Лжец в противогазе

Среди мест, забытых и богами, и людьми разом на всём восточном побережье, по-настоящему выделялся вовсе не Готэм, а портовый городишко в получасе езды от него, возведенный на пике китобойного промысла и ныне увядающий, затянутый смогом и химическими отходами втрое гуще нэрроузовских кварталов и Ядовитых Акров. Если у города грехов имелась передовая медицина и колоссальное в своём размахе промышленное научно-техническое наследие Уэйнов, готэмские академия и университет, входящие в двадцатку лучших по северным штатам высших учебных заведений, поддерживающая порядок и беспрерывную работу бизнесов мафия, а еще честные детективы, как Гордон, или принципиальные комиссары, как морпех Барнс, то у жителей Бладхейвена не оставалось ничего, кроме омываемого токсичными водами залива, массовой безработицы и мэрии с полицией, прогнувшихся под непрерывно воюющие за главенство над этой помойкой банды. В своём упадничестве город напоминал разросшуюся до масштабов мегаполиса болотную луизианскую глубинку, и поговаривали, что умершим в Бладхейвене геенна огненная казалась бы грёбаным повышением. Купив в придорожной заправке самый тошнотворный капучино за последние несколько лет и выезжая на проходящую через мегаполис шестиполоску — подумать только, они и вправду его так назвали — шоссе-666, Фриц поняла, что ей, чёрта с два, нравится это место. Как и понравился нескромный даже по готэмским меркам ассортимент модифицированного огнестрельного оружия от местных умельцев, поставляющих контрабандой смертоносные партии на ржавых судах через Мексиканский залив. Ужесточившиеся проверки перевозок в баржах и по суше с подачи Натаниэля, не теряющего возможности натравить патрульных на нелегальные предприятия банд под Пингвином, существенно сократили приток и так просевшей контрабанды. Кобблпот, скорбно глядя на четвертной прирост к закупочной стоимости нелегальщины, уже подумывал о махинациях по переназначению нового комиссара, пока возникший на улицах всадник на белом коне — Джарвис Тэтч — не перетянул на череду злодеяний и угрозу вирусного заражения всё внимание полицейского департамента. Гипнотизер с нездоровой фиксацией на кэрролловской «Алисе», тёзки его дражайшей сестрицы, лелеял планы о её поимке, а затем о возмездии за случайную трагичную смерть. Всего капля крови Алисы — обладательницы уникального заболевания и бывшей подопытной Стрейнджа — преображала любого человека до неузнаваемости.

«Готэм меня разлучил с сестрой, по улицам хлынет безумцев вой… Лучший способ заставить этот город заплатить — рассеять наследие моей милой сестры»

Впрочем, наследие уже распространялось, и Барнс, неудачно попавший под влияние вируса Алисы в кровавой капле, упавшей на него с арматуры, где зависло её бездыханное тело, одним из первых в городе подписал самому себе приговор. Однако рейды приостановились, и новоизбранный мэр отложил вопрос о смещении Натаниэля, занятый более приоритетными встречами с избирателями — рационально-упорядоченный Нигма мастерски подогнал его расписание под преступную и не преступную деятельность. Но для Филиппы, благосостояние банды которой в новых реалиях зависело на две трети от прямых поставок холодного оружия в соседние штаты, вопрос о транспортировке встал настолько остро, что кривая дорожка привела её за стол переговоров со старыми знакомыми, перебравшимися сюда из Готэма в начале года. За последний месяц с барж трижды сбрасывали контейнеры с холодным оружием из-за проверок на контрабанду слишком непреклонной полицией порта Нью-Йорка и Нью-Джерси, тоже по наводкам от Барнса. Схема отправки в обход старой мафии и патрульных с самого начала усложнялась множеством этапов, на каждом из которых или люди мастерицы рисковали попасться, или груз просто не приплывал заказчикам — и Филиппе это порядком осточертело. Когда женщина только сбегала от пенсильванской судебной системы и Интерпола, выбирая для лежки на дно между Готэмом и Бладхейвеном, в последнем заправляли партнеры Марони, дерущие нерационально высокие проценты с любых банд, и Филиппа остановилась в более лояльном городе грехов, где за пребывание на помойке не требовали ничего. Спустя годы люди Сальваторе здесь сменились мексиканским картелем, позже — техасскими головорезами, а долетевшее даже досюда эхо мафиозной готэмской войны разделило контроль над городом надвое. Портовую часть захватили отколовшиеся от банды Шепота наёмники и контрабандисты — достаточно сильные для удержания позиций на побережье — управляемые бутлегером Сергеем, для русскоговорящих — Серым. Остальные жилые и промышленные районы Бладхейвена контролировала мафия под двумя братьями Десмонд: заядлым гангстером Рональдом и химиком Марком. Марк с треском вылетел из Уэйн Интерпрайзес после неудачного ассистирования Стрейнджу над проектом, предшествующим Пайнвуд Фармс, так и не оставив после увольнения опытов — они бы еще дали скорбные плоды спустя немало лет, когда весь мир превратился в арену для архизлодеев и супергероев. Но пока влияние криминальной семьи Десмонд не доходило до границы закрытых кварталов близ бухты, для мастерицы этот вариант показался самым перспективным. Фриц, присутствующая на переговорах скорее для перестраховки, спустя час лобызания в десны, перетекшего в попойку, едва Филиппа с Серым пожали друг другу руки, договорившись о перевозках, направилась в цех за основной целью своего визита. На Сергея работали разные мастера по огнестрелу, и в переработанном из судоремонтного в оружейный цех атриуме киллер застала мужчину за пятьдесят в сварочной маске, корпящего над чем-то монструозным, в прошлом, вероятно, бывшим гранатометом. Окликнув его, Фриц зашла в изолированную по правилам пожаробезопасности оружейную, совмещенную со стрельбищем, и, праздно повертев в руках несколько висящих на стеллажах автоматов, разложила на заваленном запчастями и инструментом столе пять чертежей общего плана и детализированных в масштабе один к одному. Штурмовая винтовка на чертежной бумаге перерабатывалась в нечто настолько извращенное, что видавший немало Даггер — сутулый мужчина с колким взглядом, прихромавший к столу из цеха, поднимая на ходу сварочную маску, — только присвистнул. Такое он бы точно делал впервые.       — Справитесь за три дня?       — Для партнеров, — он кивнул головой в сторону атриума, где на втором этаже у мостиков, сидя на сколоченных из деревянных поддонов креслах Филиппа громко гоготала на шутки Сергея, потягивая чивас попеременно с кубинскими сигарами в облаке едкого никотинового дыма. — И даже с вашими чертежами одна-две недели. Киллер достала из внутреннего кармана куртки пачку стодолларовых купюр, обтянутых банковской лентой с номиналом, и со звучным шлепком бросила на столешницу. Когда-то две подобных пачки, протянутых Кобблпотом, казались ей аукционом невиданной щедрости, теперь таких с собой у нее имелось шесть и по тайникам лежало около тридцати. Только четверть от них составляли остатки средств за заказы от Пингвина, остальное досталось от Филиппы, побочных убийствам краж и крупных заказов.       — Я докину трижды по столько же сверху вашей таксы. Но мне нужно через трое суток. Ни днём позже. Направляясь ближе к вечеру обратно в Готэм и поглядывая по выезду из города на проступающую за коробами домов линию зловонного побережья — здесь мертвые океанские воды затягивала блевотно-зеленая пленка вовсе не водорослей, а химикатов и продуктов нефтепереработки, — убийца думала. Поддатая Филиппа разливалась речами о развитии их общего дела и возможных связях, развалившись на пассажирском сидении — киллер едва заставила её пристегнуться, — а Фриц подтачивало всё то же неуловимое ощущение, что некая истина издевательски от неё ускользает. Пусть на её след с тех самых пяти наёмников больше никто так и не вышел, хотя Фриц открыто светилась последние дни рядом с Кобблпотом и перед его криминальной семьей — слухи разлетелись бы быстро, — она не могла прекратить подмечать странности. А переезд Сергея в Бладхейвен казался одной сплошной странностью. О банде Шепота слышал каждый, сталкивающийся с контрабандой. Они занимали все готэмские подземные участки метро и железных дорог, поставляя контрабанду по рельсам и скрываясь и от мафии, и от закона, как подобает истинно независимой банде. Все новые члены Шепота носили целый год стальные намордники, прежде чем их принимали в ряды, а еще вопреки всему хранили исключительную верность и обет молчания. Раскол — как утверждал Сергей, из-за неоднозначного заказчика, с кем он и еще часть людей отказались работать — для подобной связанной моральным и идеологическим долгом общины звучал абсолютно неправдоподобно. Лука Волк, оставшийся у руля банды, вообще исчез перед последними облавами по инициативе Натаниэля, и постепенно на его детище облизывались мелкие конкуренты.       — Фил, — не смогла промолчать Фриц. — Лука так просто дал Сергею уйти и увести его людей?       — Слушай, если тебе так интересно, спроси Сер-ргея сам, когда будешь забирать этот свой изврат, — женщина содрогнулась, вспомнив увиденное на чертеже. В своей сути задумка Фриц была безобидной и даже эстетичной, но конечный получатель этого изобретения вызывал у мастерицы отторжение. — Ты слишком много паришься, чувак. Я договорилась всего на семь процентов вместо двадцати, — Филиппа икнула, и Фриц окончательно убедилась, что собеседница из женщины вообще никакая. — На остальное вообще на-пле-вать.       — Мне нужно будет кое-куда заехать на твоей тачке, — потерев лоб тыльной частью ладони, спустя затяжную паузу добавила Фриц. — Это удлинит дорогу на полчаса. Они въехали в готэмский округ, и непривычное для позднего ноября безоблачное небо, светло-золотистое в лучах клонящегося к горизонту солнца, постепенно окрашивалось пронзительным оранжевым. В том же закатном сиянии, пробивающемся сквозь витражные окна столовой за кованными решетками, Освальд, нервно стуча пальцами по столешнице, ждал Фриц на ужин. Киллер не ставила никаких сроков и не давала конкретики, что не мешало мэру надеяться разделить с ней трапезу — как и всегда, он наивно и предано её ждал. Но постепенно стемнело, Ольга убрала со стола блюда, за исключением закусок — на случай, если Фриц всё же вернется, — а Освальд больше нужного налегал на херес из постепенно редеющей отцовской коллекции, чтобы, решительно отставив полупустой бокал после полутора бутылок, направиться в слабо освещаемый старинными светильниками холл к основанию привезенной несколькими часами ранее только-только выточенной местными архитекторами статуи Гертруды Капельпут. В те редкие минуты, когда Пингвин оставался совершенно один, ничем не унимаемая боль и презрение к самому себе непременно настигали его. Мэр мог оттягивать момент соприкосновения с неизбежным за многочисленными встречами, визитами и приёмами, за полуобморочным пьянством и изнеможением после нескольких суток без сна, или притупить эти чувства за показательными поступками или патетичными речами, но исход не менялся.       — Матушка, — вслух обратился он к статуе. — Я хотел бы спросить тебя, ты гордишься мной? — Кобблпот вспомнил одни из её последних слов. — Я хороший мальчик?       — Ты очень плохой мальчик, Освальд. Чего точно не ожидал Пингвин, так услышать знакомый низкий голос с хрипотцой у самого уха. Его передернуло от сказанного Фриц, еще и столь неожиданно, щеки и мочки ушей стыдливо вспыхнули, и боль сменилась резкой обжигающей радостью. Киллер стояла позади, подошедшая слишком бесшумно, неощутимая, и её выдавал только голос и еще не выветрившийся сигаретный запах.       — Фриц, — мэр нервно сглотнул, не поворачиваясь — ожидал. Киллер поцеловала его сзади в шею, крепко смыкая на груди ладони и утыкаясь носом в жесткие, залакированные на макушке вороные пряди — за моменты подобной близости Кобблпот был готов отдать и простить ей многое. Он предполагал, что Фриц его сразу отпустит, но хватка так и не ослабла, и Освальд, расслабляясь, прикрыл глаза, потеревшись о её лицо затылком. — Так бы и простоял с вами вечность, — почти промурлыкал он, пьяный и всё сильнее горячеющий.       — У меня странный вопрос. О Шепоте есть новости?       — Нет. И из-за этого черти что творится. Теперь приходится договариваться с якудзой и мексиканцами. А они еще те мерзавцы, даже похуже Сартори. Выходом из назревающей войны за фигуру Фриц для Пингвина стали поставки кокаина — не самое выгодное для готэмской мафии, но необходимое потерявшим позиции сицилийцам сотрудничество. Над кланом взял управление бывший подручный Сартори, вероятно, так же как и Освальд, давно облизывающийся на место дона. Кобблпот не исключал варианта, что тот и настраивал старика столько лет на месть, но конфликт с возмездием исчерпался, пусть и высоковатой ценой — впрочем, в вопросах сердечных новоизбранного мэра цифры совершенно не интересовали.       — Но с чего вдруг вы ими заинтересовались? Проблемы с перевозками ваших чудесных ножей?       — Просто интересно, — Фриц поцеловала его в ухо, а затем легко прикусила нежный хрящ, от чего Освальд тихо ахнул. — Занятный памятник, — киллер подумала, что монумент выглядит стопроцентно безвкусно. — Архитектор очень спешил?       — Правда, она прекрасна? Кажется, Пингвин совершенно не уловил сарказма — впрочем, и к лучшему.       — Вживую Гертруда выглядела гораздо красивее.       — Жаль, что вы видели матушку только в тот день, когда Марони довел её до потери сознания. Для меня она была всем. Она единственная всегда была рядом все эти годы. Вы только можете представить, Фриц? Тридцать лет, почти треть века. Освальда начало накрывать, а киллер думала, что ей хватило втрое меньше лет на познание аналогичных мук. Она разделяла с Кобблпотом его горе с самого первого дня, привезя в багажнике партию глоков и помповых ружий для охоты на Галавана. И, хотя мать киллера язык не повернулся бы боготворить после осознанного выбора умереть на руках собственного малолетнего ребёнка, для Фриц женщина оставалась, как и для Освальда Гертруда, вопреки всему, единственной нерушимой святыней.       — Твоей матери было бы достаточно знать, что ты продолжаешь бороться. Что идешь до конца. И для этого не нужны никакие памятники, Освальд.       — Фриц, вы… — мэр развернулся, крепко обнимая киллера и кладя голову на твердое плечо. — Иногда говорите, — его голос дрогнул. — Такие правильные вещи. Киллер бегло погладила Пингвина по волосам тыльной частью ладони в перчатке, затем опустила кисть на его сгорбленную спину, и он услышал бумажный хруст. Всё это время Фриц сжимала что-то пальцами в левой руке.       — Что там у вас? — Он приподнял голову, окинув беглым взглядом через плечо картонные прямоугольники с неуловимо знакомым, словно из далекого детства, голубо-красно-бежевым полосатым рисунком, а затем обратно уткнулся носом в ворот водолазки, пытаясь определить по запаху, где киллер пропадала целый день, но так и не уловил ничего знакомого, кроме отдушки её дезодоранта и его шампуня вперемешку с крепким табаком.       — Цирк Хейли приезжает, открытие сезона, — спокойно ответила Фриц, и Освальд снова приподнял голову, непонимающе заглядывая ей в глаза. — Через три дня на семь вечера у них какая-то юбилейная программа, — добавила она, бесстрастно смотря на мафиози из-под полуприкрытых век в ответ. В полутьме её расширенные зрачки казались почти бездонными, и звездными искрами на них поблескивал боковой свет настенных бра.       — Но через три дня…       — Как я знаю, пары такое отмечают. А ты намерено оставил пустым вечер в расписании. И болтал об этом весь последний месяц. Кобблпот шумно, почти восторженно выдохнул — так Фриц всё это время прекрасно видела его намёки?       — Но почему цирк? Фриц замешкалась, а затем и вовсе ощетинилась. Она не могла сказать, что так отметил свою первую годовщину с Лесли покойный Гарольд Стивенсон. У киллера оказалась отвратительная фантазия по части всего, что не связывалось с уликами или убийствами, а едва заходила речь об отношениях, то из головы вообще вылетали любые мысли. Потому легендарный цирк с новой программой, удачно анонсированной, показался не самым худшим вариантом и дополнением к основному подарку, о котором мафиози точно не догадывался.       — Если не нравится, то… Освальд успел её вовремя перебить.       — Нет, Фриц, вы что, я в восторге. Я не был в цирке с десяти лет. Матушка постоянно работала, а друзей, с кем можно сходить, у меня не водилось. Потом я вырос и стало совсем не до забав. Отличная идея, — он и вправду выглядел обрадованным, и киллер постепенно успокоилась. Кобблпот уже привык, что с Фриц по многим личным вопросам приходилось осторожничать, как на минном поле — никогда не знал, когда совершенно спокойное лицо перекосится злобой, ничем не унимаемой, или показательным равнодушием, под которым вынашивалось очередное возмездие.       — Но памятник… Я должен хоть что-то сделать. Я чувствую, что так правильно. Это символ, а вы прекрасно понимаете, насколько важны символы, — мэр невольно вспомнил её композицию из трупов расчлененных наёмников или голову мачехи в его морозильнике, что теперь хранил в морозильной камере одного из убежищ. — К слову, на вас так и не вышли, да? Фриц промолчала, склоняя его голову обратно на своё плечо, и Кобблпот прижался к коже на шее губами, чуть солоноватой после дня на ногах. Киллер покрепче обняла его, скосив взгляд на памятник. Гранитная Гертруда смотрела с надеждой вдаль, словно еще вчера пела и танцевала на сцене клуба «У Освальда» — безумная, свободная и навсегда влюбленная в Элайджу и его наследие, живущее в сыне — чтобы на следующий день, презентуемая гражданам Готэма под пылкие речи мэра, быть расстрелянной и обезглавленной вернувшейся на улицы бандой красных колпаков.       — Моя мать была дочерью иммигрантов, скромной кухаркой. Мы жили небогато, но она была рядом, я чувствовал ее любовь и защиту. Я, как и обещал, избавился от чудовищ, бродивших по городу. И пусть моя матушка увидит, что я даю вам клятву: отныне все мужчины, женщины, дети в нашем городе могут не бояться. Бурные аплодисменты прервались лязгом тормозных колодок и пулеметной очередью.       — Бояться полезно, хотя бы нас. Лидер красных колпаков неумолимо обстрелял статую, затем один из его подручных сбил прикладом звучно отлетевшую на ступени перед мэрией голову. Всё произошло слишком быстро. Бутч наставил на нападающих беретту, но силовой перевес находился не на его стороне, и здоровяк опустил оружие. Освальда согнуло.       — Вы заплатите за это. Кровью.       — Ну-ну, мистер мэр, не теряйте головы… Едва Кобблпот утвердил перед горожанами авторитет, как появились посягнувшие на него, подрывая шаткое положение, и статуя со снесенной с шеи головой стала только началом в череде терактов, нацеленных на дискредитацию нового мэра. Лидеры банд его криминальной семьи поначалу не всерьез отнеслись к развернутой боссом драме, лупоглазо пялясь на гранитную голову за столом в зале для сборов — да плеснуть клея, подкрасить, и мамуля будет, как новенькая — всем, работающим на Пингвина, он казался неуравновешенным фриком, так и не разорвавшим с матерью пуповины. Быть может, в их жизнях имелись иные святыни, но это не имело для Кобблпота существенного значения — в своих архаичных взглядах мафиози более не оставался одинок. То, что стало для Пингвина и убийцы в противогазе клеем под ночным осенним небом за бутылкой виски на капоте угнанного кадиллака, ныне намертво зацементировалось — они оба связывались понятной только им двоим болью.       — Красные колпаки выставили меня слабаком, они послужат примером другим. Сегодня я праздную свою историческую победу. Вы должны найти ублюдков к закату и принести их головы на копьях. Эдвард Нигма взялся за курирование расследования о колпаках, завалившись в полицейский департамент уже не как осужденный безумец, а помощник мэра, способный убрать каждого, насмехавшегося над ним, со своей дороги, и с самого начала заметил подвох. Собственное расследование привело его в логово банды красных колпаков на территории фабрики бытовой химии в Нэрроуз — прямиком на кровавую баню, устроенную для босса пытающимся выслужиться Гилзином. То, что прислужник не так бесхитростен, Фриц знала еще со времен, когда Освальд отсек здоровяку руку, и не верила в добрые намерения, как еще с его предвыборных махинаций не верил Нигма. На след истинного заказчика колпаков Эдвард вышел практически сразу — опыт хорошего судмедэксперта пригодился, — пока убийца в противогазе, стоя посреди ржавого трейлера, закрепляла на облезлой стене цветные стикеры. У неё было своё расследование. Толчком к этому стала бладхейвенская мафия — Сергей, опасающийся некого заказчика настолько, что бросил банду, забрал часть людей и сбежал из города, никак не давал Фриц покоя. От близости отказываться она не стала — обжимания в холле переросли сначала в горячие влажные поцелуи с привкусом хереса и никотина, а после в распятого под ней Кобблпота. Но, обнимая остервенело смотрящую на потолок наёмницу после отстегивания от спинки кровати его онемевших в наручниках запястий, мэр ощутил странный внутренний дискомфорт. Во Фриц что-то изменилось. Новой съемной квартирой в полубегах и полуоткрытой жизни под крылом Кобблпота наёмница пока не обзавелась — не видела смысла в аренде, поскольку любой новый риэлтор сдал бы её с потрохами или тени проследили за ней до самых дверей — и обходилась знакомой свалкой. Филиппа покосилась на рано утром приехавшую киллера, но никак не прокомментировала появление: ориентированный на отношения мозг мастерицы расценил подобное поведение, как очередную ссору между Пингвином и убийцей в противогазе, а о личной жизни Фриц всё равно не трепалась. Впрочем, женщина не теряла надежды удовлетворить праздное любопытство, в чем именно мафиози и мэр так хорош, что самый незаинтересованный в близости на её памяти человек уже несколько лет к ряду с ним носился. В редких случаях, подобно детективам, киллер визуализировала сложные многоуровневые заказы, и сейчас, столкнувшись со слишком необъяснимыми событиями, пыталась увидеть ускользающую от неё взаимосвязь по аналогичной системе. Фриц в своём упорстве походила на юного Брюса Уэйна, уже опередившего её с разгадками, но киллеру было невдомёк, что четырнадцатилетний парень не просто схватил за хвост тех, о существовании кого ей еще предстояло узнать, но и успел заключить и вскоре формально нарушить с ними сделку. Фриц начала с левого верхнего края — с отправной точки, с заказа на кражу и подмену документов Уэйн Интерпрайзес и последовавших за ней наёмников. Даже зная, что, вероятно, никто и никогда этого не увидит, киллер шифровалась, закрепляя обозначающие ключевые события красные стикеры с понятными только ей отметками. Следом за красными пошли желтые стикеры — побочные события, которые могли с одинаковой вероятностью или являться частью общей истории, или отправиться в мусорный мешок. Закрепляя скотчем вырезки из лежащей на столе трейлера стопки газет, частично купленной, частично забранной из городской библиотеки по одному из поддельных паспортов — благо, камерами муниципальные учреждения не пользовались, и этого ограбления века ей бы точно никто не припомнил — киллер выделила даты и составила первую хронологию событий. Братья Десмонды появились в Бладхейвене сразу после убийства Томаса и Марты, и практически сразу захватили контроль над городом — даже у Освальда с сохранившемся от дона Фальконе влиянием так сразу не получилось. Фриц не знала о Пайнвуд Фармс или его проектах Марка со Стрейнжем, но химик работал на конгломерат, а этого было достаточно, и киллер провела связь между желтым стикером с именем Десмонда и красными с Хьюго и трагедией Индиан Хилл, спровоцировавшей появление чудовищ и мыльного пузыря вокруг их города. Наёмница предполагала, что это могло оказаться просто одной из многочисленных и неважных случайностей, но не отметала никаких версий. Бутлегер Сергей сбежал почти сразу после прихода Пингвина ко власти, выжил и поднялся, потеснив Десмондов, а согласившийся на сотрудничество с таинственным заказчиком Лука исчез, и его бизнес уже понемногу обклевывали узкоглазые и смуглолицые стервятники. К исчезновению Луки добавилось несколько возможных пропаж — полностью растворились еще две банды, торгующие оружием и поставляющие человеческий ресурс на органы и в бордели. И они, и Шепот занимались контрабандой, и отсутствие рыбы покрупнее им на замену — иначе как объяснить такое открытое уничтожение конкурентов — вызывало вопросы. С час глядя на собранное полотно поверх облезлой стены и куря, киллер доклеивала стикеры со вспомненной и возможно дополняющей картину информацией, но её критически не хватало — например, дат, когда начался информационный вакуум, и взгляда на их город извне. Впрочем, даже при недостатке данных каждая ветвь событий приводила к пустующему пространству посреди рамки из бумаги и стикеров, и, закончив, Фриц повесила в центр пустой белый стикер, не рисуя ни вопросительных знаков, ни предположений. Квадрат могло украсить любое имя и любое название. Отзвонившись знакомым из Ньюарка, Флориды и Филадельфии с просьбой отправить в особняк мэра посылки весьма безобидного содержания, после обеда Фриц отобрала один из чистых паспортов, полуофициально оделась, арендовала машину и направилась в соседний штат Мэриленд, по дороге связавшись с балтиморским книжным салоном — старая знакомая на ресепшене уже готовила для киллера газетные хроники за последние несколько лет — от желтопрессных до ведущих городских издательств. Блистательно отмечая вечером в Сиренах свою, казалось бы, окончательную победу над красными колпаками, Освальд ждал Фриц. Мэр и гангстер в одном лице пожимал чужие потные ладони, обменивался невесомыми поцелуями в щеки со светскими дивами и иными сливками общества, пускал притворные улыбки, пока киллер устало катилась обратно в Готэм со стопкой газетных выпусков на переднем пассажирском сидении. Она надеялась перелопатить в скором времени еще три аналогичных связки, доставленные экспресс-почтой и содрогалась при мыслях о шумном клубе, где развернулся последний акт трагикомедии о верности Гилзина криминальной семье Кобблпота. С колпаками еще не было покончено, и наверняка знающий это Эдвард совместно с Виктором Зсасзом вывели истинного виновника терактов на чистую воду, пусть ценой подбитой люстры, паники гостей и неподдельной истерики Освальда. Еще днём, глядя на траекторию падения тел колпаков и пулевые, Нигма сделал выводы, что бандиты доверяли своему убийце, а потому не успели вступить в перестрелку, после чего нашёл еще несколько прелюбопытнейших улик, наталкивающих только на один вывод — за всем стоял ущемленный прислужник. До этого догадалась даже Барбара, тоже планирующая выслужиться перед Пингвином, чтобы тот прекратил натравливать на её возлюбленную Табиту людей из банды Зсасза.       — После всего, что я для тебя сделал? Я дал тебе работу!       — А я отдал тебе всё! Когда-то я был уважаемой фигурой в городе, а потом ты и этот сопливый сукин сын… — очевидно, Бутч имел в виду Нигму, но его прервала пощечина Освальда. Мэр, пытаясь успокоиться, вышел на сцену. Гилзин корчился от боли в простреленных ногах.       — …Я потрясен и расстроен, что меня предал один из моих дражайших друзей. Да будет известно, что Освальд Кобблпот накажет любого, угрожающего Готэму. И какая, в конце концов, вечеринка без зажигательной драки, развернувшейся с появлением Табиты и бросившемся с удушением на Эда Бутчем, хохочущей Барбарой и мечущемся по сцене Кобблпотом? Фриц завезла газеты на свалку и приехала, когда всё закончилось: Гилзина увезла скорая с полицейским конвоем, Табита сбежала вытаскивать здоровяка, а Освальд носился вокруг почти до смерти придушенного Нигмы, готовясь отправиться обратно в особняк. Вечеринка продолжилась, как ни в чем ни бывало — Барбара задобрила гостей свежей порцией музыки и бесплатной выпивки.       — Вы сегодня не очень вовремя, — устало обратился к Фриц Кобблпот, едва завидел в человекотолпе, подталкивая её за локоть к выходу, где их уже ждал мэровский лимузин. Киллер облегченно выдохнула — после недосыпа, мозгового штурма, поездки и голода у неё почти сразу заболела голова в шуме со сцены и мигающих разноцветных источников света. — Пропустили всё веселье, — забираясь в лимузин на сидение рядом с Нигмой напротив сидения, где пыталась умоститься Фриц, добавил Освальд. Водитель закрыл за ними боковые двери.       — И что же весёлого произошло?       — Бутч меня предал. Он стоял за колпаками, — почти выплюнул мэр, когда лимузин двинулся с места. Внутри подобной машины мог поместиться личный конвой с дюжину головорезов с томми-ганами. Нигма, поглядывая то на Кобблпота, то на Фриц, тихо покашливал — после такого сильного, до потери сознания удушья горло слишком саднило.       — Колпаками? Их же поймали года два назад. Наёмнице было не до новостей, к тому же сломался радиомодуль магнитолы в арендуемой машине, отгоняемой сразу после выхода из клуба одним из шестерок Освальда в ангар владельцев. Фриц невольно вспомнила события полуторалетней давности, связанные с колпаками: копы тогда извелись из-за кучки грабителей, пока проституток по всему городу мочил помешанный на расовой чистоте реднек Даг, улики на которого она принесла прямо на стол Гордону. В тот же день Нигма впервые столкнулся с «не существующим», и между ними даже зародилось некое понимание — оба были рационалами, интровертами и сухими прагматиками. Теперь же от этой мимолетной симпатии не осталось и следа. Вероятно, Аркхэм выбил из Эдварда наивность, идеализм и доверие к людям, а Фриц через слишком многое успела пройти, чтобы тратиться на общение с кем-то, кроме Освальда, Филиппы и заказчиков. Но метод Дага по вскрытию черепов впечатлил убийцу в противогазе своей кровавостью, и, имитируй она когда-нибудь маньяка, непременно выбрала бы молоток и вырванные гвоздодёром позвонки.       — Эти мерзавцы расстреляли памятник моей матушки, срубили ей голову при полусотне избирателей и журналистов. Их искал весь город, а оказалось, что всё это время за ними стоял Бутч. Эду понадобилось всего несколько часов, чтобы разобраться. Об этом было целых три прямых трансляции, Фриц, вы, право, как из бункера.       — Из Балтимора, — поправила его киллер.       — Ого, вы пересекли штат, — подал голос Эдвард. — И что в Балтиморе? Фриц смерила Нигму особым взглядом, словно решала, прикончить или обойтись словами. Занимая столь высокое положение, глава администрации наглел, общаясь с людьми Пингвина, как полагает подручному — по вертикали, сверху-вниз. Было что-то еще — некая конкуренция за место самого любимого помощника при Освальде, как с Бутчем. Будущий Загадочник еще не знал о глубине отношений между мэром и убийцей в противогазе, но опасался, что чаша весов теперь сместится в пользу Фриц. Он не мог не подметить, что мэр спустя столько времени всё равно называет киллера исключительно на «вы», и ощущал потребность знать об их взаимодействии как можно больше. Гиперконтроль главы администрации стал незаменимым в работе на город и мафию, но ныне вылился в неловкую молчаливую паузу. За исключением информации о выполненном заказе и редких предупреждений Кобблопота Фриц никогда ни перед кем не отчитывалась.       — Эд, это личное, — Пингвин ответил за киллера, когда тишина затянулась. — А сэр Фриц не любит, когда его спрашивают о личном, — мэр прозвучал раздраженно. Ему не нравились размолвки в своём окружении, и, более того, он совершенно не видел смысла в текущих.       — Праздное любопытство, — поправил очки глава администрации, пряча взгляд. — Просто подумал, что, быть может, у мистера Пингвина было для вас особое поручение.       — Даже если так, тебя это не касается, — Фриц сунула в зубы сигарету и прикурила. Кобблпот удовлетворенно подметил, впрочем, как и каждый раз, что она исправно пользуется его подарком. — Я работаю анонимно, Эдвард, — киллер приспустила боковое стекло на двери, выдыхая в него сигаретный дым и впуская внутрь лимузина ледяную ноябрьскую свежесть. Затем она протянула ноги и словно ненароком коснулась лодыжкой голени Освальда. Мафиози вздрогнул, а киллер начала медленно гладить его по ноге совершенно незаметно для Эда в полумраке лимузина, приподнимая носком туфля штанину. — Думаю, ты достаточно умён, чтобы больше о таком меня не спрашивать, — помедлив, добавила она. Кобблпот, отвлеченный прикосновением, скосил взгляд вниз, и до него наконец дошло, что киллер не в привычных джинсах и водолазке, а в черном костюме и кожаных брогах, схожих с теми, что носил сам, под кроваво-красные носки. Фриц использовала в одежде три цвета — черный, серый и акцентный светло-красный — и в полуофициальном стиле разбавляла классическую расцветку алыми элементами по типу носков, галстука или уголка платка в кармане жакета. Заигрывания Фриц — всегда с абсолютно непроницаемым лицом и несколько чудаковатые, поскольку быть в прямом смысле эротичной у неё не получалось — мгновенно распаляли Кобблпота. И он уже думал не о Нигме, едва не погибшим в лапах Гилзина, не об ускользнувшей от Зсасза Табите или предателе Бутче, а о том, как в приспущенной черной рубашке будет выглядеть полуобнаженное тело наёмницы, и еще о белоснежных ногах — без одежды, таких длинных и изящных, что пришлось сложить пальцы в замок в районе ширинки, прикрывая распирающую брюки эрекцию. Быть может, он и вправду был животным, как его называла Фриц, намерено заставляя испытывать стыд, но киллер точно далеко от него не ушла.       — Завтра в ваш штаб доставят три одинаковых посылки. Это для меня, — обратилась убийца к Нигме, наконец прекратив тереться лодыжкой об Освальда, и мэр бросил на неё расстроенный взгляд. — Не трогать их. Разумеется, Эд потрогал. Мастерски вскрыв коробки и так же их запечатав, глава администрации попытался хоть что-то выудить из содержимого прежде, чем отдать посылки киллеру. Фриц заметила, что коробки проверялись по двум вместо одного слоям скотча, но ничего не сказала, отметив в голове еще один пункт про Нигму — он начал лезть в её дела, а такого киллер не прощала. Забрав запакованные газеты, убийца направилась в трейлер, где, вырезая ножом бумажные прямоугольники со страниц выпусков, закрепляла их меж красных и желтых стикеров. Поочередно с сигаретами она потягивала паршивый кофе из заварочного чайника и периодически проветривала трейлер, когда становилось нечем дышать. Спустя несколько часов диагонального чтения Фриц посетила Филиппа с банками пива и желанием разузнать, что же, мать его, вообще происходит. Застав внутри трейлера развернувшееся полотно из изрезанных газет на свободных поверхностях и своего инженера с самым безумным взглядом из всех, что доводилось видеть, женщина молча поставила хмельное на тумбу в кухонном уголке и свалила. Мастерице наконец стало ясно, почему убийца предпочла устроить подобное на помойке, а не в мэровом особняке. Пингвин бы уже извел и её, и себя вопросами, а киллеру требовалось много, очень много личного пространства. И полная тишина, в которой непременно рождалась истина. Иногородние еженедельные газеты за последние несколько лет практически не писали о Готэме — чёрт с войнами семей Марони или Фальконе, но никто действительно не заикнулся об Индиан Хилл. Чуть более содержательной оказалась бульварная пресса с критикой общеамериканской власти или колонки с теориями заговора в совсем сомнительных издательствах.       — Боже, храни, блять, Америку, — обновив в уголке рта сигарету, изрекла на родном языке Фриц, закрепляя на стене газетную вырезку с карикатурой тонущей в луже токсичных отходов башни Уэйнов, на крыше которой стоял корпорат с транспарантом «спасём планету». Заниженные показатели загрязнения воздуха и поражения водного биома, генетические заболевания, рекордный скачок больных раком и недугами щитовидных желез, как при радиационном воздействии, повреждения городской инфраструктуры, подрывы, поджоги и нападения на объекты Уэйн Интерпрайзес, которым непременно сопутствовала или предшествовала череда химических и биологических катастроф и увольнений ключевых сотрудников. Готэм сжирал самого себя, но на улицы соседствующего Ньюарка и Трентона долетали только нужные известия. Готэм отравлял Атлантический океан, но во флоридских хрониках писали про рекордно подскочившую популяцию тунца и гигантского морского окуня. Готэм выпадал токсичными осадками на пенсильванских полях, поражая посевы кукурузы, пшеницы и овса, но местные фермеры списывали облезлые ростки на заморозки и паразитов. Но проделки корпорации или конкурентов против Уэйн Интерпрайзес — те, к которым даже Фриц прикладывала руку — или экологическая катастрофа не казались ей главной проблемой, скромно разместившись в правом углу полотна. Исчезали люди — пропажи нерешительно освещались независимыми журналистами, требующими реакции, но так и не выходили за пределы города и не повторялись в следующих выпусках, и киллер подвела эту часть новостей к стикерам с бандой Шепота. Почти под конец пачки с газетами из самого крупного после Готэма города штата Нью-Джерси неожиданно всплыла фигура Марка Десмонда в статье о завершении затянувшихся слушаний. Как оказалось, его назначили ответственным за некий выброс токсина в канализацию, а следствие, суд и условное заключение продлились почти на пять лет. Если бы не внушительное родительское наследство и связи брата-гангстера, химик остался бы в окружной тюрьме, но козла отпущения из него не вышло. Заметка об этом занимала всего четверть газетного листа ближе к концу выпуска, и стала одним из немногих упоминаний города грехов. О Хьюго — гениальном ученом, способном воскрешать мертвецов и скрещивать гены совершенно разных биологических видов в еще живых образцах, друге Томаса Уэйна, ранее активно участвующего во всех мероприятиях конгломерата и светящегося в новостных программах — и том, что Марк ассистировал ему, разумеется, не написали ни слова. Еще вчера Фриц казалось, что неотвратимое началось со смерти четы Уэйнов и разрушения Пингвином второй ноги готэмского колосса, но, исходя из увиденного, информационный пузырь существовал задолго до, просто горожане, слишком занятые тем, что маячило перед самым носом, не задумывались о глобальном положении Готэма на мировой арене. Им даже свободу сделали искусственной. Их вправду будто и не существовало. Белый стикер посреди стены всё еще оставался пустым — что солнечное пятно на зорком глазу убийцы в противогазе. Она ощущала себя не просто стоящей посреди торнадо, как перед последней мафиозной войной, а до головокружения раскрученной, раздавленной центробежной силой в стремительно движущихся воздушных массах, совершенно незаинтересованная ни в годовщине, ни в его будущей реакции на её подарок, ни в размахе ждущей их юбилейной программы цирка Хейли. И Кобблпот, еще перед сном в канун праздника, прижимаясь к Фриц откровенней привычного, скользя по ее рукам и бедрам осторожными касаниями в попытках привлечь внимание — киллер смотрела уже не в потолок, а в стену, вообще не реагируя — наверняка убедился, что за тягостным молчанием скрывалось нечто слишком важное, слишком опасное. Казалось, бездна схлопнулась не над ним, а уже над наёмницей.       — Фриц, вы можете мне рассказать. Вы же знаете, я сделаю все, что в моих силах и даже больше, чтобы вам помочь, — мафиози ощущал накатывающее отчаянье. Чем равнодушней становилась она, тем сильнее начинал настраивать себя на худшие варианты и искать причины в собственном поведении Пингвин. — Я что-то сделал не так? Или вам не нравятся праздники? Мы можем больше никогда не возвращаться к этому вопросу, только скажите, и я даже не заикнусь ни о каких годовщинах. Не молчите, умоляю вас, потому что еще немного и я решу, что вы скоро пойдете на верную смерть или захотите расстаться.       — В прошлый раз, — киллер с трудом заставила себя открыть рот, выныривая из вязких и тревожных мыслей. — Ты сказал, чтобы я не забивала этим голову. Мафиози прерывисто выдохнул, прикрывая глаза, и остановил движение ладони по её руке, нервно сжав и разжав пальцы, а затем поцеловал её в плечо.       — Вы что-то нашли? Убийца не могла сказать ему, что всё найденное походит на доводы параноидального шизофреника — требовались реальные доказательства. Улики. Факты. Документы. Выбитые из парочки корпоратов показания.       — К слову, послезавтра, — Освальд неловко улыбнулся, вспоминая, что уже этим вечером их ждет первое полноценное за всё это время свидание. — Будет вечер отцов-основателей города. Соберутся представители самых древних родов. Те, кто управляли Готэмом с самого начала. Быть может, вам было бы интересно пообщаться с ними. Если кто-то имеет власть и влияние, то только эти достопочтенные дамы и мужи, — он прозвучал едко, осознавая, что на сим мероприятии отношение к нему будет не слишком уважительней, чем к мэру Джеймсу. Кобблпот ощущал любовь избирателей и страх гангстеров, но не был слепцом, и замечал, как на него смотрят отпрыски богатых семейств. Не стоило далеко ходить — выросшая в толпе нянек и горничных Барбара Кин даже не скрывала своего превосходства по праву рождения. — У меня есть два приглашения. Фриц наконец развернулась к нему лицом, и Освальд предопределил вопрос.       — Вы можете попасть в качестве моего спутника. Скажу, что вы мой помощник, — Кобблпот странно улыбнулся. — Вместо Эда. Мне точно не откажут, я же, как-никак, а мэр.       — Боюсь, встречу там слишком много заказчиков. Фриц знала, что слежка за готэмскими сливками в естественной среде обитания, полный список гостей — даже тех, что не выходят на свет нигде, кроме подобных мероприятий — точно стал бы отличным подспорьем для продолжения расследования.       — У меня есть идея получше, — добавила Фриц.       — И какая же? Она уже не ответила, погладив Освальда по щеке, зачесала назад налипшие на чуть влажный высокий лоб вороные пряди, и притянула его к себе, обнимая. Кобблпот стиснул киллера в неуклюжих ответных объятьях, крепко жмурясь и так близко, как только мог, прижимаясь к её горячему угловатому телу. В моменты, подобные этому, мафиози ощущал, что еще немного, и Фриц ускользнет сквозь его дрожащие пальцы, развеется, непременно покинет — чего, оставшийся после смерти матери совершенно один, боялся больше всего. Пингвин хотел сказать ей об этом, и вообще о многом, но самые важные слова так просто не слетали с уст — на пути их странной близости стояло слишком много сложнопреодолимых стен. Впрочем, одна из них осыпалась, стоило днём Освальду получить продолговатую посылку в деревянном коробе с единственной эмблемой, выведенной черной аэрозольной краской через трафаретную бумагу — волчьим крюком — мгновенно поняв намёк отправителя.       — Фриц, мне всё не даёт покоя один вопрос. Вас, наверное, принимали за… За бонхеда? Когда дали это прозвище.       — Да. Пару фраз на немецком и эффект на долгие годы, — Фриц удержалась, чтобы не оскалиться. — Это лучше, чем Джон Доу. Хорошо звучит. Как вторая кожа. Так какой вопрос? Пингвин нервно облизнул губы.       — Что-то здесь, уж простите, но никак не вяжется. Киллер не впервые догадывалась, что Кобблпот, по крупицам собрав истории из её прошлого, наверняка уже распутал клубок, и ему оставалось лишь формальное подтверждение догадок.       — Вы ведь не немка? — Он звучал аккуратно-вкрадчиво, как и всегда, едва разговор заходил о чем-то для киллера сакральном.       — Немка. По бабушке. По матери русская эстонка. По отцу, наверное, американка.       — Секрет хорошей лжи кроется в нужной пропорции с правдой, — губы Кобблпота изломались в редкой теплой улыбке, не преисполненной смущением или сарказмом. — Но вы осознаете, что у нас обоих матери европейки, а отцы американцы? Лично меня восхищают подобные совпадения, а вас?       — Случайных совпадений не бывает.       — Вы только что процитировали Аль Капоне? Ну, вы даёте… — Освальд удивленно на неё посмотрел. — Но я согласен. Два года назад мы с матушкой жили в пыльном уголке, а сейчас, — он обвел руками столовую. На столе еще дымился молочный поросёнок, принесённый Ольгой. — У меня законное наследство и, оказывается, я принадлежу к древнему готэмскому роду. Или взять вас. Какова вероятность того, что вы бы попали в Готэм, встретили вашего напарника, а затем наши с вами дороги сошлись у Фиш Муни? Фриц знала, что из миллиарда хитросплетений судеб это было самым маловероятным. Внутри, на слое декоративной древесной стружки лежал черный зонт, и с ним явно что-то было не так. Взгляд Освальда зацепился о рукоять в форме пингвиньего черепа, походящую на переделанный приклад, а затем остановился на наконечнике купола зонта — вместо привычно хромированного или черненого колпачка темнело нечто абсолютно противоестественное. Пулемётное дуло. Кобблпот взял конструкцию в руки, понимая, что она тяжелее обыкновенных зонтов на полтора-два килограмма и что ткань, натянутая на спицы, хищно загнутые, подобно когтям или перепонкам демонических крыльев, слишком плотная, покрытая, кажется, огнеупорным составом. Открывая зонт, мафиози увидел вместо стержня ствол облегченной штурмовой винтовки без магазина и еще одну рукоять со спусковым крючком, сокрытую в сложенном состоянии под слоем ткани. Отсоединенная обойма на сорок патронов для неё лежала в слое деревянной стружки поверх патронажной ленты. Мафиози присоединил магазин, став с орудием в прямую стойку, затем собрал зонт — тот удобно складывался даже с подсоединенным рожком — и восхищенно повертел конструкцию в руках. В рукояти, как и в его трости, нашлось фальшлезвие. А когда до Кобблпота с легким запозданием дошёл лаконичный замысел Фриц, вложенный в подарок, то он невольно потянулся предплечьем к заволакиваемым пленкой слез глазам. Два года назад Освальд Кобблпот морщил покрасневший нос, держа для правой руки дона Фальконе неброский черный зонт. Два года спустя, в собственном родовом имении, будучи главой мафии и мэрии, Пингвин держал в руках зонт, способный снести голову на расстоянии полукилометра автоматной очередью. Фриц действительно знала и верила — с самого начала. Приглашение на вечер отцов-основателей несколько расшевелило крепко-накрепко зависшую под тяжестью собственных доводов Фриц. Съездив в Бладхейвен за зонтом и протестировав точность стрельбы лежащего в его основе карабина от штейр-маннлихер на полигоне, киллер занялась упаковкой подарка и даже наняла курьера, доставившего короб в особняк мэра. Как и надеялась Фриц, Сергей оказался на месте: трещал с партнерами, затем своими людьми — работа кипела. Киллер поднялась к нему на второй этаж атриума, пока мастер наносил эмблему на подарочный короб.       — Серый, — обратилась киллер к бутлегеру по-русски, и он жестом отогнал одного из помощников с накладными. — Мне нужна информация.       — Парень, так ты из наших? — Мужчина раскинул руки для объятий, направляясь к наёмнице, и она с трудом выдержала обряд братания с щекоцелованием. — Почему Фил не сказала сразу? Что тебе нужно? — После раскола Шепота люди Сергея отошли от четкого кодекса, и торговали вообще всем, в том числе, и информацией.       — Что-то творится. Пахан пропал. И не только он.       — Это уже все знают. Постоянно что-то творится, кто-то пропадает. Давай ближе к делу.       — Мне нужно имя.       — Имя?       — Да, того заказчика, из-за которого вы с ним разошлись. Сергей отстранился и, уперев руки в бока, сосредоточенно посмотрел под ноги — думал, — а затем начал нервно ходить взад-вперед, кинув на Фриц несколько осторожных взглядов.       — Как знать, что ты не от неё? — Фриц приподняла бровь и промолчала на выпад. Что же, теперь она знала, что заказчик женщина. — Послушай, Фриц, или как там тебя, — бутлегер поравнялся с киллером, смотря глаза в глаза на расстоянии меньше полуметра. — Даже если ты не от неё, думаешь мне нравится торчать в этой луже? Но я хотя бы живой, а Пахана точно, — он снизил голос до шепота. — Или пришили, или пришьют, сечёшь?       — Просто имя. Ты можешь намекнуть, — киллер достала из куртки три пачки стодолларовых купюр, задержав в воздухе. Мужчина замер и, взвешивая, словно нехотя, но всё-таки взял деньги.       — Тебе бабло девать некуда? Нахрен оно тебе нужно? — Не унимался он, пряча пачки во внутренний карман кожанки. — Это опасные люди. Действительно опасные. Не такие, как ты, как я, как мои клиенты. Блять, да твоя семья, самые близкие, все пострадают. Ты ведь не дурак. Ну, не нужно оно тебе, парень. Киллер по-прежнему никак не реагировала, и мужчина сдулся — его предупреждения скорее нацеливались на то, чтобы формально Фриц была осведомлена о рисках, а с него взятки гладки. Шесть десятков кусков зелени за имя людей, которые и так пришли бы по душу белобрысого дурачка, показались Серому беспонтовой сделкой.       — Думаешь, тебе море по колено? Тьфу, — он сплюнул под ноги. — Но я тебя предупредил. Б-8 или Б-31, — буквы бутлегер назвал устно, а цифры показал на пальцах. Фриц непонимающе сощурилась, а затем до неё начало доходить. Киллер не была знатоком военного оружия периода мировых войн и никогда не интересовалась историей, но Тодд, любящий включить радио охренительных кровавых фактов, говорил с таким придыханием о самой известной за вторую мировую ракетной установке, что забыть это не представлялось возможным. Катюша. Катерина. Кэтрин?       — Спасибо, — кратко поблагодарила Фриц его уже на американском английском.       — Эй, — окликнул бутлегер её перед уходом, когда киллер грузила ящик в багажник. — Кого бы ты не искал. Ты не понимаешь. Они сами тебя найдут. Киллер приподняла уголок губы — уже находили, а ответов так и не добавилось. День пролетел быстро, сменяясь тёплым, как для позднего ноября, вечером, к концу которого Фриц стала гордой обладательницей уже не одного пересобранного, а двух маслкаров — Кобблпот не поскупился на легальный, уже оттюнингованный глянцевый черный понтиак. Близ шапито пахло пряным сырным попкорном и жженой карамелью, кофе и глинтвейном, вытесняющими вонь животной мочи из шатровых клеток, где держали дрессированных львов, тигров и тварей поменьше. Цирк Хейли, удачно исколесив за год всю северную часть Штатов, уже восстановился после репутационного урона, когда заклинательницу змей прикончил собственный сынишка, Джером Валеска. Обновленное шоу, пусть Фриц и видела подобную программу впервые и была далека от подобных радостей, действительно впечатляло. Дрессировщики хищников на манеже сменялись иллюзионистами, те — трюкачами, метателями ножей и укротителями огня, за ними опасно балансировали гибкие эквилибристы и завершал шоу гвоздь программы — молодая супружеская пара воздушных гимнастов, работающих без страховки на слишком опасной высоте — Летающие Грейсоны. Как и мастерское метание клинков в деревянную мишень с зафиксированной по центру акробаткой, командная и слаженная работа в сочетании с феноменальной силой и гибкостью четы Грейсонов вызвала у Фриц нечто схожее с восторгом. Конечно, почти всю программу Освальд и Фриц полуинтимно перешептывались о явных недостатках выступлений, неловко соприкасаясь коленями и плечами в ложе, но с начала последнего номера киллер странно затихла.       — И что скажете? — Вкрадчиво поинтересовался Освальд по выходу из шатра.       — Я бы сходила еще раз на Грейсонов. Они хороши.       — Почерпнули для себя пару трюков?       — Да. У них отличный стиль. Буду бегать по крышам в трусах поверх трико. Пингвин прыснул — у киллера всё сильнее прорезалось поистине английское чувство юмора. Прогуливаясь локоть в локоть с Фриц, покусывающей облако белой сахарной ваты, несколько раз чуть не врезавшись в пробегающих мимо детей, он почти неотрывно смотрел на киллера. Ему в общем-то было глубоко плевать на мастерство акробатов, и всё, что для него существовало — факт их первого открытого свидания. Толпа, медленно курсирующая мимо фудкорта из циркового шатра, выглядела абсолютно разношерстной: на юбилейную программу пришли добрых несколько сотен человек — от небогатых мам с детьми до светских львиц с личным конвоем. Гремели упрощенные адаптации цирковых маршей, шумела окружившая жонглеров и трюкачей ребятня, клоуны зазывали желающих в зеркальные лабиринты и шатры предсказаний. Густая ночь переливалась огнями лампочных гирлянд, тянущихся вдоль столбов, шатров, трейлеров, разборных киосков и детских каруселей. — Фриц, — обратился к ней Освальд, когда они медленно направились к краю лагеря, за которым находился паркинг с новой тачкой киллера, по скорости, легкости и плавности езды сильно превосходящей додж. Усталые циркачи, уже не улыбаясь загримированными ртами, сворачивали на ночь реквизит, занося под навесы. Наверняка по-настоящему они засмеялись бы только, если к чертовой матери здесь всё подожгли. Киллер остановилась, отодвинув руку с остатками сладкой ваты на деревянной палочке в сторону, ожидая, чем мафиози удивит её на этот раз. — Я должен вам что-то сказать, — Кобблпот смотрел на неё снизу-вверх с таким неестественным блеском на лазурных радужках и расширенных зрачках, что Фриц краем сознания предположила, не температурит ли он. — Уже очень давно должен. Моя матушка говорила, что жизнь нам дарит истинную любовь лишь раз. И, если найдешь её, то нужно непременно бежать навстречу. И я, — неловкая улыбка изломала его подрагивающие губы. — Бегу. Я, — Освальд снова запнулся, но чтобы жадно глотнуть кислород, и продолжил твёрдо и уверенно, как того требовала ситуация. — Люблю вас. Фриц. Джули. Я не могу больше об этом молчать. Кобблпот, отчаянно глядя на неё, уловил во взгляде киллера новое, еще неизвестное выражение, а затем Фриц склонилась над его ухом.       — Я выпотрошу тебя и подвешу на крыльце твоего особняка, если ты сейчас мне солгал. И, наконец, поцеловала мафиози, запуская кисть в скрипящей кожаной перчатке в чуть влажные от сырости вокруг и пота волосы — на вкус такая же тягуче-сладкая, как и сахарная вата в руке. Она сминала его губы своими, скользила по его языку своим — разнуздано и прилюдно под косые взгляды гостей цирка, словно они снова оказались на эскалаторной ленте метро, вместо пощечины или молчаливого ухода, как Освальд того последние месяцы опасался. Кобблпот вцепился во Фриц, пытаясь удержаться на ногах. Мир внутри циркового лагеря звенел-гремел-пел-пах-сливался-пронизывал — островок беззаботной радости, символизирующей счастливое детство, которого ни у убийцы в противогазе, ни у Пингвина не было — посреди залитого затхлыми канализационными водами и кровью готэмского террариума. На другом конце города, выбирая в винном бутике среднесегментовую бутылочку красного, Эдвард Нигма по самому невероятному стечению обстоятельств встретил загадочную белокурую леди. У неё оказалось лицо задушенной им Кристен Крингл.