Теперь в моих снах ты

Для Гермионы началось непростое время. С утра она вела уроки, вечером обходила замок, дабы не пропустить ни малейшего изменения, ну а ночь… Ночь была самым тяжёлым, и одновременно простым временем. Она уже привыкла просыпаться в темноте, дрожа от пережитого во сне ужаса и мучений. Но после слов Снейпа Гермиона не могла позволить себе нормально лечь спать. Она брала кучу книг из библиотеки и как в старые добрые времена зачитывалась ими всю ночь, откладывая и не позволяя себе засыпать. Естественно девушка понимала, что долго в таком режиме она не протянет, и это уже было заметно. Бывало Грейнджер дремала, лёжа прямо на свитках учеников, которые проверяла в тот момент. Но глубоко уснуть она себе не давала. Конечно, бывшему, уже похоже и не такому и бывшему, мракоборцу приходилось жить в разных режимах и условиях, особенно если им приходилось долго выслеживать и искать преступников по всей Британии, иногда даже за границей. Но там не было Снейпа, детей и других учителей, для которых нужно быть нормальной — не кричать по ночам в кошмарах, в данном случае. Там были лишь обученные, прошедшие страшное и понимающие ее неспокойными ночами, люди. Что уж говорить, они будили друг друга по очереди, выводя из страшных иллюзий. На самом деле сложнее было всего именно проснуться. Ощущать себя осознанно, но при этом всё ещё находиться во сне, понимать это и не мочь ничего сделать, лишь кричать снова и снова — вот настоящий ад. По крайней мере так было у Гермионы. И настоящим счастьем было иметь человека, который разбудит и обнимет, повторяя, что всё это неправда, и она в безопасности. Что ж, у Гермионы была лишь она сама. Ей часто приходилось засыпать, представляя кого-то рядом и закапываться в одеяло, представляя, что это тепло чьих-то родных рук. В глубине души Гермиона надеялась, что в Хогвартсе всё прекратится. Надеялась наивно, как маленький ребенок: это место просто такое особенное, почему бы ему чудесным образом не излечить ее, в каком-то смысле. И разве можно обвинять взрослых, сломленных и разбитых, в том, что даже в мире магии и чудес, они надеятся, пусть даже так наивно, найти покой. Так вот, последнюю неделю, или больше — дни перепутались и забылись — Гермиона практически не спала. Синяки под глазами, безумно пушистые спутанные волосы и потухшие глаза. Так что она стала использовать маскировочные чары. Только когда она выходила на обход по вечерам, девушка их не накладывала, разрешая себе быть собой в каком-то смысле. После той трещины, которую она регулярно проверяла, следя, чтобы она не увеличилась в размерах, никаких новых повреждений в замке Гермиона не замечала. Конечно, невозможно было обойти весь замок одной за несколько часов, но она была уверена. В тот раз она как будто почувствовала этот разлом в полу, физически ощутила, что что-то происходит. Это было схоже с чувством, когда ты не видишь человека и часто не знаешь о его существовании, но чувствуешь его взгляд на себе. Поэтому у Гермионы была какая-то странная уверенность, что пока ничего не происходит, оставаясь на своих местах. Несмотря на безрезультатность этих обходов, Гермиона их полюбила. Ей нравилось бродить по уже почти безлюдному замку. В такое время, в свете звёзд, а не солнца, всё казалось другим. Не таким, как днём. Каким-то таинственным и важным. Небо становилось особенным, когда окрашивалось в темно-синий цвет после заката, зажигая звёзды и полумесяц. Тени были такими причудливыми и эстетичными что ли, по ночам. А крохотный свет, будь то тлеющий огонек в камине или магловский фонарь на другом конце страны был таким теплым и родным. Днём свет заполняет собой всё, переставая быть особенным. Гермиона очень любила солнечную погоду, такую яркую и светлую, но ночь теперь открылась для нее по-новому, чем-то другим, не сравнимым ни с чем больше. Будто отдельный мир. Может быть всё дело в темноте именно Хогвартса, такой обволакивающей и нестрашной — она скрывает всё, оставляя только то, что мы сами хотим видеть. В таком случае кошмары совершенно не справедливы. Не спать — не так уж и плохо. * * * Северус всегда любил гулять по ночному замку, без всех этих ужасно шумных детей и медленных учителей. Невидимой тенью он неслышно скользил по замку, будто пола касались лишь края его мантии. В особо плохие дни мужчина уходил на астрономическую башню или к черному озеру и курил. Очень редко, но все же. Он был один в тишине ночи — то, что нужно. До недавнего времени. После того «диалога» с Грейнджер он ещё несколько раз слышал ее крики. Злость и раздражение постепенно утихали во время прогулок по замку. И он стал выбираться из комнаты почти каждую ночь. Но последние полторы недели Снейп стал видеть маленький темный силуэт в коридорах замка. От плохого сна или его отсутствия усталость была просто написана на лице девчонки, хотя в дневное время он этого не замечал. Маскировочные чары хорошо делали свое дело. Обычные дежурства по школе раздражали его, лишая драгоценного времени. И зельевар искренне недоумевал, почему она так поздно не нежится в кровати у камина. Точнее недоумевал бы, если бы сам не сказал ей прекратить будить его своими криками. Теперь девчонка решила вообще не спать. Что ж, это решение. Но видя истощенность и усталость Гермионы к середине второй недели, он всё больше думал о сказанном ей тогда. «Чертова Грейнджер», — злился Снейп, постепенно понимая, что это не ее вина. Во сне концентрация действительно может падать, и наложенные заклинания перестают работать. Он знал, по своему опыту. Когда «сон без сновидений» после долгого времени непрерывного приема перестал действовать, Северус ощутил всю изматывающую тяжесть кошмаров. Просто он не кричал — просыпался в холодном поту, сжимал одеяло до судорог в руках, но не кричал. В течение трёх лет кошмарные ночи постепенно уменьшались, но забыть о себе не давали. К тому же зельевар долго работал над одним снадобьем, и наконец получив результат, который хотел, стал использовать его. Он погружал в очень глубокий сон, блокируя разум от каких-либо мыслей и образов. Но даже это не всегда срабатывало. «Мда, Северус, как бы ты не лишил в этом году детей учителя защиты от темных сил», — думал Снейп. Нельзя этого допустить — Макгонагалл ему жить спокойно не даст. Почему его вообще волнует эта ситуация: ему в этой войне приходилось обходиться своими силами. Никто не заботился о его состоянии, и он никогда не заботился о чужом, лишь о выживании. «И правда, пусть директор разберётся с этой ситуацией», — решив пойти к ней завтра прямо с утра, Северус кинул последний взгляд на Гермиону двумя этажами ниже, и петляя по многочисленным лестницам, чтобы не попасться Грейнджер на глаза, направился в свои покои. * * * — Северус? Доброе утро, не ожидала тебя увидеть, — Минерва удивлённо покосилась на Снейпа, когда тот прошел в кабинет директора и сел в кресло, скрестив ноги. — В чем дело? — Здравствуй, Минерва, — кивнул зельевар, окклюменция скрывала любые эмоции с его лица, а голос — лёд, и продолжил. — Дело в новом учителе защиты от темных сил. Не дав директору вставить и слова, Северус продолжил: — Есть другая комната для ее покоев? — Другая комната? Что не так с ее покоями? — Дело не в ее покоях — в ее кошмарах. Объективно приемлемый выход из этой ситуации — переселить ее в другую комнату. Минерва молчала, всё ещё не понимая, что его не устраивает, и Снейп раздражённо пояснил: — Минерва, мисс Грейнджер кричит, видимо от кошмаров по ночам. Если так продолжится — преподавать зельеделие станет некому. А если Грейнджер продолжит бодрствовать по ночам, решая таким образом проблему, вы лишитесь учителя защиты от темных сил, опять. Некоторое время Макгонагалл молчала, смотря на Снейпа и осознавая услышанное. Потом опустила взгляд и покачала головой: — Северус... — начала было она, но замолчала, как будто передумала ему говорить. — Северус, — предприняла ещё одну попытку, на этот раз собравшись, — ты знаешь, кто тебя спас? Что? Снейп не понимал о чем она говорит. При чем тут это. Он не помнил практически ничего о тех нескольких часах. Единственное, что Северус мог вызвать в воспоминаниях сквозь боль и затуманенное бредом сознание, было лицо Лили. Он был уверен, что это она, или хотел быть уверен. В любом случае никого другого, кроме нереальной, любимой когда-то девушки, он представить не мог. Кому он тогда был нужен — предатель и пожиратель смерти. Тогда ещё никто не знал, на чьей стороне он был на самом деле, и какую роль играл в этой войне. Так что Снейп молчал, непонимающе смотря на директора. — Мисс Грейнджер, она принесла вам противоядие и доставила в больницу. Врачи говорили, она успела в последний момент, — она замолчала, с горечью глядя на зельевара. — Она догадалась раньше нас всех о твоём… положении. Северус неверяще смотрел на нее. Как? Как она догадалась раньше, чем он позволил министерству увидеть воспоминания. Они пришли ещё когда он лежал в Мунго, но даже тогда Грейнджер среди них не было. Вторым этапом неверия Снейпа было то, что, даже зная всю правду, люди избегали и сторонились его. А эта несносная девчонка побежала спасать. Северус всё ещё молчал, его глаза снова были почти пустыми, без эмоций. Так было, когда он уходил глубоко в себя, закрывая все чувства окклюменцией. И именно в такие моменты чувства разрывали его изнутри сильнее всего. Минерва заметила это, ещё когда он был мальчишкой. Правда с годами она видела пустоту в его в глазах всё чаще, не всегда различая, есть ли чувства или только усталость за этой черной бездной. Наконец он тихо проговорил: — Я был готов умереть. Ещё тогда я не видел смысла в дальнейшем существовании, не вижу и сейчас. Я не просил ее меня спасать. — Но жизнь — всё ещё высокая цена. Северус не ответил. Чего стоит его жизнь? Смешная штука: его навыки, хладнокровный ум и смелость бесспорно помогли выиграть эту войну. Но его жизнь после потеряла ценность для всех. Кроме одной. Несносной. Девчонки. — Я не прошу тебя помогать ей, только если захочешь, конечно. Но позволь девочке… жить спокойно. Она заслужила, — осторожно продолжила Минерва. Снейп долго смотрел на директора, а потом медленно кивнул, и так не сказав ни слова, вышел.