***
Камилла решила его испытать, не иначе. Он ни о чем не рассказал Синджеду, ни о первой, ни о второй встрече, когда Камилла явилась с точностью до минуты, через три дня, и вновь Виктор по счастливому несовпадению был один. И он согласился на сотрудничество. При условии, что ему подробнее расскажут о последствиях. Тогда Камилла вручила записку с указанием места третьей встречи. И дойти до туда было как раз тем самым испытанием — храм Церкви Развитых находился за окраинными рынками, на пути Серого неба. Ноги и спину ломило от напряжения, Виктор с трудом переставлял костыль. Там, где любой житель Зауна перепрыгнет, ему приходилось перелезать, там, где любой житель Зауна проскользнет, ему оставалось только падать плашмя. В легких свистели тлетворные всполохи миазмов, кашель приносил лишь ежесекундное облегчение — по крайней мере, пока он наждачкой раздирал горло, спину тянуло не так сильно. Последние шаги по переулку заняли около получаса. Виктор видел Камиллу, она стояла у входа и наблюдала за ним. Она не двигалась, не спешила на помощь, не морщилась. Лишь когда Виктор наконец дошел до входа, она подала локоть, как наивысшую награду. Желто-оранжевый свет термоламп мягко обволакивал главный зал. Людей внутри оказалось немного, но все присутствующие приветствовали Камиллу в благодушном кивке, с благоволением посматривая на ее рассекающие воздух ноги. — Здесь есть небольшая каморка, Брат Завьер любезно согласился нам ее предоставить. Но прежде пройдемте к алтарю. Виктор обессиленно кивнул. Они прошли к приделу, искровые светильники по углам вздрогнули от присутствия хэкстека. Виктор огляделся — никто им не мешал, люди переговаривались друг с другом, изредка кивая. Почти у каждого по протезу вместо рук, ног, челюстей; у кого старый и ржавый, на зеленом топливе Зауна, у кого пилтоверская модель, мерцающая призрачным медным отблеском. — Для Великолепных и Развитых нет разницы меж городами, — объяснила Камилла. — Великолепных и Развитых? — Вы здесь никогда не были? — Нет. Только слышал о неких сектантах, которые готовы в прямом смысле слова отрезать себе руки и ноги, чтобы заменить их на искусственные. — Как и мы с Вами. — Значит, Вы прихожанка, — Виктор рассеяно вернулся к изучению алтаря, только теперь осознавая, что лежит и гниет вместо подношений. Из льняных свертков торчали части тел. Пальцы, целые руки, остатки ушей. По банкам, мутнеющим тошнотворно-зеленым раствором, были разложены органы. Виктор успел насчитать два желудка, один язык и три почки, прежде чем остановил свой взгляд на глазах. Невольное сравнение завораживало. В храме — это алтарь, вынеси посуду наружу, потуши лампадки, и вот уже прилавок мясника с извращенным восприятием мира. — Не совсем. У нас взаимовыгодное сотрудничество. Пусть и не все об этом догадываются. — Почему мы здесь? Это какой-то ритуал, посвященный Серой Леди? Так ведь зовут их покровительницу, верно? — Верно. — Камилла посмотрела на ромбовидный витраж. В треугольных узорах мозаики, угадывался женский силуэт: средь цветных стекол то тут, то там виднелись вколоченные и прикрученные шестерни, детали машин, поршни. — Идемте. Простой деревянный стул — великое творение рук человеческих. Со стоном Виктор вытянул гудящие ноги, стараясь не задеть при этом широкие лезвия. Невысокий мужчина, с залысиной на голове и эзофильтром на лице, принес им чаю и исчез, и теперь они сидели вдвоем за небольшим столом, в каморке, где вместо стены было широкое дуговое окно, слепленное из разноперых осколков. — Мы здесь потому, — Камилла отпила из кружки, запуская таймер разговора, — что здесь Вам и сделают операцию. — То есть, мои органы будут подношением Серой Леди. Слишком религиозно для меня, я больше уважаю науку. — Можете сжечь органы. Мне все равно. Но отсюда информация никуда не уйдет. И Вы тоже. — Угроза? — Зачем же. Вы сюда еле добрались, Виктор. Обратный путь займет при таком темпе ходьбы… пять часов? Семь? Учитывая, что дорога проходит мимо вентиляционных труб, а значит и через Серое Небо, побочные продукты химтека убьют Вас. Виктор посмотрел в окно: сквозь густые осколки расплывались мутными фонарями световые колодцы Зауна. Город из стекла и металла, истинная родина Прогресса. Он останется в нем навсегда. Он так устал, пока добирался до храма, что тело больше не реагировало на стресс и страх, подступающий к разуму, только желудок щекотно холодило. Легкие дышали свободно и сладко, во рту кисловатый привкус, который не смыть чаем — подарок от истощенного организма. Камилла права. В чашке вместо чая чернела кровь. — Что будет, если я нарушу договор? — Я заберу наши наработки. — Вырежете мне органы. — Именно. Еще одна причина, почему мы здесь, этакая тантьема, это банальный символизм. Люди в храме ежедневно молятся Прогрессу. Истово, самозабвенно. Но вот что удивительно: они лишь говорят о нем, но не служат ему так, как должно. Иначе говоря, они не ученые. Да, среди них есть ювелиры, работники фабрик, мечтатели. Они даже готовы пожертвовать своими органами — так как их все равно нужно будет удалять. Вы же кладете на алтарь Прогресса нечто большее. Свое время. Почему? — След в истории. И помощь Зауну. — Заун Вас и погубил. — Я люблю его. Что бы ни случилось с Нижним городом, он всегда поднимается из самых глубин. Он всегда тянется вверх. Здесь люди знают цену простым вещам, цену воздуха, чистой воды. Но честно скажу, и Пилтовер я… к нему я тоже привык. Не все там «пилтошки». — Джейс мертв, — сказала Камилла, и Виктор вздрогнул всем телом. — Не удивляйтесь. Прежде чем предложить опальному ученому работу, я навела справки. Я достала всю информацию о Вас, Ваших родителях, о болезни и о том, с кем Вы проводили свое драгоценное время. — К чему это? Вам же все равно. Зачем мне напоминать о Джейсе, почему именно дневник. — Я делаю Вам больно, — сообщила Камилла будничным тоном. — Тем самым, я стараюсь донести до гениального ученого простую мысль: без живого сердца работать проще. Эмоции не отвлекают, особенно если ввести в рацион питания некоторые препараты, которые будут подавлять часть химических процессов в мозгу. — Чудно. Вы очень долго подводили к тому, что я буду зависим от лекарств. Или наркотиков. Ничего нового. — Это необязательное условие, Виктор. Но я хотела бы, чтобы Вы к нему пришли сами. — Операция пройдет не только на легких. Вы уже подготовили механическое сердце. Камилла промолчала. Виктор посмотрел в чашку, откинулся на спинке стула, стараясь успокоить гудящую спину. Получается, время вышло? Вот так просто? Если он сейчас соглашается со всеми условиями, то сегодняшний день последний, когда он чувствует в груди стук и осознает себя в полной мере. Кем он будет без привычной боли? — Вы скучаете по Джейсу или по отведенной Вам роли? — Простите?.. — Люди часто скучают не по ушедшим. Они жалеют себя, лелеют свое одиночество. Отделить одно от другого сложно. — Знаете, Камилла, — внутри все стянуло, то ли от злости, то ли от тоски. — У нас с Вами не те отношения, чтобы я выслушивал лекции, непрошенные советы, я… мне надо подышать. — Десять минут. Путь до входа дался необычно легко, по позвоночнику бежали иголки, словно торопили его, подстегивая. Виктор толкнул пару горожан, и мельком увидел, как они оценивают костыль. Великолепные и Развитые. Какое самомнение. Крепкий, густой воздух Зауна молотом ударил в больные легкие, и Виктор почти с восторгом захлебнулся им. Он схватился за решетку и самозабвенно зашелся кашлем, окропляя бурую мостовую. Больше не будет боли. Жжение и электрические разряды исчезнут, подъемы с кровати из пытки превратятся в рутину. Так было, но очень давно. Вместо костыля — трость, рядом — Джейс, по которому он скучает, и по себе здоровому он скучает. Впрочем, когда это он был здоров. Обречен с самого начала. Камилла права, он опустился до жалости к самому себе, поддавшись эмоциям, которые он успешно игнорировал годами. Игнорирование, это опасное оружие. Видимо, заигрался. — Эй, мистер, с Вами все хорошо? Виктор поднял взгляд. Босоногий мальчишка-щипач приподнял козырек кепки, чтобы лучше рассмотреть Виктора — тот даже не заметил, как сполз по стене и оказался на земле. — Чахотка. Понимаю, у сестры была. А у меня вот, — он с гордостью закатал рукав, обнажая белую тонкую руку и расходящиеся по ней паутиной черные нити зараженных сосудов. — Сегодня отрежу. Хотите сигаретку? — Хочу, — неожиданно согласился Виктор. — Правильно, все равно умрете. — Сколько тебе лет? — Одиннадцать вроде, — мальчишка протянул мятую пачку, и фиолетовые пальцы вытянули из потемневших от болезни сигарету. — Это такой протез? Ничего себе. Я таких даже не видел никогда. Виктор подвинулся, и мальчишка уселся рядом, прямо на землю. Он с таким восхищением смотрел на руку, что Виктор не выдержал и показательно ее выставил. Парень с интересом ощупал творение Ядра. — Дорогой? — Невероятно дорогой. — Везет. У меня вот только на дешманский с собой. Зато сам заработал. — Молодец, — парень подал зажигалку, и Виктор вдохнул, с мазохистским удовольствием втягивая никотин как можно глубже, от чего голову мгновенно вскружило. Не привык. — Не боишься? — Спросил Виктор. — Нет. А чего бояться? Протез — это круто. У меня у отца тоже есть, только нога, он на фабрике работает. Там, в общем, какая-то авария была, ну, его и пришибло. — Кем хочешь стать, когда выживешь? Мальчишка хихикнул. Ему нравилось, что Виктор говорит с ним как со взрослым, он ведь и был взрослым. Рожденные в Зауне вырастают быстро. Иначе никак. — Ну, мастеровым, кем еще. Буду отцу помогать. — Не думал про Академию в Пилтовере? — Пф-ф, дядь, — мальчик затянулся, закуривая. — Кто ж меня туда пустит. Я бы хотел, но… это ведь невозможно. — Бред. Захочешь — поступишь. — Ага, да. Я вот однажды такое сказал, так мне сразу Даймон нос раскурожил. Чтоб зря не болтал всякое. — Давай так. Если я проживу еще хотя бы месяц, ты поступаешь в Академию, если дорастешь. — Дядь. Чахотка. Ты здесь уже все в крови измазал. Я знаю, я видел… — Струсил? — Вот еще. Лады, — мальчик небрежно плюнул на пораженную ладонь и протянул ее Виктору, тот в ответном жесте плюнул кровью на фиолетовый металл и аккуратно пожал хрупкие пальцы. — Договорились. — Увидимся через месяц, дядь, — парень убрал в карман окурок, поднялся и поправил кепку, заворачивая ее набок. — Тело бренно. Плоть слаба. Машины ведут нас вперед. Прогресс — вот наше будущее. — Что ты сказал?.. — Э-э-э. Это молитва такая. Местная. Вы бы тоже помолились Серой Леди, а то этак спор проиграете. Удачи там. — Хорошая молитва, — прошептал Виктор, но ребенок уже скрылся в темной арке. Сигарета догорала самостоятельно — на пути огонька не было фильтра, и он дополз по бумаге до пальцев, но как не пытался, прожечь смесь металла и плоти не мог. Так и потух. Виктор смял пепел, растер его и бледно улыбнулся. Прогресс — вот его будущее. Джейсу бы здесь понравилось. Наверное. Спросит на том свете, но не раньше, чем через месяц. — Камилла? — Вы успели. — Я бы хотел написать письмо одному человеку. Ручки перьевой не найдется?***
Лежа на кровати в комнате, прилегающей к главному залу подземной лаборатории, Виктор ждал инъекции. Еще живое сердце билось в груди испуганной птицей. Пока оно чувствовало: и боль, и тепло воспоминаний, и страх перед смертью. Еще немного, и все это исчезнет. Он превратится в машину, по сути. В очередной экспонат, выставленный на Дне Прогресса, только более совершенный, с памятью, сознанием. Амбициями. Интересно, будут ли отмечать в этому году праздник? Пилтовер любую трагедию превращает в повод. Вот через пять лет Юбилей — каждые двадцать пять лет, Пилтовер и Заун отмечают свой развод. Верхний Город с фейерверками и помпой, Нижний Город в горе, скорбно потупив взгляд. Когда-то, два города были одним целым. Ошра Ва'Заун, торговый порт, обрамленной рекой Пилт. Золотой Город вырос паразитом на рухнувшем из-за ошибки под землю Зауне. Помнит ли кто-то об этом? А стрелка на циферблате все бежит. Впереди у него пять минут. Камилла стоит рядом, не шевелясь, ее глаза горят голубым сиянием хэкстека. Невольно, Джейс подарил и ей, и Виктору сердце — Джейса хватило на всех. Вполне в его стиле. Камилла спросила, по кому Виктор скучает на самом деле. Да откуда ему знать? Он просто хотел быть счастливым. Камилла сделал шаг вперед, чуть наклонилась и стерла с ресниц Виктора подступившие слезы. — Ожидание всегда мучительно. Скоро всё закончится. Осталось две минуты, раствор нагреется до нужной температуры. И Вы уснете. Еще целых две минуты агонии. Почему он согласился? Еще не поздно встать с койки, уйти, или же, может, уговорить Камиллу отложить операцию? Или пусть ему сегодня заменят только легкие — ведь изначально речь шла о том, что он получит чертеж, а дальше сам, своими руками, если захочет, то... то он бы этого не сделал. Он бы и не смог провести такую сложную операцию сам на себе. Он бы сошел с ума. Стрелка отсчитывает секунду за секундой. Смерть? В некотором роде да. Безболезненная, с новой жизнью в подарок. Перерождение. Каждый человек проходит через подобное, просто по-своему, метафорично. Если подумать, то все существа на Рунтерре, кроме людей и им подобных, бессмертны — ведь они не осознают смерти. Для них гибель сродни смене дня на ночь, и лишь инстинкты заставляют их судорожно бежать от опасности, размножаться, продолжать путь. Человек способен отказаться от жизни. Человек имеет право на самоубийство. Тридцать секунд. Нет, он действительно скучает по Джейсу. Возможно и по тому, каким он мог позволить себе быть рядом с ним. Рядом с Джейсом он имел право быть слабым, тот не насмехался, не унижал, только поддерживал. Им бы поговорить, хоть еще один раз. Разобрались бы, Виктор бы разобрался, в прикосновениях, в интонациях, в собственных чувствах. Хорошее слово — чувства. Пятнадцать секунд. Камилла взялась за шприц, рядом с ней крутится доктор. Бедняга даже не подозревает, что Камилла не из тех, кто оставляет свидетелей. Десять секунд. Мозг не должно задеть, память останется при нем, нужно не забыть. Не забыть что? Кажется, он паникует. Пять секунд. Кожи касается тонкая игла, живой кожи касается стальная, ледяная игла. Ампула точно прогрелась? Две секунды. У нее ведь такие холодные руки. Как у мертвеца. — Лишь точность отличает хирурга от мясника, Виктор. Но все будет хорошо, — сказала Камилла. Эту фразу Виктор уже не слышал.