Amor caecus

      В очередной раз, перебирая пергаменты с письмами Сулеймана, Хюррем пыталась заставить себя расстаться с частью своего прошлого. Столько воспоминаний связано с этими, казалось бы, уже, обездушенными кусками бумаги. Тогда все было понятно и просто насколько это было вообще возможно. Уверенность в чувствах Сулеймана – самые больно бьющиеся розовые очки, и сейчас все эти разбитые стекла изрезали ее сердце, оставляя миллионы кровоточащих шрамов.       Странное ощущение, что все еще не закончено, завладело всем нутром Госпожи. Напряжение от развернувшейся ситуации буквально витало в воздухе, наполняя его звенящим напряжением. В этот момент послышался звук открывающейся двери. Теперь вместе с напряжением в воздухе запахло надеждой. С одной стороны Султан, который молил Аллаха, чтобы его Госпожа простила его или дала бы шанс все исправить. С другой стороны Хюррем, рассчитывала на то, что ее решили посетить дети, слуги, кто угодно, но не Он.       - Хюррем, нам нужно поговорить – с порога произнес Сулейман.       Султанша, не вставая с тахты, попыталась незаметно спрятать подальше исписанные листы пергамента, но в один момент все резко посыпалось из ее ладоней и устлало ковер обрывками прошлого.       - Повелитель, мне кажется или мы все уже обсудили. Мне не хотелось бы вновь выслушивать Ваши обвинения и подозрения в том, чего я не совершала, и совершать не собираюсь.       В этот момент Султан устремил взгляд вниз и заметил разбросанные письма, в его душе еще больше затеплилась надежда. Наклонившись, он поднял один из листов и пробежался глазами, мгновенно определив его содержание. На его лице расцвела улыбка, и он поднял глаза на Хюррем.       - Это ничего не значит – опередила его Султанша, - я собиралась их выбросить, меня с написанным здесь больше ничего не связывает.       В этот момент настала очередь Хюррем обращать внимание на Султана. Она заметила в его руках ненавистный ей дневник, который также как и человек перед ней, напоминал о счастливом прошлом.       - Зачем ты его принес, хочешь попросить перевести? Не думаю, что моему варианту ты сможешь поверить.       - Подожди, и не перебивай меня. Я понял, что настолько сильно был одурманен в первую очередь ненавистью к возможности того, что я могу быть виноват во всем этом, что просто не мог здраво мыслить. Я искал причины, отговорки, на основании которых неправой оказалась бы ты, а не я. Меня всегда пугала мысль о том, что я настолько сильно к тебе привязан, что могу простить тебе все, спустить с рук, только потому, что я не могу представить жизни без тебя. И все эти наложницы, нескончаемые измены – лишь попытка доказать самому себе, что я не привязан к тебе так сильно. Но каждый раз это было тщетно, я думал, что наказываю тебя, однако на самом деле я пытался доказать сам себе, что ты не во всем властна надо мной.       На лице Сулеймана не было отражено не единой эмоции кроме сожаления. ***       Фирузе находилась в смешанных чувствах, она понимала, что на кону находится не только ее задание, но и вся ее жизнь. Но другого выхода у нее не было, как однажды она изучала на уроках русского одну фразу «либо пан либо пропал».       Ей требовалось на как можно больший срок растянуть время своих сборов, чтобы успеть найти преданного во дворце человека, раздобыть дневник и успеть вклеить незаметно в него нужную страницу и вернуть на место, чтобы самой не кинуть на себя тень подозрений. И останется дело за малым, сделать так, чтобы дневник попал в руки наложнице и через нее пустить слух по дворцу о неверности жены Султана.       Персиянка также размышляла над тем, как же ей на руку общение Госпожи с Муратом Пашой, а также подозрения Сулеймана. Она верила, что сможет посеять такую вражду между супругами, что спокойно на правах чуть ли не будущей жены Падишаха вернется в столицу. ***       Хюррем не была поражена или удивлена услышанным словам своего мужа. В общем-то, ей было все равно. Она устала, устала верить, выслушивать, входить в положение, прощать. Казалось бы, ни одна струнка ее души не была затронута монологом Сулеймана. Все его речи были для нее лишь назойливым шумом. Однако ей все же было что ответить Падишаху.       - Повелитель, мне очень лестно, что Вы – притворно уважительно выделив обращение к Султану, произнесла Хюррем, – наконец-таки смогли увидеть свою вину в перенесенных мной страданиях, но поймите, меня это больше не интересует. Мое доверие к вашим словам растаяло в ту самую минуту, когда вы посмели сомневаться в моей любви, вы просто растоптали и уничтожили меня. Поэтому не ждите от меня понимания, прощения и чего бы то ни было, что Вы бы хотели от меня получить.       Дзынь! В данный момент розовые очки разбились и Сулеймана, только вот рана не кровоточит, нет, теперь вместо сердца – зияющая бездна. Они разрушили, точнее он разрушил все то, что было между ними. Та тонкая нить, связывающая когда-то двух людей, порвалась окончательно.       - Я тебя услышал, но из дворца я тебя не отпущу без детей, но и дать забрать детей я тебе не могу. Прошу найди в себе силы остаться здесь, а после, когда Мехмет будет готов ехать в санджак, мы подумаем, что можно будет сделать.       - Нет, мы не подумаем, я уеду, с твоим разрешением или без него, но я уеду, сбегу, вырвусь из этой клетки – абсолютно спокойно произнесла рыжеволосая.       Сулейману стоило больших усилий унять, поднимающийся гнев, но с осознанием того, что стоит злиться только на себя, произнес:       - Хорошо подумай, зачем тебе это нужно, зачем ты хочешь уехать отсюда, если тебе все равно. И да, забери, мне кажется, тебе эта вещь будет дорога, мне стало совершенно неинтересно, что там написано, этот дневник по праву твой. Мне очень жаль, что для того чтобы понять многое, мне этим же многим пришлось и пожертвовать.       Положив дневник на кровать Хюррем, Сулейман вышел из покоев жены с тяжелым камнем на сердце.