Лжец в противогазе

Над церковным шпилем вилась мурмурационной спиралью стая ворон. Безликий не верил в символы и предзнаменования: библейские толкования гласили, что те от Дьявола — в отличие от Господа, проявляющегося в точных расчётах и цифрах. Не верил и в последнего, считая, что если тот и существовал, то бросил своих детей пожирать друг друга. Но чёртовы птицы стали живым указателем на средоточие тьмы за свежепобелёнными стенами церкви. Пускай к ним его привело многомесячное расследование, подкреплённое вырезками из газет и криминальных сводок, объединённых единственной деталью. В пяти из десяти случаев жуткие кадры с мест убийств ютились на одной странице с известием о гастролях церковного каравана «Сбор урожая душ Евангелиевых». Кто бы из членов каравана ни оказался убийцей — постоянный прихожанин или благочестивый служитель, — по предположениям Безликого, он действовал более двух десятилетий и был аккуратен настолько, что за годы в приходе не вызвал подозрений. С первого шага Нила Армстронга на лунную твердь подобные отколовшиеся от «классических» догм протестантизма течения теряли своё влияние. Цепляясь за каждого нового прихожанина, объединяли на службах душевнобольных, представителей самых незащищённых слоёв населения, ублюдков, надеющихся купить за «бенджамины» прощение преступлениям, или одержимых жаждой крови насильников, умело мимикрирующих под порядочных прихожан. Передав управление «Прахом» шестёркам Освальда, вычистив все следы пребывания в квартире и использования фургона, Безликий направился в техасскую штаб-квартиру «Сбора урожая душ Евангелиевых» — проверить свою весьма складную теорию. Путь из Готэма в конечную точку занял шесть дней. За двое суток, превентивно путая следы федеральных агентов, на скоростном экспрессе Безликий добрался через Бладхейвен до Централ-Сити, оттуда до Пайксвилла на автобусе, затем до Балтимора на попутке. На третьи сутки в Балтиморе навестил книжный салон, забрав три пары заранее подготовленных по заказу Фриц ключей: от машины в Северной Каролине, от мотеля на подъезде к Техасу, где его дожидался припасённый инструмент, следом — от съемной квартиры в техасском Далласе. Переночевав в мотеле на окраине — без камер или регистрации, — к вечеру следующего дня добрался автобусом до Шарлотта, где остановился в хостеле, заселённом не менее сомнительным контингентом, чем предыдущий. Поутру пересел в оставленный на частной парковке в получасе от автовокзала семейный «форд». За последние пятьсот миль до Техаса сделал длительную остановку только в Террелле — там его ждал забронированный номер с посылкой, комплект сменной одежды, бронь в парикмахерской и дизайнерские очки для чтения — городской камуфляж. В Даллас Безликий заехал уже совсем другим человеком, из владельца химчистки, по ночам забивающего насильников ломом, превратившись в весьма интеллигентного, пусть потрёпанного жизнью Уолтера Джона Огилви, коим считался по документам. Вдовец на денежной подушке, бегущий от прошлого, но ищущий бога — такие, как Фриц, мгновенно распознали бы ложь. Но члены церковного прихода наверняка сочувствующе хлопали бы его по плечу, разделяя несуществующую боль. Он знал, что, как никто другой, сольётся с ними. И вычислит ублюдка. Ещё выходя из «Айрон Хайтс» — пузыря с бронебойными стёклами, лимба, где скитался за грехи, которых даже не помнил, — он отчётливо понимал, что не сможет жить, как остальные. Ему не хватало знаний о мире и большинстве тех вещей, которые казались окружающим привычными. Действуй потенциальный убийца не в христианской общине, а гольф-клубе или обществе коллекционеров, за своего Безликий бы уже не сошёл. Быть может, знаков, которые он видел, или предзнаменований не существовало. Но ему так же, как его дочери, хотелось верить в наличие у каждого своего шага смысла. Вороньи голоса затихли только, когда простые деревянные ворота входа захлопнулись за спиной, сменяясь звучным баритоном, усиленным колонками. За стойкой с микрофоном на амвоне стоял пастор. Как бы паршиво дела у церквей ни шли, в этой ещё пахло свежим ремонтом. Пастор — самый очевидный кандидат — был светловолос, светлоглаз и загорел, походя скорее на медленно стареющего флоридского парня, в прошлом подрабатывающего пляжным спасателем, или на тусовщика, не обделённого женским вниманием, чем на божьего служителя. Но его выдавал взгляд: возбуждённо горящий, как у среднестатистического религиозного фанатика. Впрочем, он пролетал не только по глазам, скорее, по возрасту: потенциальный убийца был старше на два, если не на три десятка лет.       — Давайте же сегодня вместе соберём урожай душ для Царства Божьего. Как сказано в Евангелии от Матфея: «Жатвы много, а делателей мало. Молите Господина жатвы, чтобы Он послал делателей на жатву Свою»… Безликий с трудом удержал злой оскал за обветренными губами, садясь на единственную пустую длинную пью в самом конце церковного зала. Обвёл взглядом разноцветные затылки и профили прихожан. У него был свой урожай — погрязших в безнаказанности. А безнаказанность меняла. Безликий видел это по ублюдкам, которые действовали поначалу осторожно, но, входя во вкус, раззадоренные полицейской безалаберностью, растлевали, практически не скрываясь, тех, за кого некому было вступиться. По самым страшным страницам готэмской истории: таким, как «Т», «Маньякам», монстрам «Индиан Хилл», постояльцем федеральных тюрем — людям и нелюдям, одинаково голодным и обезумевше-жестоким. По Фриц: чем дольше знал её, тем в более серьёзные игры она ввязывалась — казалось, её гонка прекратится только с навсегда остановившимся сердцем. По себе тоже видел: когда замачивал небрежно заляпанные инструменты в энзиматических очистителях, уничтожающих гемоглобин, заметный на поверхностях при проявлении люминолом, — стоило работать чище, но всякий раз он слишком увлекался. Патетичная речь сменилась пением и молитвой. Обмениваясь пожеланиями и объятьями, прихожане постепенно покинули зал. Осталось только несколько разговорившихся женщин в летах, двое молча сидящих мужчин и пастор, направившийся к Безликому после прощания с прихожанином. Вблизи он выглядел ещё моложе, чем за стойкой: судя по глубине мимических морщин, едва перешёл отметку сорока лет. Вежливая улыбка смягчила его лицо с массивной челюстью и ямкой на выступающем подбородке.       — Впервые сегодня? Не видел вас раньше. Нэйтан, — пастор, спохватившись, протянул ладонь для рукопожатия. Безликий кратко сжал её и выпалил чуть грубее, чем следует:       — Уолтер. Впервые. Безликому претили любые имена. Как и лицо. Вместе с ними собственная личность — что настоящая, что поддельная. Пасторы же считались тонкими анатомами душ. Несколько неправильных интонаций, слишком колких взглядов — и его раскусят. Безликий занял более непринуждённую позу, коснувшись лопатками спинки церковной скамьи. Попытался приподнять уголки губ — безуспешно — и хотя бы расслабил мышцы челюсти, успокоив нервно подёргивающиеся желваки.       — Рад, что вы остались после службы, — пастор сложил на коленях пальцы в замок. — Расскажете, что привело вас в эти стены? Быть может, вас что-то беспокоит?       — Воодушевляющая речь. Особенно про «делателей», — Безликий выждал нужную паузу. — Когда моя жена умерла, я был убит горем, — смешал правду с вымыслом. — Утратил веру. Предался дьявольским искушениям. Но вопреки всем моим прегрешениям, Господь не оставил меня. Теперь я понимаю, что он просто решил испытать меня, как в своё время испытал Иова. Вы понимаете меня, Нэйтан?       — Мои соболезнования, — сочувствие в голосе пастора на удивление не звучало поддельным. — Мало что может сравниться с утратой близкого. Я понимаю вас, пожалуй, как никто другой. Боль утраты привела меня в веру. Наверное, смотрите на меня и думаете: да какой из него пастор? — Нэйтан всё же уловил смятение на лице Безликого. Он нередко сталкивался с подобной реакцией — практически с каждым новым членом прихода.       — Если честно, то да. Вы очень молоды. И не выглядите как пастор.       — Позвольте рассказать о моём пути к Господу. Безликий кивнул.       — Я потерял партнёра в двадцать семь. Мы были вместе со средней школы. Боль утраты казалась невыносимой. Я тоже познал дьявольские искушения. Пытаясь забыться в наркотиках и беспорядочных связях, я потерял всё. Имущество, друзей, будущее. Только Господь спас меня от пропасти, в которую я катился. Я ушёл в завязку. Каждый день молился. Занялся миссионерством. Через несколько лет поступил в духовную семинарию и решил посвятить жизнь помощи тем, кто стоит на грани, кто сломлен, кто нуждается. Путь каждого к Господу тернист. Но Тот всегда рядом с нами в наших испытаниях, в наших горестях. Даже тогда, когда кажется, что всё кончено, он всегда протягивает руку помощи. Помните об этом, Уолтер. Перед глазами Безликого встали фотографии из дел заколотых, забитых миром и следствием женщин. Где была хвалёная рука помощи, когда каждая из жертв «холодных кейсов» срывала голос, моля о пощаде?       — Многими скорбями должны мы войти в Царствие Божие»? — не удержался от колкости Безликий.       — Вы давно в вере, — удивлённо скорее констатировал, чем спросил пастор. Хотя ничего в Безликом не выдавало заключения в федеральной секретной тюрьме и криминальное настоящее, от него исходило нечто, заставляющее людей поспешно прекращать и без того неловко завязывающиеся беседы: это прямо противоречило набору качеств, которыми обладал любой верующий. К тому же, он показался пастору скорее потрёпанным жизнью закоренелым материалистом и атеистом, пытающимся найти хоть какое-то наполнение своей утраты. Нэйтан даже не представлял, насколько прозорлив.       — Двадцать два года.       — Весомый срок.       — В «Утренних Новостях» пишут, что через месяц у вас начало турне. А в речи вы сказали, что ищете «делателей». Я и сам не понимал, для чего приехал именно в Даллас. Теперь я знаю: это Господь ответил на мои молитвы. Он направил своей дланью меня к вам. Один из двух мужчин, которые сидели спиной к выходу, развернулся вполоборота к ним, прислушавшись к разговору.       — Вы правы, у нас непростая миссия. Рук не хватает, так что мы принимаем любую помощь, — несколько опешил от подобной прямолинейности пастор. Волонтёрство в церковных караванах напоминало жизнь в цирковой труппе: ненормированные нагрузки, отсутствие зарплат и графика. На подобное далеко не каждый соглашался даже за деньги. Бесплатно в ряды караванов вступали только истинные миссионеры. Люди, верящие в Господа в той же мере, что оставившие позади свои прежние жизни апостолы.       — Брат Марк, — спохватился пастор, указывая на обернувшегося мужчину. — Наш главный технический специалист.       — Уолтер.       — Очень приятно, — прихожанин, чуть сощурившись, посмотрел на Безликого из-под толстых стёкол очков в роговой оправе. Он полностью подходил по возрасту.       — Нэйтан, я хотел бы сделать пожертвование, — гладко перевёл тему лже-Уолтер. Марк, потеряв интерес, отвернулся. Лишнее внимание Безликому в ближайший месяц до отправления каравана было ни к чему — потому он планировал откупиться, дав окружающим пустить самим себе пыль в глаза. Ещё со времён заключения Безликий знал, что всякий из церковных служителей, оперируя библейскими отсылками, ветхозаветными заповедями и новозаветной моралью о возлюблении ближнего, готов на многое смотреть сквозь пальцы, едва речь заходит о пополнении коробки для пожертвований. Тюремные капелланы в целом были далеки от религии, используя веру для обогащения или из садистических притязаний, — а других он никогда не встречал. Но при упоминании о пожертвовании в пасторовых фанатично-чистых глазах так и не вспыхнул, как ожидал Безликий, нечистый шкурный интерес. Нэйтан мягко улыбнулся, привёл ещё несколько цитат из Писания, дал анкету для вступления в число волонтёров-миссионеров и тепло попрощался — от подобного обращения Безликому стало не по себе. Всего на мгновение ему даже захотелось вернуться в следующий раз по собственной воле, а не ради цели — и его разум зацепился за эту мысль, как шхуна, гонимая штормами на мель, якорем за дно. Солнечная бирюза неба, высветляющая зал до самого завершения службы через узкие вытянутые геометрические окна, по выходу из церкви уступила предгрозовой серости. Птичье облако рассеялось: вороны осели на зеленеющих кронах клёнов и белых дубов парка, разбитого вокруг церкви. Безликий поглубже вдохнул свежий на контрасте с Готэмом воздух: с нотами свежескошенной травы, бензина, весеннего цветения и влажного асфальта. Направился на паркинг, накручивая на пальце кольцо с ключами от «форда» с брелоком в форме голубя мира. С учётом того, что ключи передали формально анархо-террористы, это выглядело прозаично.       — Уолтер, верно? — раздалось со спины. Безликий остановился, следом прекратил движение брелока. Ощутимо напрягся, хотя постарался не подать вида — впрочем, до выдержки Фриц ему было далеко. Марк вышел за ним следом, остановился на двухметровой дистанции, сунул в зубы сигарету и прикурил. — Как вам Даллас? — кивнул на номера с отметкой «Северная Каролина». Безликий повернул к нему голову. Голос мужчины, в отличие от такового у пастора, звучал скрипуче — подобно старым половицам, несмазанным петлям, старой койке под насильником. На секунду блики на линзах их очков исчезли — и взгляды пересеклись. Безликого — замерший, с опасным прищуром; Марка — пустой, со слишком узкими даже для дневного освещения зрачками-точками. Безликий осознал: каждая газетная вырезка, каждая бессонная ночь за кофе и даже каждая чёртова ворона над крестом вели его сюда. Кем бы ни оказался Марк, его выдали глаза. Безликий видел подобное выражение слишком много раз, чтобы заблуждаться: мужчина был виновен. Оставалось только доказать, в чём. От мыслей о предстоящей работе его отвлекла вибрация в кармане. Он вообще не пользовался мобильным в Готэме, потому не послушал рекомендацию Фриц по уничтожению сим-карты и самого аппарата, включив его уже в Далласе. На экране высветилось сообщение с незнакомого номера. Напряжение спало: если бы с ним связались федералы, номер и вовсе не определился бы.       — Прошу простить, — небрежно бросил через плечо Марку Безликий, уткнувшись взглядом в экран. Это было неплохим предлогом избежать диалога. Он не нашёл ничего лучше, чем сказать почти правдивое: — Зять. — Отошёл в сторону. Снял машину с сигнализации. Сел за руль. Завёл мотор, чтобы уехать, как только по-нормальному вчитается.

«Включите Ти-Ви на любом федеральном канале»

К сообщению прилагалось множество восклицательных знаков. Безликий посмотрел через зеркало заднего вида на парковку: Марк всё ещё стоял и курил — только повернул голову в сторону его «форда». Престарелый готэмский линчеватель ещё не знакомился со своими жертвами вблизи: пусть его предчувствие не было так развито, как у Фриц, подобное взаимодействие ничего хорошего не сулило. Как сверхмассивные космические объекты непременно притягивали друг друга, так чудовища безошибочно определяли среди сотен голосов и взглядов себе подобных. По дороге домой он заехал в семейный ресторан. Заказал порцию жирной китайской лапши с невыносимо-приторной, но уже полюбившейся ему со времени первой поездки с Фриц «черри колой». Остановил взгляд на экране телевизора, подвешенного под потолком. Звук телепрограммы перекрывался музыкой в зале, но увиденного на бегущей строке внизу экрана хватило. В срочном новостном включении он увидел собственную дочь — несколько смазанных снимков в усах и парике, предсказуемо для криминалистов «липовых», и анфас, точно смоделированный с помощью последней разработки от «ЛексКорп» для создания трёхмерных фотороботов.       — «Найден первый подозреваемый в деле о чудовищном теракте в лаборатории «Уэйн Энтерпрайзес» на территории испытательного полигона Агентства Специальных Технологий и Аэронавтики, штат Мэриленд. Личность подозреваемого неизвестна. Мы просим всех граждан оставаться бдительными и сообщать любую информацию о его местонахождении…» Безликий знал, что в эту передрягу Фриц попала именно из-за него. И, пока всё звучало на её словах весьма организованно, без последствий, не понимал серьёзности происходящего. Глядя на её фоторобот, транслируемый по всем федеральным каналам, он замер над банкой «черри колы», ощущая полную никчёмность, старость и беспомощность. Вину. Дети не должны были спасать родителей. Но он в который раз позволил Фриц действовать по её усмотрению, оставшись наедине с чувством неотданного долга. Освальда Кобблпота известие по федеральным каналам застало половиной суток ранее, испортив вкус момента от собранного уже им урожая. Восемьдесят два часа разделяли Кармайна Фальконе, скончавшегося от пулевых в лёгкое и предсердие, и его дочь, найденную утром следующего дня после роковой встречи с Пингвином под мостом Краун Поинт — повешенной на люстре в холле фамильного особняка. Древний итальянский род, некогда отстроивший криминальную империю в смрадном уголке западного побережья, пал. Остались только упоминания в газетах, легальный бизнес в Майями, который вскоре растерзают наследники второй и третьей очередей, и видеозапись длительностью в две минуты о двух копиях. Первую копию получил анонимной посылкой комиссар Гордон. Вторая попала в руки ведущей главного городского телеканала «WEBG» — Дженнифер Лури, лицу и голосу, доносящему до готэмцев худшие известия. Чтобы последняя точно поставила запись в прямой эфир, если полицейский департамент решит воздержаться от комментариев, с её семьёй провернули то же, что с женой и дочерьми водителя фуры «Гринвуд и сыновья». Запись начиналась с лица Софии крупным планом. Хрупкую шею оттягивала петля, перекинутая через люстру, частично перебивая кровоток: её бледная в обычное время кожа побагровела. Донна Фальконе не плакала, не умоляла, только жадно ловила воздух ртом, напрягая челюсть в попытках ослабить давление верёвки. Спустя несколько секунд оператор масштабировал кадр, дав хорошенько рассмотреть положение девушки. Та стояла на мысках, под её дрожащими и выворачивающимися ступнями опасно балансировала стопка фолиантов из фамильной библиотеки поверх не менее шатающегося стула. Оператор в свиной маске и мясницком одеянии влез на передний план неожиданно. Не то прокашлялся, не то прохрюкался. Торжественно развёл в стороны руки. Сделал несколько шагов назад, остановившись у стула.       — Граждане Готэма! — начал он представление. — Знаете, как про ваш городишко говорят за его пределами?       — Нет, прошу, не нужно… — всё же подала голос София. — Я ничего не сделала. Да, я Фальконе, но разве за это убивают? Профессор, никак не отреагировав, продолжил речь:       — Готэм — словно раковая опухоль в теле Америки.       — Я щедро заплачу. Сколько вам нужно? Активов моего отца хватит, чтобы вам не пришлось работать до самой старости.       — Как там говорили вы, комиссар Гордон: город прогнил сверху донизу? Сегодня я собираюсь это исправить. — Оператор вытащил из латексного мясницкого фартука нож. — Я вырежу эту заразу. Вот только теряюсь в догадках, кого же мне прооперировать первым? Начать с головы? — он указал остриём на лицо Софии. — Или с ног? — навёл нож на камеру. — Хотя нет, всё-таки с головы. — Убийца обманчиво взмахнул рукой, а сам согнул ногу в колене и браво занёс её над стопкой книг. Выбей стопку — девушка повиснет на люстре с перебитой шеей. А, если и выживет, то вследствие асфиксии покажет позорные аспекты смерти от повешения.       — Я хотела помочь Готэму, только и всего. Если вы хотите сделать городу лучше, вам нужно убивать не меня, а таких подлецов, как Пингвин.       — Нет, мисс Фальконе, — Пиг почти пропел её имя, наконец обратив на мольбы внимание. — Ведь я выбрал вас совсем неспроста. Как вы думаете, почему?       — Понятия не имею.       — Ладно, так и быть, я подскажу. Уверен, вы были в восторге от моего главного блюда, «Мясное Танго». Но какой приём пищи без десерта. Граждане Готэма, представляю вашему вниманию врушку-хрюшку, — он игриво ткнул Софию кончиком ножа в лодыжку. Тот рассёк капрон колготок и частично кожу. Девушка рефлекторно дёрнулась и едва не потеряла хрупкое равновесие. — Мисс Фальконе много лгала, была непослушной девочкой и подвела своего папочку.       — Не смей даже заикаться о моём отце, урод!       — Итак, мисс Фальконе, я даю вам в сущности очень простой выбор. Вы говорите правду про то, что сделали, или я вас подвешу. И выпотрошу, — Профессор засмеялся, переходя на хрюканье, и ловко вытащил свободной от ножа рукой средний фолиант из стопки под её ногами, демонстративно роняя на пол. Звучное эхо прокатилось по холлу особняка. Петля на шее девушки затянулась сильнее, пальцы ног теперь едва касались верхнего книжного переплёта. Следующий том стал бы фатальным.       — Невероятно! Это почти так же увлекательно, как дженга. Играл бы так до самого утра.       — Ты ответишь за это, — маска благородства, слой за слоем, год за годом нарастающая на лице Софии, понемногу трескалась. Профессор потянулся к следующему переплёту. Намеренно задержал руку, давая ей взвесить решение и глядя в глаза снизу вверх через круглые проёмы маски. — Нет, стой! Стой, — выдавила девушка, с трудом глотая кислород. — Я хочу жить. Я скажу.       — Так-то лучше, мисс Фальконе, — Профессор шагнул назад, затем ещё раз, выходя из кадра, чтобы встать за камеру, зафиксированную на штативе, и приблизить её лицо. — Пока ваша шея в безопасности, удивите наших зрителей. Расскажите о том, как вы стали отцеубийцей? Упорство, с которым София отрицала собственные злодеяния, впечатляло. Даже за один том под ногами до собственной кончины она пыталась сохранить достоинство.       — Мой отец был жестоким человеком, — откуда-то у неё хватило сил, чтобы на коктейле из адреналина и кортизола убедительно расплакаться. — Он не дал мне выбора. Когда София закончила с искажением фактов, признавшись только в том, что наняла убийц отца, Профессор поставил запись на паузу. Ему было не принципиально, в каком свете донна Фальконе представит ситуацию. Как и его заказчику. Главное, чтобы София призналась на камеру в убийстве. Из темноты гостиного зала, гулко стуча подошвами брогов и упираясь в пол герметичной прорезиненной заглушкой на дуле зонта-пулемёта, вышел Пингвин.       — Мистер Кобблпот, рекомендую поторопиться, — подмигнул ему Профессор. У них троих оставалось немного времени, пока копы, обнаружившие побег Лазло из «Аркхэма», шли по ложному следу. Гордон, будучи уверенным, что маньяк-наёмник снова сделает пластическую операцию и покинет город, вышел на всех работающих подпольных хирургов — и вскоре нашёл одного, убитого Профессором за полчаса до визита к Софии для отвлечения внимания. Пиг сбежал из лечебницы спустя несколько часов после получения предложения от главы мафии. Сначала система видеонаблюдения на этаже «забарахлила» вместе с проводкой. Затем в хлебном мякише на менажнице, просунутой в камеру на два часа позже официального ужина (которые Лазло вообще не носили в качестве ещё одной дисциплинарной меры) нашёлся набор отмычек. Охранники, чья смена пришлась на приезд Пингвина, неожиданным образом оказались в соседнем крыле. Профессор снял потолочную плиту, имитируя побег через вентиляцию, затем вскрыл замок на собственной камере. Поддерживая репутацию маньяка, устроил несколько показательных смертей на пути к центральному выходу, оставив кровью покойников послание на стене холла:

«Было весело. Ваш друг, Пигги»

После чего прикончил нанятого заранее хирурга и наведался к предыдущей нанимательнице, радушно впустившей его в особняк. На её почти восхищённом: «Лазло, вы-то мне и нужны. Теперь нужно убрать Пингвина!» — придушил Софию на несколько минут, зажав сонную артерию, затем связал, чтобы установить постамент для казни и обернуть вокруг шеи петлю.       — Выключил запись?       — Разумеется. Мисс Фальконе ваша вдоль и поперёк. Пингвин поравнялся с Софией. Окинул торжествующим взглядом, складывая пальцы в замок на прикладе-рукояти зонта. Изломал губы в гиеньей усмешке.       — Ну, здравствуй, София. Уверен, ты ожидала, что я дам тебе время на реванш? Поначалу Пингвин думал о честной войне в духе старых стычек Марони и Фальконе. Затем посмотрел Мартину в глаза: заплаканные, полные немой надежды и страха, наедине с которым его оставила София. И направился в психиатрическую лечебницу на одноимённом острове, попутно назначив за головы подружек донны круглую сумму. Барбара Кин и Селина Кайл закономерно исчезли с радаров.       — Признаюсь, это был грандиозный план, — продолжил Освальд, не меняя интонации. — Грандиозный в своей тупости. А ради чего? Чтобы доказать, что твой папаша ошибался?       — Кармайн был глупым упрямым стариком, — всё ещё неестественно спокойно для своего положения ответила она. — Но даже он больше походил на главу Готэма, чем ты. Ты просто нищий, убогий оборванец из Ист-Энда. Крысёныш, который возомнил себя львом.       — Узнаю риторику Бабс. Кстати, где она? Где Селина? Ах да, неужели они смылись и оставили тебя одну? Как предсказуемо. София не услышала его.       — Этот город мой по праву. Я должна была занять место отца. Я!       — Как думаешь, почему твой отец отдал своё место именно мне? Почему он увёз тебя в Майями десять лет назад? А я скажу. Он видел, что ты слабая. Что ты глупая. Сколько ты протянула в Готэме? — коротко рассмеялся мафиози. — Меньше месяца! И я с самого начала знал твои мотивы. Думаешь, я не видел, с какой целью ты приглашала меня на эти дурацкие ланчи?       — Ты вообще представляешь, что я пережила, когда мы с тобой сидели на дурацких ланчах, а все эти зеваки глазели на нас? Стыд! Отвращение! Да ни одна женщина в здравом уме не посмотрит на тебя даже за все деньги мира. И никто в этом городе не уважает тебя. Ты можешь делать что угодно: запугивать, убивать, подкупать. Но тебе никогда не стать Фальконе.       — Если между мной и моей репутацией стоит только твой род, думаю, с ним пора покончить. Пингвин подавил желание самостоятельно выбить фолианты из-под её ног и шагнул назад, уступая сцену для маэстро со свиной головой.       — Постой, давай попробуем договориться. Хотя бы пятьдесят на пятьдесят, как во времена Марони.       — Я даже на десять не согласен, моя дорогая. Боюсь, ты вообще не в том положении, чтобы диктовать условия. Донна Фальконе умела многое, но быть слабой — никогда. Освальд Кобблпот, выбравший обманчивую мягкость, научился этому лучше прочих. А потому никогда не верил тем, кто покорно склонял голову: они всегда наносили удар в следующее мгновение.       — Тогда просто отпусти меня. Ты и так меня унизил, получил моё признание — что тебе ещё нужно? Что тебе даст моя смерть?       — Это вопрос чести. Если ты понимаешь, о чем я вообще говорю. Не дожидаясь ответа, Освальд развернулся к ней спиной. Убивать донну Фальконе и вправду было необязательно: как бы её ни боялись некоторые преданные отцу преступники, публичное признание поставило бы крест на бизнесе, репутации и свободе Софии. Отцеубийство считалось страшным грехом. Убийство Кармайна стало неизлечимой раной на обезноженной туше Готэма. Мафиози мог отомстить ей изящнее, заставив мучиться не минуту, будучи подвешенной на люстре, а каждый последующий день в унизительном заточении и вымазанной с ног до головы собственным моральным дерьмом. Но Освальд Кобблпот учился идти до конца во всём. Учился возвращать тысячекратно добро на добро и стотысячекратно зло на зло. Оставляя Софию наедине с Профессором, он мстил не только за свою подорванную репутацию и разрушенную империю: ещё за Мартина и за Кармайна, не заслужившего предательской пули, — тоже. Мафиози поднял ладонь и рывком опустил, подавая Лазло сигнал к действию.       — Камера, мотор! — прохрюкался тот, продолжая съемку. Запись получилась практически бесшовной. И всё же готэмские криминалисты заметили бы секундный сбой, который никак не списывался на зажёванную плёнку. Наверняка стали бы копать, какие именно события могли произойти во время паузы между дублями. Выдвинули бы подозрения Кобблпоту: иногда даже случайным полицейским под руководством Гордона казалось, что для нового комиссара, кроме хромоногого мафиози, виноватых в совершаемых преступлениях подозреваемых больше не существовало. Пингвин хорошенько запомнил всхлипы Софии с просьбами прекратить и пощадить: до неё запоздало дошла серьёзность замысла, заложенного в этот фарс, едва мафиози пошёл на выход, не поддавшись на её игру. Но в лицо ей во время самой казни он смотреть не хотел, навсегда вбивая в память образ благородной донны ещё живой, ещё опрятной, ещё контролирующей выражения и интонации. Стул, выбитый подсечкой Лазло, перевернулся на бок. Фолианты глухо рассыпались по полу. Позвонки на шее Софии треснули. Верёвка, натянутая телом, заскрипела. Хрустальные элементы на люстре в движении зазвенели. Если бы смерти слагалась симфония — она бы состояла из кратких будничных звуков, соединённых в не будничном порядке. Усмешка кратко перекосила лицо мафиози и так же стремительно сошла — осталась лишь глубочайшая усталость и перебитая нервным возбуждением сонливость. В машине Освальда ждал Мартин: мальчик сопровождал его везде после произошедшего под мостом, пока параллельно остальным мыслям мафиози продумывал, как обеспечить ему должную защиту. Тот спал, уперевшись виском в боковое стекло. Стерегущий снаружи машину Виктор, чем-то озадаченный, громко потягивал через трубочку молочный коктейль, купленный на ближайшей заправке. Его сложно было отнести к гениям мысли, потому подобное, больше нужного серьёзное выражение у него проскальзывало исключительно перед дурными вестями. Глядя на него, мафиози сразу напрягся. А после краткого: «Босс, вам лучше включить любой федеральный канал» — бесшумно, чтобы не разбудить, садясь на заднее сидение к Мартину, — вдвойне. Он знал, что однажды Фриц оставит где-то отпечаток, волос, лицо на записях с камер — ошибались все, — до тех пор искренне веря в её неуловимость. Именно уверенность в собственной неуловимости вела убийцу в противогазе год за годом — от таллиннских трущоб до бладхейвенской промзоны, — оберегая от неурядиц, сомнительных связей и не менее сомнительных заказов. В заказе для «Сети» таковым, с оглядкой на все указания Ричарда Десмонда, теперь казалось всё. Большинство заказчиков вообще не предоставляли ни конкретики, ни путей для отступления; убийца в противогазе была наёмником, а значит, по меркам любого заказчика — расходным материалом. Десмонд на контрасте предоставил чертовски много о разработке: Фриц получила день, время, номер образца, который намеренно упаковали в кейс для утилизации и анонимной перевозки. Этапы задания складывались слишком бесшовно — до момента отхода с территории комплекса и доставки кейса. И если подумать, Десмонд, вместо следования чётким указаниям, так на завершающем этапе им и не предоставленным (Фриц поначалу расценила это как карт-бланш на импровизацию, привычную для подобного рода миссий), требовал от неё скорее бездействия. Стелс-вертолёт пролетел над дорогой, не снижаясь. Отбросив кривую полуденную тень, обдал пылевой волной вперемешку с мелким органическим мусором, поднявшимися над высушенным весенним солнцем грунтом. Фриц, скрываясь от обзора из вертолётной кабины или потенциального обстрела из массивных турелей, крепящихся к фюзеляжу, нырнула за ствол дерева. Прикрыв глаза перчаткой от пыли и ударившего по ним солнца, осторожно выглянула. Рассмотрела корпус вертолёта без единой характерной для подобной техники маркировки. Когда военная махина проскользнула над лесом в сторону контрольно-пропускного пункта, вскинула приклад «зиг зауэра», целясь в водителя. Обошла кабину и опустила оружие, оставив его болтаться поперёк живота на тактическом ремне дулом в сторону водительского места, только когда забралась на пассажирское. Заглушённый четверть часа назад двигатель уже успел остыть — длительная остановка фуры могла вызвать лишнее внимание у пилотов вертолёта, обменивающихся информацией с базой. Времени, чтобы прорваться, пока военные не пригнали на территорию всего комплекса слишком много техники, не оставалось.       — Езжай на контрольно-пропускной. И я не слышу, — Фриц указала на ухо, не давая отчёта, насколько громко звучит собственный голос. Судя по колкой сухости в связках, громче обычного. Водитель беззвучно пошевелил губами в ответ, мокрый от нервного пота уже насквозь. К нему присоединилась Зеро, не просто обращаясь, а крича на Фриц. Вероятно, надеялась, что громкости хватит пробиться за барьер, вызванный слуховой контузией, — безуспешно. Звуки разбивались о писк где-то за треснувшими барабанными перепонками — тонкий, вызывающий нарастающую головную боль. Посмотрев на Зеро через салонное зеркало, киллер заметила в её опущенной руке пистолет, который та рефлекторно пыталась спрятать из зоны видимости, зная, что получит за такой рискованный поступок явно не одобрение. Киллер выбила пушку из тонких дрожащих пальцев, перехватив. Вытащила обойму, пересчитав патроны — полные пятнадцать. Заправила обратно, прокрутив несколько раз гладкий блестящий металл пистолетной рукояти в пальцах. Уставилась на дорогу. Водитель, явно не торопившийся заводить двигатель, всё же не был наивен и глуп. Вопреки страху, он подметил патовость их положения так же отчётливо, как понял несколько дней назад условия для выживания своей семьи. Запричитал про конец всего — и для него, и для близких, — сжимая руки на руле до побелевших костяшек. Выбор у него тоже оказался невелик: либо супругу с отпрысками пристрелит готэмская мафия, либо зачистят корпоративные агенты, обвинив тех в соучастии, — возможно, с пытками, возможно, даже без разбирательств подстроив взрыв бытового газа, аварию или случайное ограбление. Все, кто связывался с крупными конгломератами, слышали истории о том, каково это — стать жертвой социального инжиниринга злоумышленников или появиться не в то время и не в том месте. Водитель отчаянно нуждался в надежде, что его это не коснётся. Но последовала вторая волна вибрации: по диагональной предыдущему вертолёту траектории пролетел новый. Зеро попыталась настроиться на новую закрытую волну на ретрансляторе — массивной пластиковой коробке с двумя длинными антеннами, — используемом ранее для связи с Фриц и проверки раций военных по периметру. Разочарованно скривила губы: сигналы вообще отсутствовали, как если бы включили «глушилку». Раскоординированно, чуть не уронив, отложила аппарат на узкую кабинную койку рядом с выпотрошенным содержимым рюкзака. Потянулась за ноутбуком, открыла «терминал», кратко описав текстом ситуацию. О том, как к их трансляции подключились, но не федералы, а, судя по идентификатору интернет-адреса, такие же хакеры: защищённое интернет-соединение находилось в безымянном норвежском городишке. Как любые радиосигналы вместе с сотовой связью в одну секунду исчезли. Как все предположения Фриц о плачевности их положения оказались верными: по протоколу периметр должны были оцепить, объявив «платиновый» — высший — уровень угрозы. Фриц, по диагонали читая заметку Зеро, дала водителю четверть минуты на правильный моральный выбор и проворот ключа в замке зажигания. Водитель предпочёл тянуть время, надеясь, что сдастся военным, обратившим на его саботаж внимание: среди двух одинаково опасных сил поставил на более влиятельную. Дочитав сообщение, продолжив вертеть «смит&вессон» в руке, Фриц резко прекратила ход рукояти по пальцам, мигом сняла пистолет с предохранителя, вжала дуло в бедро мужчины и выстрелила. Пуля прошла насквозь на безопасном расстоянии от бедренной артерии — так быстро, что тот не сообразил и, растянув губы в крике, схватился за ногу.       — Заводи двигатель. Следующая окажется здесь, — ткнула дулом ему в висок. Помедлив, всё же добавила: — Они не спасут твою семью. Мужчина нервно кивнул. Кривясь от боли, хватаясь окровавленными руками то за пулевое, то за руль, наконец сделал, как велела киллер. К удушливому запаху пота добавился свежий, отдающий окислившимся металлом — крови. Фура покатилась с нарастающей скоростью к повороту направо в полумиле от выхода из коммуникаций. Поворот был определяющим: практически сразу за ним располагался блокпост. В обычное время там прохлаждались один-два военных, через раз проверяющих документы или кузов фуры, предпочитая не отвлекаться от просмотра хоккейно-баскетбольных матчей мэрилендских команд на переносном телевизоре или чтения затёртых подшивок про спорт и тест-драйв автомобильных новинок, пряча под их стопкой не менее затёртые «Хастлер» и «Черри». Запущенный протокол безопасности затрагивал территорию военно-испытательного полигона, лаборатории «Уэйн Энтерпрайзес» и лесопилки с прилегающим к ней национальным парком. Что превращало самую простую точку входа на территорию рядом с лабораторией в набитый спецназовцами аванпост. А за воротами наверняка уже разложили поперёк автострады полосы металлических «ежей» и расставили бронированные «хамви». Вернуться к лесопилке тоже не представлялось возможным: вскоре начались бы проверки документов всех сотрудников, записей с камер и журналов посещений. А оператор, иногда связывающийся с водителями траков и фур через салонную рацию, не смог пробиться за «глушилку», чтобы передать водителю указания от военных. Но, какие картины бы ни рисовало воспалённое сознание Фриц, когда фура преодолела поворот, за лобовым стеклом показались коробки подсобных помещений и чистый отрезок дороги — ни размахов техники, ни отряда военных. У шлагбаума перед воротами появился мужчина в форме и со штурмовой винтовкой на груди. Зеро закинула ноги на койку, прикрыв спальное место ширмой и второпях собрав электронику в рюкзак. Фриц опустила «зиг зауэр» за сидение, поправила растрепавшиеся волосы и стряхнула сухую грязь — пыль, паутину, мелкие ветки — с комбинезона, пытаясь придать себе рабочий, но в меру ухоженный вид. Военный жестом приказал остановиться. О чем-то переговорил, не спрашивая документов, снизу-вверх с водителем. Занеся руку с пультом управления, открыл проезд, отходя от фуры к подсобке. Водителю стоило отдать должное: на секунды их диалога он выровнял дыхание, скрывая нестерпимую боль от пулевого. Но, заставь их военный выйти из кузова по протоколу — пришлось бы брать автоматические ворота впереди на таран. Фриц окинула мужчину неопределённым взглядом: видела его впервые, хотя караул на блокпостах сменялся раз в шестнадцать часов, ещё не прошедших с момента, когда фура первый раз заехала на территорию лесопилки. Возможно, он был напарником военного, с которым они контактировали несколькими часами ранее. Но с ним, как и с девушкой в лаборатории, что-то было не так: выбивалась, но в то же время ускользала из поля зрения некая важная деталь. Фура покатилась дальше — за шлагбаум и автоматически разъезжающиеся ворота. Стоило тем закрыться за гружённым древесиной кузовом, как до Фриц дошло. Деталью оказался нагрудный шеврон с фамилией на форме военного — точно такой же был у предыдущего охранника. К этой детали добавилась ещё одна: форма незнакомцу казалась несколько не по росту и не по линии плеч. А значит, была снята с настоящего владельца. В совокупности с «глушилками» это значило то, что или Десмонд решил облегчить им путь к отступлению, или они катились прямиком в стальную пасть западни. Осознание последствий разваливающегося на глазах плана ощутимо вбилось первым гвоздём в крышку гроба безнаказанности Фриц. Сопряглось с ослепительным бликом, отразившимся на линзе снайперского прицела в лесополосе — всего в шестидесяти футах по левую сторону от кузова. Вонзилось пулей в голову водителя, качнувшегося от ударной силы снаряда. Окатило чужой кровью вперемешку с мозговым веществом. Их никогда бы так просто не выпустили.       — На пол, — прокричала Фриц, надеясь, что Зеро, чаще всего в стрессе замирающая, среагирует правильно. Нырнула, ударившись коленом, под сидение — благо, в фурах, в отличие от легковых автомобилей, хватало места. Смахнула точным движением с щеки кремообразную мозговую массу, подавляя желудочный спазм. Десмонд гарантировал, что кейс для разработки может выдержать ударную волну от бомбы. Проверять его на прочность Фриц не хотелось. Она сняла кейс с пояса и просунула под ширму, ощущая, как его перехватывают чужие пальцы. Три пули вогнули металл двери над водительским местом внутрь. Фриц потянула рычаг регулировки положения сиденья, отодвигая то назад плечом, освобождая больше места для манёвра. Подхватила штурмовую винтовку. Прикрываясь телом водителя — мясным стасемидесятифунтовым щитом — и не слишком аккуратно прицелившись, несколько раз выстрелила по вероятной огневой позиции снайпера. Блик от прицела исчез — в ответ несколько пуль пролетели в дюйме от затылка Фриц, ударились о стальной каркас салона, срикошетив на пустое пассажирское сидение и пробив тканевую ширму. Фриц успела пригнуться, защищая голову предплечьем. Когда удары пуль по салону прекратились, вынырнула, выстрелив по троим мужчинам, вывалившимся из подсобного помещения блокпоста, явно для них не предназначенного. В ответ они открыли по кабине перекрёстный огонь. Лобовое стекло, поначалу покрывшись пулевыми паутинами, провисло легко осыпающимся при любом движении изогнутым полотном над приборной панелью. Фриц, протаскивая покойника в салон, влезла на водительское сидение. Неудобно наклонившись (так, чтобы голова не выходила за рамку двери со спущенным стеклом), вытянула ноги. Зажала натянутым мыском педаль сцепления и переключила передачу. Сначала проскользнув влажной от размазавшейся по половине салона крови подошвой мимо газа, со второй попытки придавила педаль, постепенно отпуская сцепление. Выжала гашетку газа до упора, хватаясь за руль. Фура с неприятным толчком стартовала. Её, гружённую пиломатериалами и брусьями, повело в разные стороны. Из-за ограниченного обзора поначалу Фриц не заметила, что из трёх наёмников стало пятеро, а один из новоприбывших закинул на плечо гранатомёт. Подтянула рычагом сидение на нормальное для своего роста и прямого положение спины расстояние. Переключила передачу, стремительно — насколько это было возможно для подобного типа машины — отдаляясь. Двухполоска впереди наполнилась внедорожниками, мчащими навстречу — судя по расцветке и форм-фактору, теми самыми предполагаемыми «хамви». От вибрации полотно лобового стекла наконец осыпалось на пол. Убийцу в противогазе зажали с обеих сторон. Внутри кабины — простреленной, засыпанной осколками и запачканной по всей левой и частично правой части кровью вперемешку с фрагментами развороченного пулями черепа, — смешиваясь с газолиновым чадом и острым мужским потом, стояла невыносимая вонь. Всё ещё подавляя рвотные позывы, Фриц покосилась на практически полностью осыпавшееся после пулевого попадания боковое зеркало. Затем через салонное смерила протяжным взглядом Зеро, осторожно выглянувшую из-за ширмы. Та заговорила, сразу осёкшись: заметила расколотую черепную коробку с развернувшимися цветком краями. Зажала рот ладонями, не мигая. Блевануть она не успела — только прилететь грудью на приборную панель. Фуру с долетевшим даже через беззвучную пелену хлопком взрыва разломало на середине рамы. Фриц рефлекторно прокрутила руль влево, дав пробитой противотанковым снарядом платформе с высыпающимися из-за смещения центра тяжести, мгновенно вспыхнувшими пиломатериалами полностью перекрыть проезд. Кузов перелетел через кювет и ударился бампером о ствол дерева. Зеро занесло по салону, швырнув виском на руль. Когда фура остановилась, её шея замерла в полудюйме от острых краёв лобового стекла. Отталкиваясь от панели ладонями, хакер запоздало поняла, что едва не раскроила себе глотку. Фриц наконец выглянула в окно, оценив размах пожарища и ситуацию на блокпосте. Человек с гранатомётом, судя по движению рук, уже тяжело с подобного расстояния различимого, перезаряжал установку. Вероятно, страховался, хотя огонь с пиломатериалов вскоре перекинулся бы на кабину, а оттуда на топливный бак. Затем киллер оценила расстояние до приближающейся военной бронетехники. Потянулась к бардачку, доставая подплавившиеся от тепла печки сладкие батончики, фасуя по карманам. Подняла завалившуюся под сидение неполную двухлитровую пластиковую бутылку с водой, затем за лямку съехавший рюкзак Зеро. Сунула туда бутылку, затянула шнурок, закрыла крышку и закинула себе за спину. Беря «зиг зауэр» за ствол, прикладом выбила острые края лобовой оконной рамы, ловко забираясь на приборную панель — единственный выход из фуры. С дороги их не было видно: фура удачно нырнула носом кузова в первые деревья за обочиной. Стараясь не смотреть на покойника, Зеро сжала ладонь Фриц. Дала вытащить себя из салона и увлечь следом — вдвоём они скатились по гладкой крышке на землю. Фриц мгновенно подскочила, рывком поднимая хакера за капюшон толстовки и за него же потащила, отпустив только тогда, когда шаг Зеро стал устойчивым. Бросила взгляд через плечо: огонь с пиломатериалов глодал кузов, проникая в салон и подбираясь к топливному резервуару. Человек с гранатомётом снова выстрелил — не в них, а идеально прицелившись в щель между грузом на фуре, запуская боеприпас в «хамви». Теперь в том, что сил на их доске было уже три с ней включительно, Фриц убедилась наверняка. Оставалось понять, какова в этом всём роль Десмонда. Лесопосадка укрыла их за дубовыми стволами от критической массы обломков, разлетевшихся от взорвавшегося кузова. Но последовавшая за искрой в бензобаке взрывная волна оказалась быстрее темпа бега, сбив киллера и хакера с ног. Разлетевшиеся осколки застряли в кронах деревьев, в некоторых местах подёрнутых едва распустившимися почками. Грохнулись на высохший дёрн; пожар, разгоняемый тёплым ветром, начался с медленного тлеянья коры вперемешку с мелкими ветками и прошлогодними листьями. Попали во Фриц, ударив по кистям, прикрывающим затылок, куском бампера. Меньше всего повезло Зеро: фрагментом номерного знака с острым краем по касательной надсекло экзоскелет на её спине. Механизм, удерживающий её тело в балансе и позволяющий передвигаться, словно её не прошили пулями накануне, забарахлил. К тяжести, ощущаемой девушкой, добавился вес костюма — не слишком ощутимый для таких, как Фриц, но критический для хакера без малейшей физической подготовки и с послеоперационной слабостью. Даже на инъекции адреналина. Над лесом пролетел третий вертолёт — в этот раз помеченный спасательной маркировкой. Когда он скрылся из поля зрения, Фриц попыталась помочь девушке встать — колени той подкосились, механизм на спине заскрежетал и заискрил. Фриц мгновенно отключила костюм, зажав реле сзади на шее, чтобы девушку случайно не прошибло током. Смерила её неопределённым взглядом и опустилась на одно колено, переместив рюкзак с лопаток на грудь, повернувшись к хакеру спиной.       — Лезь. Я тебя понесу. С костюмом разберёмся позже. Зеро, не понимая, как правильно схватиться, всё же подползла, рывком обхватила плечи Фриц сзади руками, а талию бёдрами. Фриц медленно выпрямилась, подхватив мгновенно соскользнувшие икры девушки. Подняла тощие невесомые ноги на удобную для себя высоту. Просунула предплечья под заднюю сторону её колен, сцепив пальцы в замок. Проверив крепость фиксации и нагрузку на поясницу, наклонилась вперёд и побежала — к реке. Военный полигон окружало восемь тысяч гектаров леса, опоясанного тонкими речушками с похожими названиями — Москито-Крик, Делфи-Крик, Ромни-Крик, — впадающими в Чесапикский залив. Одна из них сопрягалась со сточной системой, расположенной на противоположном конце военного полигона — и судя по фрагменту карты, который рассматривала Фриц при разработке плана с коммуникациями, они смогли бы спрятаться там на некоторое время. Но им требовалась вода, чтобы вдоль русла реки или ручья уйти от погони, сбив ищеек со следа. Привлечение к поиску собак было вопросом времени; опытный военный взгляд непременно отследил бы дорожку из оставленных в спешке хакером и убийцей в противогазе хлебных крошек: отпечатков подошв, сломанных веток, примятой почвы. Ночью их ждала самая опасная часть погони — облёт вертолётов со включенными тепловизорами; спрятаться на открытой местности не вышло бы ни в оврагах, ни за деревьями — уже не говоря о невозможности разжечь костёр, переждав первую ночь. «Т» рассказывал о выживании его отряда в лесах боснийского низкогорья. Об отчаянном сопротивлении партизан, заводящих американских «миротворцев» в новые, аналогичные таковым у вьетконговцев, волчьи ямы. О телах отчаянно сражающихся, подвешенных на деревьях и столбах. О разлетающихся на «лепестках» по незнанию гражданских. Но о базовых принципах выживания не в каменных, а в лиственных джунглях — никогда. Городские трущобы стали колыбелью убийцы в противогазе, арочные своды коллекторов — спасительными лазами. Лес — с медленно опускающимся на кроны вечером — был для неё новой стихией. Вызовом, к которому никогда нельзя быть готовым, как и отказаться. Зеро — дрожащей, до синяков стискивающей плечи Фриц, — знать об этом было необязательно. С каждым часом количество курсирующих над ними вертолётов росло: Фриц насчитала семь. Но наступать беглецам на пятки военные не спешили: вероятно, отвлеклись на вторую группу наёмников. Добравшись по скользкому дну вдоль русла мелкой речушки до искомого выхода в сточную систему, Фриц обнаружила тот заваленным: на вход, расколов бетон и прогнув обнажившиеся прутья арматуры, упал столетний дуб. Убийца устроила краткий привал, чтобы смыть, насколько это было возможно, с себя чужую плоть с кровью, пока Зеро сделала несколько коротких глотков чуть выдохшейся воды из бутылки, сидя на земле. Небо стремительно темнело. После привала им пришлось направиться дальше, спрятавшись в небольшом овраге с корневой пещерой метр в глубину и полтора в высоту, сформированной при оползне почвы и последнем урагане, вырвавшем необъятное дерево над ней с корнями, прикрывающими вход, подобно занавеси. Фриц не сразу заметила его, пройдя мимо, а затем вернулась, оценив стратегическое удобство и относительно обширное пространство внутри. Разгребя органический мусор прикладом «зиг зауэра», Фриц помогла Зеро забраться внутрь. Разложила на полу пещеры все немногочисленные припасы из рюкзака и карманов. Пересмотрела оборудование и пересчитала патроны. Достала ампулы с адреналином: две из трёх в падении треснули. Зато вместе с ноутбуком нашёлся и другой инструмент для более примитивного взлома электроники: в особенности, паяльник на аккумуляторах. Ей стоило просушить насквозь промокшие и заледенелые по колено в речной воде ноги. Зеро — попытаться починить механизм экзокостюма. Второе было приоритетнее. Развернув девушку к себе спиной, Фриц подняла край её толстовки и раскрутила крышку вдоль позвоночника на экзокостюме, оценивая плачевность картины. Слух вернулся ко Фриц спустя несколько часов. Она, склонившись над подставившей ей спину хакером, ножом зачищала контакты перебитых проводов, паяльником с каплей припоя соединяя заново, когда услышала металлический скрежет доводчиков на дёрнувшейся руке девушки. Списала на галлюцинации, начавшиеся из-за потери одного из органов восприятия. Замерла. Вслушалась, понимая, что противный писк в ушах незаметно пропал вместе с головной болью.       — Скажи что-нибудь.       — Что-нибудь, — как сквозь толщу воды, но всё же донеслось до её слуха.       — Я тебя слышу.       — Поздравляю. Теперь ты можешь лично от меня услышать, что мы в полной заднице. — Зеро неудачно отстранилась — действие адреналиновой инъекции кончилось, и её догнала невыносимая запоздалая боль. Фриц перехватила девушку за плечо, возвращая в удобное для пайки положение.       — Не дёргайся. — Она повторила операцию с последними проводами, скрепляя хрупкие края припоем. Работа без перчаток требовала максимальной точности, скоординированности движений. У Фриц даже во влажных перчатках получилось точно. Все узелки находились на удалённой высоте друг от друга: при отсутствии изоляции это было единственным способом избежать короткого замыкания при столкновении нескольких связок оголённых проводов друг с другом. Закончив, Фриц прикрыла их деформированной крышкой. Зафиксировала крепления и закрутила обратно болты. Опустила поднятую над костюмом толстовку, закрывающую механизм от посторонних глаз. И дернула реле на шее, включая систему. Ничего больше не искрило. — Теперь можешь.       — Вколи… — сквозь зубы, не попадающие друг на друга в ознобе, процедила хакер.       — Это последняя ампула.       — Плевать. Фриц сделала инъекцию ей в шею. Выдохнув — боль практически сразу отошла на задний план, — Зеро неуверенно выпрямила плечи. Подав Фриц руку, чтобы та поддержала её, встала. Сделала шаг, чуть наклонившись, чтобы не удариться головой о потолок их пещеры, вправо. Затем влево. Осторожно выглянула из-за завесы корней. Вернулась и села напротив Фриц на сырую землю. Система поддержания температуры в костюме нормализовалась, потому девушка быстро согрелась.       — Хорошо, что я всегда ношу с собой две вещи: паяльник и ноутбук. Ещё со времён кружка по радиоэлектронике.       — Хорошо, что я умею паять, — поправила её Фриц.       — Ну, это… спасибо, — скомканно выдала хакер желаемую благодарность, подтягивая к груди колени и обнимая их руками. Её ещё трясло — от всего сразу. Фриц кивнула ей и вышла из убежища. Собрала в густых вечерних сумерках впечатляющую кучку хвороста на один-два часа горения, а по возвращении отсортировала его для розжига костра. Вырыла ножом в земле углубление для кострища. Оставила горку земли в пещере на случай, если понадобится быстро потушить огонь и прибить дым. Смастерила многослойное кострище. Высунув голову из-за корней, вслушалась в отзвуки леса. Убедившись в отсутствии погони, щелкнула зажигалкой — и труха, а следом сухие ветки воспламенились. Огонь был рискованным решением, но стратегически их убежище можно было просмотреть только с одной стороны — входа. Что было маловероятно, поскольку они добрались практически до середины леса, а с высоты полёта и вовсе были незаметны. Подобное расположение могло выиграть им хотя бы ночь. За время сбора хвороста девушка вытащила ретранслятор и попробовала настроиться на военную частоту. Судя по всему, «глушилки» так и не отключили: эфир пустовал.       — Как они тебя вычислили? — неожиданно спросила Фриц после затянувшейся безмолвной паузы, переворачивая тлеющую корягу гибкой, ещё свежей и плохо горящей веткой.       — Полная анонимность невозможна. — Помявшись под пытливым взглядом Фриц, не дающим так просто уклониться от ответа, Зеро продолжила: — Не могу сказать точно. Наверное, увидели логи системы контроля доступов до того, как я их удалила. Или необычный трафик на серверах с видеозаписями. Но у них точно был такой же уровень доступа, как у меня. И они… как будто ждали этой атаки? Следили? Знали заранее, короче. Это задевает. Как если бы нашёлся киллер покруче тебя. Обвёл тебя вокруг пальца. Неприятно, да?       — Все, кто пытался так сделать, мертвы. Зеро ненадолго замерла, расфокусировано глядя в сторону.       — Ну, некоторые хакеры, может, и грешат убийствами. Но мы предпочитаем мстить в сети. К тому же, всегда можно накопать нечто такое на человека, что его уберут чужими руками. Информация — самое сильное оружие. Фриц покачала головой: хотя бы в этом они с Зеро сходились. Она нащупала в кармане куртки сигаретную пачку, тягостно глядя на надпись «Мальборо»: даже в самые суровые годы киллер предпочитала исключительно премиальный, а не масс-маркетовский табак. Прикусила зубами фильтр, вытаскивая сигарету из пачки. Прикурила от огонька на конце ветки, используемой вместо кочерги. Зеро, покопавшись в рюкзаке, не обнаружила своей пачки и волком уставилась на Фриц, надеясь, что та предложит сигарету. Киллер затянулась, откидывая голову назад и упираясь лопатками в сырую стенку оврага, словно не замечая немой просьбы. Для Фриц совместное курение, как и предложение сигареты, несло сакральный смысл. Подтверждало напарничество, молчаливую связь, построенную на общем нелёгком опыте. С Зеро эта связь так и не появилась. Более того: нечто неуловимо точило Фриц всякий раз, когда она оказывалась рядом с девушкой. Но идентифицировать подобные материи она не умела.       — Те, кто взломал тебя, и наёмники на блокпосте работают вместе. Непонятно только, кто их нанял.       — Эй, дай сигарету, — всё же не выдержала Зеро. — Я выронила в фуре. Пожалуйста, — добавила она сквозь зубы, не заметив за Фриц никаких реакций. Только после вежливого уточнения та протянула пачку. Хакер дрожащими пальцами перехватила фильтр и прикурила от костра, глубже нужного затягиваясь и закономерно закашливаясь. — Допустим, ты прав. У тебя уже есть план?       — Отсюда три пути. На северо-запад, — Фриц на секунду зависла, вспоминая карту и направления рек, а потом указала большим пальцем под углом за спину, — к заливу. На восток, — поменяла направление пальца, — через лес по мосту. И ещё один: в лапы военным. В первых двух случаях нам придётся угнать транспорт. Если ты, конечно, не умеешь плавать. Любой контакт с водой для экзокостюма был противопоказан.       — Дурацкая шутка.       — Выберемся — отдам кейс. Остальное уладит Десмонд. Если он, конечно, не стоит за второй группой. Потому что в таком случае… Фриц запнулась на полуслове. Озвучить довод, что Десмонд мог нанять её намеренно, чтобы после вывести из игры, было унизительно. Ей хотелось ошибаться в самых безумных предположениях, но чаще всего именно они оказывались наиболее точными. Потому она предпочла и вовсе замолчать. Зеро, докурив, продолжила попытки настроиться на хоть какую-то частоту. Киллер отогрелась и практически сразу просохла, пододвинув ноги максимально близко к костру. Постоянные лишения приучили её к переохлаждениям, способным довести незакалённое тело до пневмонии. Но ничего не было живительнее костра, изгоняющего влагу из сырой ледяной одежды. Дым из пещеры, уносимый влажным ночным ветром за завесу корней, пропитал подсыхающую одежду и волосы Фриц насквозь. Зеро была неприхотливой, но от убийцы по нарастающей воняло всем сразу до удушья. Потому, отставив ретранслятор в сторону, девушка уткнулась носом в рукав толстовки, стараясь не принюхиваться. Однако вонь несла и положительный эффект: успевшие размножиться в лесу комары облетали их убежище стороной. Затем они частично приложились к припасам: по половинке сладкого батончика и паре глотков воды. Зеро, наконец расслабившаяся и вынырнувшая из своих мыслей, разразилась неожиданным монологом:       — Каждое лето отец брал меня в походы. Чаще всего возил в Вайоминг. Ещё до «Куин Индастриз». Тогда мне это казалось дико глупым: какой нормальный человек будет ехать за сотню миль в какую-то глушь, чтобы поспать в палатке под открытым небом? Никакого телевизора. Никакой ванной. Жёстко. Сыро. Комары. Койоты воют. Да даже не почитаешь нормально. Скукотища. Мать с нами не ездила, отец посвящал всё время в походах только мне. Потому я всегда соглашалась. Записалась даже в скауты — хотела его порадовать. Хотя ты видел, какой я была раньше. Какой из меня скаут? Меня даже от спортивных кружков отстранили из-за ожирения. А потом отцу выслали контракт. Он днями пропадал в лаборатории. На кемпинг больше не было времени. — Девушка уткнулась носом в сведённые колени, крепче обвивая ноги руками. Она казалась ребёнком в половозрелом теле. Фриц, сбитая с толку подобной откровенностью, молча смотрела на неё. Факт того, что они — ровесницы, не давал ей покоя. — Костёр и это… всё… невольно напомнило наши поездки. Наверное, я скучаю по отцу. Многое отдала бы, чтобы он тогда выжил. — И, ненадолго притихнув, Зеро завершила монолог неожиданным вопросом: — А твой отец? Какой он был?       — Почему «был»?       — Ты прости, но по тебе не скажешь, что у тебя есть семья. Ты вроде волка-одиночки, как в бульварных романах. А они обязательно сироты.       — Зачем тебе информация о моём отце?       — Можешь рассказать о матери, если не хочешь о нём. Я вот, наоборот, о своей говорить не хочу.       — Ты не ответила, зачем.       — Подумала, что у нас наконец появился шанс нормально поговорить. Так скажешь? Или не хочешь случайно развеять свой загадочный образ? — Зеро вдруг хихикнула. Совсем по-девичьи. Неуместно. Факты из собственного прошлого Фриц возводила в число неоспоримых аксиом. Не жалея. Не оценивая. Не озвучивая. Как в бульварных романах — стало подобно брошенной в лицо перчатке. Потому она промолчала, выжидая момент для ответного морального удара.       — А вообще жизнь — та ещё сучка. Зато у тебя вообще кто-то есть. Друзья вот типа Филиппы. Связи типа Пингвина. А у меня не осталось ничего. Ни-че-го-шень-ки. За что мне вообще это всё? Что я такого сделала? Перед какой высшей силой провинилась?       — Существует только выбор. — Голос Фриц прозвучал холоднее обычного. Момент наступил быстрее, чем она предполагала. — Всё, что с нами происходит, — просто последствия нашего выбора. Твои родители умерли, потому что их поведение расценили как угрозу безопасности компании. Ты выжила, потому что хорошо притворилась мёртвой. И попалась ты потому, что влезла на сервера «Куин Индастриз». Чтобы объяснить это, не нужна никакая высшая сила.       — Погоди-ка. Ты сейчас говоришь, что мои родители сами виноваты в том, что их убили?       — Да. И твоя вина в их смерти тоже есть. Это ведь ты первая украла файлы проекта. Что если в этом подозревали твоего отца? А потому убрали. Но тебе проще поверить, что несуществующий бог думает, как среди семи миллиардов людей сделать погано именно тебе.       — Твою мать, — всплеснула руками девушка. — И на что я рассчитывала? С тобой невозможно по-человечески разговаривать.       — Не разговаривай. Перевернув хворост веткой, Фриц выбралась из пещеры в густую ночь за корнями деревьев. Снова вслушалась. Из черноты, казалось, смотрели тысячи незримых глаз, но не доносилось ни единого звука. Даже вертолёты за час до розжига костра прекратили курсировать по небу. На бескрайних мэрилендских просторах её «пасли» сразу две силы — и осознание плачевности положения отдалось стуком собственной крови, пульсирующей по сосудам под разогнанным адреналином давлением. Всего в десяти футах хрустнула ветка. Что-то металлическое просвистело совсем рядом, приземлившись прямо меж корневой завесы убежища. С шипением выкатилось оттуда к её ногам, невесомо стукнувшись о подошву кроссовка. Именно с таким звуком выходил под давлением из цилиндрической гранаты, какие киллер использовала много лет подряд сама, усыпляющий газ. Она зажала нос и рот ладонью, задержав дыхание, но всего одного вдоха, сделанного за мгновение до оценки ситуации, хватило, чтобы химически-зелёная дрянь, способная по концентрации скосить целый отряд наёмников, пробила её резистентность к химикатам. Колени подкосились, веки налились тяжестью, в горле, распухшем изнутри, удушающе запершило. Фриц, хрипя, рефлекторно глотнула отравленный воздух. Не сразу почувствовала, как упала. Только заметила сквозь пелену слёз, затягивающих раздражённые белки, отблески включившихся тактических фонарей. Различила больше трёх двоящихся силуэтов, идущих навстречу. Играючи, её загнали в нору — как при охоте на лис, — чтобы выкурить обыкновенной газовой гранатой. Чтобы скосить уже свой урожай. Из последних сил вцепившись в «зиг зауэр» соскальзывающей кистью, Фриц, поднимая вверх под углом ствол и уперев приклад в живот, открыла беспорядочную пальбу, ударившую отдачей по печени и рёбрам. Один силуэт, качнувшись, рухнул. Она надеялась, что навсегда. Рука, зажимающая спусковой крючок, отпустила его резко. Но не от транквилизационного действия газа, а от ответной пулемётной очереди, отделяющей её плечо от кости. Впрочем, боли Фриц не ощутила. Тяжесть вдавила в почву каждую конечность. Газ наполнил альвеолы до предела. Пожалуй, впервые убийца в противогазе осталась без противогаза, поплатившись за это. Цинизм сложившихся обстоятельств показался Фриц смешным. И она бы засмеялась. Но её без остатка поглотила тьма.