обед-ужин-сутки-неделю-насовсем. Второпях поставив на кухонную плиту кофейник — ночь постепенно клонилась к утру, и домработница Ольга законно спала бы еще несколько часов, потому мафиози пришлось справляться самому — Кобблпот судорожно нарезал найденные в холодильнике хамон, листья салата и сыр для квадратов хлеба, поджаривающихся в тостере. В некоторых бытовых вопросах он ощущал полное бессилие — как, например, до сих пор не знал, куда Ольга прячет оставшуюся с ужина еду или как правильно разогревать составные блюда — и собирал на скорую руку ужин, насколько хватало кулинарных навыков, едва успев вовремя выключить кофейник. К моменту выхода киллера из ванной — она сменила дважды воду, с трудом выведя запах чужого дома — кофе с сандвичами успели остыть, а Кобблпот нервно рассекал кухню, встрепенувшись, когда Фриц наконец появилась на пороге в его парчовом халате и с чуть влажными, рассыпающимися по вискам волосами. Наёмница оказалась не просто голодной — формально нормально не ела с последней ночи в квартире, перебиваясь безвкусными бургерами и дрянными роллами из трейлеров в бедных кварталах, — а зверски ненасытной, после тостов с начинкой всухомятку налегая на оставленный на столешнице сыр и сыровяленный свиной окорок.       — Фриц, режьте тоньше, вы же совсем не почувствуете вкуса. Никто не ест так хамон, господи, на это больно смотреть.       — Ага, — взгрызаясь в полуторасантиметровый отрез, тяжело поддающийся и скрипящий на зубах, ответила киллер, и Освальд, окончательно выдохнул, глупо улыбнувшись — словно вернулся с ней в дни ночлега в студии Нигмы, где они так же оббирали его запасы, что два вечно голодных подростка. Культуру приёма пищи Фриц, большую часть жизни прожившей в трущобах и на улице, так и не привили, и её максимумом стало неудобное держание базовых приборов — ножа с вилкой. Усади её на полноценном ужине с рыбным, закусочным и десертными приборами — киллеру проще было бы отказаться от еды, чем разбираться с правилами её потребления на людях.       — Кстати, у меня есть ряд новостей. О моей блистательной победе, — он развел руками, — вы, конечно же, слышали. Уже видели, кто мне помогает? Освальд словил на себе непонимающий взгляд — кроме чуть влажного, соленого и чертовски вкусного куска мяса для Фриц вообще ничего не существовало.       — Нигма. Я вытащил Эда из Аркхэма, — говоря это, Кобблпот засветился, словно сделал нечто выдающееся. — Но, в отличие от ваших методов, совершенно легально. Он получил сертификат о психической вменяемости.       — Это теперь так работает? — Наконец отвлеклась от еды киллер, проглотив с трудом прожеванный хамон. — Если да, то эта система не просто сгнила, она разложилась. Можно любого вытащить? — Фриц запила перекус остатками кофе из кофейника, от чего Пингвина передернуло, и он перехватил тот из её рук.       — Я могу заварить еще, только давайте подам… по-нормальному. Да, неформально можно договориться о любом. А вам нужно освободить какого-то старого друга?       — У меня нет друзей, Освальд. Думаю, мне хватит, — наёмница указала на кофейник. — Но ты сам называл Нигму дилетантом. Уверен, что это было правильное решение?       — Могу вас заверить, что Эд на своём месте и прекрасно справляется. Мы его просто недооценили, — киллер приподняла брови. Освальд не переставал удивлять своим выбором окружения. — Потому не поражайтесь, если вдруг встретитесь с ним за завтраком. Я поселил его в соседнем крыле, — наёмница подумала о том, что особняк превращается в грёбанное общежитие, и от этой мысли ей стало почти смешно. — И, Фриц, послушайте, я должен знать, почему вы вдруг решили остаться? Это, — Пингвин запнулся, опустив взгляд. — Как бы так сказать. Противоречит вашим принципам. Поверьте, я безумно рад, но когда вы принимаете настолько, не поймите неправильно, но странные решения, потом что-то обязательно происходит. Фриц окинула его пристальным взглядом, с прищуром — оценивала, насколько близко подобрался к недопустимой грани. Всё же Пингвин не был глуп, и уже неплохо запомнил паттерны поведения киллера.       — Когда ты боялся Муни, то назначил миллион за её голову и повёл против неё людей. Кобблпот положил руки ей на плечи, всматриваясь в лицо, и ощутил как его обдало исходящим от киллера жаром — корпус Фриц даже в самые морозные дни был ощутимо теплее пальцев рук и ног. Он понял озвученное сравнение, но от их близости его голову стали занимать совершенно другие мысли.       — Вы чего-то боитесь? Вас преследуют и вы намеренно решили спрятаться на виду? — Судя по выражению лица киллера, она бы не ответила. — Ладно, не говорите, не нужно, — Кобблпот покачал головой. — Просто намекните. — Он подвинулся к ней еще ближе, почти вплотную, продолжая смотреть киллеру в глаза, и полы их халатов соприкоснулись. — Поставить больше охраны?       — Нет. Ничего не нужно. И я не умею бояться.       — Как вам угодно, — его голос надломился, а взгляд скользнул на полуоткрытую грудную клетку наёмницы, и он рефлекторно облизал губы, как всегда делал или когда нервничал, или когда перевозбуждался. Киллер двинулась вперед, остановив губы у его уха, и вплотную прижившись к нему корпусом, ощущая, как в её бедро упёрся его каменный стояк — Кобблпот всегда недвусмысленно реагировал на их близость.       — Ты такое животное, Освальд, — от её низкого, глубокого голоса у мафиози перехватило дыхание. — Даже поговорить со мной нормально не можешь.       — Я просто очень р-рад вас видеть, — в самые напряженные моменты Кобблпот начинал заикаться, и, если раньше нарушения речи проявлялись только в смертельной опасности или стрессовых ситуациях, то, как выяснилось, в случае вожделения — тоже. — С-скучал по вам.       — Еще бы. И что же мне с тобой делать? — Сильнее всего в происходящем мафиози истязало бездействие — Фриц ничего не делала, только держала губы в сантиметре от его уха, а обнять первым Кобблпот бы её не посмел — он до сих пор не понимал, почему киллер так сатанела от его попыток её обласкать, но почти смирился и терпеливо ждал, всё еще невесомо держа руки на острых плечах.       — Что вам угодно? — Смущенно улыбнувшись, ответил он и наконец ощутил, как тонкие пальцы развязывают пояс халата и ныряют под ткань, с нажимом, собственнически хватая его за талию. Пингвин тихо простонал, и киллер наконец опустила голову чуть ниже, грубовато целуя мафиози в шею, а затем поцелуй перешел в укус, а из укуса в засос.       — Сколько человек спит в этом крыле? — Оставляя багровый след на ключице, почти с рычанием спросила она, и, прекрасно зная, что означает эта интонация, Освальд прикусил губу — наёмница была точно возбуждена не меньше его.       — Снаружи п-пять, внутри только мы.       — Снаружи шестеро, Освальд. Садись, — киллер развернула один из стульев спинкой к массивному дубовому столу, и мягко толкнула мафиози вперед. Освальд покорно сел, не разрывая с ней зрительного контакта. Фриц устроилась на его коленях и, едва Кобблпот поморщился от прострелившей коленную чашечку боли — старая травма давала о себе знать — киллер сместила центр тяжести на здоровую ногу. Рывком вытащив пояс его халата, она завела руки мафиози под углом над головой за спинку стула и зафиксировала плотно за запястья, продев плотный отрез ткани меж перекладин и затянув узлом. — Неудобно?       — Да, — честно ответил Освальд, попробовав двинуть плечами. В подобном положении у него полностью открывались бока, талия и грудь для её приятно-болезненных касаний. — Затекают.       — Отлично, — киллер чуть отстранилась, стаскивая сначала с него исподнее, а затем, наконец расстегнув халат, с себя. Черно-золотая ткань подчеркивала аристократичную бледность её кожи, выигрышно ложилась тенями на рельеф мышц, и Пингвин жадно блуждал по её телу взглядом. Фриц зачастую оставляла немного одежды и на себе, и на мафиози, словно сохраняя некую интригу и недосказанность, и Освальд разделял подобные предпочтения. В полуприспущенном дорогом халате наёмница выглядела еще горячее, чем без. Вновь устроившись на его коленях, Фриц коснулась подушечками двух пальцев почти невесомо головки его члена, размазывая по ней предэякулят, от чего Освальда выгнуло, стул дернулся, но, придавленный весом обоих, не перевернулся, крепко прижатый к полу. Киллер посмотрела на мафиози удовлетворенным взглядом — именно такой реакции и ожидала, — а затем весьма грубо сунула эти же пальцы ему в рот, давя на корень языка.       — Оближи. Закашлявшись от слишком глубокого — киллер почти достала ему до гланд — нажима, сменившегося несколькими поступательными движениями, Освальд жадно облизал их, подумав о том, что предпочел бы пальцам её манящие бледные половые губы, но Фриц уже заехала ему несколько месяцев назад за такое предложение, потому он промолчал. Вытащив из его рта влажные от слюны пальцы, киллер внимательно их рассмотрела, а затем несильно обхватила ими член Кобблпота, мягко скользя от головки ниже и обратно вверх, от чего он уже не глухо, а громко простонал, прикрывая глаза. Она двигала кистью намеренно слишком медленно, и, когда мафиози не выдержал, рефлекторно толкнувшись навстречу, Фриц убрала руку.       — Нет, пожалуйста, — взмолился Освальд, понимая, что нарушил негласное правило.       — Пожалуйста — что? — Киллер отерла влажные пальцы о полу халата и схватила Пингвина обеими ладонями за ребра, впиваясь большими пальцами в кожу — его вновь выгнуло.       — Фриц, — он посмотрел на неё неожиданно серьезным для подобных обстоятельств взглядом, и дрожь из голоса исчезла. Киллеру нравилось, когда он, пересиливая через стыд, просил прямо — без этого ничего бы не получилось. — Трахните меня наконец. Ослабляя хватку на ребрах, Фриц подвинулась ближе и глубоко поцеловала мафиози, направила ладони выше — к груди — и небольно зажала меж большими и указательными пальцами его соски, чуть оттянув, затем отпустила их и сомкнула полукольцом руки на его шее, всего один раз придушив, после чего запустила кисти в густые, шелковистые — это был редкий момент, когда лак на вороных прядях не лип к коже — волосы. Не разрывая поцелуя, Фриц приподнялась, прижимаясь своим животом к его, уперлась ладонями в края спинки стула и рывком — настолько порочно-влажная, что он всякий раз не верил, что подобное возможно — насадилась на Освальда. Мгновение, когда Кобблпот оказывался внутри её разгоряченного лона, всегда носило особенный характер. Фриц замерла, напряженная, дрожащая, пытаясь привыкнуть к ширине — и болезненно, и приятно распирающей — так и не отпрянув от уст Кобблпота. Мафиози, пользуясь затишьем, неожиданно первым скользнул языком ей в рот, задавая свой темп — тот, от которого киллер всегда млела. Фриц издала нечто похожее не на рык, а на стон, явно не готовая к подобной чувственности. Это была небольшая месть — зачастую Фриц бежала от нежности, что от огня — и Освальд явственно ощутил, как она еще сильнее сжалась, после чего разорвала поцелуй, подняла и вновь опустила бедра, поглубже насаживаясь на него и подбирая подходящий для обоих ритм. Пингвин никогда не знал наверняка, кто из них кого еще мучал — судя по тому, как Фриц боролась с невербальными реакциями и отчаянно контролировала своё тело вместо того, чтобы просто отдаться животному импульсу, ей оказывалось не менее тяжело, чем ему с затекшими руками и без возможности перенять инициативу. И, откидывая назад голову, Освальд подставил под грядущие кровавые укусы ключицы, особенно привлекательно выделяющиеся за счет заведенных назад плеч. Он знал о Фриц простую, но не доступную прочим правду: жестокость была единственным подвластным ей языком любви.