Виски и лёд

Стрельников впечатывает полковника в запотевшую стену, успев подставить свои руки под спину и затылок, ограждая от столкновения с твёрдым кафелем. На Жилине и так живого места нет, и последнее, чего бы Грише хотелось — причинить ему боль. Он прижимается вплотную всем телом, как будто пытается скрыть, заслонить собой от целого мира: теперь между ними не попасть даже бьющим из душа каплям воды. Утыкается лбом в лоб и шепчет в губы, едва сдерживая злость: — Зачем ты полез туда? Я бы справился с ними сам. На самом деле, за гневом он прячет свои истинные эмоции — отчаяние и неконтролируемый, животный страх от одной мысли о том, что Жилина он мог сегодня потерять и держать в объятиях не горячее отзывчивое тело, а остывающий труп. Гриша цепенеет, представляя это, и приходит в себя, только когда полковник проводит рукой по его лицу, убирая мокрую чёлку, падающую на глаза. – Ты же знаешь, что обещания свои я держу. Если сказал, что больше никогда не оставлю тебя, значит, так оно и будет. Стрельников вздыхает прерывисто, кладёт голову ему на плечо. Он понимает, на что Жилин готов ради него, и сам сделает что угодно взамен. Но если за себя главарю ОПГ страшно не было никогда, то с риском, на который полковник идёт каждый раз, смириться не получается до сих пор. Чуть успокоившись, Стрельников отстраняется и рассматривает налившийся синяк, уходящий по плечу вниз, на лопатку. Сознание застилает красная пелена: никто не смеет оставлять на коже Жилина следы. Никто, кроме него. Гриша скользит языком осторожно, без нажима, обводит тёмный кровоподтек, покрывает невесомыми поцелуями. Полковник наклоняет голову, доверчиво открывая больший доступ к шее — Стрельников ощутимо прихватывает нежную кожу, втягивает губами и зализывает следом. Оставляет свои собственные метки, в которых нет ни боли, ни жестокости — только любовь.