***
Он не справится. Соул думал, что, став отцом близнецов в возрасте двадцати трех лет и умудрившись сохранить жизнь своим детям целых три года, он сможет справиться с любым уровнем хаоса, который мир ему устроит. Тем не менее, одного взгляда на лицо Мари ему было достаточно, чтобы понять, что прямо здесь, прямо сейчас возникла ситуация, с которой он не справится. — Всё в порядке, Соул, они с Виктором, — ответила она на его предыдущий вопрос, не удостоив его ни единого взгляда. Это был плохой знак. Если бы это был кто-то другой, Соул задал бы дополнительные вопросы, но это была Мари: она защищала своего мелкого почти так же рьяно, как и Мака. Если близнецы с Виктором, значит, все под контролем. Чего нельзя было сказать о ситуации в его гостиной. Глаза Соула встретились с глазами Спирита через всю комнату в редкий момент взаимопонимания, и его тесть кивнул в знак согласия. Оба мужчины молча попятились и попытались скрыться в стороне, оставив достаточно пространства для двух женщин, стоящих лицом к лицу. — Мари, — осторожно начала Камико. — Давно не виделись. — Двенадцать лет, — блондинка все еще маниакально улыбалась, но ее голос звучал тихо. — Двенадцать лет, Камико. Его тёща молчала. — Я понимаю, что ты не хотела возвращаться туда, где живёт Спирит, — по тому, как Мари стиснула зубы, Соул понял, что она хотела сказать «Мака». — Но двенадцать лет — это слишком долгий срок без единого звонка или сообщения друзьям, Камико. — Мари… — Мы были партнерами, — перебила её Мари, фальшивая улыбка исчезла, а брови опустились. — Партнерами, Камико, четыре года. Он этого не знал. Соул удивленно посмотрел на Спирита, и старое оружие что-то прожестикулировало руками, вероятно, ответив, что это было до его времени. — Я думала, что мы друзья. — Так и есть! — воскликнула Ками, делая шаг ближе к другой женщине. — Мари, мне жаль, что мы потеряли связь… — Нет, Камико. — Та вздрогнула от собственного имени, но Мари продолжала настаивать. — Люди теряют связь, когда обе партии перестают пытаться. Я тебе звонила, а ты не брала трубку. Я писала письма, а ты на них ни разу не ответила. Я пригласила тебя познакомиться с моим сыном, а ты нас проигнорировала. Святой Шинигами, да всё ещё хуже, чем Соул думал. Даже Спирит казался удивленным, его рот был открыт, пока он смотрел на свою бывшую жену. Ками глубоко вдохнула. — Я знаю, что виновата, Мари. И мне жаль... — Нет. — Мари покачала головой. — И даже если тебе действительно жаль, одними извинениями ты не отделаешься. Теперь пришло время Ками нахмуриться, ее гнев снова вспыхнул. — Мари, я понимаю, что ты обижена, но то, что ты перебиваешь меня или притворяешься, что знаешь больше меня, тоже ничего не изменит. Ты знаешь, почему я отошла от всего, что представлял Шибусен, и ты знаешь, что это был правильный выбор. Мари тихо усмехнулась. Соул заметил, что Спирит осторожно скользнул за диван, и сделал шаг ближе к входной двери. Не то чтобы он тоже подумывал свалить из собственного дома. — Знаешь, я никогда ещё не слышала, чтобы ты говорила так много неправильных вещей. Ками скрестила руки на груди и вызывающе вздернула подбородок. — Да неужели? Ну так просвети меня, Мари. — С радостью. — Демоническое Оружие сделало шаг ближе. Теперь женщин разделяло всего несколько футов. — Ты не понимаешь, почему я обижена. Я тебя перебила, чтобы ты себе могилу не рыла. Мне не нужно притворяться, потому что я знаю тебя, а следовательно, знаю больше. И хотя я знаю, почему ты уехала, я ни за что не соглашусь, что это был правильный выбор. Прежде чем Ками успела возразить, Мари продолжила. — Ты уехала по той же причине, что и я — или ты забыла, что у меня тоже было разбито сердце? — Она нахмурилась ещё сильнее. — Но для тебя же это не одно и то же, поскольку я замужем не была, а Франкен тебе никогда не нравился. — Он представляет опасность для себя и всех вокруг, — огрызнулась другая женщина, и на этот раз Соул нахмурился. Погоди-ка секунду… — Я-то хотя бы ребенка не бросила, — злобно прорычала Мари. Это был знак того, как она была зла, потому что она слишком быстро пришла в себя. — Но это не мое дело. Ты оставила Маку с отцом, и я не имею права осуждать то, как ты будешь взаимодействовать с дочерью. — Что-то тебя слишком сильно волнуют мои отношения с Макой, — вызывающе сказала Ками. Мари еще раз покачала головой. — Видишь? Я же сказала, я тебя перебила, чтобы ты перестала нести чепуху. Ками, дело вовсе не в Маке. По-моему, Мака тут вообще ни при чём. Эта фраза наконец-то пробила стены Камико. Она смотрела на свою старую подругу, словно на незнакомца. — Тогда в чем же дело? — В тебе, глупая гордая женщина, — вздохнула Мари, и теперь в ее золотых глазах была только грусть. — Камико Албарн, я на тебя зла как собака, но не потому, что ты уехала, не потому, что перестала с нами разговаривать, и уж точно не из-за Маки. Удар был настолько быстрым, что Соул его даже не заметил: в одну секунду они стояли лицом к лицу, а в следующую Ками стояла на коленях в нескольких футах от них. Обе её руки были подняты в оборонной позиции, в то время как Мари Мьёльнир-Штейн отдергивала кулак. Если бы его тёща не была готова, она бы щеголяла синяком под глазом вместо синяка на руке на ужине дочери. У неё были безумные инстинкты — он почти не мог поверить, что она отпарировала удар Мари, не сломав руку. Соул также с ужасом осознал, что Ками снова встала рядом с его новеньким пианино. Он было открыл рот, чтобы попросить их остановиться — хотя Спирит нервно жестикулировал через всю комнату, чтобы не вмешивался, — но Мари опередила его. — Я злюсь, потому что мой первый мастер, моя бывшая партнерша, моя лучшая подруга провела двенадцать лет своей жизни, страдая в одиночестве, но так и не обратилась ко мне за помощью. И к никому другому. Ками опустила руки, ее челюсть отвисла. — Мари… — Ты обвинила себя, — мягко сказала Мари. — За крах брака, за то, что оставила Маку, и за все остальное. Ты думала, что проиграла, а ты же ведь с проигрышами справляться не умеешь, потому что Камико Тенджин не проигрывает — она всегда превосходит. — Я путешествовала! — рявкнула Ками, вставая на ноги. — Я не страдала… — Да неужели? — усмехнулась Мари. — Бесконечно? Что в твоём путешествии было такого важного, что ты не смогла уделить недельку времени и познакомиться с моим сыном и со своими внуками? Будет врать-то, Ками… Именно старое прозвище, а не дразнящий тон, заставило последнюю взорваться. — Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала, Мари? Ты хочешь, чтобы я плакала и кланялась тебе в ножки? Хочешь, чтобы я вымаливала твоё прощение? — закричала Ками, всплеснув руками. — Я хочу, чтобы ты была с собой честна! — возразила Мари тем же тоном, крепко сжав кулаки. Ее руки дрожали от едва сдерживаемой ярости. — Перестань притворяться, что знаешь меня лучше, чем я себя! — Ты… ты невозможная, заносчивая дура! — Ах, ты ещё и обзываешься? Мы снова в школе, бешеный молот? Опять будешь разглагольствовать о браке с унитазом? — Ну всё, держись! А за этим последовал такой ураган мата и оскорблений со стороны двух кричащих женщин, что у Соула отвисла челюсть. Он ни разу не ожидал, что именно эти двое устроят такое зрелище. Растерявшись, он еще раз взглянул на Спирита, и, к его вечному удивлению, его тесть наблюдал за этой сценой с веселой улыбкой на губах, расслабленным лицом, подпертым руками и теплым и тоскующим взглядом в глазах. Все сошли с ума? И что теперь? — Мама? Мари? «Дерьмо».***
Круть-верть, круть-верть, круть-верть. Перед Штейном стояла моральная дилемма, а он с ними всегда был не в ладах. Он приготовил ванну для детей — вода была нужной температуры, он убедился, что в поле зрения не лежат лезвия бритвы или другие опасные предметы, он даже нашел несколько старых игрушек Виктора для купания, — и теперь ему оставалось только усадить детей в ванну. Это, однако, требовало, чтобы он — странный и незнакомый взрослый — снял с них одежду. А дети не должны доверять странным и незнакомым взрослым видеть их голыми. Хотя нет: дети вообще не должны доверять взрослым, и точка. Они с Мари научили Виктора этому, когда тому было пять и он начинал ходить в детский сад. Их ребенок знал, что если любой взрослый или подросток — они не рисковали — попытается дотронуться до него или снять с него одежду, он должен закричать что есть мочи и бежать со всех ног. Круть-верть, стоп... Штейн позволил себе несколько секунд обдумать всю боль и страдания, которые он бы причинил тому, кто посмел бы хотя бы подумать тронуть его ребёнка. Вернувшись к проблеме, он увидел, что в ванной на него смотрят трое грязных детей и ванна с горячей водой. — Мне нужно найти для вас полотенца, — сказал Штейн. — Виктор, можешь помочь близнецам забраться в ванну? Его ребенок кивнул, и Саунд тут же поднял руки, чтобы с него сняли рубашку. — А ты помогать не будешь? — спросил он. Конечно, кто, как не дети Маки станут задавать неудобные вопросы. — Ваша мама не дала мне разрешения вам помогать, поэтому я не могу, — объяснил он, уже делая шаг назад и выходя из ванной. К его облегчению, они легко согласились. — Надо делать как говорит мама, — согласилась Айка, борясь с крошечными пуговицами на платье. «Это уж точно», — подумал Штейн, волочась к шкафу в прихожей. Он достал дополнительные полотенца и медленно пошел обратно. Почти незаметная улыбка скользнула по его губам при звуке детского смеха и плеске воды о плитку. Половина пола была залита водой, и Виктор в редкий момент азарта, похоже, вылил все жидкое мыло в воду. Вокруг смеющихся детей царило белое море пены и пузырей. Штейну на все эти мелочи было плевать. Он подобрал брошенную одежду. — Я отнесу её в стирку и вернусь. Ведите себя хорошо. — Он вложил в эту фразу весь свой отцовский авторитет и оставил детей играть. Виктору было всего девять, но он был достаточно умен, чтобы не дать близнецам убиться за пять минут головой о ванну. Тем не менее, вернулся Штейн через четыре. Он сел на унитаз, скрестил ноги и пожалел, что рядом нет его любимого стула, чтобы он мог покрутиться, пока ждёт. Мари думала, что эта привычка помогала ему сжигать подавленный подростковый ангст, что бы это ни значило. Стул просто помогал ему сфокусировать идеи. — Ай! — От возмущенного восклицания Саунда у Штейна включился отцовский инстинкт, и он тут же опустился на колени у ванны и аккуратно вытер мыло с глаз мальчика. — Надо быть осторожнее, — сказал Штейн. — Мама моет нам голову, — объяснила Айка, по-прежнему сердито глядя на него. Штейн одобрял инстинкт выживания этого ребенка. А поскольку она была дочерью Маки, он знал, что она лучше отреагирует на вызов. — А почему бы Виктору не научить тебя мыть голову? Тогда ты сможешь удивить маму, — сказал он. Маленький красный дьяволенок ухмыльнулся. Штейн посмотрел на собственного ребенка, но Виктор только пожал плечами, как бы говоря «ну, ладно». Его сын действительно был хорошим ребенком. Штейн охарактеризовал дергающее чувство в груди как смесь гордости и вины — надо бы чаще делать комплименты Виктору. Он хотел, чтобы его сын знал, что, хотя он и несовершенный отец, он так счастлив, что у них с Мари есть такой ребёнок, как он. У Виктора был острый ум и нежная душа Мари – он был идеален. Круть-верть, круть-верть. А может, он наслушался бреда Спирита-сэмпая, и теперь становился сентиментальным родителем-наседкой. Круть-верть, круть-верть. Он все еще анализировал свое поведение, когда Виктор объявил, что они закончили. Он помог детям выбраться из ванны и раздал полотенца, по-прежнему избегая прикасаться к близнецам больше, чем необходимо. Может, это просто паранойя, но он был уверен, что Мака оценит эту мысль. Штейн отвел хихикающих детей в комнату Виктора. Парадная одежда, которую Мари выбрала сыну на званый ужин Маки, уже лежала на его кровати, но нужно было найти что-нибудь для близнецов, пока их одежда еще в сушилке. Выборы, круть-верть, выборы, круть-верть. Виктор был на шесть лет старше близнецов, но Штейн был уверен, что сможет найти что-нибудь из его старой одежды. Мари пожертвовала большую часть, но все еще хранила несколько избранных вещей где-то в шкафу. Ей нравилось его наряжать, она всегда говорила, что он такой милый, когда носит костюм… Круть-верть, стоп. Мило значит хорошо, верно? Мака будет потенциально менее разъяренной, если сможет описать детей как «милых» после того, как им пришлось находиться под его опекой без присмотра. — Айка, Саунд, вы не хотите поиграть с Виктором в переодевания? Дети заулыбались ему, и Штейн позволил себе психованно улыбнуться. «А теперь поиграем с подопытными».***
— Мама? Мари? «Дерьмо». Мака стояла на единственной паре высоких каблуков, которые ей нравились, черных, как и ее длинное платье без рукавов. Ее волосы уже были высушены и опадали на спину тщательно причесанными волнами. Блэр уже сделала ей макияж — немного румян на бледной коже, подводка для глаз и тушь. Вышеупомянутая кошка маниакально ухмылялась Соулу через плечо Маки, как она всегда делала каждый раз, когда ей выпадала возможность сыграть фею-крёстную — ей слишком нравились его реакции. Однако сейчас Соулу не хотелось пялиться на свою жену, как влюблённый идиот. Выражение боли на ее лице и холодная тишина в комнате — это все, о чем он мог думать. — Это правда? — прошептала Мака. Ни Ками, ни Мари не пошевелились. — Мама, все это время… ты убегала? Соул считал, что у некоторых чувств есть лицо. Любовь — это взгляд Маки каждый раз, когда она смотрела на него или их детей, верность — это нежная улыбка, которую Цубаки хранила только для Блэк*Стара, а сила — решительное принятие, которое продемонстрировал Смерть-Младший, надев старую мантию своего отца. В этот момент «разбитым сердцем» была Камико Албарн, застывшая перед собственной дочерью. На неё было больно смотреть. — Мака, я… — Пожалуйста, только не лги, — прошептала его жена, и Ками вздрогнула. — Скажи мне правду, мама. Именно в этот момент Мари решила вмешаться, обняв Ками за плечо. — Ками, мы с тобой. Но ты должна нас впустить — ты должна помочь нам помочь тебе. Камико задрожала, но не оттолкнула Мари. Она съежилась в объятиях своей старой подруги, принимая утешение таким, какое оно есть. — Твоя мать… очень несовершенный человек, Мака, — наконец призналась она. Ее голова все еще была высоко поднята, но глаза выдавали ее неуверенность. — Как и мы все, — ответила Мака. Она подошла к ним и взяла Ками за руку. — Мама, я знаю, что всегда идеализировала тебя, но мне не нужно, чтобы ты была идеальной. Мне просто нужно, чтобы ты была моей мамой и, если возможно, частью нашей семьи. — Мака… — Но ты должна быть уверена, мама. Тебе нужно приложить усилия и посвятить себя этому решению, — заявила Мака голосом, полным стальной решимости, которая сделала её несколько печально известной. — Если ты решишь вернуться в нашу жизнь, ты должна остаться. Я могу простить тебе почти все, мама. Но я никогда тебя не прощу, если ты решишь бросить моих детей. Соул почувствовал, как его грудь сжалась от мысли, что их дети могут пострадать. Саунд был нежной, доброй душой, и легко привязывался к окружающим его людям. Айка, при всем своем властном и независимом характере, ненавидела одиночество или ощущение, что ее бросили. Если они полюбят свою бабушку, а она потом исчезнет, их это раздавит. Даже его родители, хоть и не были образцом любящих родственников, часто звонили и всегда настаивали на том, чтобы встречаться с детьми вживую как минимум каждые две недели. Соул знал, что они по-своему напыщенно проявляют заботу. А вот Вэс был ходячей катастрофой, который обожал своих племянников до крайности. На это было противно смотреть, но Соулу нравилось видеть, как близнецы обвивают его брата своими крошечными пальчиками. Он вспомнил разговор с Макой у ступенек Шибусена, который состоялся много лет назад. Она выразила свой страх по поводу того, что дети могут пострадать, а он сказал, что они не могут контролировать их чувства – они могут только стараться изо всех сил. Если его жена и ставила любимой матери ультиматум, то только ради этого обещания. И будь он проклят, если не поддержит ее сейчас. Соул подошёл к Маке и обнял ее так же, как Мари Ками, но притянул её тело к своему. — Ками, можете не торопиться и даже делать ошибки, но не смейте от них отворачиваться. Рука Маки обвилась вокруг его талии. Она крепко сжала его рубашку, поблагодарив за то, что он встал на её сторону. И Камико начала медленно ломаться. Во-первых, у нее опустились плечи. Она побледнела, что подчеркнуло темно-фиолетовые круги под глазами. Её губы и руки задрожали, она глубоко и устало вздохнула и прижалась всем весом к телу Мари. — Я не останусь, — прошептала она. — Я не могу остаться. Город Смерти больше не мой дом, если вообще им был. — Ее глаза встретились с глазами Маки, и в то же время ее руки потянулись к дочери. — Но… я больше не исчезну. Я буду поддерживать связь. И… я бы хотела… я бы хотела познакомиться с внуками. Пальцы Маки нашли запястья матери, и она, притянув пожилую женщину к себе, крепко обняла ее. — Мне этого достаточно, мама, — сказала она в волосы матери. — Мне этого достаточно. Честно говоря, всё прошло лучше, чем Соул ожидал. Было ясно как день, что у Камико полно проблем, над которыми нужно работать, но если она всерьёз приложит усилия, Соул решил, что для него этого достаточно. В конце концов, его родители не были ярким примером любви бабушек и дедушек. Для этого у них есть Спирит. Кстати о птичках, Соул не удивился, обнаружив, что его тесть кусает носовой платок и рыдает навзрыд. Боже, он повсюду разбрызгивал сопли. Мака отпустила мать и усмехнулась, деликатно вытерев глаза. Соул заметил, что Блэр предусмотрительно использовала водостойкую косметику. — Не могу дождаться, когда ты с ними познакомишься. — Она обернулась, чтобы посмотреть на мужа. — Соул, давай уже заберём детей, пока они не свели Килика с ума. — А Мари их уже забрала, — ответил тот, глядя на их бывшую учительницу. — Мари, где они, говорите? Все еще улыбаясь переплетенным рукам Маки и Камико, блондинка спокойно ответила: — О, я оставила их и Виктора дома с Франкеном. На мгновение наступила тяжелая тишина, прежде чем все люди в комнате выкрикнули одновременно: — ТЫ ЧТО СДЕЛАЛА?***
Круть-верть, круть-верть, круть-верть. Штейн склонился над микроскопом, когда входная дверь лаборатории с грохотом распахнулась. Любой другой был бы застигнут врасплох, но, честно говоря, Штейн уже настолько привык к дерьму, которое творилось вокруг него, что даже не вздрогнул. Не говоря уже о том, что он почувствовал их души за много миль отсюда. — С возвращением, Мари, — сказал он, не поднимая головы. Образцы крови были гораздо более интереснее, чем драма, которая вот-вот должна была начаться. — Здравствуйте, Спирит-сэмпай, Мака, Соул, Камико. — Где мои дети? Его не удивили и не обидели резкие слова Маки. Когда ты социопат (хоть и самодиагностированный), тебя мало что может обидеть. — С Виктором в гостиной. — За его словами тут же последовали торопливые шаги, и он оказался наедине с Мари. — Ну, как драма? Врезала ей? — О, да! — И по ее тону было ясно, что она ни капли не сожалела. «Вот это моя жена». Штейн наконец-то встал и потянулся. Мари подошла к нему сзади и принялась нежно массировать ему шею. И под «нежно», конечно же, он имел в виду ее огромную силу — как раз для его ноющих мышц и костей. В уютной тишине они проследовали за толпой, вторгшейся в их дом, и обнаружили Камико, присевшую перед Айкой и Саундом. Девочка была предсказуемо подозрительна, в то время как мальчик был в равной степени поражен и напуган. Обе правильные реакции на Камико — хоть его мнения никто не спрашивал. — Та-а-ак… Все их пальцы на месте, — прокомментировал Спирит-сэмпай, подозрительно глядя на Штейна. Почти тридцать лет прошло, а ему до сих пор на мозги капают. — Мне ещё жить не надоело, — ответил Штейн. Ну, точнее, надоело, но он уже почти научился контролировать эти побуждения, благодаря Мари и Виктору. — Их одежда в сушилке, — сказал он Соулу, который наблюдал за сценой с Макой, Ками и детьми, но также держался на безопасном расстоянии. Умно. Коса Смерти кивнул. — Спасибо. И за то, что одолжили им старую одежду Виктора. — Спасибо, что поделился, Виктор, — сказала Мари, нежно гладя сына по волосам. Виктор лишь пожал плечами и рассеянно обнял мамину ногу. — Они такие милые! Конечно. И Айка, и Саунд были одеты в одинаковые маленькие смокинги, напоминающие о шопоголиковой фазе Мари. На их галстуках-бабочках поверх красного шелка красовались маленькие черные черепа, и ещё Штейн расчесал им волосы. Он заметил, что Блэр уже сделала достаточно фотографий, чтобы заполнить целый альбом. «Эксперимент удался». Сейчас Саунд показывал маме и бабушке раскраску, которую заполнял до их прихода, — совершенно безопасное и одобренное Мари занятие для детей. Штейн почти видел, как мозг Маки раздувается внутри ее черепа, когда она ворвалась в его дверь, полностью готовая убить его насмерть. Он даже не пытался скрыть свою злую улыбку. Айка решила, что самое время ткнуть возмущенным пальцем ему в лицо и воскликнуть: — Он не помогал нам купаться! Что, конечно же, заставило всех взрослых уставиться на него в ожидании объяснений. — Не хотел, чтобы они считали нормальным, что подозрительный взрослый прикасается к ним обнаженным. А вот и душа Маки покидает тело и отправляется к свету. Судя по лицам, Мака и Соул провели один из своих быстрых мысленных разговоров, и Штейн не сомневался в содержании — их детей явно ждёт разговор об опасных незнакомцах. — Оке-е-ей, — сказал Соул. — Раз все живы и готовы и у всех пальцы на месте, почему бы нам не отправиться на ужин? Спирит-сэмпай пробормотал что-то насчёт резерваций, пока Соул отправился забирать детей. Мари положила голову ему на плечо, так как не могла дотянуться до его плеча, и прошептала: — Что я тебе говорила о намеренном запугивании людей? — Повременить с этим, — ответил Штейн тем же тоном. — И…? — И вот я повременил. — Франкен… — Профессор Штейн, — перебила Мака. Только она до сих пор называла его «профессором». — Спасибо, что присмотрели за детьми, а то у нас был… насыщенный вечер. — Могу себе представить, — ответил он. Камико свирепо посмотрела на него, и он аж остановился от абсолютной наглости ее осуждения. Да, он социопат, да, у него проблем целый вагон, но эй, он до сих пор не облажался с сыном и не бросил его. Лично он считал, что худший родитель в этой комнате, — это она, а они стояли в его гребанном доме. Штейн решил наградить её своей самой психованной улыбкой. — Хорошо выглядишь, Камико. Та вздрогнула. «Интересно». — Как дела, Штейн? Круть-верть, круть-верть, круть-верть. — Да так, людей вскрываю, пока они спят… — Мари толкнула его локтем и чуть не сломала ему ребро. — По старинке. Камико явно была готова выдать какой-нибудь неприятный ответ, но один взгляд Маки заставил ее проглотить свои слова. Вместо этого она сказала: — Я и не знала, что у тебя есть чувство юмора. И поскольку он был не очень хороший человек, а Камико всегда чертовски его раздражала, он ответил: — У меня его нет. Я полностью серьезен. — Та-а-ак, — прервала его Мари, встав между ними. — Франкен, хватит, не то Мака запретит тебе нянчить. — Не волнуйся, — сказал Штейн, глядя на свою бывшую ученицу. — Я больше не собираюсь нянчить, Мака. Он думал, что та вежливо успокоится, но вместо этого Мака рассмеялась. — Но профессор, у вас же так хорошо получилось, и они в смокингах Виктора такие милашки… Он знал, что она шутит, но у неё же день рождения, поэтому он решил поступить как хороший бывший учитель и дать ей ответ, который она действительно хотела услышать. — Больше. Никогда.