«И знаете, друзья, что самое невероятное? Она как две капли похожа на мисс Крингл!»
Вернувшись поутру в особняк, Нигма разлился воодушевленной речью за поданным Ольгой омлетом, пока Фриц потягивала крепкий кофе, задумчиво уставившись на натюрморт, украшающий противоположную стену столовой, а Освальд ковырял вилкой в тарелке с глазуньей, не сводя тоскливого взгляда с киллера. Мэр был бы рад, если киллер говорила с ним о тех вещах, что обсуждают влюбленные, или вообще хоть чём-то и не молчала. Но её разум блуждал за недоступными Кобблпоту чертогами, и любые попытки достучаться до неё игнорировались. Весьма устало выглядящие что мэр, что убийца в противогазе, отключившиеся за три часа до подъема друг на друге после бурного отмечания годовщины, даже вполуха главу администрации не слушали. Но будущий Загадочник, слишком взбудораженный в стремлении поделиться детской радостью, не обратил на отсутствие реакции никакого внимания. Из вереницы бесполезных фактов, наполняющих голову Эдварда Нигмы, при знакомстве в винном магазине с библиотекаршей Изабеллой всплыл всего один — про вероятность наличия в мире хотя бы одной пары двойников приблизительно один к ста тридцати пяти. Но вероятность, что у неё окажется лицо его задушенной, расчлененной и закопанной в лесу бывшей или любовь к загадкам и литературе, граничила с вымыслом. Проговорив с Изабеллой — благородной и такой же прекрасной, как её имя, и пьянящей, как вино из лозы того же сорта — весь вечер, ночь и часть утра, глава администрации оказался безвозвратно влюблён. — Дайте угадаю. Вы снова что-то поняли и не посвятите меня ни в какие подробности? Не моего ума дело? — Съязвил Кобблпот, а затем и вовсе её перекривил. Постепенно паранойя Освальда касаемо происходящего с Фриц перерастала в раздражение. Иногда ему и вовсе хотелось раскроить ей череп, вцепиться пальцами в мозговые извилины и, наконец, понять, что вообще творится за непроницаемым лицом, стальным голосом и отсутствием реакций. — Вам, наверное, просто нравится так загадочно сидеть и молчать. Чтобы глупый Освальд поизводился, да? Господи, да когда вы уже начнете мне наконец доверять. У Фриц не было для Кобблпота ни единого ответа, потому она проигнорировала провокацию. — Ладно, — Пингвин прикрыл глаза ладонью и провел пальцами по переносице. — Как к вам вообще сегодня обращаться? Киллер скосила взгляд на мелькающие за окном городские пейзажи, тонущие в неоне и смазанном свете придорожных фонарей. — Как хочешь. Официальный ежегодный ужин не слишком отличался от банкетов или благотворительных балов, на которых Фриц периодически окучивала, убивая, дам. Разве что размах не был так велик — в списке, по которому успела пройтись взглядом киллер при входе, числилось ровно три десятка гостей. Посторонним, в особенности, журналисткам по типу настырной Валери Вейл из Готем Газетт, не так давно попавшей в передрягу с Гордоном, Томпкинс и Тэтчем, запрещался подъезд ближе двадцати метров ко входу — иначе нордический профиль в обрамлении каштановых волос спутницы мэра украшал бы каждую чёртову титульную страницу. Наговорившись с частью гостей, Освальд вернулся к одиноко губящей шампанское Фриц, осторожно положил руку на тонкую талию и вдруг подумал о том, насколько её утонченным пальцам идёт не кожа, а сатин перчаток. В его голове никогда не укладывалось, каким образом Фриц настолько легко даётся преображение. Пингвин был уверен, что, отвози наёмница несколькими часами ранее контейнер с расчлененным телом на аркхэмскую свалку, глядя на неё впервые — скромно-изящную в намерено старомодном под стать своему спутнику образе, он бы даже не догадался о роде деятельности этой леди, как и обо всех ножевых ремнях, опоясывающих тонкие длинные ноги поверх чулок. — Джули, — он смущенно улыбнулся, смакуя её имя — как и хотел — и, придвигаясь еще ближе, вытянул вперед голову, чтобы сказать что-то на ухо. Киллер наклонилась, и Освальд незаметно потерся щекой об угловатое плечо. Какая-то пара женщин, взглянув на них, со смешком перешепнулась — хромоногий фрик и плоскогрудая швабра смотрелись слишком комически вместе. — Меня уже полтора часа будоражит мысль о том, сколько ножей скрывается под вашей чудесной юбкой. От раздражения, захватившего его в лимузине, уже не осталось и следа — Пингвин оказался в своей стихии и упивался торжеством, позабыв, как бесился от чрезмерной отстраненности Фриц. — Под юбкой двенадцать, — киллер сощурилась, словив на себе и своём спутнике слишком пристальный взгляд из противоположной залы. — По телу еще восемь. — Я бы очень хотел на них взглянуть, — рот мэра растянулся в заговорщицкой улыбке. — Какая-то мадам пялится на тебя уже минуту. Рекомендую от меня отлипнуть. Теперь слишком пристальное внимание заметил и Кобблпот. — Отложим наш разговор, — Освальд взял Фриц за руку и поцеловал пальцы сквозь ткань. — Для более приватной обстановки. Мэр захромал к статной женщине за пятьдесят, кажется, только его и ждущей, и Фриц по еще непонятной для себя причине её запомнила. Снова оставшись без компании и не горя желанием трещать с каким-нибудь престарелым холостяком, принявшим её за содержанку мэра, наёмница поставила опустевший бокал проходящему мимо официанту на поднос и медленно прошла мимо ведущих деловые беседы мужчин и светскую болтовню с переглядыванием женщин. Единственные швы на телах последних — зрелых супругах и вдовах, — вероятно, были только от грудных имплантов и пластической хирургии, их ровную кожу украшал курортный загар, благородный макияж и бриллилантово-платиновые аксессуары. Всем, кто не принадлежал к древним родам, а представлял город, оказывалась огромная честь разделить трапезу с имеющими это право по признаку рождения. Пусть момент славы и торжества был скоротечен, это не мешало Пингвину выжимать из него совершенно всё. Суровая леди, с которой он вёл праздную беседу, показалась ему подозрительной не сразу, хотя её цепкий, слишком колкий, властный на контрасте с остальными гостьями взгляд ощущался инородным. — …Простите, я даже не спросил вашего имени, — неловко улыбнулся Освальд, взболтнув в воздухе бокалом. — Кэтрин. — Кэтрин и всё? Или как вы попали на ужин? Надеюсь, я не слишком груб? — Вовсе нет. Я принадлежу к старейшему роду Готэма. Я состою в обществе, которое следит за событиями, — помедлив, добавила она. — Какими событиями? — Непонимающе спросил мэр. Он считал себя первым, кто узнаёт в городе новости. — Всеми, что важны для Готэма, — особенно холодно ответила женщина. — Мы весьма долго следили за вами, мистер Кобблпот. — Так кто вы такие? И до Пингвина медленно, еще только где-то на границе сознания, начинало доходить. — Мы свяжемся с вами, когда придет время. Приятного вечера. Пока Кобблпот болтал с Кэтрин, Фриц пересчитывала находящихся в здании и бегло обводила взглядом на предмет оружия. Всякий из них мог пронести средство прицельного или массового поражения. Столь важное для истории города мероприятие никогда не обходилось без покушений или заминаемых в прессе происшествий. Гости, как и всегда, уповали на охрану и иллюзию защищенности, но среди них уже ходил один убийца, никем не замеченный, и кто знает, сколько волков в овечьих шкурах среди персонала и местной элиты затесалось. В старинных загородных коттеджах в собственности последних каждый второй малыш непременно вырастал в насильника, махинатора или политическую шлюху. Город захлёбывался в собственных нечистотах, и каждый из здесь присутствующих приложил к этому руку или дал завязать себе глаза, замуровать уши и заткнуть поглубже глотку — это было весомым мотивом для теракта. Вероятно, потому культ Валески и набирал пугающие обороты. Среди последователей Джерома поначалу встречались, преимущественно, маргиналы — отринутые, психически нездоровые, малоимущие, носящие под сердцем желание распинать слабых, — но почти за год их ряды пополнили рабочие — те, кто в одиночку не были способны на борьбу с толстосумами, но пошли бы за сильным лидером. За ними последовал средний класс — уже более обеспеченные медики с полицейскими, ученые с предпринимателями. Им всем нужен был толчок, а каждому держащему за пазухой нажитый на слабых мира сего капитал — хорошая трёпка. Освальд нашёл Фриц глазами, и изо всех сил заковылял к ней, мимо воли любуясь её точеным станом. Приталенный жакет подчеркивал разницу между плечами и талией, а лихтенберговы фигуры на шее прикрывал миллиметровый слой тонального крема, закрепленного каким-то водоотталкивающим покрытием, и декоративный шелковый платок. У Кобблпота не было идей, чей показ мод Фриц ограбила, но образ выглядел слишком продуманным для беспризорницы. Когда мэр спешил, его корпус сильно перекашивался на правую сторону, и без трости пройти больше полукилометра, не мучаясь дикими болями в деформированном правом колене, у него не получалось. Кобблпот всегда комплексовал насчет внешности — от еще в детстве выделяющегося носа-клюва и низкого роста при диспропорционально длинных ступнях — ха-ха, да это же пингвиньи ласты — до текущей сутулости и ущербной походки. Всякий следующий шаг с невыносимым упорством на лице демонстрировал его несокрушаемую волю и готовность принимать любые удары судьбы, никогда не ломаясь. Еще во время зимних бегов он не мог отделаться от чувства собственной физической неполноценности на контрасте не просто с обычными людьми, а Фриц, прыгающей с крыши на крышу, как уличная кошка. Но та, опережая его на десять-тридцать-сто шагов, возвращалась и замедлялась, чтобы идти нога в ногу, и это отношение со стороны его объекта восхищения и обожания, как к равному, всегда льстило мэру. — Джули! — Негромко окликнул он киллера, и Фриц мгновенно шагнула навстречу, едва заметила, как Освальд несется через весь чертов зал — наверняка ночью будет ныть на судороги, сводящие мышцы от резкой перегрузки. — Джули, вы не поверите, с кем я говорил. Вы запомнили ту женщину, что еще пялилась на меня и вас? — Его голос, дрожащий и перевозбужденный зазвучал на несколько тонов тише, когда он остановился почти вплотную рядом с киллером, и та наклонилась, чтобы Освальд мог продолжить вне слышимости чужих ушей. — Так вот, она сказала о неком обществе, которое следит за событиями в Готэме и за мной тоже. Какой-то абсурд, правда? — Как её звали? — Кэтрин, — выплюнул он. — Фамилию сказать не удосужилась. Киллер отшатнулась от мэра. Глаза нездорово блеснули — она всегда так смотрела, когда руки тянулись к клинкам. Фриц взвешивала, подбирала способ, готовилась шагнуть в смертоносный разлом следом за жертвой. — Фр… — осёкся Пингвин, когда она молча направилась вслед за странной леди, оставляя его в полном замешательстве. — Джули? Вскоре начиналась подача блюд и основная программа, но наёмницу больше ничего не интересовало, кроме первой действительно важной зацепки, что вот-вот могла ускользнуть, и азарт хищника, наконец напавшего на желанный, сладостный след жертвы, взял верх над всеми остальными. Когда Фриц поравнялась с Кэтрин, та стояла посреди прилегающего к залу коридора, глядя через окно за кованной решеткой на черный океан далеко впереди, поглощающий прибрежный свет. Наёмница еще не знала, что перед ней находилась не жертва, а такой же хищник, а затем ощутила присутствие кого-то еще, постороннего — бесшумного, невидимого, ничем себя не выдающего. Тень? — Я ждала вас, — Кэтрин повернула на Фриц голову, и они пересеклись взглядами. Женщина смотрела давяще, как на пресмыкающееся, а Фриц в ответ — как на мясной отрез. Между ними лежало несколько десятков лет, разное социальное положение и происхождение, но обе были хладнокровными убийцами, и прекрасно видели истинную суть друг друга под элегантными нарядами, аксессуарами и укладками. Это была та Кэтрин, что непременно нашла бы киллера, стояла за исчезновением Луки и, возможно, вообще всем, и завела диалог с Кобблпотом только для того, чтобы выкурить Фриц из зала. Фриц бегло оценивала, куда можно затащить труп и через какое из окон сбежать, но женщина остановила её жестом, предугадав следующий шаг. — Это лишнее. Уж точно не сегодня. Признаюсь, не ожидала, что вы так далеко зайдете, — вероятно, она имела в виду переодевание, всё же приняв Фриц за юношу. Голос женщины, могильно-холодный, и манера чеканить каждое слово, вызвали у киллера странную реакцию. Кэтрин не нужно было становиться в позу или что-то доказывать: она давила, доминировала во всём, натренированная, выкованная из титана за долгие годы своих игр. — Я еще даже не начал, — слова дались Фриц с трудом. — Заходить далеко. Внутри зрело скручивающее, придавливающее к брюшине и позвоночнику органы давление. Убийца в противогазе нервничала, быть может, впервые в жизни по-настоящему. — Мне нравятся упрямцы, умеющие просчитывать ходы. Но в вас еще слишком много максимализма, — женщина отвернулась, переводя взгляд вновь на смолистую Атлантику. — Что бы вы не задумали, прекратите. Это первое и последнее предупреждение. Наёмница едва удержалась, чтобы не потянуться к ножу. Впервые за столько лет её уделали меньше, чем за полминуты, как зарвавшегося мальчишку, даже не применяя силы или оскорблений — только демонстрируя глубокую осведомленность. Кэтрин смотрела и видела, в отличие от остальных готэмских головорезов. И пусть Фриц могла сдержаться в случае, если кто-то лез в её дела до определённого момента, как с Нигмой, могла не добить врага, как с Табитой, которую Освальд запретил пока что трогать, или аналогично с Фиш Муни, этой престарелой стерве с рук подобного отношения киллер уже бы не спустила. — Мы обязательно свяжемся с вами, не сомневайтесь. Когда придёт время. — Я жду, госпожа Кэтрин. — Развлекайтесь, вам с мистером Кобблпотом выпал сегодня редкий шанс. Возможно, единственный в жизни. Таинственная леди знала, что, задев гордость убийцы в противогазе и приказав не лезть, она прямым текстом провоцирует её на обратное — иначе Фриц не могла. Не оборачиваясь, киллер направилась обратно в сторону зала, на подходе услышав два холостых выстрела.«Вы все пленники. Этот ваш здравый смысл — не более, чем клетка в ваших умах, мешающая понять, что вы всего лишь шестерёнки в гигантском нелепом механизме. Проснитесь! Зачем быть шестерёнкой? Освободитесь, как мы. И главное — улыбайтесь»
Вероятно, она слишком много почувствовала за раз, и губы Фриц изломались в кривоватой усмешке. Вот вам и тайные общества с заговорами, вот вам и террористы на блюдечке. Еще когда киллер считала гостей, то заметила несоответствие в лице двоих лишних — как узнала позже, Кэтрин и безумного шляпника Джарвиса Тэтча. Он успел столкнуться с Пингвином, весьма не аристократично выдавшим ему: «куда прёшь?» — ист-эндское дитя оставалось им даже после католической школы, классической музыки с литературой, должности мэра и полугода жизни в родовом имении. — Похоже, этот зал захвачен, господин мэр… Для тех, кто не знаком со мной, моё имя — Джарвис Тэтч. Обещаю не отнимать у вас много времени, но, видите ли, вы главы Готэма, а сегодня в Готэме обезглавливание. Своими стишками с каламбурами Тэтч уже намотал кишки на кулак Гордону, подстрелив его новую даму сердца из Готэм Газетт, а теперь планировал напоить готэмскую верхушку новой отравой на основании крови покойной сестрицы. Его совершенно небратская, плотская любовь к ней обернулась похищенным и обескровленным телом — он продолжил надругаться над ней даже после гибели. — Это что, стихи? — Раздраженно спросил Освальд, смотря за спину шляпника — надеялся увидеть выходящую из-за угла Фриц. — Выдвигайте свои условия. — О, условия, мистер мэр? Для начала тост. Выпьем за ваше здоровье. Загипнотизированные официанты расставляли бокалы с красным вином под надзором двух переодетых в цивильное рестлеров-увальней с обрезами — вероятно, аллюзия на Траляля и Труляля — за спиной у Тэтча. Весь персонал находился под гипнозом, и в любой момент мог взяться за столовые приборы, устроив массовое вскрытие глоток, но у шляпника на вечер были другие планы.«Капелька крови в бокале вина властьимущих сведет с ума»
Ему хотелось заставить каждого, отпившего алисовой крови, столкнуться со своими худшими, гипертрофированными сторонами. — А если мы откажемся? — Спросил мэр, заметив мелькнувшую тенью Фриц. — Крепко подумай, что изберешь, — шляпник целиком сосредоточился на придумывание новой речевки и своём блистательном образе, показательно упирая дуло револьвера в лоб Кобблпота. Он не заметил подвоха в одном пустующем месте рядом с Пингвином и даже не сразу понял, что звучно грохнулось на пол позади него. — Делай глоток или сразу умрешь. На ковре поблескивали выпавшие из рук здоровяков помповые ружья. А затем гости — преимущественно, женщины — испугано, истошно заголосили, когда рестлеры, пуская кровавые слюни на грудь, обмякли, начали гнуться под собственным весом и осели лицами в ковровое покрытие. Из их обтянутых жилетками спин торчали десятидюймовые клинки, вошедшие на всю длину обуха и пробившие заплывшие жиром сердца. Джарвис резко развернулся, направляя револьвер на киллера, а затем выпуская рукоять из кисти и хрипло вскрикивая — третий клинок прошил ему лучезапястное сочленение, надсекая вены и сухожилия и лишая возможности двигать кистью на долгие месяцы вперед. Согнувшись от боли, Джарвис схватился за руку с разжавшимися и не сгибающимися пальцами, пытаясь вытащить нож. Не теряя времени, Кобблпот рывком подскочил с места, подвинул пяткой брога к себе упавший на пол револьвер, слишком стремительно, как для хромого коротышки — тренировки с Фриц и криминальный опыт давали о себе знать — поднял его и наставил на Тэтча. Фриц подошла к постепенно пачкающим собой ковер мертвецам, отодвигая мыском кожаного бардового лофера в сторону грохнувшиеся ружья — подальше от досягаемости Джарвиса. Она бы менее летально покончила с Труляла и Траляла, не находись в зале Освальд. Едва киллер заметила, в чью сторону рестлеры нацелили свои чертовы дула, как пальцы рефлекторно обхватили полированную сталь ножей. С Тэтчем Кобблпот захотел бы разобраться сам, потому киллер просто лишила парня возможности двигать рабочей кистью, намереваясь пробить вторую руку, но Пингвин опередил её, перетягивая внимание гостей со спутницы на себя. — Я обещал этому городу безопасность, — прошипел Освальд и, не сводя со шляпника револьверного дула, в полоборота обратился то ли к Тэтчу, то ли к присутствующим. — И готов лично защищать каждого от таких преступников, — он вновь обратился к гипнотизеру. — Как вы. Пока Пингвин отвлекал гостей, киллер стащила с шеи платок и вытащила окровавленные клинки из трупов, заворачивая в цветастую ткань. У копов наверняка возникли бы вопросы относительно орудия и техники убийства, но двумя террористами, покусившимися на мэра, никто бы не занимался — их ждали похороны и замятое дело. Возможно, попытка теракта даже не просочилась бы в прессу. Освальд, всегда неуклюжий, неуместный, растерянный или слишком экспрессивный, сейчас был практически спокоен и даже великолепен, как и положено человеку, в чьих руках сосредоточена власть. В глазах присутствующих дам и мужей он выглядел уже не импульсивным мальчишкой, а способным постоять за себя мужчиной. Впрочем, его кратковременный триумф прервала полиция во главе с Барнсом и Гордоном. Они засыпались в зал, замерев, затем опуская оружие. Натаниэль, ведомый вирусом в крови, бросился на изувеченного Джарвиса, прижимая к полу и нанося слишком сильные удары по лицу. Вены на его лбу вздувались, белки наливались черным, но Тэтч, уже не корчась от боли, смотрел на комиссара с восторгом — наследие его сестрицы жило, и он наверняка это видел. Пусть гости и были спасены, праздничное настроение улетучилось, и один за другими они стали подниматься из-за стола, возмущенно обсуждая произошедшее. Киллер скользнула вместе с толпой в сторону женской уборной, но на полпути свернула за угол в аналогичное помещение для персонала, где наспех промыла клинки, заправляя обратно в петли в рукавах и закрепляя на поясе под юбкой, а платок — достаточно тонкий — смыла в унитаз, осторожно покинув помещение и направившись обратно в залу, где ей навстречу радостно кинулся Освальд, привычно кладя руки ей на предплечья и улыбаясь. — Джули, дорогая, куда вы запропастились? — Приводила себя в порядок, — киллер приподняла подбородок, заметив, как смотрит на неё стоящий поодаль Джим — кажется, он был в замешательстве, заметив рядом с Пингвином на столь близкой дистанции женщину. В своё время с Буллоком он даже делал шуточные ставки, девственник мафиози или гомосексуал, но после его обжиманий с убийцей в противогазе на пирсе над трупом Тэо детектив склонялся ко второму варианту. — Лихо мы их, да? Мне этого чертовски не хватало. — Твой друг что-то от нас хочет, — Кобблпот прекратил исступленно улыбаться и, с неловким выражением разворачиваясь к детективу, словно их застукали за чем-то непристойным, прокашлялся, поправил галстук, затем лацканы пиджака, и взял Фриц под руку. Они подошли к мужчине. — Джим, это Джули, моя спутница и наша сегодняшняя спасительница, — с неискренней вежливостью обратился к мужчине Освальд, убирая ладонь с локтя киллера. — Не скажу, что рад этой встрече. Что вы сделали с орудием убийства? — Нет, Джим, важно не орудие, а то, что если бы не Джули, полиция бы вновь, — он язвительно развел руками. — Облажалась. Просто признайтесь, вы никуда не годитесь. Нам приходится делать за вас вашу же работу, потому предлагаю просто разойтись. Уверен, этим мертвым господам, — он кивнул на рестлеров. — Даже не понадобится вскрытие. Укажете, что погибли при задержании. — Пусть так. Но закон для всех один, мистер Кобблпот. Даже если вы управляете городом. — Когда кого-то убивает черный парень из Нэрроуз, его садят на двадцать лет в окружную тюрьму, — наконец подала голос киллер и не стала сдерживаться в доводах. — Когда кого-то убивает коп, это называют полицейским долгом. Ваш закон, детектив Гордон, не больше, чем монополия на насилие. — Джули сегодня в ударе, — залоснился Пингвин, когда Джим смерил Фриц ответным колким взглядом. У мэра не раз вертелось нечто подобное в голове в ответ на двойные стандарты Гордона — мужчина своими руками застрелил Галавана и вместо благодарности за прикрытие его полицейского зада при краткой встрече с Кобблпотом в Аркхэме сказал, что мафиози заслужил заключение, потому что по своей природе заведомо преступен. А после побега из психушки, встречи с отцом и множества иных событий странная привязанность Освальда к Гордону наконец улетучилась. Мужчина скорее раздражал Пингвина, и от благодарности за то, что когда-то давно на пирсе самый честных из всех встреченных им за тридцать лет людей его не застрелил, сбросив в реку, не осталось и следа. Даже честные лгали, а принципиальные заигрывали со своими убеждениями — вот только у Фриц хватало силы воли себе в этом признаться, а Гордон изо дня в день бежал от собственной природы. — У вас интересный акцент. Немка? — Обратился детектив ко Фриц со странным выражением — усиленно пытался вспомнить, где мог её видеть, но не смог. Позже, когда Люциус Фокс определил орудием убийства метательный нож, в голову Джима вернулись сомнения, но дальше смутных предположений они не зашли. В его представлении, сколь юно или андрогинно не выглядел мужчина, настолько преобразиться не смог бы. Более того, на вид циничной леди шел четвертый десяток — образ и макияж с прической творили чудеса. — Эстонка. — И у вас нет брата? — Я единственный ребёнок в семье. — И мы с вами никогда не пересекались? — Никогда. И начинать знакомство с леди с допроса, детектив, стратегия крайне проигрышная. Кобблпот хихикнул — его Джули уже вжилась в роль первоклассной высокомерной стервы, хотя она всего-навсего использовала почерпнутые у местных леди манеры в совокупности с ни с чем не сопоставимым шармом убийцы в противогазе. Что-то пробормотав из дежурного набора прощальных фраз, Гордон кинул на спутников еще несколько тяжелых, порицающих взглядов, и вернулся к коллегам. Остаток вечера, омраченный убийством, арестом Тэтча и уборкой санитарами трупов, прошел для готэмских сливок тускло — больше половины гостей, глубоко пораженных событием, разошлись, и Освальд с Фриц, еще немного налегая на закуски с выпивкой, последовали их примеру, пока Изабелла в пустом особняке мэра едва ли не признавалась Эдварду в любви. С пугающим энтузиазмом она нашла статьи и про его заключение, и про детали убийства мисс Крингл, но всё равно пришла на назначенный утром ужин. — Вы знаете, что я натворил, но все равно пришли ужинать со мной? Но это нелогично, — непонимающе смотрел на неё глава администрации. — Любовь не подвластна логике. Изабелла, сравнивая его с героями классических трагических романов, на которых росла, готовилась броситься в омут с головой. Нигму, расценившему их знакомство как самый настоящий знак свыше, второй шанс, плату от вселенной за его мучения в Аркхэме — да как угодно — не пришлось вообще уговаривать, и он ринулся за ней следом. С их знакомства прошло менее суток. В машине Фриц наконец упоительно затянулась поочередно четвертью сигаретной пачки — ей весь день пришлось сдерживаться, чтобы пахнуть исключительно косметикой и какими-то классическими женскими духами. Освальд, уже достаточно разогретый выпивкой, жрал её глазами, но киллер, по идее тоже пьяная, а, значит, более раскрепощенная, не спешила садиться к нему на колени. — И как, вы пообщались с Кэтрин? — Спросил Кобблпот. Ему показалось отличной идеей привлечь внимание вопросом, на который убийца бы наверняка ответила, а дальше как получится. — Она сказала, что это первое и последнее предупреждение, — Фриц приподняла уголок губы, выдыхая за приспущенное стекло дым. — И что свяжется позже. — Надо же, мне она выдала то же самое. Бред какой-то, правда? Черт разберет этих аристократов, — манерно отмахнулся Освальд. Зачастую ей было не до конца понятно, как в мэре сочетались умение плести блистательные, обходящие даже крупных, зубастых игроков махинации, и откровенная недалекость по очевидным, лежащим на поверхности вопросам. И она, устало прикрывая глаза и потерев пальцами в перчатках веки, снизошла до ответа. — В январе Лука Волк получил заказ. Часть его людей ни в какую не хотела за него браться. Настолько, что Шепот раскололся, и часть людей Луки уехала в Бладхейвен. Месяц назад пропал сам Лука, за ним и другие контрабандисты. — Это я и так знаю, только обсуждали. Не понимаю, к чему вы вообще ведете? — Имя заказчика обошлось мне в шестьдесят штук, — Фриц задержала на спутнике пристальный взгляд. — И как же его зовут? — На этот вопрос она уже не ответила, и в пьяный, ослепленный страстью разум Кобблпота наконец начали просачиваться здравые мысли. — Только не говорите, что Кэтрин? О, господи, это же просто старая карга. В городе полно всяких Кэтрин, это еще ничего не значит. — Что она еще сказала тебе? Вспоминай всё. Каждое слово. — Больше ничего. Только про древний род, и что они следят за всеми событиями в Готэме. Точнее, всеми, что важны для города, — добавил он, усиленно вспоминая диалог, что уже успел погрязнуть под более яркими событиями вечера. Фриц покачала головой: истина наконец становилась ближе, и сведенные на стене трейлера факты постепенно связывались. Впрочем, будь это общество действительно настолько тайным, о нём бы не догадывались ни киллер, ни мэр, ни контрабандисты, ни, возможно, кто-то еще. Они не слишком скрывались, если за несколько дней и даже без перетряхивания информаторов Фриц вышла на одного из представителей, а, значит, были другие, подобные ей, владеющие недостающими данными. Киллер ступила на верный путь, и оставалось только найти последние недостающие фрагменты. В особенности понять мотивы, что скрепляли таких, как Кэтрин, — созидание или разрушение. — Фриц, — Освальд нервно облизнул губы, и глаза его хитро заблестели. — Я уже говорил, но вы сегодня такая красивая. Не мог вами налюбоваться весь вечер. Киллер кратко вздохнула и выбросила в окно сигарету. Было в одержимости Освальда их физической близостью что-то определенно положительное — пусть Фриц не ощущала никакой поддержки в её стремлениях докопаться до истинного смысла, рядом и с мафиози, и с мэром ей удавалось иногда ненадолго, но переключиться. — Невероятно. — Это сарказм? Очень уместно, знаете ли, — съязвил Кобблпот. — А кто подбирал вам этот образ? Фриц подняла стекло, а затем двинулась вперед, становясь острыми коленями на широкое сидение и упираясь руками в спинку, нависая над Кобблпотом и намеренно не касаясь его ног бедрами. К счастью, с водительского кресла эта часть лимузина практически не просматривалась, и, привыкший к полной анонимности касаемо всех событий внутри водитель даже не косился в зеркало над лобовым стеклом, только плёлся самой длинной дорогой и на самой низкой скорости. Освальда обдало смесью сигаретного дыма и премиального парфюма, полы пальто защекотали ноги, а тепло от корпуса Фриц мгновенно начало его плавить. — Трое трансвеститов. — Ах уж эти девочки Джимми, вечно вас выручают, — на выдохе ответил мэр, касаясь капрона чулок на икрах киллера и ведя пальцами вверх, под шуршащую, скользящую юбку. Это будоражило еще сильнее полной наготы или частичной обнаженности, и его мятежное сердце пропускало нервные, болезненные удары. Опытным путём Пингвин узнал, что у киллера слишком чувствительная внутренняя сторона бедер — обычно Фриц не давала трогать себя в этой части именно по причине сильных собственных реакций — и дерзнул скользнуть на неё ладонями. Киллер не выкрутила и не прижала его кисти к сидению за подобную вольность, вместо этого целуя Освальда в шею, оставляя розоватые следы уже почти стершейся с губ за вечер помады, прикусывая нижний край его челюсти и ведя влажную дорожку языком, попеременно с укусами, к уху. И до Кобблпота начало постепенно доходить, что убийца действует слишком плавно, даже ненасильственно — пусть и держалась до последнего, но, кажется всё-таки сильнее обычного увлеклась алкоголем. За месяцы их близости наёмница понемногу училась держать себя в узде даже при сильном опьянении, и, вероятно, отточила мимикрию под трезвую до абсолюта, способная ясно думать и базово сохранять координацию, но в их близости иллюзия контроля рушилась. Убрав со спинки сидения одну руку, киллер ослабила пальцами узел галстука мэра и расстегнула две верхних пуговицы на рубашке с прямым воротом-стойкой, смыкая пальцы полукольцом у основания его шеи — там, где под одеждой другие не рассмотрели бы следов. Кобблпот под ней тихо застонал, задрожал, но ладоней с бедер не убрал, поднимаясь медленными касаниями еще выше, пока не уперся в оружейные ремни, а за ними не скользнул уже на участок обнаженной кожи между резинкой чулок и нижним бельем. Фриц дернулась, больно кусая его за ушной хрящ и перенося вес корпуса на обхватывающую горло руку, перекрывая более, чем вполовину кислород. Но Освальд, захрипев, уже заводил за края чулок и оружейных ремней на фалангу указательные пальцы, поглаживая натертую за день под резинкой кожу — брал от ситуации всё, что мог, даже если позже пришлось бы расплачиваться за свою наглость. — Мешает, — киллер, не меняя положение колен, убрала руку с его горла, дав жадно вдохнуть, и изогнула корпус назад, чтобы снять тянущее, сковывающее движения, слишком жаркое пальто, затем отбросила красный кашемир на противоположное сидение и наконец припала к губам Освальда, запустив ладони ему в волосы, запоздало стаскивая поочередно перчатки. Мэр повел пальцами еще выше и уперся в шелк трусов, с остервенением понимая, что вообще никогда не видел её в женском белье. — Фриц, — он разорвал поцелуй, коснувшись влажными губами её щеки. — Я хочу посмотреть. Разрешите? — Да, — помедлив, ответила она, отстраняясь и нависая над ним — возможно, другого шанса у Освальда бы не выдалось, а киллер и вправду была очень, очень пьяна — и от шампанского с вином, и от химического воздействия алкоголя с гормонами. На его скулах и губах выделялись следы от её помады, и Фриц словила себя на нездоровых мыслях. Освальду настолько шли прокрашенные, выделяющиеся больше обычного губы, что, окажись под рукой помада, она вообще бы его густо накрасила, после вгрызаясь в багрянец устами с новой силой. Пингвин взялся за края юбки, потянув ткань вверх, намеренно неспешно, задержавшись взглядом на обтягивающих каждую ногу оружейных ремнях — и вправду незаметных под расклешенным кроем. Он поднял подол юбки достаточно, чтобы рассмотреть поблескивающий в тусклом салонном свете лимузина черный шелк белья, аккуратно обтягивающий маленький лобок и подчеркивающий моложавую бледность её кожи, и такой же шелковый, гладкий, без всякого кружева и декоративных элементов поддерживающий чулки пояс. Он видел Фриц разной: бритоголовой и пропитанной зловонием Индиан Хилл, окровавленной и расчленяющей покойников, с элегантной укладкой и в дорогом костюме, с телом без единого живого места и чуть не расходящимися швами, абсолютно голую с залитыми его спермой и её смазкой бедрами, но элегантное, дорогое, лишенное дешевой кружевной пошлости женское белье лежало за всеми гранями. Это было пиздец невыносимо. Резко прижимаясь губами к полоске обнаженной кожи на бедре, продолжая стискивать до побелевших костяшек ткань юбки у пояса, Кобблпот не смог остановиться. В худшем случае киллер ему бы хорошенько врезала, но не воспользоваться её послабленной защитой телесных границ и откровенным возбуждением мэр не мог — другой подобный шанс, поскольку обычно их близость начиналась с его обездвиживания, в ближайшее время вряд ли бы подвернулся. — Ты что творишь? — Спокойно спросила Фриц, занеся ладонь то ли, чтобы вцепиться в его волосы, то ли, чтобы залепить пощечину — еще решала. — Просто целую вас, — стараясь унять дрожь от возбуждения в голосе, ответил он. — Не каждый день вижу вас в подобном образе, — Освальд оставил цепочку легких поцелуев на белой коже, вкрадчиво поднимаясь всё выше. А затем с неожиданным проворством мэр оттянул зубами край легко подавшихся трусов и впился жарким, влажным поцелуем в сомкнутые, бледно-розовые половые губы киллера. Ведя по ним, углубляясь, языком — несколько невпопад, поскольку делал это вообще впервые — он слизал её сладковатую, вязкую смазку со странными химическими, почти аптечными нотками, и, всё еще держа между большими и указательными пальцами приподнятую до пояса юбку, переложил ладони на её бока, собственнически сжимая и ощущая, как в ладони через слои ткани неприятно упираются острые тазобедренные кости. Это произошло слишком быстро, и киллер тихо зарычала, пытаясь оттащить от себя глупую кобблпотову башку за волосы. Но, напрягшись, когда кончик его острого языка в том же темпе, что он её целовал — принцип, как Освальд узнал еще несколько месяцев назад, был сравнительно схож — коснулся клитора, Фриц замерла, а затем ослабила хватку, наматывая его волосы на пальцы уже по-другому. — Дорвался, блять? — Прошипела она, глотая воздух и дернувшись. — Я же говорила, что это мерзко. И прижала его голову к себе вплотную, не давая возможности ни вдохнуть, ни отстраниться. Пингвин всегда быстро учился, потому, поднимая ладони еще выше и стискивая её талию, усилил нажим языка в тех частях, при прикосновении к которым тело Фриц сводило лёгкой судорогой. Затем её и вовсе выгнуло дугой, в волосы Кобблпота она запустила уже две руки, давя на затылок и самостоятельно направляя его голову, и отчаянно стискивала челюсти, чтобы не издать ни звука. Освальд надеялся, что ей вообще понравится, даже если подобное не повторится — в конце концов, он всегда получал желаемое, а с упоением вылизать её хотел еще с самой первой ночи, едва коснулся устами кожи на окровавленном животе. Фриц, совершенно непонимающая ни ласк такого характера, ни своих ощущений — от интенсивности воздействия начисто лишенная способности анализировать ситуацию и до предела перенапряженная, яростная в неподдельной и неконтролируемой истоме — кончила резко, неожиданно и слишком быстро, чуть не свернув Кобблпоту шею. Он ощутил, как запульсировали под его языком стенки её влагалища и по половым губам засочилась более жидкая смазка уже без химического привкуса, жадно им слизанная. Запоздало понимая, что произошло, Фриц отпустила Освальда и отпрянула, почти с ужасом уставившись на него и спешно поправляя на себе одежду и белье, но мэр только вытер блестящий от слюны и выделений рот с крайне довольным, как для человека, которому подобное должно быть мерзко, видом. Затем он мягко притянул киллера к себе, обнимая и утыкаясь носом в пахнущую парфюмом и тональным кремом шею. Фриц невольно опустилась на него и уперлась лобком в крепко стоящий под одеждой член. Фриц могла относиться к этому как угодно, но Пингвину это нравилось — иначе его реакция не объяснялась. — Не мерзко, — наконец ответил Освальд. — Совершенно. И, если вам тоже понравилось, я сделаю это сколько угодно раз еще. А, если всё-таки не понравилось, поколотите меня, не знаю, отведите душу, и мы больше никогда к этому не вернемся. — Зачем мне тебя избивать, — киллер запнулась, вспоминая, как заехала в предыдущий раз на его аналогичное предложение. Что же, терпения Пингвину и правда было не занимать. Иной бы с её паршивым характером и неприкрытым насилием в моменты нежности не справился. — Ты поехавший, — судорожно вздохнула Фриц, и Кобблпот понял, что убийца еще отходит от нахлынувшего на неё, пожалуй, одного из самых ярких за всё это время оргазмов. — Психопат. — Без ума влюбленный в вас поехавший психопат, — странно улыбнулся мэр. За окном показались поглощенные смолистой ночью очертания особняка ван Далей, где Изабелла, лежа на обнаженной груди Нигмы в выделенной ему мэром спальне, говорила с ним на темы, о которых никакая из встреченных им девушек не заикалась — Вивальди, анатомии, ритуалах австралийских аборигенов и адронном коллайдере, отвечая неизменно правильно даже на самые сложные загадки. Глядя на впечатляющее внешнее с Кристен сходство и практически аналогичный род занятости в совокупности с нездоровой въедливостью, извращенной, слишком сладкой идеальностью, со стороны могло показаться, что это вовсе никакой не двойник, а доппельгангер. Эдвард должен был догадаться, заметить подвох, но не захотел. Рукодельные гирлянды из бумаги, изображающие Изабеллу и Нигму в окружении сердечек, разбросанные на самых видных местах богатой, пусть и абсолютно безвкусной просторной квартиры, бросились Фриц в глаза первыми. Она, быть может, оставила бы личность новой пассии главы администрации одним из желтых стикеров на стене трейлера, но следующим вечером после званого ужина увидела девушку воочию, ощутив, как по позвоночнику пополз неприятный холодок. Нет, это определенно не было совпадением, в особенности сейчас, когда на хвосте и у Фриц, и у Кобблпота, даже не стесняясь говорить об этом прямо, стояли таинственные могущественные махинаторы, имеющие достаточно влияния, чтобы прогнуть каждого в этом городе, потому убийца в противогазе намеревалась проверить свою теорию. Болтливый Эд, едва Фриц показала ложный интерес, выложил об Изабелле совершенно всё — и расписание работы в городской библиотеке, и приблизительный адрес — точный Фриц узнала, проследив за её машиной, — и о грядущей двухдневной конференции библиотекарей. Фриц не довелось застать мисс Крингл живой, но она видела несколько раз её анфас в криминальных хрониках, и была уверена, что леди перед ней, пусть без очков, с выбеленными пергидролем волосами вместо рыжины — с сильным подвохом. Пока подружка Нигмы пропадала на работе, следующим днём наёмница влезла в её обитель через слайдерное окно, держа наизготове клинок, готовая к любому, что её могло поджидать внутри, вплоть до засады. Но квартира оказалась пустой — и от посторонних людей, и от следов присутствия любых жильцов. Наёмница уже много лет жила по системе, заточенной под постоянную уборку мусора, отпечатков, любых выдающих её личность вещей, и знала, что такое по-настоящему пустое жильё. Изабелла либо пользовалась той же системой, либо въехала в это пристанище совершенно недавно. В шкафах и комодах лежал стандартный набор скромной, но дорогой одежды, на книжных полках — не зачитанные и даже, казалось, никогда не открываемые издания без ценников, в ванной — только-только распечатанные флаконы со средствами гигиены. Аналогичная картина ждала наёмницу в холодильнике — идеально-чистом, еще пахнущим новым пластиком, со стандартным набором продуктов внутри, тоже без ценников и даты покупки. Кроме гирлянд, совсем еще свежих, не нашлось ни дипломов, ни школьных альбомов, ни личного дневника, ни фотографий с друзьями в розовых рамочках или, в конце концов, с погибшей много лет назад в автокатастрофе семьей — а, исходя из психотипа Изабеллы, дневник она должна была вести и памятный хлам хранить годами — абсолютная обезличенная пустота. Всё вокруг походило на грёбаную инсценировку, картинку из икеевского каталога. — Планируешь познакомиться с её родителями? — Откусывая от протянутого ей Нигмой сэндвича, спросила Фриц. Он до сих пор, что собачонка, радовался любой оказанной в его сторону заинтересованности по важным для него вопросам. — У вас же всё серьезно. — Изабелла лишилась родни десять лет назад, — в голосе главы администрации проскользнули стальные нотки. — Это печальная история. А почему вы так интересуетесь? Вам же не нравятся личные разговоры? У Фриц нашел внятный ответ, отчасти даже честный. — Я верю в то, что существуют люди, предназначенные нам чем-то свыше. Обычно с ними сводят невероятные обстоятельства. Прямо как тебя с Изабеллой. — Вы запомнили, как её зовут, — смущенно поправил очки на переносице. Освальд, да и окружающие звали её зачастую в неправильной форме — Изабель. Девушка сталкивалась с этим каждый день, и Нигма ощущал за неё некое подобие справедливого гнева. — Не думал, что вы склонны к лирике. — Не склонен. Но это забавно. Я тоже сирота. Сочувствую насчет её семьи. И Эдвард поверил в незамысловатую ложь Фриц. Когда настал день отъезда Изабеллы на конференцию и та выехала на ведущую из города магистраль, киллер покатила за ней следом микроавтобус «mr. wash», плетясь в потоке машин поодаль и ничем не привлекая внимания. Но на выезде из города девушка неожиданно свернула на автостраду, ведущую вместо восточного Ньюарка на север штата, к границе с Пенсильванией, куда в своё время Стрейндж перевёз документы и оборудование из Индиан Хилл. Фриц, удовлетворительно качая головой, перестроилась и направилась на кольцевую, возвращась обратно в Готэм. Эта крашеная сучка, кем бы не была, с самого начала врала. Фриц достала из кармана раскладушку, набирая Филиппу. — Что, ты опять в жопе? — Не я. Мне нужно два минивэна и пять, нет, семь людей на послезавтра. Возможна стычка. И убежище у Сергея. На сутки. Всё анонимно. Договоришься? — И это ты называешь не в жопе? — Мастерица помедлила. — Готовь сотню и для Сергея полторы. Киллер отключилась. Она знала приблизительное время возвращения Изабеллы и планировала перехватить её автомобиль за десяток миль до въезда в город, где наёмники Кэтрин, если девушка действительно работала на неё, то наверняка, охранялась, или люди Уэйн Интерпрайзес, если Изабелла направлялась в новый закрытый центр, не успели бы среагировать и защитить её. Быть может, паранойя Фриц оказалась праздной, и она просто влетела бы на четверть миллиона, потратив остатки сбережений, а, быть может, нет — тогда струсила бы вдвое больше с Кобблпота в качестве компенсации. И лучше бы убийца в противогазе заблуждалась.