***
Спорить с отцом бессмысленно: Тодзи довез ее. Мегуми смотрит сквозь закрытое окно, сумочку на коленях придерживает, пока Тодзи спокойно смотрит на ее профиль и ждет, когда уже недовольство будет слито в словах, — всю дорогу чувствовал, как она его терпит. Тодзи не собирался, но триггером стала вульгарная юбка. Ему чертовски интересно, кто заставил его дочь наряжаться подобным образом. Тодзи хитер. Даже когда Мегуми резко поворачивается, подловил его на ухмылке. — Я могу припоздниться? Как мы заговорили. — Это насколько? Сейчас девять, следовательно, до десяти у тебя час. Хватит ли тебе дополнительных полчаса на подарок и быстрое общение с друзьями? — Тридцать минут? — Мегуми тушуется: не может понять, шутит или издевается. — Я насчитал тут около пяти машин, три байка и десять велосипедов. Тут минимум восемнадцать людей на транспорте, а вон там, — указывает на балкон, — стоят еще пять и пьют. Есть внутренний двор, два этажа. Я слышу музыку, а если задержусь тут еще на пару минут, то увижу и дым от травки. Возможно, кому-то в машине сосут. — То есть, ты подвез меня не из безопасности, а чтобы увидеть, куда я иду? — Да, — честно. — И нет. Подвез как раз поэтому, но мне стало интересно. Убедился, что идешь тусить в какую-то тошниловку. Я не согласен тебя туда отпускать даже до одиннадцати. Могу дать дополнительные полчаса. Вопросы? — Пап… Ты несерьезно? — Ты видишь по моему лицу, чтобы я шутил? — Тодзи приподнимает бровь, держась одной рукой за руль. — Я понимаю, что тебе жизненно необходимо остаться подольше в этом осином гнезде, но где гарантии, что тебя не обидят? — Ты Юдзи видел? — резко напоминает Мегуми. — Он любого, кто подойдет ко мне, сам обидит. Может, он и с Нобарой, но и меня в обиду не даст. — Неубедительно. Я бы больше поверил, если бы ты сказала, что умеешь парням вырывать кадыки и бить в солнечное сплетение, — Тодзи вздыхает. Вот уж… — До десяти. Я приеду за тобой. Не горю желанием объясняться матери, где ты была, и мы вместе соврем, что ты была у Нобары. Ей лучше не знать, что я разрешил тебе вообще в такой трэш идти. Мегуми хмурится, но не отвечает. Блядство. — При любом пиздеце — я на связи. Что-то случится с тобой — вечеринка закроется. Чтобы Нобара ходила везде с тобой, никакого алкоголя и травы. Никаких мальчиков. — Папа! — Мы договорились? — давит Тодзи. — Я — твой отец. Я увижу любое в тебе изменение. Даже не вздумай мне солгать. — Хорошо, хорошо. Как скажешь. — Люблю тебя. Помни об этом. — И я тебя. Тодзи бы ее без вопросов отпустил и одну, и допоздна. Если бы он не увидел черный Лексус девяностых годов, которые в продаже теперь сравнимы с подписью Шекспира; если бы он не заметил, как Мегуми отключилась от мира, заметив владельца Лексуса. Полностью татуированный парень с крепким телосложением, с солнцезащитными очками на глазах, взъерошенной прической, с бомбером поверх футболки, джоггерами и Вансами, тлеющей сигаретой между губ. Молодежно. А потом Тодзи удивляется вдвойне: прямо из машины выходят Нобара и Юдзи, что так схож на своего близнеца. И почему он узнает о родном брате Юдзи только сейчас? Мегуми понимает, почему встал ком в горле. Блять. Блять. Блять. Мегуми зашла в дом только через пять минут. Дом напичкан запахом травки, красным неоном, попсой, алкоголем и красивыми студентами. Вся шумиха происходит на первом этаже и во внутреннем дворике: кто-то пьет, курит, общается, ищет друзей, а кто-то пытается найти себя в малознакомой атмосфере вечеринки. Вокруг — парни и девушки — накрашенные, ухоженные, выбритые и вымытые. Накуренные. Ей отвратителен такой отдых, но и цель у нее другая. Не зря же она целый час делала макияж и подводила губы? Нужно найти подругу, отдать подарок и придерживаться ее. Много времени нет, в разнос не уйти, да напиться не получится: Мегуми не пьет от слова «совсем», тем более не курит и не употребляет. Все одеты ярко и вызывающе, ощущение, словно одна Мегуми решила нарядиться во все черное. В сумке все необходимое: телефон, антисептик, тушь, блеск для губ, подарок Нобаре, влажные салфетки и банковская карточка. Возможно, она в принципе на этой вечеринке единственная, у которой нет презерватива. Ну, ее опасения по поводу адекватности данной вечеринки были оправданы полностью. Кугисаки находит ее сама: цветочный топ, короткие бежевые шорты, колпак на рыжем каре. Очень яркий макияж, приятные кофейные духи, поцелуй в щеку. Мегуми слегка морщится, но подругу обнимает и в ответ целует. Так сказать, обменялись блеском. Выглядит она шик-блеск. — Мегуми, солнце! Я так рада тебя видеть! — искренне перекрикивает Нобара музыку, приобнимая мрачную подругу за талию. — Ты мне весь вечер не отвечаешь, мы же договаривались, что заберем тебя! Ну, правда… загвоздки появились. — Какие еще загвоздки? — Да я решила перед вечеринкой к Юдзи зайти, чтоб вместе потом на такси сюда, а Сукуна вернулся! Я, конечно, не обрадовалась, но мне пришлось потратить все свои нервные клетки, чтобы уговорить его подвезти. Правда, он был и так приглашен, и просто издевался надо мной целых пять минут. Но он, по-моему, даже не услышал, что ты тоже приглашена, и я не стала выносить ему мозги. Мало ли. А как ты добралась? — Отец привез, но разрешил недолго. — Тодзи опять за свое! Отдохнуть достойно никогда не даст! — на что Мегуми пожимает плечами. Отец есть отец. — Он уверен будет и в твои тридцать, что тебя можно обидеть. Ты даже не пыталась переспорить, да? — Это ничего не даст, ты знаешь. Чего тебе уже подарили? — Юдзи подарил серьги! — Кугисаки тут же демонстрирует бижутерию на себе: висячие серьги с камнями. — А Сукуна… представь уровень его сарказма, если бы он узнал, что у меня был день рождения и я отмечаю его только сейчас, — смеется, хотя звучит прискорбно. — Родители подарят дома! А остальные так, по мелочи… Но Годжо и Гето, так сказать, самый большой подарок сделали — оплатили этот дом! — Четвертый курс тут? — риторический вопрос. — Конечно! И Годжо с Гето где-то… наверное, у бассейна. Познакомить? — Нет, спасибо, — мило улыбается. — Потом как-нибудь. Я хочу с тобой время провести. — Ну смешная! Щас все покажу! Кстати, смотри… Мегуми, если честно, слушать перестала. И это не из-за очень громкой музыки из колонок по всему дому. Есть другая причина. И эта причина, оставившая в мозгах Мегуми незабываемый след, бредет в столпотворении. В его руке бутылка начатого сидра, на лице широкая улыбка от какой-то пошлой шутки Хакари Кинджи. Идут куда-то вглубь, к бару, собирая от угара все углы и плечи. Мегуми помнит Хакари и помнит, что он год назад дразнил ее «голова морского ежа». Ох, блять. Оказывается, Сукуна дружит с этим ублюдком. Которого из-за серьезной драки выгнали из техникума. Стоп. Что Хакари тогда здесь забыл? Это уже неважно. Важно то, что Хакари смешной, вспыльчивый, очень азартный и… странный. Сукуна охуел, когда случайно наткнулся на него. Они так давно не виделись, что сейчас не обсудить горячие темы вообще не вариант. Их смех глушится в музыке, чужого смеха, биении стаканов с алкоголем. Стоило такое же пошлое Хакари ответить — и он в шутку пихает его в стену — по силе, Сукуна уверен, Хакари от него ничем не отличается — наоборот; очевидные издержки лидера бойцовского клуба. Сукуна даже знать не хочет, по какому блату он здесь оказался. Но увидеть старого приятеля спустя столько времени… Сукуна аж отжал сидр у какой-то второкурсницы. Ему нужнее. — Чел, ты бы блять знал, как я рад тебя видеть, — сильно хлопает Сукуну по плечу, приближаясь к бару. — Год целый не виделись! Если ты свалил в подполье тайком, то приходи ко мне — мой клуб для тебя всегда открыт. — О нет. Ни ногой я в твой клуб не ступлю, — отмахивается. — Я не из тех, кто ссыт кипятком отбить себе поджелудочную. Да ты особо и не изменился, только, правда, шубу не надел, а так все еще узнаю. Удивлен, что ты до сих пор клуб в живых держишь. — Так мне помогают с ним, еще бы. — Бля. Кирара, да? Неужели фригидный помогает тебе? Хотя, если честно, до сих пор не знаю, кто это. Хакари облокачивается на бар, хватает стопку. Пахнет водкой. — Кирара за мной ушел, как меня отстранили. — Тебя отстранили? — «Случайно» устроил массовую драку, а там уже поняли, кто инициатор, — Хакари пожимает плечами. — Надеюсь, с новым годом меня примут обратно. Может, спортом начну тянуть оценки, если мозгами не могу, — делает шот водки. — Кстати, я все-таки слышал, что ты где-то год благополучно всрал. Шри-Ланка? Боракай? Бали? — Закатай губу. У меня брат до сих пор не выкупает что случилось, и тут думаешь, тебе расскажу? — строго подметил, отпивая сидр. — Академический отпуск. Нужно было. Возвращаться пришлось к брату, потому что дед ему дом оставил. По возвращению я не ожидал, что пидоры ими и останутся, а некоторые так вообще с поля зрения исчезли. Как ты, к примеру. Вообще, мне бы тебя в команду. Киотский техникум мне в затылок дышит. — Иди ко мне в клуб, — начинается игра под названием «кто кого к себе заманит». — Научим тебя основам жизни. Брат твой че? Все так же, тихоня да адекватный? Его переманишь на нашу сторону? — Я думаю, он о твоем клубе такого же мнения как и я, — мило улыбнулся, садясь за стойку напротив Хакари. — Он сейчас со мной. Ему некогда даже на собственную бабу посмотреть. Ты же в курсе за Нобару? — Хакари отрицательно кивает головой. — Похуй тогда. Я его уже тренирую, пока тренера не подобрали. Так что у меня вообще, сука, Кинджи, нет времени. — Что, нет времени даже на девок? — и Хакари помнит главную слабость этого шулера. — Прям совсем? — Сукуна аж прыснул от смеха. — Я забыл когда в последний раз на девку смотрел с вожделением, а не мыслей, чего бы я хотел пожрать, — Сукуна почти врет. — Ты прям так хочешь выиграть Киотский? — И хочется в сухую, — отпивает сидр. — Там только один громила опасность представляет. Но я придумаю что-нибудь. — Обожаю такой азартный настрой, — Хакари садится напротив, экспрессивно жестикулируя одной рукой в адрес Сукуны. — Но мне не нравится твой тон, а твоя светлая голова забита беспроигрышными амбициями. Если хочешь, то предоставь мне возможность найти тебе подругу. — Ты этих подруг видел? — с ужасом. — Я не намерен заразиться хламидиями. Хотя, за время сколько я тут, я наткнулся на блондинку… Нужно было видеть шок, когда я ее тактично слил. Срочно нужно запить ее женское неудовлетворенное горе, — делает три глотка яблочного сидра. — Ты же не за рулем, чтобы сидр хлестать? — Приспичит — закажу такси, — Сукуна знает, что пить за рулем нельзя, но иногда пренебрегает этим. — А так да, за рулем. Проблема, что ли? Тем более, сидр — не водка твоя. — Любишь же ты играть на повышенных ставках. И ведь хер тебе что докажешь. Проще убить, чем переубедить. — Простите за неудобства. — Так что насчет сватовства? Хочешь? — Ну… — Сукуна мимолетно оглядывается на толпу, оценивая среднее значение баб вокруг. Боже. — Валяй. Но учти: я не ебу тех, кто мне не нравится даже на одну тысячную, — Хакари понял сложность задания, улыбнувшись. — Удачи найти иголку в стоге сена. Хакари, конечно, крайне специфичный знакомый, но прикольный. Он рыщет «ту самую» среди толпы взглядом, и только спустя пять минут попыток он присвистывает, хлопнув в ладоши, отвлекая Сукуну от разглядывания дисплея телефона: — Нашел, дорогуша, — Хакари делает следующий шот водки. — Я нашел иголочку. Сукуна припадает к горлышку, поворачивает голову — вкус сидра растворяется в гневе. Горлышко бутылки сжимается. Черный комбинезон. Аккуратное каре. Улыбка до ушей. Поцелуй от Нобары в щеку за подарок. Блеск для губ. Кайал на глазах. Хакари, ты только что вырыл Мегуми могилу. Блядский боже. Она пришла на эту злоебучую вечеринку. Сукуна прячет телефон в карман бомбера, уже не имея возможности отвернуть голову. — Прости, Кинджи, — тактично прощается Сукуна. — Но эта ебаная иголочка пронзила мое сердце, — Хакари не различает его желчь. — Не благодари. Хакари делает глоток водки — Сукуна по-скотски расталкивает толпу, надвигается к своей обитель, резко разворачивает анфас. Мегуми уже смотрит на него с презрением. Ох. Мой. Бог. Ты даже не представляешь, что тебя ждет. — Ты охуела? Мегуми всего лишь хмурит брови, Кугисаки же сама в ахуе, как он с ней разговаривает. Она никогда не слышала их диалоги и думала, что они более-менее терпимые. Кугисаки ждала всего, но не этого — разгневанного не пойми с чего Сукуну с сидром в руке, который сейчас готов на любое безумие. Мегуми слышит, насколько Сукуна возмущен. Сердцебиение чувствуется в горле. Кугисаки делает шаг — Мегуми выставляет ладонь, обозначая контроль ситуации. Они уже так давно. — Все хорошо. Что бы он сейчас не сказал, это не имеет значение. — Что ты здесь делаешь? — Какая тебе разница? — огрызается холодно Мегуми. — Хакари устал пить водку без тебя. Друзей нельзя бросать. Возвращайся, он явно заждался. Что эта сука себе позволяет? — Ты просто охуевшая. Ты идешь со мной. — Ну, нет. — Это не вопрос! Сукуна не стесняется Нобары и безбожно хватает Мегуми под руку, оттягивая от подруги на два шага, дабы отрезвить резвую сучку. Мегуми не артачиться. Он переводит ненавистный взгляд на рыжую бестию, приближаясь на шаг: — Нобара, только посмей за нами пойти или пропиздеться Юдзи. Иначе я сломаю твои чертовы ноги, ржавая дрянь. Мегуми позволяет Сукуне отвести ее в первую попавшуюся комнату в самом конце дома, — небольшая спальная с комодом, окном, напольным зеркалом, креслом и уродливой студенткой с дредами и плагами, раскуривающей на подоконнике косяк. — Нахуй! — Чувак, не так громко… — Или через дверь уходишь, или полетишь через окно! Пошла нахуй! Девка не горит желанием ссориться с таким кретином. В момент вылетает из комнаты, оставляя за собой шлейф травки, и Сукуна хватает дверь, чтобы с треском ее захлопнуть. Но рука, внезапно блокирующая дверь с другой стороны, вынуждает Сукуну дважды залиться гневом. Потому что рука Юдзи, которого успела привести Нобара, не позволила двери слететь с петель. Мегуми и Ремен с одной стороны, Юдзи и Нобара с другой. Братья на друг друга смотрят. Девочки переглядываются между собой и своими мальчиками. И один только Юдзи — не только — никак не реагирует на вспыльчивый нрав брата. А так, показывает, что ему совершенно плевать. — Отпусти ее, — Юдзи говорит стойко, держа Нобару за спиной. — Ты ее пугаешь. Сукуна от злости теряет дар речи. Откуда тебе знать, сопляк? Откуда тебе знать со своими розовыми очками, небылицами и затянувшимся конфетно-букетным? Что ты вообще за баб знаешь? Что ты, дружок, за черноволосую сучку знаешь? Сукуна сжимает Мегуми руку еще сильнее. Еще чуть-чуть — будет очередной синяк. Мегуми ни звука не издает, кроме как делает шаг вперед и глубоко вздыхает. Любое лишнее действие — и Сукуна сорвется с края равновесия. Он не притворяется, не играет: Нобара по злому взгляду видит, что с этого момента ее кривые ноги в чертовой опасности. Сукуна — неуравновешенный. И такие всегда уничтожают напалмом. Итадори — уравновешенный. И такие умеют находить общий язык даже с дикими зверями. — Ребят, все нормально, — искренне уверяет Мегуми, зная, какой ужас может начаться. — Нам нужно поговорить. Просто диалог. Просто острая необходимость дипломатического решения. Не беспокойтесь. Юдзи косится на Мегуми и, если честно, ее не узнает. Ведь зимой говорила совсем другие, свойственные ей, вещи. Как же далеко она зашла. Как же… — Пожалуйста, — Мегуми смотрит Юдзи в глаза. — Доверьтесь мне. Больно точно не сделает. Юдзи не верит Мегуми. Не верит. — Ты все слышал, — из оцепенения выходит старший. — Потеряйтесь. Юдзи в последний раз смотрит на Мегуми. Мегуми взглядом говорит: «обидит — закричу». Кугисаки что-то неразборчиво орет — значит, дверь закрыта изнутри. Сукуна мгновенно расслабляет руку, разрешая Мегуми дернуться в сторону. Он не уверен ни в чем; даже в том, что не навредит ей. В кататонии встревает в дверном проеме, придумывает самосуд над этой наглой сукой. Девочка хмурится, набирает обороты — чудище, спрятанное за черным комбинезоном и слоями кайала, растет. Сукуна слышит цветочный аромат, видит блеск для губ, идеальный макияж глаз. Это чудище выбило из его руки сидр. Чудищу уже плевать на боль в руке. — Бездушный мудак, которому вообще плевать на людей вокруг себя, — Мегуми, на удивление, держится почти стойко. — Ты что себе позволяешь? Ты почему так с ними разговариваешь? Думаешь, я твоя собственность или что? Как мне тебя обозвать да пообиднее, чтобы ты понял? Оу, прости. Наверное, эти месяцы ты из коек не вылезал. Мне тебе напомнить, кто ты? Сукуна успокаивает себя — трет переносицу, прикрывает глаза. Выученная привычка. — Я хочу знать, что ты здесь делаешь, — Сукуна — сгусток эмоций. — Или говоришь, или я не отвечаю за себя. — Ты никогда за себя не отвечаешь, — тычет на него пальцем. — Пришла веселиться. Или на вечеринках молитвы читают? День рождения Нобара перенесла свой на сегодня! Что, не знал? Да, я в курсе, что ты не знал за ее день рождения! — Так теперь мне понятно, почему я оставил стерву без подарка! — махнул руками в стороны. — Мне похуй! Ты бы зарыдала, если бы поняла, насколько мне на эту суку похуй! — Сукуна подходит ближе, орет. — Мне похуй на нее! Я хочу знать, что ты здесь делаешь! Я спрашиваю за тебя, Мегуми, а не за ебаную Нобару! — Я пришла к ней! — Мегуми не остается в стороне, но на эмоции еще не выходит. — Я пришла к своей подруге, Ремен! Ах, ну да. Ты явно не ожидал увидеть меня, послушную и милую, в этом осином гнезде. Я поняла, о чем ты! Сукуна сжимает зубы. А потом с экспрессией: — Мегуми, ты — самая охуевшая девка, которая у меня была. — А я и не с тобой, — хмурится, гневается. — И никогда не была! Ты получил свое три месяца назад — так отстань. Все, цель выполнена. Иди пей, шути, раздавай всем себя! То, что было между нами, удивительно, что и осталось между нами — никто и не в курсе, что ты видел меня голой. Мне спасибо сказать? Заплатить за такой рыцарский жест? Что мне сделать? Что я, Ремен, на этот раз должна сделать, чтобы ты отцепился? Второе свидание? Сукуна сдавленно смеется. А потом истерично: — Как ты вообще могла подумать, что одно свидание меня остановит?! Мегуми пихает его в грудь. Но в какой-то момент замахивается ладонью, и Сукуна не выдерживает: перехватывает запястье, тянет к себе, выхватывая и вторую руку. Сумочка падает на пол. Сейчас, на самом деле, он впервые видит, насколько у Мегуми сильные эмоции. На руках вздулись вены. В головах у двоих одно: желание прекратить тянуть ситуацию. — Пощечины только хуже сделают. Не беси меня. — А то что ты сделаешь? Сукуна приближается к ее лицу угрожающе, чтобы сучка по губам читала: — Закончу начатое три месяца назад. Сукуна швыряет ее на кровать, в аффекте теряя голову. Стоит прикоснуться к ней — и собственная кожа, такое ощущение, от токсичности слазит под нуль. Мегуми не пытается ни ударить, ни закричать, ни доказать — ждет, когда Сукуна начнет играть грязно. Ведь ее вид снизу манит разъебать абсолютно все в щепки. Ее голос, губы, талия, ноги… Персефона. Мегуми подрывается с места как ужаленная и пихает его в стену. Лопатки неприятно врезаются в стену, но Сукуна настолько психологически возбужден — и даже алкоголь не помеха, — что такая горячая, вспыльчивая и бесячая Мегуми заставляет его вылезти из кожи вон. Где весь лед? Где он, Мегуми? Она трогает его. Она впечатывает его в стену. Она горячо дышит и путает его разум. — Если не прекратишь… — Что ты мне сделаешь? — Мегуми внезапно хватает его за грудки футболки. — Что ты мне сделаешь, ну? Уже не хочешь? Уже тормозишь? Уже не устал от отказов?! — Я тебе выбора, блять, не оставлю. Сердцебиение уходит в пиздец. Сукуна силком пихает от себя — Мегуми рывком сокращает дистанцию вновь. Она без слов заставляет его кровь приливать к лицу и ушам, бурлить в жилах, мозг вырубаться, руки — тянуться к ее прекрасному телу, которое необходимо разъебать на палитру гематом. Сукуна уничтожит Мегуми. Сукуна убьет Мегуми. Сукуна возьмет Мегуми. Очки падают с головы. Сукуна валит торшер, толкает ее — Мегуми настойчиво приближается еще, и еще, и еще, и еще. Спина Сукуны встречается со стеной чаще битов музыки. Ее длинные руки оказываются повсюду. Мегуми уматывается, волосы липнут к губам. Сукуна искренне не понимает, чего именно она добивается; Мегуми в один момент накидывается на него, хватает за щеки своими опрятными пальчиками, весом впечатывает в стену. Тик-так… Момент — то, что случилось, рецидив. Ее губы. В блеске для губ. Оказываются на губах Сукуны. «мне плевать» Сукуна первую секунду даже не закрыл глаза. Потрясающий, аппетитный, смазанный Диором первый поцелуй, который накрыл его прокуренные табаком губы, вынудил податься назад. Мегуми глаза закрыла, голову покосила, на татуированные щеки давит. Ее манящие, пунцовые, капризные, сука, упоительные губы превращают его мозг в труху, — эти губы, которыми Сукуна обескуражен, превращают первый поцелуй в вкусное, страстное, пламенное слияние эмоций. Палящее прикосновение ее губ напалмом проходит по каждой клеточке тела. Новая реальность бьет в мозг и открывает новые эмоции. Сукуна окунается в дивный новый мир. Сукуна закрывает глаза. Беспокойство отца не помогло: Сукуна знает, как залезть ей под любую одежду. Его руки немедленно впиваются в черное каре. Его руки немедленно сжимают корни. Внезапно забывает дышать. Его мощные, желанные руки прижимают Мегуми, воруют ее кислород и сердцебиение. Все заводится с пол-оборота. Сукуна сладострастно терзает эти иссиня-черные волосы, уничтожает укладку, придавливая лживую, наглую, лицемерную дрянь к себе ближе, сминая ее губы мучительным поцелуем. А лицемерная дрянь даже не воет — лицемерная дрянь исступленно дышит, наслаждается чужим языком в собственном рту, что весьма негигиенично. Мегуми не видит, не слышит, не говорит — мир сужается ровно до презираемого Сукуны. Мегуми на вкус как Диор. Диор мажется по губам Сукуны. Сукуна силком впечатывает ее в комод с грохотом и впивается в эти обожаемые губы яростным укусом. Господи. Сукуна чересчур неприличный. «ты мне не интересен, как мужчина» Сукуна уже и не помнит, чтобы какая-то девчонка, с которой он спал, целовалась так остервенело. Мегуми сама, сама, сука, терзает его розовые волосы, сама впивается кусачим поцелуем, сама тянет к себе за одежду и сама, сука, блять, ведет языком по языку. Голова априори вырубается после таких манипуляций. Сукуна зверем впивается во всю охуевшую сучку зубами, руками, мыслями. Эта сучка, у которой корона больше головы, знает, что мальчику необходимо: желанное женское тело, о котором мечтал как ребенок об игрушке. Но Сукуна не ребенок. Ребенок не умеет делать вещи, от которых стонут взрослые девочки. Сукуна заламывает ее руки у нее над головой. Иногда Сукуна бывает таким — до него невозможно достучаться. Сукуна прикасается везде, где может: ее шея, плечи, ключицы, живот. Все, что он так хотел попробовать. Все, что будет только его. Он знал. Знал, сука… «представь, как было бы мне стыдно, если бы я тебе дала» Он угробил целый год на это. Минус на плюс. Сукуна разрывает поцелуй. От губ тянется слюна со вкусом Диора. Это их убьет. Это принесет им урок. Это подобно инфекции. У него лихорадка. Не дышать. Сукуна крадет ее идеальность, оставляя два засоса на левой части шеи хорошей девочки. Сукуна крадет ее послушность, заставляя падать лицом вниз в этот омут разврата. Сукуна неосознанно хватает ее за шею и силой впечатывает в стену. Так впечатывают тех, кого хочешь избить. Но глаза Мегуми, невольно закатившиеся от такой грубости, говорят об обратном — Сукуна не избить, а сломать желает. Он зализывает метки на шее, уходит языком на яремную впадинку, выпячивая язык до упора: этот жадный до безобразия язык желает испробовать каждый сантиметр гладкой кожи, натертой гелем для душа с кокосом. Этот язык, способный на очень многое, будет доведен до сухости. Мегуми тянет его от себя за затылок, но тому настолько похуй, что он даже не почувствовал боли. Лимиты исчерпаны. Вот, каково это — прижать к стене тело, не способное сопротивляться. Сукуна поднимает на нее глаза через выбившиеся пряди. На лице растет язвительная улыбка, язык останавливается на ее скулах. Мелкая сладкая пакость, пиздевшая ему в лицо. Какой сейчас ценник? — Что, я уже в твоем вкусе? — хват на шее не расслабляет. — Уже я тебе не противен? — Сукуна ластится щекой к щеке. — Уже и трезвая заговоришь? Уже и ноги разводишь? Уже в губы целуешь? — пальцы практически удушающе давят на боковые мышцы шеи. Второй рукой Сукуна заползает ей за спину, лаконично расстегивая молнию идеально черного комбинезона. — Если я так тебе противен, как ты орала во все горло… Какого хуя ты сейчас кайфуешь? Плечи комбинезона свисают. Сукуна понимает: под ним нет топика. Мегуми знает: все, что будет сказано сейчас, будет использовано против нее. Он смотрит на нее. Она смотрит на него. Оба вернулись в самое начало — пристальный взгляд. Передышка три секунды — затяжной и влажный поцелуй в пять. Ее плоть — вот, что создавало блядскую черную дыру. Сукуна держит удушающую руку прямо под челюстью. Не душит — запоминает пакость наизусть, забирая возможность рационально мыслить. Мегуми знала, какие приманки на такую рыбу нужны. Знала, что вся эта непотребная хуйня случится. Знала. Но, как бы не так, Мегуми недальновидна: она без понятия, какие последствия принесет эта рыбка. Она без понятия, насколько хорошо по меркам Сукуны она целуется. Но факт, что он прижимает ее стройное тело своими мышцами прямо у нее между ног и не отстраняется, льстит — видимо, все не так уж и плохо. Он жаждет крови и власти. Трахаться с тем, кого пыталась френдзонить целый блядский год — это, конечно, другого уровня игра. Они — очень странный союз. Которому не суждено быть вместе. Сукуна перемещает обе руки ей на бока, притягивая податливое тело животом к себе. Язык с зацелованных губ скользит ей на кончик носа, оставляя влажную дорожку. Мегуми слегка морщится, но отказа Сукуна не встречает. Эту пандемию, сука, уже ничто не остановит. Ох, ах. У Мегуми чертовски хорошее предчувствие. — Я одержим твоими губами. Сукуна ухмыляется в ответ, когда ухмыляется она. — И не только на лице. В доказательство рывком сбрасывает с себя всю верхнюю одежду, оголяя свое охуенное тело, разрисованное татуировками. В доказательство рывком заставляет Мегуми свесить задницу с комода, рывком лишить ее гребаного комбинезона и бросить в сторону. Впалый живот. Торчащие ребра. Твердые соски. Темные ореолы. Два ярких засоса на шее. Сукуна истекает слюнями, но не подает должного вида: мельком оглядел подтянутое тело, которому предстоит вынести краш-тест, и кратко касается полупрозрачных кружевных трусиков. Сукуна теряет голову: господи, у нее нет волос. Мегуми закидывает ноги ему на плечи. Добровольно. Возможно, девственная девочка сейчас удивится. Потому что Сукуна зубами поддевает кружево с одной стороны, помогая рукой с другой. Приятное кружево оказывается на полу; Сукуна примечает черный педикюр. Мегуми еле удерживает стон и мандраж, и силой затыкает себя ладонью. О, боже. Сукуна увидел все своими глазами. Сукуна падает на одно колено, убеждается: пассия охуенна даже тут. Да, тут. Обхватывает ляжки руками, пальцами разводит половые губы в сторону — ох, блять, слишком мягко и влажно для трехминутных поцелуев, — и его половина лица скрывается. Мегуми разводит ноги сильнее, чувствуя руки Сукуны на бедрах; а потом и шустрый язык — первое размашистое движение проходит от лоно до клитора. Теперь ей суждено ходить с этим чертовым клеймом. Мегуми на такую нехитрую манипуляцию отреагировала сокращением ног, но Сукуна — умный мальчик, предостерег собственную голову правильным положением рук. Его язык чувствует этот восхитительно-соленый вкус на языке, вызывающий судороги в подсознании. Он не хочет свой рот затыкать: он хочет вылить всю свою одержимость ведром на трепетное тело и заставить ее кричать от эйфории. И он заставит. Потому что ее вкус вынуждает не кусать этот пирог — жрать, пока не насытишься. Мегуми вторую руку выставляет на комод, откидывает голову к потолку, умирая от передозировки ощущений. Сукуна расценивает такую реакцию как побуждение к действию: язык приступает ласкать девочку всей шириной по всей киске, размывать ее соки собственной слюной и дразнить. Он получает нереально-извращенный кайф от процесса. Мегуми, напитанная кровью и безумием, готова ко всем ебаным издевательствам. Даже к языку, который сейчас вылизывает ее досуха. Он слишком долго этого ждал, слишком долго заменял оригинал и бесился. Сейчас имеет на Мегуми полное, сука, право. У него есть все полномочия на эту аккуратную киску. Сукуне плевать, как это выглядит. Сукуна всего лишь зябнет в этих зыбучих песках с головой. Умирает в эмоциях, чувствах с ней, которые растила в нем целый год. Каким милым он становится, когда хочет трахаться. Она так хороша, что он уже хочет заменить палец членом. Она так хороша, что одного пальца Мегуми уже мало, — Сукуна добавляет второй. Оу, блять. Мегуми внутри вся заждалась. Мегуми внутри лучше всех. Мегуми с придыханием опускает глаза — Сукуна потерял себя в процессе вылизывания хорошей девочки, даже взгляд не поднимая. Это всего лишь два пальца — средний и безымянный, — а ей хорошо так, что ни о чем другом, кроме Сукуны между ног, думать не может. Как же, сука, он хорош. Ты исполнил свою мечту, мудила? Во всем виновата блядская овуляция. Да, определенно. Мегуми понимает, насколько же это прекрасно. Так резиновый член не умеет явно. Сукуна сплевывает. Может, он и опытный любовник, но прямо сейчас он готов закрыть на всех бывших глаза: то, что сейчас перед его глазами, затмевает все, что было. То, за чем он охотился, в его руках, на его языке и прямо перед носом. Ее аромат убивает разум выстрелом в упор. Комната переполнена этими грязными, влажными, циничными и бесстыжими звуками. Звуками долгожданной встречи языка Сукуны с киской Мегуми. Но Сукуна, как опытный любовник, осознает одну деталь, которую заметил только когда загнал в Мегуми пальцы до блядского конца. Ох, блядь. Он со всей дури, не как девушку, бьет Мегуми по бедру. На коже вспыхивает ладонь. Мегуми вскрикнула от контраста кайфа с болью, перепуганно посмотрела вниз. Почти выступили слезы. Сукуна ногтями проводит по бедру, вынуждая Мегуми задавать вопросы хныканьем. Кажется, Сукуна очень, очень сильно ошибался. — Да уж, ну такой пиздаболки я еще не встречал, — Сукуна натягивает кожу бедра ногтями, практически до кровавых отметин. — Я, конечно, не буду говорить количество баб, которых я трахнул… Но число позволяет мне видеть разницу и в опыте, и в техниках. Сукуна профилактически вновь хватает Мегуми за шею, заглядывая в накрашенные глаза. Теперь непонятно, удовольствие получать или злиться. — Не хочешь кое-что рассказать, Мегуми? Это неловкое чувство, когда она наебала. Сукуна еще раз шлепает по бедру, по тому же месту. Мегуми молчит, начиная осознавать главную проблему, на что Сукуна встает в полный рост; показывает, насколько он серьезен. Мегуми все еще держит руку на рту. Все еще молчит, смотрит исподлобья. Кажется, теперь Сукуне все равно, что она скажет. — Я знаю, что чистым девственницам будет больно сразу от двух пальцев. А ты разницы даже не почувствовала. Мегуми глотает ком. Сукуна загоняет пальцы вновь по последнюю фалангу, подтверждая свою гипотезу. Да, судя по растянутости, последний раз секс был вчера вечером. Сукуна от ярости дергает Мегуми от стены, чтобы хлестко придавить обратно. Заставляет сучку заговорить. Удар головой оставил за собой глухой звук и контузию. — Имя. Назови его блядское имя. — Ремен… — приглушенно из-за ладони. — Он на вечеринке? — Сукуна не приближается к ее лицу, но сучьи пальцы не высовывает. — Я его знаю? Иначе я вытащу пальцы и тебе придется показать на него пальцем. Так что начнем с легкого: кто он? Либо говорит случайное имя и Сукуна убивает этого парня, либо говорит правду. Мегуми зажала себе рот от стонов, но, видимо, еще и от ответа. На его губах и подбородке блестит влага. Мегуми косится, знает, что ей придется искать еще дозу лжи, и Сукуна делает по-своему: отрывает руку от рта, прибивает к стене у головы Мегуми. Рука с шеи не уходит. Мегуми знала, что это будет крайне неприятная и ошеломляющая новость — отсутствие технической, не фактической девственности. — Никто. — Пиздишь, — Сукуна приближается к красному от возбуждения лицу. — При том в открытую. Я заметил, что ты не дала ответ на свой вопрос на источнике, а я технично не обратил на это внимание. Забыла ублюдка, насколько тебе классно со мной? Скрывала его, а меня динамила? Наебать решила? За нос водить? Сука. Ты играешь с огнем, сука. — Резиновый член. Сукуна не договаривает по понятным причинам. А что хотел сказать — забыл. — Что… — Его зовут «резиновый член», — Мегуми говорит на выдохе, пытаясь унять накатывающее возбуждение. Сукуна слишком внезапно прекратил ее ласкать. — Секс-игрушка, мастурбатор. Что понятнее?.. — То есть, ты пихаешь в себя чертову игрушку? — Я… я не лгу, — рука на шее мешает ясно выражаться как и отсутствие трусов. — Откуда мне знать, что это правда? — Ты сам говорил, что со мной никто не знакомится… — Мегуми поднимает на него осуждающий взгляд. — Дважды два, мудак. Простая для тебя должна быть задача понять, что никого у меня не было… кроме, конечно, дилдо. О. Мой. Блядский. Бог. Сукуна многое встречал. Но не девственницу, которая развила свою сексуальность до гиперсексуальности всего лишь частыми играми с секс-игрушками. Сукуна, на удивление, ей верит: он допускает такой вариант. Люди скрывают это, а Сукуна слышит это в гребаное лицо. Гнев засыпает. Просыпается тень, которая всегда должна оставаться в тени. О которой никто не должен знать. — Теперь мне ясно, откуда у тебя такая развитая сексуальность, — Сукуна, почему-то, улыбается во все зубы. — Теперь мне ясно, почему ты так легко передо мной на источнике разделась. Тщеславная сучка… Ты играешь со мной. Мегуми копирует его улыбку. — Ни за что. — Пиздишь. Это я тебя трахнул, Мегуми, а не ты меня. — Ты еще не успел меня трахнуть, — парирует. — А всего лишь отлизал и взбесился, что я не девственница. У тебя есть прекрасный шанс отомстить мне: преподать урок и показать, что ты ничем от резинового члена не отличаешься. Может, ты хуже дешевой игрушки? Сукуна заливается таким негодованием, что кровь вскипает в жилах. И ему это говорит сама скромность? Сукуна убирает все руки от нее, чтобы резким рывком придавить ее предплечьем в грудь. — Я не поведусь на твои дешевые провокации переиграть твою блядскую игрушку, сучка черноволосая. Я и без этих догонялок выплесну все, что о тебе думаю. Не словами — действиями. Ты, мелкая лживая дрянь, трахала себя и обделила меня. Ты носила ебаную паль, когда перед тобой лежал оригинал. Приближается к ее лицу: — И этот оригинал год говорил, что хочет тебя трахнуть. — И я представляла оригинал у себя в зеркале. На секунду Сукуна подумал, что он капитально проебался. А потом осознал, какой джекпот перед глазами. — Ты фантазировала обо мне?.. — О твоем члене, Сукуна. Если бы Сукуна мог, он бы ее ударил. Если бы Сукуна мог, он бы… Он сорвал ебаный джекпот. Холодный. Отстраненный. Критичный. Саркастичный. Вечно посылающий нахуй. Трахающий себя членом. Мегуми тут же целует Сукуну, не давая обработать такое изобилие информации. Манипуляторша. Собирает свои же соки с его губ, превращая обычный поцелуй в страстный. Мегуми улыбается в перерыве секундном — дает Сукуне возможность заползти ревностным поцелуем ей в рот и пихнуть комод, ударив об стену. Мегуми уже отсидела свою чертову задницу. Но это такая хуйня с тем, как именно Сукуна начал трахать ее пальцами: с похабными звуками, изобилием смазки со слюной, слегка сгибая пальцы внутрь; ласкает стенки, вход во влагалище, которое пиздец как легко его встречает. Бездушные пенетрации отзываются хлопками кожи и тихим постаныванием Мегуми. По бедрам течет на комод. Мегуми отвлекается благодаря поцелую, дабы совсем не слететь с катушек. Сукуна смог ее добиться. Овны чертовски, блять, упрямы. Большой палец прикоснулся к клитору. Мегуми застонала так, что пришлось поцелуй разорвать. Сукуна даже представить боится, что же будет, когда дело дойдет до его члена. Мегуми от удовольствия разводит ноги шире, еще шире, вообще не стесняясь. Сукуна горячо дышит ей в висок, принюхиваясь к прекрасному запаху волос. И чтобы лучше слышать ее высокопарные стоны. Он уверен: такого она еще не проворачивала перед зеркалом. Но насколько нужно быть чокнутой, чтобы в принципе такое провернуть? Фрикции ничего от Мегуми не оставляют: ноги рефлекторно сжимаются, дыхание учащается, сердцебиение уходит в бег — Сукуна улавливает ее оргазм, но вовремя останавливается. Оргазм, который он в силе контролировать. Это ведь Мегуми. — Н-нет… — стонет она. — Я была готова… — Мне насрать, — злобно. — Готов отблагодарить твой член, который избавил меня от половины грязи. Поверь, мне насрать, к чему ты была там готова. — Дай мне кончить, — строго. — Или мы на этом и закончим. Сукуна прыснул. — Очередная твоя ебаная ложь. Сукуна вытаскивает из нее пальцы. Сплевывает на них. — Которой я сыт, сука, по горло. Грязные звуки слышны даже через блядскую попсу. Сукуна в отместку блокирует трижды — три, сука, раза — ее мощный оргазм прямо на краю. Это пиздец как нечестно. — Мудак. Мегуми похожа на напитанный до отказа слоеный торт, тающий во рту. Фантастика. В один непредвиденный момент, стоило Мегуми перевести дух, Сукуна поддается вожделению, падает вновь на колено и доводит Мегуми языком до отвратительно-прекрасного оргазма в ее бренной жизни. Она от вспышки затыкает себе рот, чтобы стонать совсем не как послушная девочка. Ногти впиваются в комод. Мегуми не знает, что происходит. Мегуми знает: это будет иметь последствия. От деструктивного оргазма, нахлынувшего ее аккуратное тело, бедра невольно сжимаются. Но Сукуна умен: он обхватил ее бедра с наружней стороны и разводит их в стороны, не давая сжать собственную голову. Ее великолепный макияж не скроет закатившиеся в эйфории глаза. Сукуна понял, наслаждаясь оргазмом Мегуми, что именно сейчас что-то пошло не так. Ох, блядский боже. У него болит челюсть, язык, член. Мегуми закусывает губу, пытаясь включиться в этот мир. Мозг кристально чистый, словно наркотик. Сукуна молча вытирает губы и подбородок рукой, остатки слизывая. Встает в полный рост, немного запыханный и растрепанный; его укладка превратилась в беспорядок так же, как и внешний вид в целом. На лбу выступила испарина, вены на руках сильно вздулись. Мегуми переводит дыхание, загнанно дышит, невольно хватает аутентичного за запястье. Сукуна, которого она ни за что не подпустит к себе, стоит полуголый между ее разведенных голых ног. Сукуна поднимает на нее довольный взгляд. Умелый, очень умелый любовник. Мегуми — умная девочка. И она знала: рано или поздно струна лопнет. Сукуна позволил себе упасть на пол, стоило Мегуми на него накинуться. Только реакция и локти спасли голову Сукуны от хлесткого удара навзничь. Мегуми моментально садится на него, выставляет руки ему на татуированную грудь. Повелительница черного перед глазами голая, потная, красная и влажная сидит прямо на его прессе. Ее пунцовое лицо от прилива крови не скроет даже растрепанное каре и полумрак. Сукуна возбужден, ну, невъебенно. Сукуна не знает, сколько прошло времени, но он не хочет, чтобы это заканчивалось. Он зависим от нее. Он одержим ею. Он хочет держать ее на привязи и никому не показывать. Он впивается зубами ей в нижнюю челюсть, защипывая возбужденные соски. Шумно дышит через нос, ловит каждый сорванный с женских губ стон. От ударов и ногтей будут следы. Сукуна истекает ебаным желанием. Об этом говорят мокрое пятно на боксерах и нешуточный стояк. Стояк, над которым Мегуми придется поработать. Мегуми привстала, чтобы лаконично-романтично стиснуть с него боксеры. Сукуна помогает, приподнявшись. Возможно, сейчас начнется самое интересное. — У тебя есть презерватив? — спрашивает Мегуми самым обычным тоном. — И не только, — улавливает нить Сукуна. — А что такое? Залететь от мудака боишься? — И заразиться, — довольно честно; оглядывается по сторонам в поиске его одежды. — Где… Сукуна затыкает ее рот рукой. Вынуждает Мегуми встать на ноги напротив напольного зеркала. — Заразиться — не заразишься. Не переживай. Заломил девичьи руки за спиной. — Но хочу ли я с резинкой, трахая правильную девочку? Быстро находит свои джоггеры, достает из кармана одноразовую пачку смазки, отбрасывая в сторону презерватив. Выгибает голую Мегуми под нужным углом, надавливая на поясницу и плечи. Боже. Ее вид сзади сломает любого мужика вдребезги. Сукуна усмехается сам себе. Так близко, так еще и сзади, Мегуми к себе не подпускала. Год ебал левых, противных фальшивок, пытаясь найти ту самую идеальную копию. Чего стоило первое свидание, где благодаря всего лишь силе воли закончил более чем благоприятно. Задница у Мегуми есть, но не два ствола, конечно. Поправляет волосы назад, закусывает пачку смазки, шлепает по измученной заднице — два движения, простые и бытовые, что он готов проворачивать их каждый божий час. Жизнь очень любит упертых. Ведь чтобы домашняя девочка выглядела как блядь нужно постараться. Мегуми понимает, каково это — ебаная параллель, смотря на свое блядское отражение с Сукуной позади. — Сукуна, не смей, — подает голос Мегуми, оставаясь без внимания. — Не смей без резинки. Он оставил ее проигноренной, даже взгляд не поднимая. — Я уничтожу тебя. Сукуна поднимает взгляд. Скалится. Правда? — Делай это без слов, бесишь. Сукуна бесцеремонно затыкает ей рот ее собственными трусиками. Разводит ее ноги своей ногой, любуется отметинами. И тут Мегуми, внезапно для самой себя, начинает осознавать: нарушать собственное слово травматично. Мегуми, увидев воплощенные фантазии в реальности, осознала все на этом моменте. Абсолютно, сука, все. Мегуми осознает: она ничем от Сукуны не отличается. Даже когда этот мудак, рожденный из огня и пепла, беспрепятственно входит в нее. Мегуми не в фантазиях видит татуировки, розовые волосы, сильные руки: Мегуми видит их здесь и сейчас, получая от Сукуны по самые, сука, яйца. Сукуна силой натягивает ее тонкие руки на себя, напоминая о сложившейся ситуации. Мегуми старается не смотреть в зеркало. Она чувствует, как он входит, как идет дальше, нихуя не шутя. Шутки кончились. Сукуна получил ровно то, что хотел. Его охуенный член, который всегда всем нравился, не сравнится с ебаной резиной. Сукуна не смотрит в зеркало из принципа: ему интереснее смотреть, как смазанный член входит в эту лживую паршивую суку до самого упора, убеждаясь, что от девственности только один звук. Это — лучшее, что Сукуна мог получить. Лучшее, что заслужил. Она — мечта плохого парня. Блядская одержимость. Ее гребаные бедра встречаются с его бедрами. Сукуна перевозбужден — его надолго не хватит. Он не скрывает свои стоны вообще; губы не смыкаются, брови от перенасыщения нахмурены, вены вздуты. Запах секса витает, на коже чувствуется. Она прекрасна. Ебаное творение Всевышнего. Два медленных, три быстрых — и Мегуми, ебаная тихоня, глядит в отражение. Они покрыты не только блеском Диор и слюнями, но еще и развратом. — Что? — Сукуна замечает ее взгляд на себе через отражение. — Поверить не можешь, что мечты сбылись? И если Сукуна хочет — Сукуна это, сука, получает. — Я даже спрашивать не буду, нравится ли тебе, — Сукуна тянет ее к себе за руки, выгибая в дугу, замечая мелкую грудь. — Я вижу все по твоему лицу, Мегуми. Сложно оставаться собой, когда в тебе мой член, да? Даже если тратит на бабу год своей жизни. — С удовольствием послушаю, кем я буду после того, как кончу в тебя. Стенки сжимают его. Мегуми пытается опустить голову, но грубый хват в волосах, уничтожающий в пух и прах прическу, не позволяет, — дрянь нужно воспитывать надлежащим образом. Сукуна, трахающий сзади — не то, что можно сублимировать. Сукуна, вновь стимулирующий клитор — то, что нужно пресекать в самом задатке. Положа руку на сердце, Мегуми клянется. Что в жизни не соврет самой себе. Сукуна — вот, кого Мегуми подпустила к себе. Она это сделала. Она проиграла. И это она осознает — проигрыш свой, стоило Сукуне грубо развернуть ее полубоком, подхватывая ногу рукой. Стоило Сукуне вытащить изо рта трусики, на пол бросить. Их связь все теснее, все глубже. Мегуми выставляет одну руку на зеркало, второй обхватывает его за шею, демонстрируя все свое тело как на ладони. Сукуна вновь входит в нее, убивая в Мегуми ебаное хладнокровие. Фрикции, догоняющие его оргазм, вынуждают скромняшку стонать, как самая грязная, отвратительная, вшивая девка, которых Сукуна стал брезговать. Его глаза, полуприкрытые и довольные, смотрят в ее профиль: красная, мокрая, неприступная даже сейчас, пытающаяся возненавидеть их безумную любовь. Сукуна целует ее в висок, загоняя по влажные яйца. Мегуми, которая смотрела на него свысока, принимает всю его длину и ширину. Заполняет полностью. Дарует экстаз в полном объеме. Это так гордо — всунуть первым такой, как Мегуми. Сукуна впивается в эти губы неминуемо — Мегуми стонет в поцелуй, закрыв глаза. Сукуна делает шаг, переминает ногу Мегуми, вынуждает ее встрять в зеркало и оставить на нем испарину. Он уже, уже, сука, забыл, как она выглядит в одежде. — А теперь скажи мне, крошка. Сукуна утыкается в стык плеча и шеи, чувствуя дрожь ее тела от собственных глубоких фрикций. — Каково это — раздвинуть ноги перед пустым местом, парнем, которого презираешь? — ногти жестко впиваются в ляжку. — Оу, что бы ты сейчас не спиздела, но твоя киска все уже доказала мне наглядно. Ты хотела наверняка первый секс с хорошим парнем… мне жаль, что я нарушил твой обет. Представь, каково, сука, мне… Представила? Мне не стыдно. Мегуми через волосы косит взгляд. Ресницы слиплись. Сукуна на такой красноречивый взгляд ухмыляется, толкается. Читает во взгляде: — По глазам вижу, хочешь, чтоб я реально кончил в тебя, — азартом заключает. — Не смей… — Что мне за это будет? — Не будь… идиотом… — тяжело говорить, когда тебя бесперебойно ебут. — Пожалуйста. — Так я не боюсь от такой правильной детей иметь. Репутация у тебя идеальная. — Ремен… это не шутки, — Мегуми сжимает его шею. — Это все испортит. — Ну, раз крошка просит… Сукуна делает заключительные фрикции. Сукуна останавливается. Мегуми во второй раз кончает. Сукуна прикусывает губы до крови, пока кончает на Мегуми Фушигуро. Их одержимость кровоточит. Мегуми не знает, сколько времени. Мегуми не знает, что говорить отцу. Мегуми глубоко вздыхает с позволения Сукуны, держащего одну ее ногу навесу. Сукуна опустошился полностью. Он слил все, что хотел слить. Весь ебаный стресс и отрицание, скопившиеся в яйцах и мозгах, выплеснулось со спермой ей на бедра. Чересчур приторный оргазм. Сукуна собирает себя по кусочкам, восстанавливая связь с окружающим миром. — Знаешь что, крошка? Мегуми не слышит его голос. — Не знал, что мы так похожи. Она на вкус как блеск для губ. От которого ничего не осталось. Она на вкус… как пустое место. Как пустая мечта. Исполненное желание. Девчонка в ответ не отступает, терпит сильные руки на своем теле. Испытанном Сукуной теле. Теле, которое буквально горит от запредельных фрикций. Сукуна выходит из нее, зачем-то напоследок слюнявит два пальца, проводит ими по горячей киске, следом вновь ударяя Мегуми по заднице. До вспышек перед глазами. Вот. И. Все. Мегуми держится за обрамление зеркала. В голове ничего кроме желания сдать тест на беременность. Сукуна должен их первый секс запить текилой и шлифануть марихуаной. — Хорошая девочка. Люблю тебя. Мегуми смеется сама себе, стоило Сукуне отойти на два метра. Мегуми смеется сама себе, уходя в ванную комнату. Смеется, возвращая на себя одежду; смеется, приводя себя в порядок водой и салфетками; смеется, упираясь о раковину из-за дрожи в коленках. Смеется, исправляя не идеальный макияж. Смеется, покосив голову вглубь спальной — Сукуна, пытающийся подкурить себе спичками, стоит в натянутых джоггерах по лобок. Спиной к ванной. Вид, будто его неплохо так швыряло по углам. Смеется. Это ее работа. Мегуми признает: мудак смог переплюнуть ебучий резиновый член. — Сукуна. Мудак молча оборачивается. Сигарету закусывает. — Дай мне свой номер.***
Тодзи ждет у своего Порше в трехстах метрах от пентхауса уже минут десять. На улице похолодало, но несильно, чтоб ежиться. Вечеринка так и не угасла с девяти вечера: всего час прошел, а гребаные студенты мешают спать буквально двум районам. Ну, ему плевать. Он живет в центре, а не в ебенях. Миролюбиво достает пачку Marlboro, закуривает, на дверь водительскую облокачивается. Он не уверен, но студентов даже прибавилось за час. Мало тут адекватных — факт. Вперед смотрит — какого-то хуя, среди конченых, его дочь сопровождается компанией того самого татуированного парня в бомбере. Тодзи находится в трехстах метрах. Но он уже видит недочеты. Перекошенное плечо комбинезона, торчащую прядь в укладке, немного смазанную тушь на нижнем веке; сумочка в левой руке, а не в правой; легкая полуулыбка, свободная жестикуляция, дистанция от парня. Как же, бля, прозрачно. Мегуми удачно голову поворачивает — отца на противоположной стороне дороги курящего замечает. Тодзи запоминает все детали: он пересекся взглядом с этим парнем. Мегуми прощается с этим парнем. Сам парень уходит обратно, напоследок что-то у дочери спросив. Мегуми подбегает к отцу сама себе довольная. — Прости! — вместо приветствия. — Там ребята в пиво-понг играли, хотела до конца посмотреть, кто проиграет! Тодзи никому не верит. Так повелось, но доверия у него к миру, как любви к родительской семье. То есть, нуль. Тодзи делает многозначительную затяжку, не отходя от двери. — Да? И кто играл? — Нобара и Юдзи, — выстрелом отвечает. — Нобара выиграла. Думаю, Юдзи ей поддавался. — Понятно. Тодзи был уверен, что дочь всегда говорит ему правду. А если нет, то хотя бы не приукрашивает. Потому что то, что он замечает на ее шее под неподходящим тональником, говорит об обратном. — Папа, ну прости, ладно? Десять минут всего. Я жива. Все хорошо. Подарок отдала, Нобаре понравился. Она везде ходила со мной, мы всего лишь… — Да верю, — окурок тушится подошвой. — В машине расскажешь, насколько тебе было хорошо. Тодзи сопровождает Сукуну взглядом до самого угла. Потому что сколько шкур на себя не вешай, волком быть не перестанешь.