Лжец в противогазе

Густая от сгнивших водорослей, продуктов нефтепереработки, химического мусора, мазута, рыбьего жира и свежей крови вода лилась за шиворот куртки. Одной рукой Фриц топила за шею ассасина в зловонной толще Готэм-ривер, другой пыталась удержаться на плаву. Стёкла очков противогаза запрели изнутри, скрывая обзор мутной пеленой испарины; уголь в боковом фильтре забился водой, перекрывая доступ кислорода. Краем мутнеющего от асфиксии сознания Фриц надеялась, что ассасин задохнётся первым. Но тот сопротивлялся отчаянно, размахивая руками, и наугад полосовал остриём кинжала-танто её по корпусу и бёдрам. Кратким резким движением потянувшись к голове, Фриц попыталась сорвать мокрой перчаткой мокрый латекс — безуспешно — и мгновенно потеряла равновесие, проваливаясь по нос под воду. Сорвать маску вышло на второй попытке, подцепив за фильтр. С шумом глотнув воздух и следом воду с нечитаемым привкусом, Фриц всплыла, не ослабляя хватки на шее ассасина, пока тот не перестал барахтаться, качаясь на поднятых их схваткой волнах. Выждав, киллер отпустила его в свободное плаванье под весом размокших доспехов на дно Готэм-ривер и поплыла к погружённому в ночной мрак побережью. Рвота от вкуса тянущейся по пищеводу воды едва удержалась за зубами. Чёртово ржавое заграждение, сложившееся под массой ассасина, утянувшего Фриц за собой в пучину, держалось на единственном, вывернутом креплении, тихо скрипя на волнах. Эхом ему вторили чайки, низко кружащие над водным побоищем. Закинув левое, затем правое предплечье на бетонный край причала, Фриц подтянулась. Вытащила туловище из воды, рывком — ноги, — и медленно выпрямилась, отгоняя размашистым жестом обступивших её чаек. Прожекторный свет, очерчивающий прямоугольники грузовых контейнеров и перекосившуюся рабицу, загораживающую доки, ударил по глазам. Рефлекторно зачесав назад перчаткой налипшие на лоб с висками мокрые пряди, Фриц опустила взгляд на ноги в местах, где по штанинам прошлось лезвие. Вместе с мутной ледяной водой по ткани на бетон стекала свежая кровь из трёх видимых диагональных порезов на правом бедре и икре. Коснувшись порезов, киллер оценила глубину по маслянистой плёнке на подушечках перчаток и, секундно замерев, сняла с мокрой портупеи боуи. Шагнула вперёд, следом ещё раз, возвращая в движения утерянную на волнах скоординированность. Меж контейнеров скользнули две тени в человеческий рост. Не попадая прямо под свет прожектора, долговязые фигуры в узнаваемых масках, вооружённые двадцатидюймовыми удлинёнными японскими клинками — дайто, — медленно брали Фриц в полукольцо, пока не вынырнули из мрака. Первый удар в прыжке последовал слева; его опередил звон остро заточенного лезвия, пролетевшего в нескольких сантиметрах от увернувшейся в движении Фриц. Второй удар справа натолкнулся на пятнадцать дюймов боуи до металлических искр. Уворачиваясь от ударов и отражая их ножом, свободной рукой Фриц подцепила метательный дроп-поинт из кармашка в рукаве и, стоило ей оказаться на ближней дистанции с одним из наёмников, вбила тот в сочленение между защитным панцирем брони на животе и тканью на туловище. За секундный рывок вверх лезвие рассекло бок от аппендикса до почки. Покидая плоть при отскоке Фриц назад, сопряжённом с сильным замахом и инерционным моментом, оно перелетело несколько метров, воткнувшись до середины обуха в глазницу. Ассасин выпустил дайто и медленно рухнул на бетон. Фриц пошла на раненого, сгруппировавшегося на защиту вспоротой стороны. Шатаясь, он попытался нанести Фриц синхронные удары, скрестив перед собой в блоке клинки. Высекая дайто искры при столкновении с боуи, на четвёртой серии ударов он завалился на бок от силы сопротивления, вновь подпуская киллера на интимную дистанцию. Обратным хватом она полоснула его уже по здоровому боку, секундно заходя за спину, и, сделав мощную подсечку, опрокинула его на живот с глухим стуком доспеха. При падении один из дайто отлетел на полметра, запущенный носком кроссовка Фриц ещё дальше на несколько метров по бетону: чтобы точно не дотянулся. Ассасин попытался подняться, но Фриц вбила его торс обратно в бетон ударом стопы меж лопаток. Он дёрнул кистью, всё ещё сжимающей рукоять второго клинка, изворачиваясь и нанося удар по касательной её предплечья. Киллер, согнув ногу в колене, с размаха наступила на его локоть, но влажная подошва неприятно соскользнула. Пусть она глубоко вдавила руку в бетон, смещая локтевой сустав, от чего его кисть рефлекторно разжалась на рукояти оружия, ассасин всё же воспользовался секундным преимуществом. Уцелевшей рукой схватил Фриц за лодыжку, рывком отводя в сторону: вкладываемой им силы хватило, чтобы киллер потеряла равновесие. В падении она сгруппировалась и приземлилась вместо бетона острым костлявым коленом ассасину в спину, правее глубокой раны в боку. Тот захрипел, исходя под маской кровавой пеной, потянулся изувеченной в локте рукой к выроненному оружию. Фриц сунула боуи обратно в карман, закреплённый на портупее, подхватила уроненный ассасином дайто и пружиной распрямилась. Следующие два удара её стопы снова пришлись по локтевому суставу, с хрустом уже не смещая, а ломая. Провертев непривычно длинное оружие в пальцах, она оценила сбалансированность и с исследовательским интересом погрузила его кончик в целую ладонь, которой ассасин уже наполовину вытащил из поясных ножен запасной кинжал-танто. Осторожно, словно пробуя дайто на вкус, рассекла ему поперёк сухожилия на ладони. После вытащила клинок из руки, занесла над ногами и, вспарывая ткань и плоть, прошлась по сухожилиям на бедренных мышцах чуть выше колен. Перевернув обездвиженного ассасина обратно на спину, Фриц прицельно ударила кончиком дайто по точке у рта на мэмпо — от удара маска растрескалась. Поддевая расползающуюся под острым кончиком ткань маски, обнажила его губы — плотно сомкнутые и залитые кровью. Отбросив чужой, уже бесполезный клинок следом за предыдущим, Фриц склонилась над мужчиной, схватившись за нижнюю челюсть и рывком её раскрывая, пальцами второй руки прошлась по рядам зубов и языку на случай капсулы с ядом. Судя по ритуальному пусканию себе кишок под угрозой плена, члены этой организации были отчаянными парнями. А у отчаянных парней и методы соответствующие. Капсулы не оказалось — только несколько выбитых зубов. Силы в слабеющих руках Фриц едва хватило, чтобы дотащить до фургона «mr.wash» сначала мёртвое тело, запихнув внутрь вместе с оружием, а следом — живое и необычно лёгкое, несмотря на массивный доспех. Защелкнув полицейские наручники на вывернутых кистях сзади и связав крепкой бечёвкой по лодыжкам, кровь с которых пропечаталась на светлой верёвке, Фриц упихала ассасину в глотку ещё один отрез ткани, плотно утрамбовав. Прикрыв тела тёмным брезентом, достала из фургона канистру с растворителем и залила тянущиеся от причала до места бойни с ассасином кровавые пятна на случай, если любопытные копы захотят взять образцы и загнать в цифровую базу. Затем вернулась в фургон на водительское место, завела двигатель, превентивно заглушив дальний и ближний свет, и покинула доки Диксона. На ходу одной рукой вытащила из кармана насквозь мокрую сигаретную пачку и такую же мокрую зажигалку, разочарованно отбрасывая на бардачок. Следом подцепила пальцами мобильный. Производитель не врал о классе влагопылезащиты, телефон исправно работал: во входящих лежало несколько сообщений от Освальда с просьбой связаться с ним. Помедлив, Фриц откинула мобильный следом за сигаретами и включила хрипящее радио. Дорога до Трикорнер Ярдс пустовала: всё внимание патрульных переключилось на череду ограблений в Ист-Энде и подрыв оружейного магазина Барбары Кин, по фасаду которого посланный боссом Виктор Зсасз, не скупясь на методы, пальнул из ручного гранатомёта. Спасатели не обнаружили пострадавших на месте взрыва: объединившиеся против Пингвина женщины сбежали. Фургон с мёртвым и едва живым телом проехал на территорию треугольного острова незамеченным. Вонь в заброшенной нарколаборатории, ставшей первым пристанищем Пингвина и убийцы в противогазе, а после — пыточной для Табиты Галаван и предыдущего наёмника в мэмпо, — пробивалась сквозь запасной противогаз с двумя фильтрами. Киллер затащила пленного внутрь переоборудованной котельной, оставляя на застеленном чистым целлофаном полу кровавый след. Передохнув в пыточной, она включила вентиляцию, продела под наручники за спиной наёмника отрез бечёвки, а её края перекинула через потолочный крюк. Поднимая ассасина над полом, киллер зафиксировала верёвку за массивный чугунный стояк, выкрашенный облупившейся масляной серой краской под тон стен помещения, — как когда-то Кэтрин. Проверив качество фиксации, Фриц окинула ассасина оценивающим взглядом: тот потерял при транспортировке больше крови, чем она рассчитывала, и мог не дожить до конца пыток. Сколько займёт её эксперимент с сывороткой и электричеством, киллер не могла предугадать, как и дать ассасину умереть, пока не вытянет из него хоть что-то, — тоже. Кратко задумавшись, она покинула пыточную, забрала с полупустого склада напротив аптечку с остатками медикаментов, небрежно вскрыла ткань костюма ассасина керамбитом, наложила на его раны пластыри с кровоостанавливающим средством и перемотала сверху отрезами бинта, практически сразу покрасневшими. Помедлив, стащила заряженный автомобильный аккумулятор с клеммами с застеленного целлофаном рабочего стола и поставила в полуметре от ног подвешенного тела. Срезав с ассасина плотно зашнурованную обувь, Фриц присоединила электроды к большим пальцем на окровавленных ступнях и зафиксировала массивными техническими зажимами. Закончив, выпрямилась, вытащила из мокрого снаружи и сухого, благодаря герметичному корпусу внутри кейса, покоящегося во внутреннем кармане куртки, одну из ампул, рассмотрев переливающуюся на свету мутную жидкость, а из кармана в крышке — заранее положенный ею многоразовый металлический шприц. Отложив кейс на стол, она подошла к телу вплотную и вбила иглу в шею, медленно давя на поршень. Жидкость в шприце, с трудом выдавливаемая даже под сильным давлением, походила скорее на густое машинное масло с примесями и вливалась под кожу с сопротивлением (одноразовому пластиковому аналогу такое не под силу). Получилось влить только треть содержимого, и на месте укола стремительно расползся багровый синяк. Фриц вытащила иглу и вбила с противоположной стороны в шею, выпуская в крепкие мышцы остатки сыворотки. Судя по секундно расширившимся, чтобы в ужасе сузиться, зрачкам в центре тёмно-карих радужек, эффект последовал сразу: первыми перегружались все рецепторы одновременно. На второй стадии сыворотка поражала разум: активировала зоны мозга, задействованные в хранении информации, одновременно с полным подавлением участка префронтальной коры, отвечающей за волевые решения.       — У меня три вопроса, — Фриц занесла носок кроссовка над тумблером на корпусе аккумулятора. — Уверена, ты их запомнишь. Кто вы такие? Какие виды у вашей организации на Готэм? И как вы связаны с Судом Сов? В холодном лабораторном свете, монотонно мерцающем, Фриц более внимательно рассмотрела, запоминая ещё беспристрастным, побледневшее от кровопотери лицо ассасина. Если бы не разница в росте, он походил на предыдущего, запытанного ею: они, как и Когти, обладали потрясающим внешним сходством друг с другом при расовом и пигментационном расхождении. Безликие, выточенные по единому стандарту убийцы — как и она сама, если бы постепенно не отрастила элементы идентичности. Даже когда первый разряд на переключенном тумблере аккумулятора заставил подвешенное тело забиться, в пустом взгляде ассасина не проскользнуло ничего. Несколько мгновений спустя по его коже на шее пошла сетка сосудов и вен противоестественно тёмного цвета, капилляры на белках глаз потемнели: усиленная воздействием тока, сыворотка начинала действовать, подводя к третьей стадии — неспособности сопротивляться допросу. Фриц выключила носком кроссовка тумблер на аккумуляторе и подождала, пока электрическая дрожь прекратит сокращать мышцы ассасина, только после этого вытащив бечёвку изо рта, брезгливо едва коснувшись её подушечками пальцев. Обмякшая челюсть мужчины перекосилась. Кажется, во время мышечного сокращения он её вывернул. Губы ассасина беззвучно зашевелились, а затем Фриц словила на себе расфокусированный, но горящий особенным огнём взгляд, слишком хорошо ей знакомый: так, вскидывая приклады, шли в песках Чиуауа прямиком в мясорубку солдаты Рика Флэга. Это была вера во что-то выше и важнее собственного существования, сильнее боли, химии и электричества одновременно. Восемь слов-постулатов этой веры зацикленно шептали губы, глотая согласные; постепенно голос убийцы-азиата становился громким настолько, чтобы их разобрать, но его мантра звучала всё ещё бессвязно:       — …ставшие… пути… должны… теней… умереть… все… ставшие… умереть… Фриц вцепилась пальцами ему в подбородок, с щелчком фиксируя перекошенную челюсть. Ассасин замер, чтобы выдать членораздельное:       — Все, ставшие на пути Лиги Теней, должны умереть. Накладывая в квартире-убежище хирургическим степлером швы на ногу, отмытую от грязи и запёкшейся, плотно сцепившейся с тканью крови, Фриц поначалу не ощущала ничего, кроме боли у грубо стянутых краёв раны и горького никотинового послевкусия от дымящей в зубах сигареты. Освальд, который в таких ситуациях неизменно вызывал Уайтхэда, брался латать Фриц самостоятельно или просто составлял компанию, с тоской глядя на полотно её шрамов, нарушал ритуал молчаливого монотонного самовосстановления. Ему Фриц следовала больше девяти лет после того, как нашла пристанище в этом городе, и всё чаще тоска по полному уединению, по полной социальной изолированности догоняла её. Потому она сбегала в единственное место, о котором из окружения никто не знал: собраться мыслями без праздных разговоров. Расследование покинуло эти стены сразу после возвращения Фриц из Бладхейвена. Она не могла быть уверена, что за убежищем не велась слежка или что в него не проникал посторонний. Зеро рассказывала о логах системы контроля доступа в квартиру и журнале открытий замка, по которым можно узнать это наверняка, но киллер поступила по привычной для себя системе: уничтожила расследование и выдраила все поверхности, простелив свежий целлофан и вывезя все личные вещи. Безликий поступил так же перед отъездом, оставив после себя пустую квартиру без единого признака жизни и работы с орудиями смерти. Даже сифоны на кухне и ванной, раскрутив которые, криминалисты изымали частицы биологического материала, сменились новыми, неиспользованными. От тупой пульсирующей боли в мышцах её отвлекла вибрация входящего вызова. Ричард Десмонд принёс дурные вести: сроки, чтобы похитить прототип, сократились до трёх дней. Не было готово до конца ничего: ни план, ни Зеро на ногах, ни сама Фриц. Не хватало только, чтобы зазвонил другой телефон — предназначенный для общения с Уоллер, — но тот молчал с поездки в Суюдад-Хуарес. Договорив, Фриц отложила мобильный на стол, заваленный развёрнутыми листами ватмана, более четырёх десятков лет пылившимися в архиве мэрилендского кадастрового реестра. Поверх них лежал рекламный букет деревообрабатывающих цехов строительной фирмы «Гринвуд и сыновья» с адресом, аналогичным таковому на чертежах, от руки нанесённых на пожелтевшие от времени листы. Последняя скоба на звучном выдохе впилась в предплечье Фриц вместе с запоздало дошедшим осознанием. У ныне мёртвого ассасина не нашлось для Фриц никакой другой правды, только самоубийственная верность принципам организации, чье название высекалось на подкорке его искалеченного разума. И самое худшее заключалось не в оставленных позади одиннадцати трупах, израсходованной сыворотке или новых бороздах на теле. А в том, что Фриц с самого начала знала, кто они такие. Устроенное Пигом шоу и его последствия не отпускали Освальда даже глубоко за полночь: после пережитого, ожидая нового удара от Софии, сбежавшей вместе с Барбарой и Кошкой из подорванного магазина, ему было не до отдыха. Привезённого в особняк Мартина с порога забрала Ольга пить тёплое молоко с печеньем и смотреть мультфильмы в зале через стенку от столовой, где Пингвин собрал криминальную семью. Женщина не задавала вопросов: в моменты, подобные этому, она проявляла невероятную тактичность. Убедившись, что оставленные на охране за дверями залы наёмники за ним не следят, Мартин приглушил громкость динамиков телевизора, на экране которого моряк Попай попадал в невероятные передряги, и вслушался в голоса, доносящиеся из-за стены. В первую четверть часа собрания минимум раз за минуту звучала фамилия Фальконе, сопровождаемая звучной руганью Пингвина и низкоголосыми поддакиваниями его капо. Постепенно голоса затихали — собрание расходилось, но мафиози зашёл за Мартином только через несколько часов.       — Прости, Мартин. — Освальд растормошил и за руку отвёл сонного, с уже заплетающимися от усталости ногами мальчика в спальню на втором этаже, второпях убранную Ольгой. — Дела не ждали. Мне приходится готовиться к тому, что завтра может начаться война. Мартин заметил два чемодана в углу, поверх которых лежало несколько книг: шестёрки Гейба привезли сменные новые комплекты одежды и его немногие личные вещи из приюта. Сердце мальчика ёкнуло при осознании, что обратно он не вернётся — теперь уж точно.       — Дверь слева — уборная с ванной. Все твои вещи уже здесь. Приведи себя в порядок и ложись спать, — неловко сложив пальцы обеих рук на рукояти трости перед собой, посоветовал мафиози. — Завтра тяжёлый день, потому рекомендую выспаться. А с утра Ольга сделает тебе блинчики. Ты же любишь блинчики? Мальчик кивнул. Он полюбил бы что угодно — из благодарности.       — Значит, будут блинчики. Вынужден откланяться. Доброй ночи, Мартин, — отчеканил Пингвин, развернулся на пятках и заковылял к двери, когда детская рука потянула его за рукав пиджака. Он оглянулся через плечо, столкнувшись с просящим взглядом. Мартин трогательно поджал губы, смотря на него снизу вверх, и потянулся к блокноту.       — «Почитаешь мне?». — Он перевернул лист. — «Пожалуйста». Пингвин вздохнул, понимая, что не способен отказать.       — Ну, у вас и литературный вкус, молодой человек, — наигранно пожурил его мафиози, открывая «Колодец и маятник» По, когда Мартин переоделся в пижаму, почистил перед сном зубы и, накрывшись пуховым одеялом по подбородок, с замиранием ждал осуществления наивной детской мечты: ему никогда раньше лично не читали перед сном. Впрочем, как он ни держался и ни гнал усталость, монотонный голос мафиози, несколько сбивающегося с непривычки, убаюкал его почти на концовке. — …и вот последними остатками жирного, остро пахучего мяса я тщательно натер свои путы, там, где сумел дотянуться до них. Мартин? — спохватился Освальд, заметив, что тот уснул, и как-то совсем странно улыбнулся. Ничего не сказав, он осторожно встал с края постели, подхватил трость и, беззвучно ступая по ковровой дорожке, вышел из комнаты, доставая на ходу из кармана мобильный. Неожиданный элемент отцовства натолкнул Пингвина на мысль, которая вертелась в голове ещё с поездки в особняк, но никак не обретала чёткую форму. Сквозь сон Мартин разобрал полифоничные отзвуки нажима клавиш и негромкое, но уверенное и даже почти насмешливое: — Здравствуй, старый друг, — прежде, чем двери комнаты закрылись за мафиози. Во дворе вскоре послышался шум заведённого Гейбом двигателя и шум резины по гравию: Пингвин выехал в клуб. В полумраке его кабинета, глядя на ночной город через круглое окно за спинкой задвинутого к столешнице рабочего кресла, стояла Фриц. Сине-фиолетовый неон ленты-подсветки, формирующей логотип клуба — единственный источник света в кабинете, — играл бликами на платине её крепко схваченных гелем волос. Ничего в образе киллера не выдавало вечерней схватки, только беспристрастное выражение казалось более тяжёлым, чем обычно.       — Отсюда видно Трикорнер Ярдс, — пространно начала Фриц, не оглядываясь на Освальда. Мафиози, глухо стуча набалдашником трости, дохромал до Фриц, остановившись в полуметре.       — Ностальгируете по былым временам? Или по, — он неловко прыснул, заглядывая ей в лицо, — нашей с вами расправе над Табитой Галаван? Фриц долго молчала, немигающе рассматривая треугольный клочок суши вдалеке, мерцающий сливающимся светом дорожных фонарей и тусклых прожекторов верфи, врезающийся во мглу океанического побережья. Несколько месяцев назад, стоя рядом с Кэтрин на вечере отцов-основателей, она смотрела практически на такой пейзаж, только на несколько кварталов ближе к береговой линии.       — Мне стоит поблагодарить вас, — не выдержал пытку тишиной Освальд. — Не достань вы информацию, что Профессор действует в чужих интересах, даже не знаю, как сложился бы этот проклятый благотворительный ужин. Даже озвучивать не хочу, что там произошло.       — Ты про то, что он накормил элиту Готэма пирогами из людей? Я слушаю новости.       — Вы представляете, как… Вот вы когда-нибудь ели человечину?       — Да.       — Господи, я даже не стану спрашивать. Но, поверьте, это унизительно. Потому что он взял не просто людей, а заразных, больных бездомных. До сих пор чувствую эту скользкую, горькую… Фриц умолчала, что речная вода, от которой она трижды промывала желудок над унитазом, была на вкус не лучше.       — Что с Софией?       — Сбежала, когда поняла, что я её раскусил. И под шумок заключила союз с Барбарой Кин.       — Так вот кто разнёс её магазин.       — Да, я послал за ними обоими Виктора, а у него, как вы знаете, любовь к эффектным появлениям. Я выкурил их из гнезда, но у Софии оставались люди отца и убежища по всему Готэму. А у Барбары — наверняка её покровитель. Потому я связался напрямую с доном Фальконе. Он явно не в восторге от того, что натворила София. Заверил, что решит проблему в кратчайшие сроки. Хотя я делаю ставки на то, что он передумает и примет её сторону. Потому жду начала войны уже сегодня. Грядут тяжёлые времена. А вас что сюда привело? Уж явно не желание обсудить последние новости.       — Мне… — она запнулась. Прямо просить об этом оказалось ещё сложнее, чем в мыслях. — Нужны твои люди. Точнее, люди Гейба. У Пингвина имелось немало солдат-шестёрок в подчинении под капо. Но те, над кем стоял увалень, доставлявший бургеры для Фриц ещё со времён дона Фальконе, не брезговали вообще ничем.       — Вот это да, вы сегодня особенно прямолинейны, — не удержался он от беззлобной колкости. — И чего изволите?       — Взять на крючок одного гражданского. Другого допросить и убрать.       — Хоть десятерых. Но что стряслось?       — Время. Осталось три дня. Я не могу облажаться. Потому в ход идут, — она запнулась, — альтернативные способы.       — Это ведь не всё. Вы что-то раскопали. И Трикорнер Ярдс вспомнили неспроста. Освальд придвинулся к киллеру и украдкой принюхался, уловив отдушку антисептика, шампуня с нотами хвои вперемешку с кислым послевкусием запёкшейся крови. Осторожно коснулся тыльной части её кисти, чтобы, не встретив сопротивления, переплести их пальцы. Фриц ответила ему крепкой хваткой. Освальд, смелея, придвинулся к ней, утыкаясь виском в угловатое плечо. Спустя длительную неозвученную цепочку размышлений Фриц резюмировала:       — Они называют себя Лигой Теней. И Тодд тоже называл таких, как они, тенями. Ты понимаешь, что это значит?       — Просветите меня.       — Мы ведь никогда не оставались на одном месте больше суток. Я всегда думала, что Тодд скрывался от Интерпола. От «Уэйн Энтерпрайзес». От федералов. От Ла Эмэ или тех недо-якудза из Чайнатауна, которых мы постоянно с ним обносили. От мафии, наконец. Когда он умер, мне казалось, что за мной придут. Я готовилась. Я ждала. Но шли годы, а ничего не происходило. И правда в том, что им всем плевать. Дон Марони даже не знал, кто я такая. Фиш Муни вцепилась в меня, только когда Джимми сам меня слил. Теперь я вижу, что Тодд скрывался от чего-то совсем другого. Большего, чем всё это. И ведь предупреждал. Никогда не говорил прямо, но я могла догадаться.       — То, что ваш напарник не сказал прямо о том, что знал, значит только одно: тогда вы ещё не были готовы к правде. Вы были юны и могли, как бы так сказать, наделать ошибок. Уверен, ваш напарник знал, что вы догадаетесь, когда придёт время, а потому оставил вам подсказки.       — Он, — запнулась киллер, запрокидывая назад голову, — вообще не оставил после себя ничего. Однажды Тодд не вернулся с задания, почти сразу поползли слухи, а через несколько дней его опознали по фрагменту челюсти. Уже не помню, когда последний раз всё было так просто. Когда люди умирали раз и навсегда. Без всех этих опытов, судов, теней.       — Думаю, просто не было никогда. Это мы с вами жили в неведении, — выдохнул в ткань её бомбера Освальд, прикрывая глаза. Киллер так и не отпустила его руки. Со стороны зала добивали гулкие басы танцевальной музыки: толстосумая публика развлекалась. Их не волновали вопросы, объединившие Пингвина и убийцу в противогазе на краю новой мафиозной войны. Или всё новые пророчества, которые день за днём видел двухтысячелетний человек, Ра’с аль Гул: про Брюса Уэйна, выбивающего жизнь из его тела древним бальзамическим ножом, и про Готэм, объятый очистительным пламенем. Непривычно солнечное утро, сменившее обманчиво-спокойную ночь, оказалось беспощадным. Кармайн Фальконе прибыл в Готэм первым рейсом: на порядок старее, усталее и злее, чем, когда покидал город. Потеря власти, болезнь, убийство сына и своенравие дочери добавили на его лицо новые морщины с пигментными пятнами, а во взгляд — обречённую решимость. Он ждал Софию во дворе особняка, затянутого утренним туманом: мужчина смог дозвониться до неё через Барбару — город уже полнился слухами об их новом тандеме и прошлом вечере. Позорном вечере — ещё ни одного подобного на памяти семьи Фальконе не имелось. София тоже выглядела старше на добрый десяток лет, хотя провела в Готэме меньше месяца.       — Что я сказал, когда ты попросила вернуться в Готэм? — громко обратился он к ней, едва завидел приближающийся силуэт. Сырой ветер рвал полы его двубортного пальто. Одной рукой мужчина придерживал шляпу, скрывающую совсем разросшуюся залысину. Он походил на классического мафиози из пятидесятых сильнее, чем когда-либо раньше: быть может, предчувствуя неизбежное, надел костюм-доспех, готовясь к последнему бою.       — Я зна… — попыталась оправдаться она, поравнявшись с отцом, но он повторил на несколько тонов громче, почти зарычал:       — Что я сказал тебе?       — Что я ещё не готова.       — Именно. Но ты всё равно вернулась. Пожалуй, я должен был вмешаться сразу. Но мне стало любопытно посмотреть, какую дочь я вырастил. И я не скажу, что рад тому, что увидел.       — Отец, Пингвин слаб, с твоей помощью…       — Мне не нужен Готэм. Мне достаточно моей семьи.       — А я — твоя семья. Я заслужила. Готэм мой по праву, — вспыхнула девушка. На её глазах наворачивались слёзы — настоящие, а не те, что она давила перед Пингвином или Джимом Гордоном. Её прервала болезненная, едва не сбившая с ног пощёчина.       — Твои поступки опозорили наш род. Как твоя связь с Джимом Гордоном — убийцей твоего брата. Или с маньяком, который по твоему указанию заставил богатейшие семьи Готэма есть себе подобных. Я сделал многое за время, пока управлял этим городом, и я отвечу за это. Но я всегда действовал по чести. Для тебя, София, нет ничего святого.       — Дети. Они склонны нас разочаровывать. Здравствуй, Кармайн. Пингвин появился во дворе, демонстративно осматриваясь, неожиданно: в окружении Виктора и двух наёмников из службы безопасности и с глубочайшей усталостью после ночной бессонницы на лице. Поверх неё проступало торжество: он запоминал каждое мгновение унижения Софии, не имея возможности пустить ей кровь физически. По крайней мере, пока жив Кармайн.       — Здравствуй, Освальд. София, заметив мафиози, мгновенно попыталась наставить на него выхваченный из кармана револьвер, но Кармайн перехватил её кисть, выбивая оружие из пальцев.       — Он умрёт — и всё закончится, — проревела она. — Дай мне прикончить гадёныша! Он забрал у нас всё!       — Знаешь, почему я приехал по просьбе Пингвина? Ты бы проиграла. Не будь ты моей дочерью, сейчас ты была бы мертва. Девушка отшагнула от отца назад, вытерла ладонью глаза и нос, размазывая влагу по щекам, после чего тон её ужесточился. Она знала, что у неё есть несколько минут. Знала, что приехать в город отец мог по наводке только от одного человека — Пингвина. И знала, что тот всегда появляется в эпицентре важнейших событий лично.       — Всё, что я сделала, было ради твоей любви, отец. Но, видимо, это неважно, да?       — Важно, что после всего, что ты натворила, я ещё называю тебя своей дочерью.       — Мамины розы… — со странным выражением ответила донна. — Она так их любила. Когда была жива. Сорву одну напоследок. София развернулась к отцу спиной и направилась в сторону распустившихся розовых кустов. Провела пальцами по колючим стеблям, закономерно поранившись о шип, и слизала с вспоротой подушечки кровь. Прислушалась к рёву приближающегося двигателя. Оглянулась — чтобы в последний раз посмотреть отцу в глаза — и, ощутив толчок, сменяющийся взрывающейся болью в брюшине, упала. Проезжающий мимо усадьбы чёрный фургон без опознавательных знаков с открытой боковой дверью изрыгнул рой пуль: трое мужчин в салоне прошили перекрёстным огнём машины и сопровождающих Кармайна, самого дона Фальконе, Софию и одного из наёмников Пингвина. Последние сразу среагировали на угрозу, заталкивая нерасторопного босса в прикрытие за ближайшей машиной, и отстреливаясь в ответ. Едва дон Фальконе упал замертво, фургон скрылся под рикошетящим о бронированные стенки огнём.       — Какого чёрта здесь… — осторожно выглянул из-за машины Пингвин и подошёл к дону Фальконе. Широко распахнутые глаза мужчины мгновенно заплыли посмертной плёнкой.       — Босс, догнать их? — поравнялся с ним Виктор.       — Да. Проклятье! Это полный провал! — тяжело дыша, мафиози метнул разъярённый взгляд в сторону Софии, распластавшейся по земле. Кинулся к ней, скривившись от боли в колене, сел рядом и перевернул её с живота на бок. Девушка, кашлянувшая в движении кровью, была жива и находилась в сознании, смотря на него совершенно пустым взглядом. Своим настоящим взглядом. Со стороны могло показаться, что Пингвин трогательно хватается за раненную девушку — не хватало только папарацци с громко щёлкающими вспышками, как когда-то в ресторане. — Это ты подстроила? Отвечай!       — Гори в аду, выродок. Тебе никогда не достанется этот город.       — София, — снисходительно, неестественно спокойно для подобных условий улыбнулся он, — ты не поверишь, сколько раз мои враги говорили эти слова. А потом они умирали. Уверен, у тебя нет покровителя, который тебя воскресит, как Барбару Кин. Или ты не в курсе, что я прикончил её три месяца назад? — натолкнувшись на полное непонимание, переспросил он. — Лучше назови хоть одну причину, по которой я не должен бросить тебя умирать? От разборок их отвлёк голос Джима Гордона. С ним связалась по старой памяти Барбара, которую люди Фальконе не пустили на территорию особняка. Девушка предполагала, что ничем хорошим воссоединение семьи не закончится — и не ошиблась.       — Я не позволю. Отойди от неё. Освальд Кобблпот, ты обвиняешься в покушении… Мафиози отпустил Софию.       — Джим, — выпрямился он, завалившись на здоровую ногу, и пошёл на новоизбранного капитана, направляющего на него табельный «глок». — Ты и сам знаешь, что это не доказуемо. Если бы я хотел убить Софию или Кармайна, я бы сделал это тихо. И в Майями. Но я сам позвал Кармайна, чтобы он забрал своего отпрыска из моего города. Потому что я, в отличие от некоторых, предпочитаю не убивать детей глав криминальных семей. Гордон зло оскалился, опуская оружие.       — Её не так уж и задело. Жить будет, — обходя капитана, намеренно задел его плечом Освальд, на секунду остановившись. — И у тебя отвратительный вкус на женщин, Джим. Вдалеке послышался вой полицейских сирен. Весть о падении второго городского столпа разлетелась по Готэму так же стремительно, как некогда убийство четы Уэйнов. В числе первых узнавших была Ли Томпксинс — новая владелица клуба «Черри». Прошлая владелица не единожды публично унижала жителей этой части Нэрроуз, и однажды получила от доктора, ощущающей ответственность за каждого жителя этих трущоб (все они рано или поздно приходили к ней в клинику за лекарствами), бескомпромиссную пулю в лоб. Ли не посягала на это место — выстрел носил эмоциональных характер, — но местные сами выбрали её новой владелицей клуба. С тех пор дела у троицы — Томпкинс, Нигмы и Гилзина — пошли вверх. Последний колотил своего оппонента его же оторванной рукой на ристалище под шум скандирующей толпы, когда к Ли подошла помощница-беспризорница, собирающая в городские слухи. Прошептав на ухо информацию, она оставила доктора с тревожными мыслями: для этой части Нэрроуз смерть дона Фальконе ближайшее время не значила ничего, но любой дисбаланс власти с запозданием обращался здесь новым кризисом. Эда Нигму о гибели Кармайна проинформировала его помощница Лила, некогда отбившаяся от гастролирующего цирка «Хейли». Она ассистировала ему в еженедельных шоу на «Фабрике Загадок», повторно открывшейся в нескольких кварталах от «Черри» после перехвата Томпкинс власти. Загадочник, готовящий новые извращённые пытки для «колеса боли» — испытания, которые вместо денежного приза полагались тем, кто неправильно ответил на загадку, — встретил новость с не меньше опаской, чем Томпкинс. Светлячок узнала новость от Зсасза, когда пересеклась с ним в клубе — они сошлись в общем желании спалить суку к чёртовой матери, — а Виктор Фрис — от Зеро, блуждающей по немногочисленным готэмским ресурсам в перерывах между доработкой кода программы для взлома системы безопасности мэрилендской лаборатории, — и не отреагировал никак. До Профессора Пига, уже готовящего побег, как и до Джерома Валески или других пациентов, коротающих деньки в «Аркхэме», вести долетели через сплетни охранников. Но никто из них за исключением Зсасза, чуть не схлопотавшего пулю, не сомневался, что за гибелью Кармайна и покушением на жизнь его дочери стоял Пингвин. Готэмский Колосс, чьего падения горожане ждали с замиранием сердца уже несколько лет, наконец грохнулся, раскрошившись. София, прикрывающаяся фамилией Фальконе, не имела без фигуры отца ни веса, ни опыта управления мафией, чтобы заполнить брешь во власти, — а потому с самого начала обрекалась на провал. Пингвин ощущал облегчение: выждав паузу, он планировал разделаться с обманщицей — и сделать это за отсутствием мстительного папаши представлялось стократ проще. Последней о переменах узнала Фриц — когда закончила первую из трёх фаз своего плана: он начался, когда бортовая фура «Гринвуд и сыновья» четвёртый час кряду катилась из штата Нью-Джерси в Мэриленд по широкой межштатной двухполоске. Водитель в серой униформе, пошедшей пятнами нервного кислого пота, до побелевших костяшек сжимал руль, вперившись взглядом в дорогу. Пот со лба под брендированной кепкой-бейсболкой поверх длинных сальных косм застилал его глаза, и водитель вытирал его таким же мокрым предплечьем, украдкой поглядывая на нового экспедитора. Сутки назад по правую руку от него сидел напарник: с ним они больше пяти лет развозили по строительным гипермаркетам пахнущие свежеобработанным кедром и лиственницей брусья с пиломатериалами. Теперь это место занимал тощий белокожий ублюдок, походящий, если всмотреться, скорее на ультраправого террориста, чем на экспедитора. Изменилось кое-что ещё: у виска его жены и детей, запертых в ист-эндской квартире, головорезы в затёртых кожаных куртках держали не менее затёртые «глоки». Инструкция, выданная водителю под угрозой жизни его семье, была простой: без задержек в графике прикатить фуру и сообщить о смене экспедитора военным на контрольно-пропускном пункте перед заводом. Если, конечно, тем отбросам из воздушно-военных сил, сосланным охранять деревообрабатывающий завод и лесопилку, на которых происходили только редкие внутренние потасовки между мигрантами или нарушения трудовых норм, имелось хоть какое-то дело до смены лиц. Безучастный военный, узнав профиль водителя, не спросил документов и не проверил по протоколу кабину. Потому на территорию фура заехала после пятнадцатисекундной паузы у шлагбаума за обнесёнными колючей проволокой кованными воротами. Часть камер на деревьях при подъезде к лесопилке не работала, и по жесту Фриц фура остановилась посреди лесного коридора в полукилометровой слепой зоне между предприятием и военными. За деревьями у подножья небольшого холма над руслом пересохшей речки незаметно для незаинтересованного взгляда проступал бетон обвалившегося входа в старую дренажную систему. В нос бил запах переработанного газолина из выхлопной трубы, лесной свежести и деревянной стружки, в совокупности перебивающих несвежий душок от униформы, снятой с предыдущего экспедитора — ныне покойного. Фриц накинула поверх формы куртку с нагруженными оружием и инструментом карманами. Продела руки в лямки неприметного городского рюкзака с оборудованием для связи, припрятанного под сидением. Открыла дверцу и спрыгнула из кабины на разбитый многотонными машинами асфальт. Потрогала переднее колесо, оценивая толщину резинового слоя. И нагнулась, чтобы снять с портупеи поверх высокого носка под штаниной один из метательных ножей, выпрямиться и, отойдя, замахнуться, с силой запустив его в правое переднее колесо. С хлопком, сменившимся свистом из массивной камеры покрышки, стремительно заструился воздух. Кабина, качнувшись, накренилась. Водитель возмутился, выскакивая из фуры, но заткнулся, словив на себе взгляд киллера.       — Это, чтобы не уехал без моего присмотра. Шутка, — без выражения добавила она. Шуткой это было лишь отчасти. — Меняй. Укажешь в рапорте, почему мы тут застряли на полчаса. В среднем, одно колесо заменялось опытным водителем за треть-половину часа, и этого времени хватало, чтобы поверхностно проверить состояние старой дренажной системы. Сеть цилиндрических бетонных коридоров, как и мелкая речка, впадавшая некогда в заболоченное токсичными отходами озеро посреди леса, пересохла ещё два десятилетия назад. Тогда температура по штату за год увеличилась на пять градусов, так и не опустившись обратно. Уровень водоёмов критически понизился, пока часть не обмельчала до поросших спустя несколько лет сорняком русел. Писаки-конспирологи в колонках на последних страницах второсортных газетных изданий обвиняли в локальном потеплении испытания на мэрилендском полигоне технологий, нарушающих экологические нормы. Муниципальные власти ссылались на глобальное потепление. Истина болталась где-то посредине. Но дно дренажных коридоров за счёт пересушенности воздуха, малого количества осадков и их быстрого высыхания оказалось практически сухим и чистым, не считая слоя перегнивших листьев и другого органического мусора: веток, следов жизнедеятельности мелких животных и их самих, растерзанных лисами и койотами, частично разложившихся. Холодный свет дальнобойного фонаря выхватывал сводчатый потолок прохода на несколько десятков метров вперёд. До первой развилки Фриц дошла без ощутимых препятствий и свернула налево — в сторону лаборатории и предприятия. В новом коридоре её ждало крошево из металла и бетона, словно в тоннелях сдетонировала мелкокалиберная взрывчатка или прошло землетрясение. Проход в груде обломков, затянутый паутиной, просвечивался, и луч за ним выхватывал продолжение пути, тонущее в темноте. Киллер забралась в него и проложила маршрут, пока не дошла до следующей развилки. Путь к лаборатории преграждался решёткой, проржавевшей у основания настолько, что её можно при желании сбить несколькими ударами ноги — она не заменялась с шестидесятых, когда «Уэйн Энтерпрайзес» только развернули строительство. Путь к лесопилке с ощутимо сырым желобом, уходящим под углом наверх и пахнущим нечистотами вперемешку с химикатами для обработки дерева, ничем не преграждался, но залезть выше, не запачкавшись и без троса, не представлялось возможным. Фриц вернулась на несколько метров назад, к разлому-углублению в стене, подсветила щель, уперевшись лучом в неглубокое дно, и сняла со спины рюкзак. Расстегнув молнию, достала из рюкзака первый ретранслятор на аккумуляторах и просунула в трещину. Дёрнув тумблер включения — остальные настройки предусмотрительно выставила Зеро, — выправила ножки антенны на ретрансляторе, фиксируя параллельно стене. Первый узел связи на аккумуляторах, заряженных на неделю пассивной и примерно сутки активной работы, был готов. Второй она планировала установить вблизи лаборатории в следующий раз. Спустя тридцать три минуты после ухода Фриц вернулась к фуре с выпрямившейся кабиной: водитель, поглядывая в сторону леса, закончил с починкой и нервно ждал ублюдка в форме его напарника. За время её отсутствия мужчина успокоился и перестал так потеть, страх на красном от дорожного загара и пота лице сменился неестественным спокойствием. Большинство людей легко управлялось: даже самые сильные мялись, пытаясь договориться перед лицом неизбежного. Не поддавались влиянию такие, как дон Фальконе — разучившиеся бояться, — как Пингвин, — не менее бесстрашные в своём умении вовремя согнуться, чтобы, разогнувшись, нанести сокрушительный удар, — или как Зеро — лишившиеся всего травоядные, научившиеся по-хищничьи кусаться. И водитель должен был бояться. Солнце порядочно припекало и слепило на контрасте со сточными тоннелями. Киллер достала из куртки авиаторы, на ходу надевая на переносицу, и вернулась на экспедиторское место.        — Ты думаешь, что наконец придумал план, — обратилась она к водителю, смотря на него из-под зеркальных линз очков, когда тот сел за руль и завёл двигатель. — И что он даже сработает. Это не так. — Фура покатилась к предприятию.       — Не понимаю, о чём…       — Помнишь трёх парней, которые остались в твоей квартире?       — Такое забудешь, мать твою. Конечно, я их помню.       — Они отымеют твою жену на глазах у твоих дочерей. Возможно, одновременно. Возможно, даже несколько раз. А, может, и дочек за компанию. Сколько им? Десять Кэти и двенадцать Тиш? Нет, Тиш тринадцать. Я не ручаюсь, насколько эти парни поехавшие. Но, когда они закончат, тебе не к кому будет возвращаться. Даже тел не увидишь. Потому, что бы ты ни задумал, забудь об этом. И делай, как тебе сказали. Кати фуру на лесопилку. Работай, как всегда работал. Без глупостей.       — Если я сделаю всё, как сказали, моей семье ничего не сделают? Можешь пообещать, что они будут в безопасности? Фриц промолчала. Люди Гейба походили скорее на падальщиков, всегда приходя по душу, а не договориться, и им ещё предстояло избавиться от тел всей семьи водителя по завершении третьего рейса. Даже детские показания могли сорвать заказ от Десмонда, когда «Уэйн Энтерпрайзес» хватятся пропажи и начнут внутреннее расследование. Фриц не могла так рисковать. Глубоко за полночь — её с водителем рейс по получению, а затем развозке грузов и возвращению в Готэм занял пятнадцать часов — Фриц наконец направилась в особняк ван Далей. В кабине фуры сломалось радио, а мобильные киллер держала выключенными, потому новости долетели до неё с существенным запозданием уже за рулём фургона химчистки. Стоило купить новый маслкар или машину попроще — фургон иногда глох и мог подвести в последний момент. Особняк встретил её неестественной, спокойной тишиной — только территорию патрулировали сонные головорезы — и похожим скорее на хозяйничанье собаки, чем человека, шуршанием на кухне. Взъерошенный, в голубой пижаме с акулами, поверх которой болтался на всякий случай блокнот на шнурке с запасными ручками, Мартин стоял в тапочках на стуле и воровал из холодильника остатки блинов. Получив от Ольги тройную порцию на обед и ужин, он хотел ещё, и, когда голод стал совсем невыносимым, отправился их добывать. Фриц бесшумно остановилась в арочном проёме между столовой и кухней, наблюдая. Она сразу поняла, как в доме оказался посторонний ребёнок, но скорость, с которой Освальд решил взять на себя груз ответственности за юного преемника, не успев толком об этом поговорить, впечатляла. Зажав подмышкой вакуумный контейнер с блинами, Мартин спустился со стула и потащил, неуклюже держа тот за спинку, к тумбам, над которыми висели полки с сиропами. Закрыл холодильник, выложил из пластикового контейнера в тарелку остывшие блинчики и снова поднялся на стул. Медленно открыл верхний шкаф, достал кленовый сироп и беззвучно прикрыл дверцу. Его подвела попытка спуститься: нога в тапке неудобно подвернулась, и он полетел со стула. Мартин не сразу понял, что падает — только, когда чужие руки легко подхватили его и опустили на пол. Мальчик, вырвавшись из невесомой хватки на плечах, развернулся к таинственному спасителю лицом: сверху вниз на него смотрела бледная, как смерть, и долговязая, как бугимен, Фриц в дурно пахнущей рабочей форме экспедитора и бомбере поверх.       — Ты Мартин? — скорее констатировала, чем спросила киллер. Мальчик со страхом, смешанным с любопытством смотря на неё, кивнул и снял с шеи блокнот.       — «Пожалуйста, никому не говори». — Он перевернул лист, поначалу не понимая, кто перед ним, но видя по слишком уверенному поведению, что это не посторонний. — «Я очень голоден. Прости». Фриц смерила его странным взглядом: она слишком хорошо помнила, каково быть вечно голодной, до сих пор не в силах избавиться от пищевых привычек беспризорника, набивающего желудок быстроуглеводным фастфудом. Открыла микроволновку, встроенную в кухонный гарнитур, ставя внутрь тарелку с пушистыми панкейками, и поставила ту на разогрев. Мартин непонимающе наблюдал за ней, застыв в руках с блокнотом. Опередив громкий щелчок отработавшей программы, Фриц достала тарелку, густо полила панкейки сиропом. Потянувшись за приборами, воткнула в тесто вилку и подвинула к краю кухонной тумбы, чтобы Мартину было проще забрать.       — Больше не шатайся по ночам. Никогда. Здесь всегда хреново с охраной. Тебя могут украсть такие, как я. Ты же не хочешь, чтобы тебя украли? Мартин помотал головой и снова потянулся к блокноту.       — «Кто ты?»       — Я убиваю за деньги. Но тебе повезло. Я не трогаю детей. Отчасти её слова были ложью: семьи тех, кто стоял за гибелью Тодда, она не пощадила. И семью водителя в перспективе тоже.       — «Ты друг Пингвина?» — протянул он новое сообщение, наконец вспомнив, как Пингвин рассказал ему о жутковатом высоком белом парне, увидев которого, стоит держаться рядом.       — Да, я его друг, — Фриц отвернулась. Налив себе из графина сок, залпом опустошила стакан и отмыла ободок от биологических следов под проточной водой. — Поешь в комнате, — добавила она. Мальчик нерешительно замялся. — Если Ольга будет возмущаться, ей придётся иметь дело со мной. Пошли. Она подождала, пока Мартин повесит блокнот с ручками обратно на шею, возьмёт тарелку двумя руками и молча последует за ней из кухни. Фриц проводила его до комнаты, а, заходя внутрь, проверила крепость решётки на окне, раскрыла шкаф, заглянула под кровать и в ванную, только после этого удовлетворительно кивнув: посторонних внутри не обнаружилось. Мальчик надеялся получить от неё хоть какие-то объяснения подобной проверки, неловко сжимая тарелку пальцами. Но Фриц вышла за порог, напоследок указав на массивный ключ в замочной скважине.       — Закройся. И не открывай никому, кроме Пингвина или Ольги. Ты меня понял? Мартин снова кивнул. Дождавшись щелчка замка с обратной стороны закрывшейся двери, Фриц направилась в комнату Освальда. Проскользнув в ванную, долго просидела в едва тёплой воде и пыталась, не сорвав с кожи скобы, отмыться от запахов, за без малого сутки въевшихся в её кожу. Промакнув тело чистым полотенцем, накинула парчовый халат, протёрла раны хлоргексидином, и вернулась в комнату. После беззвучно нырнула под пуховую мягкость одеяла, осторожно придвинувшись к Освальду. Тот пытался не подать виду, что бодрствует, но его выдало с потрохами сбившееся от её жара сзади дыхание. Фриц подвинулась к нему ещё ближе, почти вплотную — грудью к спине, — и склонилась над ухом, всего на миллиметр не касаясь мочки губами. От мафиози, на контрасте с потеющим вонючим водителем и собственным душком, упоительно пахло шампунем с лосьоном. И немного шипровыми духами у основания шеи.       — Не спится? — хрипящим полушёпотом спросила она, глубоко затягиваясь его запахом, и Освальд развернулся к ней лицом. Тогда Фриц заметила выделяющие даже в полутьме пятна смущённого румянца. Мафиози, услышав тихий шум двигателя фургона химчистки, ждал прихода Фриц с замиранием сердца. И с небольшой шалостью под халатом, впопыхах надетой.       — Если честно, то нет. Слышали, что случилось?       — Кармайна убили. Уже выяснил, кто его заказал?       — Что же, — горько усмехнулся мафиози. — Лестно, что вы не подумали на меня. Наверное, вы единственный человек в городе, кто видит реальное положение вещей… Думаю, это была София. Но все считают, что это я.       — А мальчик?       — Мартин, — приподнялся на локтях Освальд. — Проклятье, я планировал познакомить вас более официально. Да, я со вчера взял над ним опеку. София лично вручила его Профессору, я не мог оставить его в приюте. Но откуда вы узнали?       — Он спускался попить, — прикрыла его из сиротской солидарности Фриц. — У тебя снова почти нет охраны. Его могли похитить.       — Вы правы, — тяжело вздохнул он. — Мартину здесь не место. Я думал о приёмной семье. Где-то далеко, в другом штате, и чистых документах.       — Могу устроить через свои контакты в Балтиморе.       — Не будет лишним. Вам снова досталось, — Освальд скосил взгляд на предплечье Фриц, на котором в полутьме, разбиваемой светом дворовых фонарей, пробивающемся сквозь окно, поблескивали скобы. — Тени постарались? — мафиози перехватил её запястье, оставив цепочку поцелуев у швов на предплечье и воровато глядя из-под прикрытых век.       — Ты нарываешься.       — Только если немного.       — Не немного. Последние несколько суток Фриц было не до мыслей о близости, но, когда Освальд облизнул скобы, она ощутила, как внизу живота заныло настолько, чтобы захотеть наказать его за подобную вольность. Потому она рывком вдавила Освальда в мягкость матраса, заломив над головой оба запястья, и с двойным щелчком застегнула на них свободные дужки двух комплектов наручников, подвешенных за горизонтальную перекладину на спинке кровати. Чуть отстранилась, не разрывая зрительного контакта, поправила налипшую вороную прядь и зарылась кистью в густые, рассыпавшиеся по вискам, ничем не зафиксированные волосы, медленно наматывая их спиралями на пальцы. И притянула его лицо к своему за голову, коротко целуя, но только, чтобы отстранившись, залепить пощечину, от которой зрачки мафиози окончательно вытеснили радужку. Он коснулся кончиком языка губ со стороны удара, тут же получив по второй щеке, и странно усмехнулся. Фриц стянула с них одеяло, отбрасывая на край кровати, и неудобно перевернула Освальда со спины на бок. Расстегнув пояс его отливающего золотом халата, под которым темнели уже не чёрные, а фиолетовые кружевные подвязки с лиловыми чулками без исподнего, задрала ткань наверх. По веснушчатой груди, животу и бёдрам Освальда, перекрытым боевыми шрамами и отметинами его отношений с Фриц, шёл тот же смущённый румянец, что и по щекам. Белели только на контрасте с нейлоном ягодицы с посеревшими отметинами, оставленными её ремнём.       — В прошлый раз вам ведь понравилось.       — Фиолетовый, — подметила она без интонации. — Пиздец как нарываешься, — новым рывком Фриц перевернула Освальда на живот, потянулась к прикроватной тумбе, доставая кляп и, держа за боковые ремни, с силой затолкала ему в рот, запрокидывая голову назад. Неудобно, с перетяжкой застегнула ремни на затылке, положила одну ладонь на шею, душа, а другой шлёпнула того по правой ягодице. Вместо того, чтобы рефлекторно сжаться, Освальд подался навстречу её удару. Следующий шлепок пришёлся на левую ягодицу. Крупноватый для рта каучук кляпа не пропускал переходящие в крик стоны, обращая их в глухое мычание. Звукоизоляции в комнате было достаточно, чтобы скрыть громкие шлепки; белоснежная кожа вскоре покрылась багряной сыпью. Фриц медленно наращивала силу, серия новых ударов обрушилась на бедра и чуть ниже ягодиц. Освальд, подавляя рефлекторное желание вжаться в матрас, покорно подставлялся под ладонь, ёрзал на простынях, выгибал запястья, туго стянутые металлом «Смит&Вессон», но, прекратись эта пытка, и вовсе не выдержал бы. Боль выбивала из него всё лишнее: кроме неё и Фриц, её причиняющей, всё становилось совершенно незначительным. На одном из замахов ладонь легла на кожу Освальда без удара, от чего его передёрнуло, будто от столкновения с оголённым проводом. Фриц усилила нажим у основания шеи и погладила мафиози по внутренней стороне бедра, едва касаясь саднящей кожи под нейлоном, сворачивая на ягодицы, в некоторых местах от интенсивности закровившие. От контрастной ласки — желанной, но непривычной — мафиози сильнее задёргался и постепенно согнул в коленях ноги, прогибая поясницу, пока совершенно по-блядски не выставил, раздвигая, ягодицы. Когда её ладонь подобралась к средоточию сбившихся комком воспалённых нервов — промежности, — намеренно обогнула мошонку и скользнула выше, между ягодиц, Освальд по-особенному дёрнулся ей навстречу и даже оглянулся, глядя сквозь пелену болезненных слёз на лицо Фриц, пытаясь уловить её реакцию. Киллер удивлённо приподняла брови, но не убрала руку, погладив снова и снова, затем склонилась над его бедрами, с нажимом облизав кровавые следы на ягодицах, отстранилась и распустила ремни кляпа на затылке.       — Фриц, — слабым, сорванным голосом мгновенно попросил Освальд, — не прекращайте.       — Что именно не прекращать?       — Пожалуйста, потрогайте меня ещё… там, — он закусил губу.       — Где «там», Освальд?       — Ну, вы понимаете, — мафиози не мог с ходу озвучить подобное вслух. Фриц молча сидела и смотрела на него, а так и не нашедшее выход возбуждение завязывалось узлом в паху и зудело там, где раньше никогда — глубоко под кожей. — Ваши пальцы… в-вставьте их в меня, — заикнулся Освальд, пунцовый, нелепый и до невозможного искренний. — Прошу вас.       — Ты уверен? — кратко спросила она. — Будет больнее, чем обычно. Освальд с жаром закивал. Девочки Джимми бесконечными шутками или мимолётными обсуждениями год за годом наращивали в голове Фриц базу знаний, применение которой на практике она надеялась никогда не найти до этой чёртовой ночи. Но Освальд, безоговорочно доверяя, умолял, чем рождал в ней новое, противоположное всем предыдущим желание. Она хотела его трахнуть — в прямом смысле этого слова.       — Подожди, — ещё несколько раз погладив его, мгновенно отреагировавшего на ласку, Фриц встала с кровати и направилась в ванную. Скользнула взглядом по многочисленным освальдовым средствам ухода, выбрав флакон на масляной и не содержащей спирт основе, подхватила латексные одноразовые перчатки и вернулась на кровать. Со скрипом натянула одну на правую кисть, вылила на ладонь густой, отблескивающий маслом крем и, согрев о свою кожу, нанесла, намеренно сразу не доходя до промежности, на одну, затем другую его ягодицы, заблестевшие в приглушенном свете. Сыпь от ударов потемнела.       — Выглядит это… очень… — засмотревшись, она попыталась подобрать нужное слово, но упёрлась в языковой барьер. — Опусти бёдра. Выпрями ноги. И раздвинь. Достаточно. Освальд поэтапно выполнил все команды. Фриц нависла над ним. Пальцы, щедро смазанные густым кремом, скользнули между ягодиц, упёрлись подушечками в тугой девственный сфинктер, с нажимом гладя его и не проникая, пока Освальд, перенапряжённый от волнения, не расслабился. Только тогда Фриц вбила в него палец на две фаланги вглубь, высекая с губ болезненный всхлип. Наклонившись к его уху, прикусила мочку зубами и опустилась ниже, оставляя на шее со стороны спины засос, от чего мафиози задрожал и двинул бёдрами, насаживая сам себя на её палец до последней фаланги. Фриц вытащила его и с меньшей нежностью рывком вбила снова. Повторила. Затем ещё раз. Освальд был узким почти до боли в пальце, и его мышцы, не привыкшие к такому нажиму, горели сильнее, чем выпоротые ягодицы. Но с каждым новым проникновением он едва уловимо расслаблялся, и неумелыми рывками двигался навстречу. Когда Фриц добавила второй палец, мафиози уже не застонал — совсем по-женски заскулил. Два пальца ощущались по-новому — заполняюще, растягивающе. Фриц наконец смогла правильно наклонить кисть, чтобы упереться подушечками в пульсирующую мягкость предстательной железы. И тогда мир перед зажмуренными глазами Освальда окончательно поплыл. Свободной рукой киллер накрыла его рот, уткнувшись носом в висок и постепенно сменила медленную амплитуду на рваный, сильный ритм. Стоны мафиози, смешанные с густой слюной, обрывались об её ладонь. Он шире раздвинул ноги, подмахивая бёдрами ей навстречу, после — что-то невнятно промычал и более настойчиво повторил. Киллер разжала его рот, перекладывая пальцы снова на шею:       — Не ос-станавливайтесь, — захлёбываясь на половине слов, выдавил Освальд, несколько раз натянул до гематом на запястьях дужки наручников. Фриц знала, что следует за этим состоянием, и ни на секунду не сбила прежнего ритма. — Кажется, я сейчас… — он перешёл на нечленораздельную речь и мелко затрясся.       — Ты такая сучка, Освальд, — выдохнула Фриц ему в ухо. Освальд взорвался на шёлковую простынь, до боли натирающую уперевшуюся в неё перевозбуждённую головку члена. Задрожал, прижался к Фриц кожа к коже и попытался отдышаться. Она щадяще-осторожно вытащила из него пальцы. Послышался треск латекса: киллер сняла перчатку, брезгливо отбрасывая вывернутой использованной стороной внутрь на прикроватный столик, и отстегнула его запястья.       — Ваши пальцы. Я почувствовал шрамы, — отдышавшись, пространно подметил Освальд. Затем до него запоздало дошло: — Но как же вы? — голос мафиози прозвучал разочарованно, он надеялся, что Фриц перевернёт его и продолжит, взяв своё сполна. — Вам не понравилось? Я сделал что-то не так? Киллер молча перехватила Освальда поперёк груди рукой, крепко обнимая. Длительная тишина, наступившая за неотвеченными вопросами, прервалась вибрацией: внутри бомбера, брошенного на тумбе в ванной, надрывался от входящих вызовов мобильный. Фриц, тихо прорычав, отстранилась от Освальда, встала постели и заковыляла за ним. Только тогда мафиози заметил скобы поверх багровых полосок-швов на икрах, выделяющиеся даже в полутьме, и до него начало доходить, что Фриц не то что не была способна на полноценную близость — судя по прошлой бессонной ночи и не меньшему измождению на лице, передвигалась на грани физических возможностей.       — Твою мать. Очень вовремя, — по-русски ругнулась Фриц, откидывая большим пальцем крышку мобильного. Звонившему не нужно было представляться: киллер узнала монотонный гул рефрижераторов лаборатории Фриза на заднем плане прежде, чем Виктор заговорил.