F.A.T.

С каждой секундой гул в голове Очако становился все громче и отчетливее, бесформенные звуки оформлялись в стройный ритм, гулко бивший по вискам одной тупой мыслью: «Я устала от своего тела». Все ее страдания были зря, как и слезы. Столько труда, столько вреда и боли. И все… Напрасно? И это осознание было жестоким, оно резало по легким острым лезвием, оставляя за собой лишь еле сдерживаемую слезами на кончиках ресниц боль. И тепло Кацуки. Оно раздражало. Оно слишком успокаивало, одновременно будоража каждый нерв, хотелось одновременно прижаться покрепче к юноше, вплавляясь в его плоть, и сбежать в другую комнату, глотнуть свежего воздуха и успокоить воспаленную жаром кожу. Урарака больше не знала что делать. Блондин говорил множество правильных вещей. Он и вел себя так, что было не придраться, но все же внутренний голос вопил на сотни ладов, оглушая и сбивая с толку еще сильнее. Что делать дальше? В какую сторону двигаться? Стоит ли доверять Бакуго и его внезапной нежности, ведь она может испариться так же неожиданно. «Я чертовски устала от своего тела». Пульсация в висках усилилась, а где-то в глубине груди застрял, хрипя, всхлип. Недостаточна. Она чувствовала, что ей не доставало красоты, глубины мыслей, храбрости и еще сотни разных качеств для того, чтобы быть симпатичной хоть кому-нибудь. Тем более Кацуки, такому взрывному, но одновременно педантичному, целеустремленному и сильному. Он был слишком хорош, в неправильном смысле, но все же. Он был во сто крат лучше, другая «лига». А она… Разочарование. Ни внешности, ни таланта, ни денег. И характер дурацкий. Чертова идеалистка. Кое-как дотянувшись до телефона, девушка открыла дневник и промотала записи в самое начало. Вот фотография ее в белье. Над резинкой трусов слегка нависал небольшой животик, а талия переходила в чуть объемные бока. Очако невольно запустила руку под объемную толстовку и пальцами провела по впалому животу. Этого жира больше нет. Бока тоже исчезли. Под тонкой сухой кожей чувствовались только кости, остатки мышц и жилы. Но почему она все еще чувствовала себя той же самой «толстой» девочкой с этой фотографии? Почему облегчение так и не наступило? Почему все страдания, через которые ей пришлось пройти, не принесли облегчения? Почему она все еще не достойна? Тяжело выдохнув, шатенка отложила кейтай и прикрыла глаза. Все было бессмысленно изначально. Все ее старания: поступление в Академию, усердная учеба, развитие причуды. Этого все равно было бы мало, чтобы выйти на высокий уровень. Из омута мыслей ее вырвал громкий хриплый голос: — Еда готова, спускайся! Бакуго даже готовил для нее. Иронично, хотя он сам раньше посмеивался над ее уплетанием сладостей, мог выдать пару-тройку едких комментариев. А теперь все стало совсем иначе. Теперь он зачем-то заботится, хочет, чтобы она ела, хочет, чтобы она выздоровела. «Я устала от своего тела». Единственное, чего хотелось Урараке — избавиться от своего тела. Исчезнуть, стать эфемерным созданием, духом, что больше не будет никак связан с этим жестоким и злым миром. И это желание давящей тоской засело где-то в грудной клетке, образовывая черную дыру. С трудом спустив ноги с кровати, девушка убрала волосы с лица и надела тапочки, после чего попыталась встать. Головокружение вновь захватило ее в свои объятья, не давая сделать ни одного устойчивого шага. Кое-как держась пальцами за стены, шкафы, откосы, студентка медленно пошла к лифту, где ее уже ждал блондин. — Ой, Очако, на тебе лица нет, — нахмурился юноша и подхватил одноклассницу под руку. — А…Да, все в порядке, не волнуйся. Фальшивая улыбка не пошла мимо Кацуки. Лицо искривилось то ли в злой, то ли болезненной гримасе, а губы сжались в тонкую полосу. — Не ври мне. Я же вижу, что что-то не так. Рассказывай. Ответом было лишь оглушительное молчание и тихий гул спускающегося лифта. Выйдя на кухню, ученики геройского курса медленно прошли к столу, где уже была чашка белого риса и паровой омлет. — Ладно, поешь хотя бы чуть-чуть, — юноша помог Очако сесть на стул, а сам отошел к окну, — потом поговорим. — Угу. Следующие пять минут они провели в тяжкой, липкой тишине, оглянувшись, можно было увидеть, как она стекает прозрачной слизью по стенам и затапливала помещение. Шатенке еле удалось осилить четверть блюда к тому моменту, как к горлу подступила горькая тошнота. — Кац… Я не могу, — с трудом просипела девушка, сдерживая рвотные позывы. Блондин одним прыжком подлетел к подруге, подхватил ее и потащил в туалет, где уже ее вывернуло, сначала съеденным, а затем уже желчью. — Гадость… — просипела Урарака, вытирая тыльной стороной ладони выступившие слезы. — Ничего, — одноклассник продолжал придерживать волосы Очако, — еще? — Мутит… — еще один болезненный спазм сжал желудок девушки, и она вновь склонилась над унитазом. «Лучше просто умереть, чем быть такой жалкой» — молнией пронеслось в голове шатенки. «Дальше будет только хуже». — Даже не думай о каком-то дерьме, слышишь? — Бакуго словно слышал все, что происходило в ее голове. Это пугало, это сбивало с толку, из-за чего хотелось сбежать. Наконец-то наступило долгожданное облегчение. Ледяная испарина, проступившая на разгоряченном лице девушки, обжигала. — Бакуго… — Кацуки, — поправил блондин, протягивая влажное полотенце, — все нормально, слышишь? Я другого не ожидал. — Да как же, — криво усмехнулась ослабевшая Очако, вытирая влажную кожу, — прекрати. Я мерзкая. И все, что со мной происходит — такое же. Сама, дура, виновата. — Прекрати уже, Очако! — наконец-то взорвался Динамит, — хватит! Хватит обвинять себя во всем! — А что же тогда? Я влипла в это дерьмо сама, теперь тебе из-за моей тупости приходится нянчиться со мной! А мог бы сидеть на занятии, тренироваться со всеми, становиться лучше! Ты ведь так хочешь стать номером один! — Урарака закричала, срывая голос, — а я только и делаю, что торможу тебя! Широко размахнувшись, Кацуки со всей силы ударил кулаком в стену, разбив плитку и порвав кожу на костяшках. — ЭТО БЫЛ МОЙ ВЫБОР, ДУРЕХА! МОЙ! Меня… — голос предательски задрожал, — меня никто не заставлял с тобой «нянчиться», никто не думал, что с тобой все настолько плохо! Ты ведь больше не можешь нормально есть! От неожиданности, студентка вжалась в стену и горько разрыдалась. Ей хотелось врасти в холодное здание, лишь бы больше не быть той, кем она себя чувствовала, чтобы больше не страдать, чтобы на нее больше никто не кричал и не обижался. — Я… — Хватит. У тебя на лице написано, что будь ты похрабрее — скинулась бы из окна или еще какое дерьмо сделала. Я вижу. И я не знаю, что мне сделать, чтобы ты этого больше не хотела. Юноша присел на корточки рядом с Ураракой и коснулся ее руки. — Пожалуйста, не делай глупостей. Ты со всем справишься. Ты не обуза. Ты не можешь быть обузой, понимаешь? — Нет… Я только и делала, что ранила всех вокруг… — Не правда. Ты многих вдохновляла столько времени. Столько раз ты не давала другим упасть в бездну, поддаться отчаянию. Так дай нам тебе помочь. Позволь мне сделать хоть что-то для тебя. — Да как же… — Чертов Деку в этой Академии только из-за тебя! Не из-за причуды, а из-за того, что ты была на испытании. Замстаросты, эта девка Половинчатого, ты думаешь она пошла бы на свиданку с этим? Да ни в жизнь. — Откуда ты… — Мы обсуждали это в один из вечеров, когда ты была у Исцеляющей Девочки. Каждый рассказывал то, как ты повлияла на их жизнь. Пресвятые черти, да даже этот мелкий извращенец про тебя столько наговорил, что я чуть не треснул от злости! Наконец-то Очако удалось немного расслабиться, и она лбом уткнулась в плечо блондина. «Я так устала от своего тела… Но… Наверное, стоит еще за него побороться? Хотя бы ради других». — Но что делать, если я сама не могу есть? Бакуго хрипло усмехнулся. — Ничего, сейчас опять к Исцеляющей Девочке, а там уже разберемся. Пойдем.