Лжец в противогазе

Забвение пахло всегда одинаково. Медленно коченеющей плотью в аккомпанементе застывшей крови и гноя. Оружейным маслом — тем, что въедается нестираемыми следами в перчатки и ногти, — с порохом от стреляных гильз, разбросанных у ног. Нередко естественными жидкостями, рвущимися под напором или медленно сочащимися из телесных щелей. Пламенем, лижущим мясо. Кислотой, разжижающей его в химическую пену. Флёр пыли, прибитой росой, и земляной сырости, медленно прогреваемой утренним солнцем, показался в подобных обстоятельствах инородным, едва к Фриц вернулось обоняние. Затем убийца услышала звуки: сиплый хрип из собственной глотки — горящей, иссушенной, — и трель дрозда над головой, секундно доведшую до мигрени — острой, плывущей по закрытым векам белыми вспышками. К вспышкам добавилось солнце: тонкие лучи скользнули по корневой завесе у входа в пещеру, упали на лоб Фриц, затем на запылённые, подрагивающие сомкнутые веки. Она потянулась к лицу пальцами, в следующее мгновение не сдержав животного воя, переходящего в рычание за клацнувшими зубами. Рука не отреагировала. Рука вообще не чувствовалась. Следующие попытки пошевелить ею привели к ни с чем прежним не сопоставимой боли по всей левой части туловища, прорывающейся с запозданием сквозь тяжёлое онемение от паралитического газа. Фриц замерла, дав сбившемуся дыханию выровняться, проморгалась и скосила взгляд вниз. Сфокусироваться получилось не сразу, но когда изображение прояснилось, она чётко рассмотрела, что оставшееся от её левой руки раздулось и обвисло мягко, бесформенно, закреплённое только тканью рукава, задубевшей от запёкшегося кровяного багрянца. Дрожащими пальцами двигающейся правой (Фриц не сразу решилась той пошевелить, опасаясь, что и её не почувствует) она потянула за недвижимую кисть, ощутив противоестественный холод и то, как рука — с кистью, предплечьем и плечом — подаётся ей навстречу. Свежие алые пятна расползлись поверх багровых, удушливо запахло ржавым. Третьей её застала тошнота: немногое содержимое желудка вперемешку с желчью и кровью вышло наружу, не успела Фриц даже приподняться — только вытянуть шею и повернуть голову, чтобы не захлебнуться собственной рвотой. Найдя силы опереться на здоровую руку, отодвинулась от зловонной зелёно-жёлтой лужицы с бурыми комками, и медленно села. Ощущение, как под весом рука медленно отделялась от мясных и костяных ошмётков, на которых держалась, было одним из самых отвратительных в её жизни. Даже хуже остывшей влажности в штанах — судя по всему, во время отключки она успела обмочиться. Оказавшись в стальной хватке капкана, хищники отгрызали себе лапу, забираясь в ближайшую нору на своих троих. Оказавшись в аналогичных условиях, люди преимущественно умирали. Газ, поражающий нервную систему и погружающий организм в состояние, близкое к коме — со слабым, едва прослушиваемым сердцебиением и замедленным кровяным давлением, но при этом с анестезионным эффектом, — спас её от полной кровопотери и болевого шока. Но расплата не заставила себя ждать: кислорода критически не хватило для сидячего положения. Судорожно глотнув растрескавшимися синюшными губами влажный воздух, Фриц покачнулась и, не удержавшись, грохнулась обратно на бок. Перед глазами поплыло. Затем её желудок снова сократился, и рвота под слабым напором засочилась по губам, стекая через щёку и скулу на землю, пока выходить наружу не стало нечему. Так — вне мыслей и времени, вдыхая как можно глубже и реже, не давая воздуху раздирать пересохшую и разъеденную кислотой с желчью глотку при вдохе, — она собиралась с силами на повторный рывок. Когда ощущения притупились, Фриц попыталась сесть, но уже в разы медленнее, сантиметр за сантиметром давая телу адаптироваться к нагрузке. Это сработало: она не рухнула. Несколько минут привыкая к новому положению, убийца осторожно нащупала и вытащила правой кистью из брюк ремень, чтобы обернуть его у основания плеча. Рваным, неуклюжим движением попыталась затянуть. Уцелевшая рука слушалась плохо, размякшие мышцы не работали даже на одну десятую привычной силы. Сначала край ремня не попадал в бляшку, затем затянутая петля соскальзывала на локоть, пролетая мимо пальцев. Вяло осознав бесперспективность попыток, Фриц сменила положение, неудобно согнувшись к земле, прижала конец ремня ступнёй к земле и медленно выпрямила спину, затягивая на плече жгут. Придержала бляшку и обвернула конец ремня вокруг самого себя, фиксируя. Когда у неё всё же получилось перетянуть сосуды выше раны, слишком резко вернулось зрение, и вместе с ним появилась первая получившая чёткую форму мысль. Ею оказалось не осознание плачевности своего положения или зачатки плана спасения, нет — дурацкая статистика из колонки в «Готэм Газетт» про количество ежегодных ампутаций среди американцев. На насильственные отсечения конечностей приходилось меньше процента, и всего четверть от него — на белых пациентов. Следом всплыл факт про среднее время реабилитации отделённой конечности — несколько часов, — что, судя по коже, остывшей до температуры окружающей среды, представлялось невозможным. Времени до некроза здоровых тканей оставалось и того меньше. Просунув разбухшую, медленно коченеющую кисть в карман комбинезона, Фриц зафиксировала ту, сцепив зубы от шевеления ниже плеча. Отдышалась и на карачках, опираясь на правую, осторожно высунулась из пещеры. Как она и предполагала, лес пустовал. Отсутствовало тело, которое она подстрелила перед забытьём, гильзы, пятна крови. Зеро и их скудные припасы тоже исчезли. Конечно, девчонка нужна была группе нападающих для открытия кейса, информации и бог знает чего ещё — не исключено, что в качестве рычага давления. Даже следы на земле — и те исчезнувшие наёмники небрежно разровняли, напоследок разлив по земле едкую смесь, за вонью которой собственная вонь убийце показалась благоуханием, — для сбивания с толку военных собак и невозможности идентификации крови. Она не сразу поняла, что некоторое время ещё разбирала чужие голоса, доносящиеся из-под фильтров газовых масок. Двое — зрелый мужчина и женщина — громко пререкались на звеняще-клокочущем китайском. Говор, не единожды слышанный в «Чайна Тауне», Фриц ни с чем бы не перепутала. Среди частных наёмников азиаты — всегда привязанные к криминальным семьям по признаку родства или национальной принадлежности — ей не встречались. Если они не были частниками, то наверняка входили в число «Триад». Частые визиты Десмонда в КНР, похищение сверхсекретной разработки для перепродажи, китайские наёмники — клубок противоречий постепенно начал раскручиваться в понятную версию. В памяти всплыл третий, молодой, высокий голос. Его обладатель выволок Зеро, судя по звукам возни и сопротивления, за лодыжки из пещеры. То, что Зеро успела зажать нос и рот, прежде чем газ, под напором обдав лицо Фриц химическим облаком, медленно осел и пополз по корневой пещере, осложнило задачу наёмников. Хакер била ладонями по чужой одежде, хваталась руками за корни и ветви кустарников, угрожая, что Фриц их всех «нахрен перебьёт», пока ночь над безмятежным лесом не прорезал вскрик тащащего её человека и почти звериное рычание: Зеро пустила в ход зубы. Во вторую встречу с девушкой Фриц отметила, что у неё был необычный прикус, который не поправила даже многолетняя носка брекетов, — верхние клыки девушки, чуть более длинные, чем у среднестатистического взрослого, выпирали за пределы зубного ряда, нависая над резцами. Наверняка, шрамы от них остались на теле наёмника надолго. Новый вскрик — уже девичий, сопряжённый с хлёсткой пощечиной, — перешёл в хрипящий стон и затих. Фриц стало не по себе. Нет, она не испытывала вину, скорее раздражение от того факта, что дала обещание защитить хакера — и даже с этим не справилась. Впрочем, вкрадчивая, точащая её ещё с самого начала миссии мысль о том, что Зеро может быть замешана в происходящем или преследовать неизвестные интересы, уступила облегчению. Даже некой кратковременной гордости — какие испытывают наставники к преемникам. Зеро была физически не адаптированной даже к минимальным нагрузкам, неуклюжей, действующей зачастую невпопад, не продумывающей последствия своих действий или чрезмерно уверенной в собственном интеллектуальном превосходстве. Вместе с тем у неё за душой не оставалось ничего — по этой причине хакер была куда ближе к абсолютной свободе, чем Фриц, отчаянно за той год за годом гоняющаяся. Истинная свобода открывалась только бесстрашным — откинувшим любые привязанности, готовым шагнуть за грань; она измерялась вовсе не отсутствием биологических следов в федеральной базе или количестве людей, знающих настоящую личность. Истинная свобода была неотделимой даже за самыми непреодолимыми дверями в самой неприступной тюрьме — при жизни и при смерти, — приходя на место ослепляющего страха. Но Фриц судила о той только по философским трудам и философии одноглазого ветерана, исказившейся с годами и превратившейся в подобие замкнутого на самом себе культа. В конце концов, каждый сам избирал, чему служить. Фриц, протяжно застонав, подумала, что лучше бы её добили — раздробили прикладом или ответной пулемётной очередью черепную коробку до мясного пюре. Поскольку теперь, выберись она отсюда, утопила бы в крови весь белый свет. Зацепившись пальцами за корни, она помогла самой себе подняться на ноги — всё так же медленно, пошатываясь и отпустив дерево, когда устойчиво выпрямилась на своих двух. Пошарила по карманам, натолкнувшись на издевательски оставленную пачку «Мальборо» и зажигалку. Достала зубами сигарету из пачки. Спрятала запас в карман. Подрагивающей кистью прикурила и глубоко затянулась по привычке, запрокинув назад голову, о чём мгновенно пожалела: её скрутило от разорвавшего лёгкие кашля. — Бля… ть, — донеслось до Фриц её собственное, тихое, жалкое слово, похожее скорее на всхлип обессиленного животного, чем ругательство из уст убийцы в противогазе. Когда никотин подействовал и жжение в пищеводе стихло, уступая приятной прохладе, мысли её ускорились, упираясь в единственный логичный вопрос: почему? Если бы китайским наёмникам была нужна просто разработка, они бы вспороли Фриц брюхо или пустили контрольный в голову. Более того, забраться в корневую пещеру самостоятельно даже при всей своей недюжинной силе воли Фриц не могла — её туда затащили намеренно, чтобы… Всё повесить на неё: взлом лаборатории, обстрел военных, убийство на блокпосте и ещё неизвестно сколько чужих грешков. Десмонд точно нанял две группы наёмников, и не для сокращения шансов на провал, устроив между ними нездоровую конкуренцию. Он сделал это потому, что ещё со встречи в «Хребте» планировал вывести Фриц из игры. Она должна была догадаться в любой из моментов, что всё идёт слишком гладко, что у таких, как Десмонд, даже не двойное и не тройное дно, узнать схожий почерк, но захотела схватиться за брошенную кость надежды — и облажалась. С натяжкой у убийцы в противогазе имелся мотив, доказательства и даже контрабандный опыт. При наличии живого прямого подозреваемого готэмские полицейские точно свернули бы дело — закрыв глаза на чудовищные пробелы в расследовании и отсутствии улик. Но произошедшее попадало под юрисдикцию военных и штата Мэриленд, полиция в котором была в разы злее, бдительнее и неподкупней готэмской, на кону стояла национальная безопасность и непрекращающаяся гонка вооружений между сверхдержавами — подобного рода «подстава» не имела ни единой вероятности на срабатывание. В противном случае Фриц должны были обложить оружием с её отпечатками и вряд ли стали бы прибивать запах крови химикатами, дав военным как можно скорее посадить её в клетку. Вместо этого Фриц спрятали, предоставив иллюзорный шанс спастись. С самого начала она упустила из виду ещё одну сторону, которая должна была прийти по её голову. Более влиятельная, чем военные. Которую Десмонд боялся и ради которой затеял весь этот спектакль. «Сеть».       — Твою мать, — тяжело простонала Фриц, осознавая истинный масштаб дерьма, в которое угодила. Клубок размотался до конца. Докурив, она потушила окурок о корневище позади, спрятала в пачку и, сощурившись, посмотрела на солнце — утро шло к полудню. Она вспомнила изначальный план, оговоренный с Зеро: идти вдоль русла рек. На северо-запад, к Чесапикскому заливу, где угнать катер или яхту, если повезёт, или вплавь добраться до суши, тоже если повезёт и если истощение не настигнет на половине пути. Количество «если», от которых зависело, вернётся Фриц на ногах или вперёд ногами в Готэм, обращалось ощущением безвыходности, бесперспективности, вытесняющей прежнюю уверенность в собственной несокрушимости. Убийца даже поймала себя на мысли, что сдаться военным, но выжить — не самая провальная идея, хотя почти сразу от неё отряхнулась. С первым шагом в сторону безымянной реки, впадающей в залив — кордон между её прежней и грядущей жизнью, — наконец включились инстинкты, и тело заработало как нужно, вытесняя действием из головы любые бесполезные рассуждения о том, на что повлиять убийца в противогазе уже не могла. Светло-бурые деревья троились перед глазами; дрожащие кроны мерцали солнечными пятнами, проступающими сквозь листву; ступни, заплетаясь, цеплялись о крепко вбитые в дёрн опавшие ветки и корни. По привычке Фриц старалась не ступать слишком глубоко, не ломать веток, не цепляться рукавами — что с учётом обстоятельств и технологий для обнаружения беглецов у военных было просто смешно. Но, судя по тишине, изредка прерываемой только шуршанием мелких хищников и грызунов, её никто не собирался искать. Добравшись до устья речушки в полуметр шириной, убийца грохнулась на колени и, зачёрпывая ладонью ледяную воду, расплёскивая больше половины мимо рта, попыталась напиться. Ей не впервой было перебиваться водой с острым затхлым или хлористым привкусом, и далеко не всегда Фриц её фильтровала. Впрочем, одним только специалистам из «Уэйн Энтерпрайзес» было известно, как много радиоактивной пыли и химических отходов оседало в здешних реках. Хотя токсичные болота Индиан Хилл сделали из трупа Бутча Гилзина зомби-здоровяка с чудовищной регенерацией (даже отрубленная некогда Кобблпотом рука отросла), с каждым новым глотком Фриц понимала, что слишком рискует. Напившись до распирающей боли в желудке, она умылась и всмотрелась в отражение затравленного зверя с её лицом. Дурацкие жидкие усики до сих пор держались на белой, отливающей серо-зелёным коже. Потерев те влажным пальцем, Фриц сняла их, поморщившись от ощущения вырывающегося лицевого пушка, затем стащила парик, чтобы спалить вместе с усиками и подложкой в первом попавшемся дупле, не оставляя видимых следов пожарища на земле. Благодаря этому владелец яхты, пришвартовавшийся на оснащённом старым обвалившимся причалом побережье залива, врезающемся в смешанный лес, и его спутница, только один раз мелькнувшая на палубе, не опознали в бледной, светловолосой, шатающейся окровавленной фигуре, выходящей в сторону береговой линии, самого разыскиваемого преступника штата. Только истощённого юношу с не то датским, не то немецким акцентом, умоляющего о помощи после нападения бурого медведя. На пятый час, судя по положению солнца, ходьбы пешком при ухудшающемся физическом состоянии киллера, версия про медведя родилась абсурдная, но вполне реалистичная. В мэрилендских лесах, считающихся национальным заповедником, действительно водились медведи, по весне становясь проблемой местных, учёных, военных и работников лесопилки. А то, что в лесу был спрятан настолько важный стратегически объект, едва ли знал процент от всех жителей штата. К остальному во Фриц всё же должны были вблизи возникнуть вопросы — особенно к логотипу «Уэйн Энтерпрайзес» на комбинезоне под джинсовкой, почти чёрной от крови. Фриц не лелеяла ложных надежд, ещё когда следила плывущим взглядом из-за деревьев за яхтой без единой полицейской или военной маркировки, качающейся на волнах. Судно было частным, недавно окрашенным, от силы десять метров в длину и три в ширину, с небольшим салоном, рассчитанным на среднестатистическую семью или небольшую компанию, и сложенными парусами. Подобные были доступны среднему плюс классу удавшихся менеджеров или владельцев такого же среднего бизнеса. Ни браконьеры, ни береговая охрана, ни наёмники, поджидающие Фриц, — то, что на борту оказалась простая пара американцев, рванувшая прочь от городской суеты, выглядело, как утешительная подачка от судьбы. Перед тем как убийца с головой макнулась бы в помои реальности. Убедительность, с которой Фриц умоляла о помощи, отчаянно маша целой рукой, шагая на заплетающихся ногах, сработала. Вместо того чтобы всерьёз насторожиться, водитель попросил спутницу связаться со спасателями и помог убийце подняться на борт, задав несколько нелепых вопросов про медведя и упомянув про отца-охотника. Пытаясь задержать праздной болтовнёй Фриц в сознании, усадил её у входа в салон на деревянную скамью, после чего направился вглубь салона за аптечкой и водой, достаточно долго провозившись в поисках первой. О том, что что-то не так, он задумался, только заметив логотип «Уэйн Энтерпрайзес» на одежде Фриц, зачем-то поднявшейся с лавки, затем скосил взгляд на зажатый в её ладони край размотанного парусного каната, переброшенного через поскрипывающий от движения шкив. На его лице проскользнуло озарение, которое застигало будущих смертников всегда не вовремя, но открыть рот, чтобы позвать на помощь или задать дурацкий вопрос, он не успел. Фриц нырнула мужчине за спину, в проворном движении дважды перебросив канат через шею. Потянув за конец, подвесила доверчивого гражданского на несколько дюймов над палубой — шкив облегчил скольжение каната, уменьшив нагрузку на руку. Хотя мужчина был не молод, его тело оказалось крепким, потому он не затрясся в конвульсиях, сломав шею, а до последнего боролся, попытался достать носочками до пола, зарядить по киллеру ногами, вцепиться в канат, ослабив хватку. Из последних сил он завёл руки за спину, мазнув Фриц по лицу и боднув её левое плечо. Плоть на плече хлюпнула. На палубу упали густые багровые капли. Всего на секунду убийца разжала хватку на конце каната, шипя от боли, после чего с остервенением потянула его вниз. Давление на шее мужчины усилилось, и он, синея, обмяк. Фриц и сама не знала, откуда у неё взялось столько сил, когда казалось, что каждое следующее движение станет последним. Наверное, она действительно слишком сильно хотела жить. Беззвучно опустив тело на палубу так, чтобы не было видно изнутри яхты, убийца последовала ко второму пассажиру.       — Дорогой, ну что там? — вторил тихому скрипу половиц от шагов Фриц взволнованный женский голос со стороны рубки. — Спасатели будут через… — она ойкнула, встретившись взглядом с убийцей, и замолкла.       — Через сколько? — спокойно уточнила Фриц. Женщина уже не ответила — попятилась назад, лелея иррациональную надежду снова связаться со спасателями. Добраться обратно до рубки она не успела: нож для колки льда, ставший первым, что попалось Фриц под руку, пролетел несколько метров, вбиваясь в её трахею. Хватаясь ладонями за струящееся алым горло, женщина осела на колени, по раскрытым в немом крике ужаса губам пошла пена. Когда она упала, под весом нож вошёл глубже, пробивая шею с обратной стороны, на половину дюйма минуя позвонки. Единственный раз сократившись, её пальцы разжались, и тело замерло в посмертии. Смерив покойницу немигающим взглядом и убедившись, что та больше не зашевелится, Фриц вышла на палубу. Затащила за ногу труп мужчины внутрь салона и вернулась наружу, осматривая причал. Остановилась взглядом на кнехте. Осторожно, чтобы не рухнуть в воду, перевесилась через борт и сняла яхту со швартова. Корпус сильно качнуло, и судно стремительно понесло от берега: течения в Чесапикском заливе было чертовки сильными. Заваливаясь с бока на бок, киллер подхватила выпущенную из рук мужчины воду, дрожащими пальцами открыв крышку и выпив содержимое в один глоток. Отдышавшись, подняла аптечку и переступила через мужское, затем женское тело. Обшарила салон с кухонным уголком и зоной отдыха, спальную каюту и гальюн, где нашла набор для скорой помощи: бутылка виски, острый рыбацкой нож и женские прокладки. После чего грохнулась на угловой диванчик в рубке напротив приборной панели. Антибиотики, адсорбент и жаропонижающие из аптечки Фриц запила алкоголем — этому методу усилить действия препаратов и обезболивающий эффект убийцу научил Тодд. Подобное зверство сработало практически сразу, и боль — бесконечно отвлекающая — чуть притупилась. Когда по телу разлилось долгожданное тепло, убийца осознала, насколько сильно промёрзла. Её затрясло, и озноб мгновенно сказался на точности движений. Потому она отпила ещё, запоздало понимая, что к ознобу примешался голод. Разрезав по кругу и вдоль шва рукав рыбацким ножом, Фриц открыла доступ к ране, затем скинула куртку, дёрнув правым плечом. Вскрыла три упаковки с бинтами и четыре прокладки, скрепляя в два ряда по две в будущий кровоостанавливающий компресс. Собравшись с силами, сунула в зубы бинт в упаковке и, выдвинув плечо за пределы дивана, неудобно изогнувшись, щедро облила над полом руку виски, с трудом удержав ту от боли в пальцах. Крохотный пульверизатор с перекисью, который положили в набор «первой помощи», не годился для обработки даже четверти её окровавленной плоти. Бинт не сдержал протяжного болезненного воя, и Фриц прокусила упаковку, ощущая, как глаза застилает болезненными слезами. После чего, отдышавшись и выплюнув мокрую от её слюней пачку, накрыла рану прокладками, склеивая вместе концы нарукавника. Сверху наложила плотную повязку, переходя на грудную клетку с корпусом и фиксируя о него мёртвую и сине-вздувшуюся руку, чтобы в движении не болталась. Снова глотнув виски и запрокинув назад голову, несколько минут убийца просидела неподвижно. Стоило боли стихнуть вполовину, как она нерешительно поднялась, окинув взглядом пустой горизонт, и, не отпуская бутылку, вернулась в кухонный уголок салона. Брускетты, фруктово-сырный салат, шпажки с морепродуктами, оставшиеся от трапезы на столе, убийца запихивала в себя, не жуя, запивая краткими глотками алкоголя, пока не смела всё подчистую. Вяло, даже с насмешкой думала о том, какими недальновидными стоит быть, чтобы пришвартоваться в такой глуши и помочь полутрупу из леса. Там, откуда Фриц была родом, старались избегать помогать даже соседям: как поговаривали там же, человек человеку волк. После трапезы (иначе это излишнее для ситуации роскошество блюд назвать было нельзя) убийца вышла в рубку и склонилась над приборной панелью. Пиктограммы уровня топлива, давления, глубины дна и торчащий из замка зажигания ключ или рычаг скорости — все системы отдельно напоминали автомобильные и были ей знакомы. Разве что механически управлять парусной системой Фриц не умела, надеясь, что проскочит на естественных оборотах двигателя, не столкнувшись с неудачно подвернувшимся лайнером на пути к суше. Полагаясь на понятность вождения автомобилей, Фриц провернула ключ в замке зажигания. Поверхности задрожали с характерным для гула запускающегося двигателя звуком, а затем судно снова качнуло, но с такой силой, что киллера бросило животом на штурвал. Штурвал провернулся, и яхту резко развернуло, занося по кругу. Фриц зацепилась за перекладины штурвала, останавливая его и пытаясь удержаться. Когда движение прекратилось, она заняла более устойчивое положение за рулём и повернула тот понемногу в одну, затем в другую сторону, тестируя систему управления. Разобравшись, направила нос яхты в сторону материка на сорок пять градусов от судна, мелькнувшего крохотной чёрной точкой впереди. Занесла руку над рычагом «газа». Помедлив, медленно подняла вверх. Оставляя за собой пенистый след, угнанная яхта с двумя покойниками на борту заскользила над водами Чесапикского залива — после мрачных готэмских и бладхейвенских пейзажей до невозможного красивого. Затемнённо отражающая лазурно-желтоватое небо гладь уходила на десятки километров вперёд, скрывая берег уже соседнего штата — Виргинии — за линией горизонта. Вдалеке желтели небольшие, поросшие осокой и выгоревшим камышом плавни: с них, сбиваясь в стаи, в сторону яхты устремлялись альбатросы с морскими чайками и другими видами птиц, названий которых Фриц не знала. Безмятежность, девственная природная красота, отдых с семьёй на яхте и роскошная трапеза — простые радости простых людей, никогда ей не доступные. Прикоснуться к ним убийца в противогазе могла только, чтобы, переступая через чьи-то жизни, спасти свою. Ей всегда нравилось классифицировать людей, подобных тем, что уже начинали постепенно источать посмертный душок в салоне, как бездумных травоядных, единственное назначение которых крылось в разделке на скотобойне. Но именно эти травоядные могли каждый день встречать без страха попасться и потребности носиться по мостовым сваям, чтобы хоть как-то унять тревожные мысли в занятым слишком философскими проблемами котелке. Быть может, Фриц так изощрённо мстила всем им за то, что не научилась жить по-нормальному. За то, что у неё отняли эту возможность, ещё когда мать вернулась с лицом, раскроенным бутылочной розочкой в неидентифицируемое месиво. За напарника, кормившего в ней только тьму и оборвавшего её без того несостоявшееся детство. За следы от молний, выбитые зубы, криво сросшиеся кости, шрамы, под которыми не всегда чувствовалась кожа. Но она не делала ставок на человечность, убивая. А потому до сих пор была жива. Убедившись, что яхта движется на полных оборотах, не требуя постоянного контроля показателей, киллер включила радио. По правде, ей хотелось сделать это, ещё метая нож для колки льда в женскую глотку, но действовала киллер разумом, а не импульсом, и по приоритетам. Промотав эфиры с бесполезными новостями, интервью со знаменитостями, перемежающимися с музыкой, она наконец поймала экстренное сообщение о самой себе. «Уже вторые сутки ведутся поиски подозреваемого в деле о теракте в лаборатории «Уэйн Энтерпрайзес» на территории испытательного полигона Агентства Специальных Технологий и Аэронавтики, штат Мэриленд. Настоящая личность подозреваемого всё ещё уточняется. По последним данным следователей, им может быть наёмник из Готэма, штат Нью-Джерси, по прозвищу «убийца в противогазе» или Фриц. Также поступила информация, что преступник действовал в группе по сговору. Личности подельников неизвестны…» Убийца в противогазе никогда не решалась представить момент, каково это — быть узнанной. Всякий раз, когда её мысли упирались в это, она испытывала иррациональный, заставляющий сердце биться мучительно-громко страх, и, не давая мыслям зайти дальше, искала спасение от него в параноидальных ритуалах. Образ, родившийся спонтанно из её брезгливости и профиля работы, единственным назначением которого было сокрыть от всего мира её настоящую личность, теперь не имел смысла — нужен был новый. Фриц могла предстать стервозной Джули, утирающей нос Гордону на званом вечере рассуждениями о монополии на насилие; безликой Дэйзи, пекущейся о психическом состоянии Освальда Кобблпота, заброшенного в «Аркхэм»; жеманным Томасом на старой «дикой кошке», привыкшим к «пидору» вслед и сочувствующим дешёвым мотельным шлюхам; ушлым Алексом Чарльзом, отчаянно пересёкшим мексиканскую границу ради сенсационной статьи о наркокартелях, или явным неудачником Элиотом, натирающим до блеска толчки в лабораторном комплексе «Уэйн Энтерпрайзес». Она могла создать и поддерживать любую личину, чтобы и дальше ускользать. Только при мысли о том, что убийца в противогазе навсегда должна будет исчезнуть, Фриц стало не по себе. Возможно, она упустила момент, когда газовая маска слишком плотно срослась с её личностью. Возможно, никогда ту по-настоящему не носила: наёмник, закатывающий трупы в бочки с кислотой, борющийся за независимость от системы, по-животному преданный — усопшей матери, кровожадному напарнику, хромоногому мафиози, найденному слишком поздно отцу, — всё это время и был ею. За сообщением последовали не менее тревожные следующие: про смерть Софии Фальконе, побег Профессора Пига и нового серийного убийцу, проращивающего сквозь покойников цветочные кусты. Диктор высказал предположение, что подобного рода убийства — это теракт, спровоцированный скандалом вокруг нового проекта «Уэйн Энтерпрайзес», в перспективе пагубно влияющего на и без того деградирующий под смогом и химикатами биом Готэма. Который непременно бы после замяли — ну, подумаешь, вымрут, как в Бладхейвене, птицы. Фриц не было несколько дней — а в Готэме ничего не переменилось, только новые волны иррациональных терактов и слишком, ненормально разных по стилю и мотивации серийных убийц, всё сильнее размывали фундамент, на котором держался общественный порядок. То, что началось со смертью четы Уэйнов, усилилось гибелью Фальконе и умножилось на социальное сообщение, оставленное Профессором Пигом. Впрочем, Лазло сделал то, что не получалось ни у кого ранее. Казалось, он должен был просто в очередной раз напомнить готэмцам, что они все существовали на теле давно сгнившего трупа: и на самой верхушке в безопасности, и в смертоносности трущоб. Обманщик-имитатор, «один из», но именно Профессор запустил маятник, остановить ход маховика в котором не представлялось возможным. Вместе с признанием и повешеньем Софии задохнулась и надежда. Надежда жителей города грехов на то, что существует сила, способная обратить кровавые реки вспять. Подпирая руль корпусом, чтобы яхту не шатало, Фриц достала сигарету, прикурила и глубоко затянулась, затем приложила ладонь тыльной частью ко лбу, ощущая, как по позвоночнику ползёт мерзкий ледяной пот. Что-то должно было произойти. Что-то ещё более непоправимое, чем её собственная трагедия. Не только ей — вскоре им всем понадобилась бы анестезия. Поначалу в водах Чесапикского залива ничего не происходило. Переливающиеся золотом под настойчивыми лучами заходящего солнца воды слепили, полоска суши появилась на горизонте и стремительно приближалась. В отдалении проплывали рыбацкие катера и яхты, но ни один не подходил слишком близко или не пытался выйти в эфир: никому и в голову не могло прийти, что творится на таком же мирно курсирующем судне. Спасатели пытались связаться с Фриц почти спустя полчаса со смерти четы, но она не вышла ответно в эфир. Сменила курс, направляясь к суше зигзагами под углом в тридцать-сорок пять градусов от курса, по которому должны были явиться катера береговой охраны, намеренно удлиняя маршрут. Остановив ход яхты, когда лес на том берегу можно было рассмотреть, а желтизна неба обратилась кровавым багрянцем, Фриц вышла на покачивающуюся палубу. Держать равновесие было сложно, и постепенно, сквозь лекарства с едой и алкоголем, её догнала качка. Скрутило и живот: необработанная вода из реки дала о себе знать. Фриц перегнулась через борт, и её вырвало трижды остатками переваривающейся пищи. Она знала, что оставила слишком много следов — яхту нужно было уничтожить вместе с ними. От одежды и всех поверхностей, с которыми убийца контактировала губами и ранами, избавиться. После — некоторую часть маршрута преодолеть вплавь. В самой широкой части залив достигал сорока восьми километров. Ей оставалось от силы два. Отдышавшись, Фриц вернулась к делам: потянула на себя, растягивая, канат, использованный для удушения мужчины. Отрезала конец десятиметрового будущего фитиля и пропустила его через крышку дополнительного топливного бака, вымачивая целиком в бензине. Протянула потемневший влажный канат на палубе, оставив край плавать в топливе, чуть прижатым крышкой. Борясь с ознобом, вернувшимся сразу за тошнотой, стащила с покойного мужчины вещи, заменив на себе тяжёлый комбинезон на летний низ и прикрыв перебинтованную плоть рубашкой с коротким рукавом. Рассортировала по карманам найденные в салоне и среди снастей ножи. Вытащила нож для колки льда из шеи женщины, выбросив через иллюминатор за борт. По пути к рубке накинула сверху, застёгивая, лёгкую мешковатую ветровку, достающую до середины бёдер. Ей навстречу на всех оборотах направился катер с бело-синей расцветкой и обозначением береговой полиции, а в эфире раздалось кряхтящее:       — …береговая полиция. Повторяем: пожалуйста, в целях безопасности заглушите двигатель и следуйте нашим инструкциям. Но, вместо остановки движения втащив в рубку мужчину, Фриц перебросила грузное тело на приборную панель, закрепила ноги за штурвалом, фиксируя, а оголённой остывшей грудью зажала рычаг газа. Напоследок допила виски, собрала мусор после обработки ран и вернулась на палубу, швырнув бутылку за борт и поджигая конец фитиля из зажигалки. А потом, взяв разгон, чтобы не угодить после прыжка под винт двигателя, перелетела через борт. Ледяные весенние воды обволокли её, хлынув за шиворот и в носоглотку. Розово-белая туша яхты стремительно отдалялась, пока на борту не вспыхнул факелом топливный бак, откуда огонь перекинулся на палубу, мачты и паруса. Фриц на секунду замерла, понимая, что фитиль сгорел слишком быстро. Десятиметровое судно с несколькими сотнями галлонов топлива на борту рвануло бы даже посильнее, чем от гранатных связок Тодда или балтиморских взрывкомплектов. Фриц резко развернулась и стала грести единственным возможным для одной руки способом — баттерфляем — так быстро, как могла, подальше от судна. Когда раздалось три взрыва — от совсем тихого хлопка до гриба с разлетающимися осколками, — её перекувыркнуло в воде ударной волной, а затем прибило по затылку обломком кормы. Утратив ориентацию, убийца отключилась и провалилась глубоко под воду, придя в себя на десяток метров ближе ко дну. Небо за кобальтово-синей, окрашенной оранжевым маревом пожарища гладью шло пятнами. Град из осколков пролетал мимо Фриц, несколько раз полоснув острыми краями по плечам и бёдрам, затем снова по голове, запоздало прикрытой ладонью. Ощущая противоестественную тяжесть, киллер задержала дыхание и, отчаянно извиваясь, попыталась всплыть. Кислород закончился раньше, чем ей это удалось, и она ещё отчаяннее засопротивлялась пытающейся поглотить её пучине, пока не вынырнула, сделав всего один живительный глоток воздуха, чтобы пойти вновь ко дну. Повторив попытку всплыть трижды, она наконец вернула телу равновесие на воде. Больше мафии с заговорами в своей жизни Фриц ненавидела только плаванье. А плыть ей предстояло ещё чудовищно долго. Вести о Фриц, услышанные тоже по радио, но в «линкольне» сразу после разборок с Софией, Кобблпот воспринял на удивление спокойно. Виктор Зас на водительском месте подкрутил тумблер громкости, чтобы Пингвин чётко расслышал все двадцать две секунды дикторского голоса, и искоса поглядывал на того через салонное зеркало, считая минуты до момента, когда у мафиози сорвёт стоп-кран. Но, дослушав сообщение, тот только вцепился в подбородок побелевшими пальцами и вперился в подголовник водительского кресла невидящим взглядом, не проронив ни слова за всю дорогу. Всякий раз, когда мафиози закрывал за Фриц ставни окна или просыпался от того, что постель под протянутой рукой пустела, внутри него всё обваливалось. И вовсе не по той причине, что с убийцей в противогазе могло что-то произойти. Самая уязвимая, ранимая часть Пингвина — раз за разом предаваемая окружающими, — боялась того, что Фриц поступит так же и однажды исчезнет вовсе не потому, что попала в беду, а поскольку не захочет приходить. Когда она всё же возвращалась, целой или раненой, пахнущей гелем для душа или чужими внутренностями, несущей дурные вести или почти весело отвечающей на его колкости, Пингвин ощущал облегчение — ведь Фриц предпочла ещё один день делать выбор в сторону их отношений. В такие моменты к нему наконец приходило суетливое беспокойство о её состоянии, и Пингвин не мог найти себе места от переполняющей его щемящей детской радости, беспредельной благодарности, граничащего с безумием вожделения, болезненной тоски от осознания конечности момента и надежды, что тот повторится. Физическая уязвимость Фриц казалась Пингвину чем-то лежащим за полем допустимых вариаций событий. Она всегда выживала, всегда выбиралась. В этот раз тоже должна была — в конце концов, в новостях не назвали ни её псевдонима, ни имени.       — Босс, а мальчика-то куда? — нерешительно уточнил Виктор, заглушив двигатель на паркинге «Айсберг Лаунж». Мартин приоткрыл глаза, сонно проморгавшись.       — Спи, — прошипел Пингвин. Мартин послушно погрузился обратно в крепкий сон, и от подобной покорности мафиози передёрнуло. Доверие, с которым к нему относился сирота, пугало — ведь оно порождало ответственность уровня, прежде незнакомого мафиози. Отцовскую.       — Скоро нагрянут копы. Отвези Мартина подальше. В одно из убежищ. Головой отвечаешь.       — Просто для справки, всю ночь вы провели в клубе?       — Именно.       — Кстати, насчёт клуба. Вас там кое-кто ждёт. Кое-кто особенный.       — И кто же? — в голос мафиози закралось привычное раздражение.       — А это сюрприз, — оживился Виктор, и его лицо перекосило гиеньей усмешкой. Он знал, как Пингвин ненавидит сюрпризы. — Вам понравится. Пингвин поморщился, заходя в полумрак клуба и разобрал доносящийся со стороны подсобных помещений знакомый голос, искажённый стоном и чем-то ещё, словно во рту издающего звуки не хватало половины зубов, и хрипящий классикой радиоэфир. На кухне, затянутой целлофаном, его ждал мистер Пэнн собственной персоной — привязанный к стулу, обливающийся потом со слезами и с окровавленным ртом, — а над ним высился тощий длинный мужчина в стоматологической робе, рассматривая зажатый пассатижами свежевырванный зуб.       — Вы были правы, босс, — по-прежнему неуместно-весело прокомментировал происходящее Виктор, склонившись над ухом мафиози. — Он сливал Софии абсолютно всё.       — И её папаше тоже, — подал голос Дантист.       — Про папашу и так понятно, — мрачно изрёк Пингвин. — Не ожидал, что ты всерьёз встанешь на сторону мисс Фальконе. — Мафиози обошёл Пэнна и стал бок о бок с Дантистом, снисходительно глядя на пленника. — Ты ведь умный человек, Артур, — неожиданно обратился он к тому по имени, как делала Фриц перед убийствами. — Умеешь просчитывать варианты. Почему ты выбрал самый нереалистичный? Ладно, сути дела это не меняет. Виктор, напомни, как я отношусь к предательству.       — Предпочитаете валить тех, кто предал вас, босс.       — В яблочко, Виктор.       — Сэр Пингвин, — пытаясь проглотить слюну, смешанную с кровью, подал дрожащий голос Пэнн. Тогда Пингвин отметил отсутствие у него половины видимых зубов. Дантист рвал в шахматном порядке. Напоминало издевательскую манеру Фриц. От мыслей о ней усталость, и без того постепенно клонящая его тело к полу, усилилась. Ему хотелось завалиться на софу в своём кабинете хотя бы на час, прежде чем разгребать последствия действий — и, собственных, и убийцы в противогазе. Хотя с его состоянием стоило отоспаться сутки после происходящего и не злоупотреблять кофе с алкоголем ещё добрую неделю. Но любой покой в столь неспокойную пору означал только одно — время, которое он даст своим врагам на построение и реализацию новых гнусных схем.       — …Пощадите, сэр.       — Хорошая работа, — мафиози повернул голову на Дантиста. — Наверное, это больно.       — Невыносимо больно.       — Сэр Пингвин… прошу вас… Это чудовищная ошибка. Клянусь вам, больше такого не повторится. Не обрывайте мою ничтожную жизнь. Перед лицом смерти Артур Пэнн был так же жалок, как прекрасен в счетоводстве в более обычных обстоятельствах. Пингвин любил людей негордых, умеющих вовремя проявить гибкость или прогнуться, но то активное смирение, которое транслировал Пэнн, показалось ему ненормальным. Неудивительно, что Виктор вытащил его из санатория, где таких же взрослых фетишистов, мечтающих сбежать от груза ответственности в безбрежное состояние младенческого неведения, обслуживали на полном серьёзе, как малышню в яслях, — в распашонках во взрослый размер, со взрослыми памперсами и взрослыми бутылочками для молока. В иной ситуации подобная покорность нашла бы выход в некой более изощрённой парафилии.       — И почему мне нужно тебя пощадить? Счетовод притих, перебирая варианты, как ему спастись. Пингвин начал закипать, демонстративно хлопнув Дантиста по плечу.       — Эй, ты, вырви ему ещё парочку, пока думает. Дантист, проигнорировав столь унизительный жест, неспешно отложил вырванный зуб в окровавленную медицинскую ванночку с предыдущими и потянулся к челюсти Пэнна.       — Стойте… Стойте, умоляю! — вышел тот из оцепенения. — Я могу быть полезен. Я знаю… Я могу знать, где сэр Фриц. Вы же слышали по новостям, это его ищут. — Пингвин остановил действо жестом и удовлетворённо кивнул. — Костюм… Костюм, который заказал с-сэр Фриц… — нервно продолжил, заикаясь и жуя согласные, Пэнн. — У него есть система… слежения. Точнее, связи. Если её включить, она фиксируется вышками сотовой связи, как обычный мобильный телефон. Конечно, шанс на это мизерный, но…       — Так-так, продолжай.       — Если мы свяжемся с поставщиками — с «Корд Индастриз», — то можем попытаться узнать место, где находится костюм. И тот, кто его, соответственно, носит. А это напарница Фрица. Согласитесь, сэр Пингвин, что звучит разумно.       — Федералы ищут только Фрица, — вполголоса уточнил Виктор, всё ещё садистично предвкушающий расправу над Пэнном. Посмотреть на предсмертные судороги Софии он не успел, потому надеялся на то, что ему перепадёт с Пэнном, который крайне раздражал его своим лизоблюдством. — Девчонки с ним не было. Это порожняк.       — Девчонка может знать, где он, сэр, — настойчиво возразил Пэнн, громко сглотнул кровавую слюну, не отводя умоляющего взгляда от Пингвина. Чуть тише добавил: — Или её тело нам подскажет. Это единственный шанс. Мафиози надолго задумался, рассматривая налакированные носки своих брогов. Каждая мысль давалась физически больно.       — Заканчивайте с этим… всем. Ты, — указал он на Пэнна. — Сейчас же свяжись со «Корд Индастриз» и получи данные.       — Сэр Пингвин, но это не так просто. И будет стоит…       — Плевать. Мне плевать, сколько это будет стоить и как ты это сделаешь. У тебя есть сутки. А ты — будь любезен, вставь ему зубы обратно. Надеюсь, ты действительно дантист, — бросил мафиози наёмнику, выходя в зал. Зал же рассекал медленным шагом Джеймс Гордон, нарочито-небрежно уперев руки в бока. Как назло, вслед Пингвину, явно не обрадовавшемуся ни комиссару, ни мысли о том, как много лишнего тот мог услышать, донёсся громкий болезненный стон Пэнна: Дантист принялся за обработку челюстей. Поигрывая мышцами плеч, комиссар кивнул в сторону источника шума.       — Что здесь происходит?       — О, всего лишь небольшое недоразумение с моим помощником. Не стоит проверять. — Воздержавшись от тяжёлого вздоха с закатыванием глаз, Пингвин натянул на лицо фальшивую улыбку. Гордон, толкнув мафиози плечом, зашёл в подсобное помещение и практически сразу оттуда же вылетел.       — Уверяю, комиссар, — жуя согласные, первым обратился к нему счетовод. Окровавленные зубные прорехи Пэнна, торчащие из-под нервно натянутых в улыбке губ, ещё долго стояли у Гордона перед глазами. — Никаких поводов для беспокойств. Более трёх лет назад совсем зелёный детектив, не вывалявшийся в городских нечистотах и верящий в лучшее будущее для Готэма, Джеймс Гордон впервые зашёл в клуб Фиш Муни, застав на заднем дворе крысёныша с окровавленной битой. Теперь тот управлял своим клубом в сердце Алмазного района, приютом для сливок готэмского общества вместо гангстеров с наркозависимыми тусовщиками. Гордону перешло комиссарское кресло, пусть и не самым законным путём. А где-то на задворках клуба стонал от боли человек, нарушивший всё те же самые мафиозные правила. И полиция всё ещё была перед ними бессильна. Время могло лететь сколько угодно неуловимо: круг, по которому они бежали, не разрывался. Джеймс Гордон почти не помнил себя ни чистым на руку, ни полным надежды на торжество справедливости, каким вернулся из армии. Освальд Кобблпот почти не помнил себя мальчиком-зонтиком. Но, в отличие от комиссара, мафиози не сгорал в огне самоненависти, не мучился кошмарами и чувством вины из-за всех загубленных судеб. Он вполне себе наслаждался жизнью с поправками на новые войны, заговоры и трагедии — и всё ещё считался законопослушным гражданином в глазах государства. Именно поэтому, оправдывая это неприязнью к преступникам и лицедеям, комиссар его так до озноба ненавидел.       — Ты же знаешь, кто заказал Софию Фальконе?! — словно несколько лет назад, когда между ними ещё не лежала пропасть социального неравенства, Гордон схватил Пингвина за грудки. Впрочем, почти сразу отпустил, шагнув назад. В новых реалиях подобное поведение было недопустимым. — Конечно, знаешь. Это ведь ты пришёл в «Аркхэм» перед побегом Профессора Пига. Мафиози поправил задравшийся лацкан и разгладил складки на костюме. Гордон был слишком хорошей ищейкой, который уже знал, что Лазло Валейнтайн был наёмником. А у кого-то в «Аркхэме» оказался слишком длинный язык.       — Я приходил к нему ровно с той же целью, что и вы. Хотел узнать, кто его нанял.       — Откуда ты узнал?       — Поверьте, у меня много источников. И не только в Готэме.       — Кончай валять дурака. Давай я скажу, как всё было. Ты встретился и заказал Софию Фальконе, а взамен помог Профессору сбежать.       — Боже мой! — рассмеялся ему в лицо Освальд. — И у вас, комиссар, конечно же есть доказательства.       — Нет, но если я их найду… Пингвин перебил его беспрецендентно резко, подняв указательный палец. Тот дрожал — от нервного возбуждения и гнева.       — Знаете, какое единственное слово сказали спартанцы в ответ Филиппу Македонскому, когда тот пришёл к стенам Спарты и угрожал вырезать их до единого, если сможет сломать ворота и пробить стены? Если, — выплюнул, вытягивая шею вперед, мафиози. После чего тон его стал ровным. — Что до Софии… Какая мучительная смерть, — Пингвин попытался придать голосу трагичные ноты. Получилось слишком реалистично: как бы то ни было, София оставила внутри него более неизгладимый след, чем мафиози хотелось. Смерть её он бы ещё пережил, когда-нибудь при более спокойных обстоятельствах пустив скупую ностальгическую слезу. — Дон Фальконе предупреждал её. Так происходит всегда, если пытаешься стать тем, кем не положено. Вам ли не знать, комиссар, — словно прокатил на языке он новую должность Джима. — Мисс Фальконе, конечно, жаль, но я не в курсе, кому она ещё перешла дорогу. И уж точно не стою за её смертью.       — Я знаю тебя слишком давно, чтобы поверить.       — Думай, что хочешь, Джим, — поднял руки ладонями к Гордону мафиози. — Но лучше займись реальными преступниками. Дай знать, как будет дельная зацепка. Вынужден откланяться. Комиссар что-то сказал вслед про то, что конец пингвиньей империи уже наступил, что он докопается до правды, что в этот раз всё будет иначе и буква закона одержит верх над суммами со множеством нулей, но Пингвину было глубоко всё равно. Сил реагировать на комиссара у него не оставалось. Дорогу до особняка мафиози запомнил плохо: перегрузка и инсомния взяли верх. Стоило опуститься на софу у камина в кабинете, на которой он нередко засыпал тревожным сном на пару часов между укрощением преступников и манипуляций полицией, как Пингвина выключило до момента, пока в двери не постучали. Виктор, дождавшись, пока расфокусированный взгляд босса приобретет осознанность, отчитался о доставке Мартина в одно из убежищ и порекомендовал включить телевизор, на главном новостном канале которого транслировался фоторобот человека, до невозможного похожего на Фриц. Действительно страшно Пингвину стало тогда, когда он понял, кто ещё увидит эту трансляцию. Самый порядочный полицейский-детектив-комиссар наверняка сразу свяжется с соседним штатом, и до полной идентификации Фриц останутся считанные часы: принципиальность и чёрно-белая мораль Гордона всегда шла под руку с мелочностью и мстительностью. Мафиози подскочил, неуклюже вставляя плохо гнущиеся ступни в оставленные у софы туфли, и пошарил по карманам, находя мобильный. Звонить было рискованно, потому он отправил Безликому сообщение. Тот не стал отвечать, направившись после трапезы в съёмную квартиру, а на следующий день снова пришёл в церковь «Урожая…», заполнив анкету на участие в церковном караване. Контакт с Марком — и не единственный, ведь тот посещал практически все службы, — сулил стать серьёзным испытанием, как и проницательность Нэйтана. Зажатый между молотом в виде своей миссии и наковальней в виде федералов, которые, подобно смерти, могли настигнуть в самый неожиданный момент, Безликий видел единственный путь — колесить с христианами, пока всё не уляжется и, возможно, отложить казнь до более безопасных времён. К счастью, терпения ему было не занимать. Наблюдая за тем, как Пингвин мечется по комнате, Виктор решил его добить новостью про убийцу-садовода. Тогда мафиози посетило чувство, схожее с таковым у Фриц, — словно это всё было только началом чего-то слишком чудовищного. Никто не предполагал, что за побегом Лазло из «Аркхэма» готовился более масштабный, во главе которого стоял человек с некогда отрезанным и криво пришитым, всегда улыбающимся лицом — Джером Валеска. Запив аспирин кофе по методу, которому его научила уже Фриц, в полумраке кабинета с задвинутыми шторами и тускло мерцающей настольной лампой Освальд углубился в изучение гроссбуха Пэнна в ожидании новостей о «Корд Индастриз». Цифры, на удивление, сходились с фактами о преступлениях — Пэнн действительно работал на него прозрачно и честно. Пусть ныне это всё не имело смысла: без лицензий можно было вернуться к более простой системе отмыва средств, контроля поставок и оборота контрабанды. Старой системе, слишком давно изжившей себя, с которой можно было отложить мечты о спокойной жизни и контролируемом порядке в городе. И уж тем более о безопасности Мартина. София подала дурной пример, Пингвин слишком сильно среагировал на провокацию, и мальчик закономерно стал живой мишенью. Мафиози подумал о том, что стоило отправить сироту не просто в убежище, а куда-то подальше, где тот переживёт все войны, перипетии и трагедии, топящие Готэм. Освальд и дальше не мог ввязывать невинную душу в игры мира, с которым, живи Мартин прежней жизнью в каком-нибудь благополучном штате, он бы познакомился только по кинематографу, слухам и газетным статьям. Кем вырастали не самые простые дети, барахтающиеся на социальном дне, Пингвин знал слишком хорошо: то, во что превратилась Фриц из спокойной замкнутой девочки, посвящавшей всё свободное время обучению, маячило самым жутким напоминанием. Пусть девятилетняя Юлия взяла в руки нож, не побоявшись отомстить за мать, но из мясорубки, куда её бросило, она вернулась не человеком — мясником, по которому никто не скорбел. Мартин, пытавшийся спалить вещи своих обидчиков в день их знакомства с Пингвином, тоже ходил по грани: его ждала преступная дорога, все обстоятельства вели к ней, как и маленькую Фриц. Пингвину хотелось остановить грёбанный цикл порождения уродов другими уродами на них двоих. Отдать Мартина в хорошую школу, обложить книгами с комиксами, репетиторами, кружками. Чтобы вырос не таким, как он с Фриц. Рука Пингвина сама потянулась к стационарному телефону. Существовал всего один человек, который мог ему в этом помочь. Тот снял трубку не сразу, но явно спешил ответить на звонок так сильно, что поздоровался с сильной одышкой. Забытая окружающими благородная вежливость в голосе Элайджи Кобблпота по ту сторону телефонного провода — её бы Освальд не перепутал ни с чьей другой. Всякий раз, нечасто общаясь с отцом, он уповал только на то, что тот не смотрит новости, развлекается с молодой филиппинкой, каждое утро и вечер выгуливает дога покойной супруги да избавляется от аристократичной бледности под тропическим солнцем с пина-коладой в одной руке и томом Фицджеральда в другой. Казалось, Элайдже тоже было проще поддерживать эту игру или жить в неведении. Когда же мужчина говорил о тоске по городу и намерении вернуться, Освальд вкрадчиво начинал разговор о новых преступниках, и тот, ахая, завязывал думать о подобных глупостях. Пингвин совсем не представлял чопорного Мартина с протяжным тяжёлым взглядом на шезлонге в разноцветной подростковой гавайке и шортах рядом с дедушкой и опасался, что под прицел могут взять двух слишком дорогих ему людей сразу, но любое другое место было стократ опаснее, чем то, где жил Элайджа. Мафиози знал: потом он обязательно придумает план получше. Когда буря устаканится, а новое положение в преступном мире станет более устойчивым. Буре не суждено было закончиться никогда. С новостями Пэнн пожаловал поздним вечером за компанию с Засом, когда мафиози налегал на херес, пытаясь унять усиленный недосыпом мандраж и отголоски тоски из-за разговора с отцом, которого совершенно не любил обманывать. Мафиози не признавался себе в этом, но отчасти завидовал Фриц: она могла с Безликим и от тел избавляться, и молча пить газировку из выгоревших банок на террасе дешёвого мотеля за бог знает сколько километров от Готэма, и скрывать ей от отца, как и отцу от неё, ничего не приходилось. Иногда Пингвин даже ловил себя на ревности: ему хотелось такого же уровня доверия, такой же заботы и даже отчасти мягкости. Но Фриц всегда держала его на другой дистанции, готовая перерезать глотку даже спустя столько лет вместе.       — …Сэр Пингвин, что вы выберете? — нерешительно обратился Пэнн к мафиози, когда тот неожиданно притих за обсуждением новостей. — Вопрос срочный, от нас ждут ответа в ближайшие даже не часы, а минуты. Официальный запрос данных о расположении костюма в «Корд Индастриз» был невозможен, но за пятизначную сумму счетовод получил данные о том, что устройство с серийным номером, выгравированным на воротнике изнутри, подключилось к системе сотовой связи четверо суток назад. Поначалу «Корд Индастриз» ответили отказом на просьбу предоставить координаты. Но перезвонили несколькими часами позже, когда счетовод прибыл к мафиози в особняк, готовясь к не самому удачному отчёту, и предложили передать последние координаты за сумму с шестью нулями. Разумеется, Пэнн мог оформить официальное заявление о краже костюма и потратить от недели до месяца на бумажную волокиту. Или поставить почти половину всего текущего капитала Пингвина на кон и получить нужные цифры сразу.       — Сам как думаешь? — раздражённо отозвался мафиози.       — Я думаю, что вся эта ситуация очень странная, сэр. Вы говорите, у Фрица с Зеро была анонимная миссия. Зачем включать эту систему? Это ведь по сути маячок, что несколько противоречит концепции анонимности…       — Чтобы я вытащил их из западни, очевидно! О костюме знали только здесь собравшиеся и Виктор Фрис. Не то, чтобы я вам слишком доверял, но крайне сомневаюсь, что вы замешаны в делах Фрица. Фрису и подавно это всё не нужно, он ищет этот свой способ «освободиться из ледяного плена».       — Вообще-то это обидно, босс. После всего, что мы прошли вместе, — отозвался Зас из кресла у дверей. В беседе участвовать ему было скучно, потому он сосредоточенно чистил оружие карманным набором на журнальном столике, освещённым точным светом напольного торшера. — На вашем месте я бы не доверял именно Фрису. Ему на вашу империю и дела пофигу вообще. Платите, не платите — какая разница. Ему интересно только перестать быть таким отморозком, — усмехнулся каламбуру Виктор. — Короче, я ставлю на то, что вашего Мистера Сосульку перекупили какими-то новыми технологиями. Вот он и слил вашего ненаглядного…       — Виктор, тебе иногда лучше вообще не открывать рот. Это полный абсурд! И про Фриса, и про ненаглядного.       — Насчёт Фрица вы реально смешно беситесь. Пингвин проигнорировал выпад, обновил порцию хереса в бокале, осушил залпом, поморщившись, вытер залитый алкоголем рот и повернув голову на счетовода.       — Мистер Пэнн, будьте добры, подготовьте средства. Виктор, нужны твои люди. Лучшие. Ещё оповести Фриса со Светлячком, пусть собирают эти свои суперзлодейские костюмы. Жду всех к завтраку в лучшем виде.       — Сию секунду…       — А теперь выметайтесь, оба. Оставшись в тишине, мафиози, крутя в руках телевизионный пульт, всё же решился включить новостной канал. И дождаться того, чего Фриц боялась больше всего, — её имени в прямом эфире. Какой-то холёный федеральный агент, взявшийся за это дело вместе с военными, убеждал американцев в контроле над ситуацией и важности сообщения обо всех сомнительных личностях, попадающих под приметы. Пингвин даже не представлял, сколько анонимных вызовов из Нью-Джерси и Балтимора могла получить в первый час следственная группа, сколько людей знало или ненавидело Фриц. Пожалуй, больше врагов было только у него одного.       — Джимбо, ах ты же сукин сын, — вяло прорычал Пингвин прежде, чем его запоздало догнал тщательно игнорируемый, но такой необходимый полноценный сон перед тем, как врата «Аркхэма», сдерживающие опасных вооружённых уродов, сутками позже разверзлись.