ID работы: 11956110

Принцип Самосогласованности Новикова

League of Legends, Аркейн (кроссовер)
Слэш
R
Завершён
230
автор
Trickster Terzief гамма
Размер:
157 страниц, 20 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
230 Нравится 281 Отзывы 64 В сборник Скачать

Часть 18.2 И я попытаюсь излечить тебя

Настройки текста
Примечания:
— Ты сегодня невероятно растерян.       Исписанный сверху донизу фамилиями лист завис над стопкой. И медленно лег на соседнюю, невысокую. — Погода хорошая. — Да. Лето. — Легкая пауза. — Дождя давно не было. — Но ты права. Надо прийти в себя. Тебе что-нибудь взять на обратном пути? Я сегодня еще не завтракал. — Только кофе. — Скай улыбнулась. Виктор кивнул, убрал бумаги в сумку и покинул кабинет. Янг, конечно, осталась на месте — в годовщину Встречи они вечно начинают спорить о Джейсе, и вечно разговор заходит в тупик. Для Скай все просто: это лишь хорошее воспоминание. А воспоминания имеют свойство угасать.       Теплый ветер продувал проспекты насквозь. Виктор поднял голову на звук — Хэкс-Врата добродушно загудели. Лучшее творение Академии.       Ноги вели по знакомому маршруту. — Сэндвич. Только подержите на огне подольше. И сладкое молоко, пожалуйста.       Кофе лучше взять потом. Остынет. Виктор занял любимый стол у окна и достал списки. Ему, как помощнику декана, дóлжно было проверить работы поступающих и одним широким росчерком разрешить судьбу будущих студентов.       Конечно, финальное слово за профессором Хеймердингером, но...       Тонкие пальцы забегали по строкам, похожим на сшитую из шелковых нитей вязь. Сколько лет подряд он сюда приходит? Больше десяти, получается. И каждый раз светит ласковое Солнце. Бессменная лазурь.       За соседнем столиком засмеялись, и Виктор скосил взгляд — группа подростков. У одного из ребят пронзительно-голубые глаза и отвратительно прямой нос. Виктор неслышно фыркнул: сейчас бы сюда Скай.       «Jamais Vu» — «Жаме Вю» — явление, противоположное «Дежа Вю». Все, что должно быть знакомым, чувствуется необъяснимо чужим. «Никогда не виденным».       «Ты слишком часто оглядываешься», — сказала бы Янг. — Не понимаю, почему тебя так беспокоит этот вопрос. У всех людей так. — Нет, не так. — Когда Скай раздражена, она поправляет очки. — Ты ищешь в толпе человека, который скорее всего мертв. — "Скорее всего". Сто процентов — это лишь математическая теория.       Пепел с сигареты упал на стол, пачкая белоснежную краску. Виктор затянулся, прежде чем прочертить пальцем грязно-серую полосу. — То есть, ты не отрицаешь? Виктор. Я понимаю, что он... он кто, Густав? Джейс? Что знакомство с тем солдатом (изобретателем, вообще-то) оказало на тебя огромное влияние. Что он помог тебе. Что хорошо с тобой обращался. — Лечение, Академия, переезд родителей... — Да-да, помню, — рука взлетела к дужке. — Ты отошел от темы. Гоняясь за несуществующем идеалом, ты обрекаешь себя на одиночество. Скольким молодым людям ты уже успел разбить сердце? Хорошим людям. — И тебе в том числе, — заметил Виктор, и Скай отвела взгляд. — Ты на него будто злишься. Взваливаешь на человека ответственность за всю мою жизнь, и кто из нас, получается, одержим? Мне лично призраки не мешают. А что касается одиночества, то неужели просто нельзя помечтать? — О чем именно? — Тебе обязательно нужна конкретика? — Виктор расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и посмотрел вверх. — Хорошо, я попробую объяснить. Когда ты сталкиваешься в детстве с чудом, каким бы оно ни было, ты воспринимаешь его как должное. Это одно из событий, только и всего. — Но... — В детстве многое кажется чудом — и эти чудеса часть жизни. Лишь спустя годы ты обнаруживаешь след на собственной душе. Он может выступить черным на белом или белым на черном, это совсем неважно. Важно, что ты оглядываешься слишком поздно. Задаешься вопросами, анализируешь, ищешь подвох. О чем я мечтаю? О еще одном чуде. Да, у меня прекрасная жизнь. Иногда мне кажется, что все даже слишком хорошо. Но мы родились в Зауне, Скай, из нас не вытащить запах Антресольного уровня, он мне все еще чудится по утрам. Иногда я улавливаю его в аудиториях, иногда даже в кофейне он вдруг проступает привкусом во рту, как будто плесень на хлебе, послевкусием. И я... что бы со мной было, если бы не та встреча? Вдруг я что-то упустил. Посмотри на меня и ответь — зачем я курю? Думаешь, мне нравится вкус сигарет? Нет. Просто они горят. Сгорают. Как жизни в Зауне. Поэтому курение для Нижнего города всегда было неким показателем власти, некой местной причудой. «Мы все равно умрем, так лучше гореть, чем гнить». Выходит я будто скучаю по смерти. И тот человек... от него пахло ей. А еще свободой, которую я все не могу ухватить. Наверное, я просто хочу получить ответы, Скай. Чем не чудо — узнать ответ на несформулированный вопрос?       Виктор слепо уставился в работу: как рассказать о неясности мира? О его зыбкости и высветленном радушии, о глупости пластмассовых лиц, когда за каждой маской ищешь отпечаток утерянного пути. Ребенком он воспринимал Густава этаким героем из доброй сказки. А потом вырос, и внутри защелкала весна, и образы развернулись новыми гранями. Внешность единичной встречи обтесало взрослыми словами. В детстве, «сильные руки» — это руки, что могут тебя поднять над землей и мир становится шире, ниже; чувство полета, зашитое в чужие ладони. Для юноши на «сильных руках» проступают вены, мозоли, мышцы, выжигаются шрамы, и вот день, вот второй, вот третий, и однажды ночью ты просыпаешься преданный сам собой, не зная кому рассказать об изменениях в собственной силе притяжения. Как Виктор не пытался, до сих пор: карие глаза, взлохмаченные солнцем волосы, запахи железа и расстояния, все это и больше, превратилось в его любимый, персональный, конкретный типаж. Слишком конкретный.       Пальцы снова огладили вязь почерка. Этот сразу нет, Виктор видел мельком работу и три ошибки в одном лишь первом абзаце — это перебор. И ладно ошибки, но где же нить рассуждений? Второй, второй... второй разлился мыслию по древу и свернул не туда. Виктор поставил отметку «ПП» («Перепроверить Профессору») и взялся за третью работу. Пришлось сосредоточиться, абитуриент начал подступать к теме издалека, вальсируя между предложениями, но попадая в такт. Взгляд вернулся к теме сочинения — «Использование устройств телепортации в исследовании вопросов парадигм философии времени» — и прошелся по тексту вновь, целиком. Казалось, что из слов выстраиваются геометрические фигуры, и работа закручивается в спираль, образуя рисунок из простых чисел. Не текст — картина, окроплённая как кровью дерзкими цветовыми акцентами из ударений, через запятые до самой точки.       Виктор перечитал эссе несколько раз, прежде чем обратил внимание сразу на две соперничающие строки. Первая — это подпись автора. Джейс Талис. Джейс.       Вторая — уверенная подпись профессора. Виктор проморгался, возможно, ему показалось? Хеймердингер уже видел эту работу.       И вынес вердикт: «Отказать».       Звуки в кафе угасли, погрузились в белый шум. Виктор убрал работу к себе в сумку, допил молоко и записал в табель на заявки напротив фамилии Талис: «Принять».       Это ощущение в солнечном сплетении. Просто знакомое имя в списке, в день годовщины Встречи, вот он и заволновался, верно? Красивое совпадение. Но странное поведение Хеймердингера. Работа великолепна, баллы высокие, нет никаких объективных причин не принимать студента в Академию. Но если нет объективных причин, должны быть субъективные.       Виктор выругался — он думал свернуть в сторону Академии, но случайно, по привычке, свернул в сторону лавки. Сработала мышечная память.       Главное не забыть улыбнуться. — Мистер Бадрел, — фурин над дверью зазвенел капелью. — Как идут дела? Извините, что давно не навещал. — О, Виктор! Виктор. А я уж боялся, что тебя сегодня не увижу. — Традиции есть традиции. Как дочка? — Восхитительно! — Мистер Бадрел, сухопарый старичок с щетинистыми усами, засиял. — Протез просто чудо! Даже не знаю как отблагодарить. Может, возьмешь себе хоть сувенир какой? В подарок! Хотя ты и сам их делаешь, и я помню, что... — Все, хватит, — Виктор беззлобно отмахнулся. — Я рад, если все работает как надо. Вроде, с детства протезами занимаюсь, а каждый раз непонятно — подойдет ли он человеку. Да и технологии не стоят на месте — еще пару лет назад о чувствительности и речи быть не могло. Спасибо Академии. — И тебе. — Ну уж. Это все профессор Хеймердингер. Иногда мне кажется, что он знает и видит абсолютно все. — Виктор провел пальцем по одной из игрушек. — Деревянная. Конечно, деревянная. — Деревянная. Не твое любимое железо, это я помню. — Просто люблю механизмы. С железом как-то... надежнее. Дерево легко горит. Железо куется огнем. — О, чуть не забыл, раз ты здесь. — Бадрел засуетился. — Мастера сделали первую партию по чертежам, новые которые. С музыкальной шкатулкой. Посмотришь?..       Виктор кратко кивнул. Эссе совсем выбило его из колеи, не напомни хозяин лавки про работу, он бы и не вспомнил. А ведь через месяц как минимум пять партий отправятся в Демасию.       Было в создании игрушек что-то успокаивающее. — Сами смотрели? Может, дочка?.. — Эта-то в первую очередь ухватилась. Еле отобрал. — Зачем?.. Боги, мистер Бадрел. Возьмите за мой счет. — Виктор взял куклу в руки и пальцы огладили соединения. — Детей баловать надо. Иногда. Вроде, ничего не скрипит...       Виктор достал из сумки отвертку, чтобы проверить слаженность механизма. — Надо было встретиться с кузнецами лично, — пробормотал Виктор. — И с мастерами. Здесь недостаточно плотно прилегают шестерни. Не могу понять, это ошибка при сборке или детали не по размеру. — Ну, тут как. — Мужчина смутился, будто недоделка мастеров его личная вина. — Кузнецы — они ж люди простые. Им что скажут, то и делают. А мастера собирают. — Да уж. Кузнец, который был бы еще и инженером — это определенно нонсенс. Чудес в мире не бывает. — Виктор как мог выправил шестеренку, захлопнул крышку на спине куклы и взял со стола маленький ключик. Пружина натянулась, защелкал валик, и мистер Бардел невольно затаил дыхание, прислушиваясь к тонкой, тоскливой мелодии. — Я хотел спросить, — шепотом спросил хозяин. — А что это за песенка такая? — Когда-то давно мне рассказали о кукле с музыкальном заводом внутри. Но увы, мелодии тот человек не знал, и я подумал, что возьму за основу нечто, что напоминало бы о его странствиях. Раз уж идея не моя. В самой мелодии ничего необычного нет. Она известная каждому на Рунтерре, каждому, кто идет по дороге.       Пальцы дотянули ключ. — «В Валоране с малых лет все слышали не раз, о мумии, чей сердца стук не слышен был, рассказ. Печальный тихий паренёк — Амуму звался он. В скитаниях искал друзей, проклятьем заклеймён...» — Это звучит... трагично. Особенно для детской игрушки. — Думаете? — Виктор поднял задумчивый взгляд. — Музыкальная шкатулка не передает слова, так что они известны только тем, кто уже в пути. Светлая грусть сродни надежде — она учит терпению. А что самое прекрасное, это всего лишь игрушка. В конце-концов.       Виктор вздохнул. — Нужно будет укрепить шарниры в ногах. Скай была не права. — О чем это ты?.. — А, простите. Задумался. Это старая история. — Виктор убрал в сумку отвертку. — Сегодня годовщина моего прибытия в Пилтовер, в свой первый день я как раз был у Вас в гостях. — Помню, как сейчас помню, — Бардел важно закивал. — Ты же у меня прямо на глазах вырос. — Скорее, на глазах профессора — ему с каждым годом все сложнее задирать голову вверх. Тогда меня сюда привел один человек. Может, Вы его помните?.. Он с такой любовью рассказывал мне и о кинетике, и о игрушках, и о простейших соединениях. И о Вашей лавке рассказывал, как стоял у витрины в детстве, стараясь лишь по виду понять устройство очередной игрушки, и Скай... — Ну, в детстве он вряд ли мог у витрины стоять, если он хоть ненамного был старше тебя, Виктор. — Старше. Конечно, он был старше. Намного. — Ну, а я о чем. — Поймав искру нетерпения в глазах Виктора, Бардел весело замахал руками. — Прости, что перебил. Я свою лавку открыл ровно за три месяца до вашего у меня появления, я это как сейчас помню. Как раз пришли задержавшиеся на проливе материалы, которые обещали ровно к открытию, а опоздали вот так вот серьезно. Три месяца ждал, три. Как же он в детстве у витрины стоял? Пошутил, должно быть. Развлекал. — Должно быть...       В горле запершило. — Я найду нового кузнеца. — Взгляд Виктора застыл на маленьком ключе. — Эта партия никуда не годится. И перепроверю чертежи, нужно найти в цепи слабое звено. — Слова мастера дела... — Я забыл купить кофе. Для подруги. Мне надо идти, еще полно дел. — И ничего брать не будешь? А как же традиции?.. — Да-да-да. Точно. Точно. Я возьму... бабочку. Маленькую бабочку. — Деревянную? — Деревянную.       Никогда в голову Виктору не приходила мысль, что Густав может лгать. Хотя это укладывалось в логику, в банальную логику. Не зря же Хеймердингер звал его другим именем. Человек, весь пропитанный кровью, возникший из ниоткуда, у реки — что он должен был сказать маленькому мальчику? Что он убийца? Сбежавший преступник? На руках шрамы, раны спеклись, сапоги и плащ измазаны сажей, разве так выглядят добрые рыцари?       С другой стороны, люди с тонкими руками и чистой кожей, с отглаженными воротничками и беспечными губами, рыцарями быть тоже не могут. Железо куется огнем, огонь оставляет следы.       Вот почему он так и не смог забыть незнакомца. Какая разница, лгал он или нет. Расскажи кому искренне свою историю, так он не поверит, выдумай сказку — дослушает с открытым ртом. А по итогу люди забывают о тебе, и слова превращаются в пыль. Какая разница-то.       Люди имеют свойства исчезать.       «Между «Лицом Прогресса» и «полным забвением», я выбираю второе». — Здравствуйте еще раз. Кофе, пожалуйста.       Даже поговорить не с кем о том, насколько дурацким вышел день.       Меняется ли что-то, если предположить, что путешественник лгал обо всем?       Меняются ли вкус у сладкого молока или цвет у неба? Или, может быть, меняется сам факт того, что Виктора вылечили?       «Я так и не придумал как сказать Виктору». — Я еду не заказывал, брал уже утром. — Виктор бледно улыбнулся, увидев тарелку с хорошо прожаренным, как он любил, сэндвичем. — Так это и не Вам. — Управляющая поправила пробор, перекинув кудряшку направо. — Не мне? Кто-то еще берет... такой? — Виктор поспешно огляделся, но в кафе никого не было. Женщина пожала плечами и сжала губы.       Сотрудничать она не собиралась. Прокляв всех и все, Виктор вышел на улицу.       Кофе жгло руку. Солнце макушку.       И все спешат по своим делам, пока личный мир Виктора стеклом зазубренной истории раскалывается на витраж. Так и не придумал как сказать Виктору что? Что он врал? Врал, чтобы исчезнуть, чтобы от него ничего не осталось? Что же он говорил про часы...       Все смазалось. Тогда Виктор не совсем даже осознавал, о чем идет речь. Будто это был не диалог, а наставление, лекция, рассказ. Его больше волновала странная интонация, которую позже Виктор для себя смог определить как «прощание». Густав знал, что он исчезнет, он стремился к этому.       Может, хоть тут Скай была права? Стоило дать человеку уйти в забытье.       «Но если ты так хотел исчезнуть, зачем ты все это сделал? Зачем подарил мне тот день и эту жизнь? Или я по-твоему настолько неблагодарен, что ты даже этому значения не придал? Хотя о чем это я, я же был ребенком. Просто ребенком.       Зачем помогать незнакомому, больному ребенку? Нет, нет, не просто помогать, а отдать ему все, он словно сделал ставку. "Ты гений, ты в Академию поступишь", откуда он это взял.       А если он на самом деле был родом из Зауна, просто не хотел рассказывать мне ничего о Пилтовере, с которым как-то связан? И он меня уже видел, знал?       Вернемся к профессору, с которым Густав — или все-таки Джейс? — был знаком. Профессор ни разу не упомянул больше того случая, а едва я завожу о нем речь, как сразу переводит тему. Он добровольно вычеркнул Джейса из истории, видимо, удовлетворяя его просьбу. Предположим, но какого-то звена все еще не хватает».       Два звена, «Профессор» и «Джейс», сомкнулись в цепь и Виктор поспешно отставил кофе на лавочку, до которой добрался не глядя, и полез в сумку, чтобы перечитать эссе. «Использование устройств телепортации в исследовании вопросов парадигм философии времени».       «И в термодинамике, и в статистической физике одним из центральных понятий является понятие энтропии. Меры Хаоса. Тезис о ее постоянном росте в закрытых системах, вплоть до максимума («тепловая смерть»), — основа второго начала термодинамики. Доказано, что в открытых системах процессы, ведущие к деградации чередуются с прямо противоположными — самоорганизационными. Распад одних подсистем параллелен возникновению других, «руины» старого превращаются в «строительные материалы» нового. «Конец – это чье-то начало», иначе говоря.       Всякая функциональная система, механическая или живая, непременно имеет циклический характер и не может существовать, если не получает обратной сигнализации о степени полезности произведенного эффекта. Концепция циклической причинности позволяет объединить противоречащие на первый взгляд друг другу идеи — стрела времени и обратная связь. В таком контексте самоорганизация предстает в виде последовательности сменяющих друг друга циклов...»       Выглядит как насмешка, словно жизнь проверяет его на степень паранойи и жужжит над ухом голосом Скай. Она ее проводник, чьей ежегодной задачей является спор с Виктором, с последующей попыткой выкинуть Густава из его, Виктора, головы. И профессор тоже памяти не способствовал.       Виктор посмотрел вверх и удивился безмятежности дня — внутри клокотало стойкое желание перемен.       И если реальность не готова меняться, следует за нее взяться лично. Слишком уж хорошая погода.       Наверное, каждый задавал себе хоть раз этот вопрос: почему я не сделал этого раньше? Не поговорил, не рассказал, не подвел черту. Не выкинул человека из жизни.       Не вскрыл сейф — знаете, эти вечные вопросы о вечном.       Возможно, Виктор и сам пытался избавиться от иллюзии, не хотел ее признавать, осознавая правоту Скай. Цепляться за одно хорошее воспоминание — это не логично. Разумные существа по всей Рунтерре совершают сотни, тысячи, миллионы поступков, и те как песок проходят сквозь решетку из жизней, их попросту невозможно удержать в памяти истории. Да и не надо. Пожизненно обречь себя на благодарность — это также глупо, как и вечно кого-то ненавидеть.       Люди не телепаты.       Когда ты готов упасть на колени от восторга и расцеловать чужие ноги за вмешательство в твою судьбу, твой герой, оказывается, может быть даже и не в курсе, что у него нимб над головою, ведь это ты водрузил на него этот нимб. Ты его короновал своей благодарностью, не спрашивая, ты закинул вес бархатного плаща на чужие плечи, да еще и ухватился за подол. «О да, да, я вечно буду тебе благодарен, мой повелитель, что мне сделать для тебя?».       Чушь.       Сказал «спасибо» за подарок и забыл. Сделка закрыта.       Вот только с Густавом трюк не работал. Тот день засел не в мозгу — в сердце, он смешался с запахами, со вкусами, с оттенками цветов, каждый раз неожиданно оказываясь на поверхности сознания искрами. То в толпе промелькнет как будто знакомый силуэт, то на языке растает сладкий орех, то банально перешагнешь через лужу — и еще подпрыгнешь — и в ногах, и в легких счастливо зудит. Я могу ходить. Я могу бегать. Раз, два, три — старая пластинка на патефоне. Одним банальным летним днем...       Ключ провернулся, и Виктор вздрогнул. И оглянулся — за спиной никого не было. Он только что без разрешения вошел в залитый солнцем кабинет профессора. Дело оставалось за малым — открыть сейф. Если Хеймердингер вернется, то помощник декана просто пришел занести работы, табель, он имеет на это право, он роется в ящиках, копается в бумагах, в записках, вещах, ищет на столе, под столом, и находит под крышкой миниатюрный ключик. Кажется, он только что предал доверие йордла, который его воспитал.       Сейф поддался совершенно бесшумно. Сюрреалистично легко.       Внутри лежали лишь маленький осколок кристалла, разбитые часы и пухлый блокнот.       Виктор помнил его. Помнил, как торопливо Густав писал, почти процарапывая бумагу пером, как неловко клал больную руку на стол, стараясь придержать тугую бумагу, выдавая недавний характер ранения.       Ответы на несформулированные вопросы. Кажется, он забыл кофе Скай на лавке. Он потом ей все объяснит. Блокнот и часы забрать с собой: пальцы невольно огладили обложку — грубая, плотная. Будто в ожогах.

***

      Закрыв дверь, усевшись с просторном кресле у себя в комнате, Виктор закурил дешевую сигарету и открыл блокнот.       «Запись №1.       Чтобы выйти из цикла, нужно выйти из цикла.       Вот что я помню — меня зовут Джейс Талис, и мы только что вместе с Кейтлин вернулись из Зауна. В нашу мастерскую кто-то проник, кто-то заперся изнутри. И когда я попытался открыть дверь, произошел взрыв. Вспышка.       Последнее, что я помню — как меня зовут по имени...»

***

      Запись №2.       Не знаю, о чем писать. В голове все как в тумане. Никаких исходных данных.       Запись №3.       Почти поправился. Абрахам слишком похож на йордла — мало мне было профессора Хеймердингера в Академии. Он все время разговаривает, все время о земле, о работе, да еще и смеется надо мной. Как будто я виноват, что мне отшибло память.       Не совсем понимаю, что с моими руками. Они будто стали грубее, я сам будто изменился физически. Виноваты кристаллы? Взрыв?       Запись №4.       Устал от снов. Вечно чудятся Луна красного цвета, звездное небо, вспышка. Меня преследуют одни и те же образы. Последствие потери памяти.       Интересно, скучает ли по мне мама?       Пнул вола. В ответ он пнул меня. Теперь болит бок. Надеюсь, я скоро выберусь из этой проклятой дыры и вернусь в родной Пилтовер, к нормальной еде, к кофе. И к сэндвичам. Хорошо прожаренный сэндвич — вот чего мне действительно не хватает.       Запись №7.       Абрахам Ингерлейб. Теперь я знаю его фамилию. Никогда не хотел знать его фамилию. Старик скрыл от меня, что ему известно про шуримские кристаллы — один осколок я нашел в сундуке. Такие вещи не находят просто так, лично мне пришлось исследовать пустыню ради образцов.       Я с трудом сдержался, чтобы не наорать на него. Столько времени потеряно даром. Мне нужно продолжать эксперименты, нужно двигаться вперед, я словно в бесконечном цикле, каждый день одно и тоже. От земли пахнет гнилью.       Я не должен забывать о своей цели. Я должен приручить магию.       Заметка: рассмотреть теоретическую вероятность связи кристаллов и телепортации.       Запись № 9.       Эту запись я делаю после большого перерыва, так как много что произошло. Например, меня пытались записать в солдаты Ноксуса, еще я взорвал человека, сбежал, чуть не погиб верхом на лошади и напоролся на сумасшедшего йордла (да сколько можно?!).       Еще сейчас девятьсот девяносто второй с момента основания Ноксуса. Мое вчера было шесть лет назад.       И это уже слишком. Я не понимаю, что происходит.       Йордла зовут Клед. Мы уже несколько дней переходим горы. Лошадь пришлось бросить — она абсолютно не готова к узким тропам. Я тоже не готов, но Кледу плевать. Иногда мне приходится тащить его то на спине, то на шее. Никогда в жизни я так не уставал, ноги гудят, кожа болит от солнца. Ожоги сильнее, чем в пустыне.       К слову о пустыне — решил переписать в дневник все свои воспоминания о прошлом до потери памяти. Возможно, я так найду нить, звено, которое поможет мне вспомнить. Сны ведь я записываю для того же. Сны — хороший подсознательный материал.       P.S. Вспомнил, как вышел однажды из палатки в пустыне без накидки. Мне не было жарко, так как из-за ветров не чувствуешь жара. Кунштюк в том, что тебя ранит не температура, а само Солнце. Тебе не жарко, не жарко, а потом приходит резкая боль. Кости словно плавятся изнутри.       Я пережил тот день — переживу и сегодня.       P.P.S. Если снимать одежду в пустыне ночью, то видно, как по телу пробегают статистические разряды. Пыль. Пыль создает электрическое поле.       Кажется, я записываю все, что приходит в голову. Мне просто не с кем поговорить, с Кледом речь можно разве что о грибах вести. Ненавижу грибы. Вчера запульнул одним Кледу в голову, так он закинул мою рогатку в ущелье. Будто я без нее не попаду.       P.P.S. Хотел бы я знать, как звучит та механическая кукла. Удивительно, что при таком устройстве она вообще издавала звуки — явная ошибка в основании. Кто же так подгоняет детали.       Запись №10.       Не знаю, сколько я еще вытерплю. Мне надоело все: и смена температуры, и вечное блуждание, и Клед, и его вонючая ящерица. Мечтаю, чтобы они провалились в Бездну, а меня нашел какой-нибудь добрый путник и отвел к дирижаблю. Не могу поверить, что так далеко оказался от дома. Закинуло почти к подножию Фрельйорда, месту моего рождения. Родина варваров. Место, о котором я хотел бы забыть, так как оно напоминает мне о том, кем я мог бы стать, не встреть я на пути мага. Человека, чье появление само по себе было чудом.       Кажется, мне нужно еще одно.       Запись №11.       Во сне меня похоронили заживо. Не могу заткнуть Кледа. Его голос мешает сосредоточиться на голосе, я определенно различал интонацию в голосе. Шелестящий акцент. Как сухой лист.       Золото. Откуда во снах золотой цвет.       Запись №12.       Звук трости. Я слышал звук трости.       Рядом спит Квинн, наверное, чутко. Квинн — это одновременно и мой тюремщик, и мой новый друг. Я не знаю, как рассказать о произошедшем кратко.       Нас с Кледом взяли в плен демасийцы, усмотрели использование магии, хотя это, конечно, невозможно. Мой браслет (см. заметки о "прошлой жизни") решил среагировать на местный минерал. «Петрицит», в переводе так и значит — камень. Никогда о таком не слышал. Естественный враг магии.       Квинн и ее ручная птица. Проклятье. Мне бы тут жаловаться, что они нас схватили, но будь мы одни на дороге — мы бы погибли. Возможно, Клед и Скарл и погибли. Я не знаю. Они взяли удар на себя.       Нас везли пленниками в Столицу Демасии, когда на нас напал демон. Я запомнил его имя, но я не хочу писать его имя. Мне до сих пор темно. Страшно. Холодно.       Это чудовище вылезло из самых глубин Рунтерры, и теперь я запутался. Я невольно думаю: виновата ли магия в его появлении в нашем мире? Может, кто-то призвал его, может, Аркейн опаснее, чем я думал? Оказывается, я столько всего не знаю. Мои эксперименты вдруг стали такими... ничтожными.       Была от демона и польза. Он вызвал во мне воспоминание. О том, как я хотел покончить с собой. Самому не верится. Но это точно воспоминание. Мои мысли на секунду стали чужими, даже чужеродными, меня отнесло в то ощущение отчаянья и гнетущей тоски. Помню, что меня якобы исключили из Академии, помню как мечтал покинуть Пилтовер — и это желание обросло словом «навечно». Оказывается, я сдался. И оказывается, кто-то успел меня остановить перед последним шагом.       Почти уверен, что это тот же человек, что тенью мелькает во снах. Мы как-то связаны. Я его почему-то послушал. Он что-то для меня значит.       Встреть я его — я бы все вспомнил, все шесть потерянных лет.       Как тебя зовут?       Запись №13.       Болит нога. Сейчас это все, что меня волнует. Мои мысли постепенно уходят сами в себя. Я живу только снами, я устал брести сквозь леса и поля, сквозь горы и перебираться через реки. Вечно мокро. Вечно холодно. Вечно хочу есть. Квинн говорит, что постепенно это ощущение затупится, сойдет на нет, я попросту привыкну, я начну получать от него удовольствие. Возможно. Все-таки, когда-то я привык к пашне. Но Квинн не тяготит ощущение оставленного дома, ощущение потери. Ее не тревожат сны.       Вчера попытался зарисовать все еще раз, но образы слишком мутные. Черный путь. Звезда. Смех. Похороны. Раз за разом, вперемешку с усталостью прошедшего дня.       Я слабак. Неженка из Пилтовера.       Таким я должен быть? Может, не стоило мне встречать мага. Варвар и варвар. Хоть бы не так боялся жизни, которая бурлит вокруг.       Я даже не знаю, что за птицы поют по утрам. У них есть имена? Никогда не интересовался.       P.S. Соскучился по Кледу. Прости меня за все.       Запись №14.       Кто он?       Я встретил лунари по имени Асманд. Асманд сказал, что "он" потерял свой внутренний свет, поэтому звезда в моем сне изменила цвет с золотого на синий.       Кто ты?       Почему ты будто зовешь меня. Почему я иду за тобой.       Я вспомнил, как взорвалось окно в кабинете Хеймердингера. Осколки вылетели — и влетели обратно, вот откуда шрам на моей щеке. Ты стоял рядом. Ты сказал: «Невероятно». Я знаю, что ты существуешь, что ты не моя галлюцинация, не мой сон. Ты мой шанс вернуть себе память.       Сейчас ночь, я перестал считать сколько дней мы в пути, но теперь мне легче будет идти. Словно перед глазами висит ключ. Добраться будет нелегко, но я его вижу, я признаю его существование.       Мир вокруг полон магии, если так подумать.       Начал привыкать к жизни, даже получаю удовольствие от этой ходьбы. Стал меньше уставать. Стал сильнее. И оказывается, что если спасти жизнь другому человеку, то чувствуешь себя... другим. И более нужным, и более неважным одновременно. Понимаешь, что кроме тебя есть другие люди. С другими взглядами. Другими правилами.       Запись №15.       Я хочу умереть. Я <...>       Будь проклято все, будь проклята магия, будь проклято, проклято, проклято.       Запись №17.       Меня тошнит от собственного существования.       Я предал всех. Всех подставил. Я убийца, я действительно убийца, Клед был прав. Как убежать от самого себя? Как с этим вообще жить.       Запись №18.       Заходил Гарен. Чудесная сделка. Нужно придумать лекарство от магии, которую я, оказывается, "создал". Мне не у кого просить совета. Не представляю, как подступить к проблеме. Перечитал все свои прошлые записи, особенно те, что смог воссоздать из прошлого дневника, который небось до сих пор лежит у меня в мастерской. Да я даже тогда не справился с задачей, не дошел до необходимой точки, она утеряна, она застряла где-то во времени.       С чего мне начать? Имеет ли это смысл.       Запись №19.       Теперь меня ненавидит Квинн. Ожидаемо. Я думал, что она убьет меня. Теперь мы все знаем, кто я такой. Что я сделал.       Не думаю, что она простит меня. Но это и не нужно.       Меня заперли в башне. Мне нужно уйти в проблему с головой, но почему-то не получается погрузиться до конца, что-то удерживает меня. Прошлое тянет, бьет по вискам. Нужно вспомнить. Нужно начать с начала. Если не получается — начни с начала. Заново, заново, заново, если Боги хотят, чтобы я сошел с ума, бегая по кругу, я сойду с ума. Я разгонюсь до такой скорости, что соскочу с орбиты. Просто так меня не взять.       Вселенная начала свое существование с точки. Как только их стало две — появилось расстояние. Как только появилось расстояние — родилось время. И начался отсчет. Я слышу, как тикают мои часы.       Запись №21.       Трость, акцент, золото, звезда, Алая Луна, круг, цикл, дорога. Цикл, цикл, цикл, цикл.       Запись №23.       Гарен заходит слишком часто. Все надеется, что я найду лекарство. Стараюсь не смотреть ему в глаза. Как только Гарен принес кристалл, моя цель изменилась — мне нужно выбраться отсюда. Нельзя уничтожить Аркейн, это попросту невозможно. Но объяснить это Демасии еще сложнее. Если я не сбегу, меня казнят. Действительно ли меня пугает смерть? Не знаю. Еще недавно я хотел покончить с собой — снова. Я начинаю повторяться. Ха!       Ви. Хорошее имя. Хорошая буква.       Сегодня на тренировке повредил руку. Несильно, но костяшки болят. Гарен наивен во всем — нельзя из ученого в одночасье сделать солдата, только если это не заложено в нем. С другой стороны, я убийца. Кто меня знает. Как мне подойти к Кейтлин, когда я вернусь? Если я вернусь. Захочет ли она меня видеть. Захочет ли меня видеть хоть кто-нибудь.       Становится холоднее. Белоснежный город за окном будто всегда в снегу.       Запись №24.       Гарен показательно называет меня по имени и фамилии. Мстит за то, что я назвался Густавом. Квинн со мной не разговаривает вообще. Понимаю. Я все понимаю. А не такое у нас и плохое было приключение, если подумать.       Хочется еще раз — еще один раз, но не больше — подняться в воздух. Сидя в Пилтовере, я даже и не подозревал, какой огромный мир лежит за его границами. От мыслей о казни меня гонят сны об угасающей звезде. Я хочу ее найти. Мне нужно закрыть черную дыру в солнечном сплетении.       Запись 26.       Впервые на тренировке смог отразить удар Гарена. Он в меня не верит и считает меня врагом — а все равно улыбнулся. Удивительно, как порой профессионализм затмевает чувства. Погруженность в дело.       Погрузиться в дело.       Запись 27.       Прогресса нет. Начал рассуждения заново. Вспомнил еще несколько событий из прошлого, до проклятой вспышки.       Запись №28.       Гарен принес пыльные тома. Хоть что-то новое. Старое. Неважно.       P.S. Абрахам. Что ты наделал?       Запись №29.       У меня мало времени. Скоро они придут за мной. «Точность», «Доминирование», «Колдовство», «Храбрость». «Вдохновение», последней нет на рисунке, она запрятана в тексте. Абрахам перечертил из книги известные руны, но эксперимент провалился и его изгнали. В своем путешествии он узнал вид последней руны, добавил в собственный лист, который позже нашел я.       Страницу из книги, очевидно, вырвали позже. Во избежание. Демасия знает о магии больше, чем хочет показать.       Виктор. Вот как тебя зовут.       Виктор! Прости меня. Я не осознавал, как сильно подвел тебя. Пришлось увидеть всю картину. Целиком и сразу. Я не успеваю. Прости.       P.S. Вдохновение. Ориентироваться следует по тропам диких зверей, нельзя сворачивать в самую глушь. Крупные деревья приведут тебя к цели. Свет Луны — светоч сквозь зимнюю ночь. Порой слезы снимают тяжесть с плеч и ведут по дороге домой. Поклонись алтарю, возлюби его, обними нашу память. Прислушайся к отзвукам имени. Миром правят слова.       Запись №30.       Возможно, это моя последняя запись. Также я думал о предыдущей. У меня осталась одна ночь, чтобы рассказать тебе все, что я не рассказал.       Ноксус получил телепорт — технологию, которая приведет к уничтожению мирной жизни на Рунтерре. Это моя вина. Я придумал как использовать Аркейн, я пытался подчинить магию. Это все мой эгоизм.       Более шести лет назад (уже около семи) ко мне в лабораторию ворвались воры, что привело к взрыву в мастерской, моему аресту и исключению из Академии. Тогда я встретил Виктора, который не позволил мне покончить с собой. Сейчас это звучит глупо — свести счеты из-за изгнания, но на самом деле во всем виновато одиночество, от которого Виктор меня и избавил. Мне стало с кем говорить и с кем молчать. За шесть лет работы и всеобщего признания, я стал забывать не только о самом происшествии, но и о благодарности. Я загнал как можно глубже в память свой позор, свою слабость. Именно поэтому встреченный в путешествии демон вытащил именно это воспоминание. Мой собственный переход. Мой собственный Рубикон. День, когда я встретил Виктора.       За те шесть лет произошло многое: мы открыли магию, создали хэкстек. Виктору становилось все хуже — его болезнь давала о себе знать, но после нападения Зауна и исчезновения части разработок меня назначили Советником, и мне стало не до лучшего друга. Начались народные восстания, стычки Пилтовера и Зауна становились все серьезнее. В конце-концов все это привело к тому, что Заун нанес удар по башне Совета. С помощью наших разработок. Тогда-то все и погибли. Кроме меня. И Виктора. Он тоже был в башне. Браслет, что я получил в детстве, перенес меня в объятия Демасии, и заодно снес память, однако в результате магического перехода возникла связь. Виктор был рядом. Он тот, кто звал меня в последний момент. Его голос я слышал, проваливаясь в темноту.       О дальнейшем путешествии здесь уже написано. Пусть кратко, но все, что следует знать: профессор был прав.       Попробую объяснить.       От последней записи: за мной пришли, но повели не на казнь, а на поле боя. Выжил. Потерял руку. Звучит сухо, но у меня действительно не так много эмоций на этот счет.       Встретил Кледа и Скарл — вот уж кто умеет выживать. Вместе мы смогли найти место, о котором говорилось в книге, о котором мечтал Абрахам. Жаль, что я уже не смогу расспросить старика об этом поподробнее. Надеюсь, он в порядке.       Райз согласился помочь и перенес меня домой. И мой дом оказался охвачен огнем.       Пока меня не было год, Виктор продолжал работу над хэкстеком и над одной из его вариаций — Ядром. Установка, которая работает на Четырех Мировых рунах, которые я запомнил еще при своей первой телепортации в детстве. Мы еще тогда выяснили, что она способна восстанавливать материю, но эффект был не долгосрочный. За год моего отсутствия, Виктор что-то сделал с Ядром, иначе я никак не могу объяснить, что вместо умирающего ученого я по возвращении встретил лидера повстанцев Зауна под именем Механический Вестник. Он стал выше, сильнее. Жестче. Злее. Он вырвал себе сердце, поставив вместо него хэкстек. В дневник я вложил письмо от Виктора самому себе, которое он мне отдал перед своей смертью.       Звезда потухла. Я не успел.       Но Райз дал мне еще один шанс.       Чтобы выйти из цикла — нужно выйти из цикла. Порой для этого достаточно просто остановиться.       Я то бегал от смерти, то кидался ей навстречу. Сейчас мне спокойно на душе, ну, разве что немного волнуюсь перед завтра. Не за себя. Как же здорово волноваться не за себя. Просто уйти. Все закончить. От всего отказаться. Сбросить прошлое как старую кожу.       Вот мое чудо — возможность исправить самую главную несправедливость.       Виктор не должен был проходить через весь этот кошмар. Через болезнь, через потерю родителей, через мой эгоизм, не должен был превращаться в механическое чудовище. Не должен был умереть. Для меня встреча с ним была спасением, для него — обузой. Мир не вертится вокруг моей персоны. Каждый раз, когда у меня появлялась возможность что-то исправить, я выбирал себя. Теперь же все будет как должно.       Райз перенес меня не в другое место. А в другое время.       Я нашел Виктора быстро, следуя за течением реки. И Виктор... почти не изменился. Такой же серьезный, такой же вдохновленный. Сколько ему сейчас? Десять? Одиннадцать? Разве что улыбается чаще. Моя память сыграла со мной злую шутку — вернулась разом, и два образа: где я только встречаю молодого ученого, помощника декана, сообщающего мне о моем аресте, и где я держу холодное тело Механического Вестника на руках, встали рядом. Вот что я с тобой сделал.       Как мало, оказывается, вмещает дневник. Тороплюсь, столько пишу, но не могу охватить все разом.       Ночь. Сейчас я у Виктора дома, сижу за столом его отца и пишу эти строки. Завтра собираюсь повести Виктора в Академию, надеюсь, что получится уговорить профессора Хеймердингера принять его и помочь с лечением. Если взяться за болезнь сейчас, Виктор избавится и от трости, и от костылей.       А сегодня мы просто гуляли. Сегодня был хороший день. Наверное, один из самых счастливых в моей жизни.       (Виктор только что зашел сюда в поисках одеяла. Отдал ему плащ, что мне когда-то подарил Абрахам. Не представляю, как этот плащ пережил дорогу, но теперь он в надежных руках).       Как обычно говорит профессор? «Мой дорогой мальчик». Мой дорогой мальчик! Надеюсь, что ты вырастешь здоровым и счастливым, что станешь изобретателем, как всегда и хотел. Что тебя не тронет та жизнь, на которую я тебя обрек. Возможно, тебе не стоит встречать меня никогда. Возможно, что этого и не произойдет. Найди себе достойного человека, Виктор.       Из меня получился паршивый друг. Может потому, что я лгал тебе. Ты для меня не как брат — или как я там выражался?       Ради брата я не стал бы отказываться от амбиций и мечты, не согласился бы на Часы и использование Руны. Руну нельзя держать простому смертному в руках. Часы отсчитывают мою жизнь, секунда за секундой, в обратную сторону. Каждый час — это год. За магию всегда нужно платить. Понимаешь? Я так и не смог сказать тебе, что я ... да ты и сам знаешь.       Прости меня.       И спасибо. Этого я тоже никогда не говорил.       P.S. Если хочешь изменить мир — не спрашивай разрешения. —       Профессор Хеймердингер!       Это письмо для Вас. Я расскажу Вам, что произошло до того, как я стал Советником — и что произошло после. Возможно, у Вас получится предотвратить некоторые события и довести изобретения до ума. Чертежи на последних страницах.       Вот первое, о чем следует знать: Восстание на Мосту. Возможно, еще есть шанс предотвратить трагедию...

***

      Давно потухшая сигарета мягко ударилась о дно пепельницы. Рядом с полустертым пятном возникло еще одно — мокрое. Еще одно. Еще и еще. Очнувшись, Виктор захлопнул блокнот и прижал его к груди, пряча от слез. — Идиот, — только и смог прошептать Виктор.       Блуждающий по потемневшей комнате мутный взгляд врезался в лежащие на тумбочке Часы. Джейс писал про Руну, но Виктор ничего не почувствовал, когда взял их в руки. Они сломались при падении? Они должны были сломаться при падении.       Внезапная мысль заставила Виктора вскочить с кресла, схватить Часы и взяться за увеличительное стекло. Он поднес Часы к свету, достал еще одно стекло, мощнее и присмотрелся. Торопливо стер с ресниц слезы, стараясь сосредоточиться.       Насколько прямолинейными были слова про обратный отсчет? — Один час — это один год. — Пробормотал Виктор. — Значит, одна секунда — это около двух с половиной часов. Если они упали раньше назначенного...       Виктор присмотрелся — тонкая стрелка не дотянула до полуночи одно мгновение. Часы разбились раньше, чем закончился отсчет. — ...то даже при самом худшем раскладе, твое рождение не было стерто из истории. Мне не чудился знакомый силуэт в толпе — это он и был. Это ты.       «И профессор узнал тебя по стилю письма, по подписи, по ответам, по твоей работе. Он пытался защитить. Но...» — Не стоило решать за меня.       Джейс придет в Академию как абитуриент. Уже совсем скоро, он будет стоять внизу, в толпе студентов, надеясь узнать результаты решения комиссии, которые с легкой руки Виктора переквалифицировались в категорию «принять».       Блокнот не исчезал. Часы тоже. Они вернутся в сейф. Профессору лучше оставаться в неведении, пока встреча не случится. А она обязательно случится. Нужно только подождать. Еще чуть-чуть подождать. Виктор глубоко вдохнул.       Пусть это не тот Джейс, которого он видел в детстве, но это тот же самый человек, с той же кровью, с тем же сердцем, с тем же взглядом. Конечно, Джейс его не вспомнит, им придется познакомиться заново. Нельзя жить две жизни разом. Но есть дневник. Он сродни книге, которая хранит в себе множество судеб, позволяя людям проживать их раз за разом, не нарушая законы времени. Хотя кто их знает — эти законы. Виктор улыбнулся и посмотрел в окно.       Одним банальным летним днем...

***

— Я не помешал?       Отчаянно вздрогнув, студент повернулся всем корпусом на голос и сразу потерял точку опоры — он качнулся на табуретке, стараясь удержаться схватился за книги, за полку шкафа, но сила притяжения оказалась сильнее. Парень с грохотом рухнул вниз, а за ним вслед посыпались тяжелые тома. Шкаф угрожающе повело в сторону — Виктор еле успел подбежать и подпереть его. — Да что с тобой не так?! — Потерпевший скинул с лица книгу и схватился за лоб, не собираясь вставать. — Нельзя же так пугать! — Нельзя пробираться в библиотеку Академии во внеурочное время. Что за нетерпение. — Виктор присел рядом. — О, «История Пилтовера: Новейшее время». Определенно не самое легкое чтение. — Очень смешно. — У тебя кровь. Покажи-ка. — Сильно? — Рассекло бровь. На лбу много капилляров, поэтому так течет. Но ничего серьезного. Максимум — останется небольшой шрам. — Виктор ласково провел пальцем по широкой брови, стирая полосу со лба. — Вот и ответ на вопрос... — Прости? Ай-ой, не тяни так. Ладно. Спасибо, что придержал шкаф, а то эффект домино здесь бы все снес. — А ведь ты еще даже не начал учебу. — Мне нужна была одна книга... кстати. Меня зовут Джейс. Джейс Талис. — Джейс протянул руку и Виктор крепко сжал ладонь, помогая подняться. — А ты?.. — Виктор. Меня зовут Виктор. — Виктор не сразу отпустил пальцы, прислушиваясь к ощущениям. — Я видел тебя среди первокурсников. Так что, как я понимаю, с Академией ты не знаком. Как насчет небольшой экскурсии? — Можно. Только пластырь надо найти. — Джейс недовольно встрепал волосы. — А еще я бы поел. Тут рядом кафешка есть... — Там делают прекрасные сэндвичи. — Согласился Виктор. — Это точно. — Джейс немного замялся. — Слушай, а тот йордл?.. — Профессор Хеймердингер? — Он еще и профессор! — Джейс в голос застонал. — Я его чуть не пнул по дороге сюда, он посмотрел на меня как на прокаженного. Аж подпрыгнул. Почти мне по грудь. — Неплохой результат. Поставим его пока в рекорды. Ты уже нашел себе комнату? — О, тут тяжело. Я думал у матери остаться, но она такая у меня нервная порой... еще не знаю. — Джейс Талис. Точно. — Имя прокатилось по языку сладким молоком. — А это не ты написал эссе про парадигмы времени? — Я. — Улыбка вспыхнула лампочкой и тотчас угасла. — Вышло немного громоздко. Понимаешь, я хотел изучить получше вопрос телепортации, но все уже словно исследовали, одни работы Академии чего стоят. Это же потрясающе! Конечно, часть моих измышлений полетела в трубу, я над этим как бы работал, понимаешь? Мечтал об этом. Но... но зато можно использовать уже существующие наработки и двигаться дальше. Не только в пространстве, но и во времени. Собственно, я и надеялся, что найду что-нибудь в библиотеке насчет Хэкс-Врат, телепортации. Магии. Может, чертежи или что-нибудь о самом открытии. — У меня есть одна забавная вещь на этот счет, — протянул Виктор и лукаво улыбнулся. — Но есть одно условие. В начале мы узнаем друг друга получше. Не привык отдавать редкие записи кому попало. — Насколько получше? — Пары жизней будет достаточно. — Что? — Шучу. Я просто шучу. Пойдем. Первый пункт экскурсии — больничное крыло. — Виктор? — Да, Джейс?.. — А какая у тебя фамилия?.. ***
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.