Comfortable

Микасе невыносимо тяжело вставать по утрам. Ни с кем не общаясь, она зачахла в пустоте, совсем заблудилась в собственных мыслях и.. окончательно стала ненужной... Вот только как-то плевать. Первые пару дней приема таблеток прошли замечательно — никаких стрессов и срывов, вот только на утро четвертого дня она проснулась в холодном поту от накатывающей боли в сердце. Эти дни было просто никак. Ей не было хорошо, но и плохо тоже не было. Просто существовала, не различая хорошего и плохого. Не ощущая ни злости, ни радости. Это не лекарство. Она лишь превращает себя в овощ. Без сожалений издевается над организмом. Но не пить их — значит снова испытывать весь этот ужас. Вновь и вновь проживать тот день. На патрулировании города Микаса случайно столкнется с капитаном взглядом. До этого подступающая к горлу тошнота и головокружение резко отступят от его взгляда, а по спине пройдётся холодок. Она даже не махнет головой в ответ на его приветствие. Опустит ресницы и глубоко вздохнет. Отшатнётся и криво пошагает в противоположную от него сторону. Дышится легко. Прям как вчера после приема таблетки. И даже вечером ее не покидала мысль о том, что его взгляд заставил тревогу покинуть тело. Сейчас, сидя на небольшом совсем неуютном кресле в серой гостиной, она прожигает стену ошарашенным взглядом. Белки глаз неприятно жжёт. В окно бьются последние лучи закатного солнца, что засияло меж сгущающихся весь день туч лишь под самый вечер. Настенные часы выводят Микасу из прострации резкой остановкой мирного тикания. Они встали. Нужны… батарейки? Перед глазами небольшая книга, которую Микаса хотела прочесть по совету Армина, и к которой она за последние полчаса всё никак не притронется — голова забита совершенно не тем. Тонкие пальцы отдирают катышки от подлокотника протертого временем тускло-зелёного кресла. Девушку совершенно не волнует, где сейчас ее сожитель, почему еще не пришел домой. Ноги уже несут её в спальню, к кровати. Она сама не знает, зачем идёт туда. Пустой потолок, где она знает наизусть каждую микротрещинку. Ее пустые глаза в гадком ужасе не хотят закрываться. Она извивается в простынях. На горло давит так, словно кто-то её отчаянно пытается удушить. Она кричит молча, а неимоверным потоком слёзы брызжут из глаз. Желудок сворачивается в тугой узел и отказывается помочь ей, перестав болеть. С каждым вдохом становится все труднее. Она забыла, как дышать. Но уже через мгновение Микаса и сама не понимает, что происходит. Простое «ничего». Уснула она, или же просто отрубилась — не понятно. Проснётся до рассвета в холодном поту. И так третью ночь подряд. Раздирающее изнутри чувство. Желание стереть память. Худощавая рука тянется к рамке, одиноко стоящей на прикроватной тумбе. На стекло успел осесть тонкий слой пыли. Проведя пальцем по его лицу, остается тонкая чистая дорожка. Эрену так идёт костюм… Они сделали это глупое фото в Марлии, когда все еще было хорошо. И капельки слез сами падают ему на лицо. На этом снимке ее лицо… Она давно не видела себя настолько живой… И Микаса могла бы поставить фото обратно на свое место, только вот непонятная злость внутри не дает ей этого сделать. Прежде чем понять, что сотворила, Аккерман запускает в стену чертово фото с чертовымэтимвыражениемлица. И осколки рассыпаются по полу, отбиваясь от стены. Деревянная рамка распалась на четыре части. А голос Жана за дверью выбешивает девушку сильнее, чем этот ее импульсивный поступок. Какой мерзкий этот мир… И в какой момент все пошло по одному месту… Она знала. Глубоко внутри Микаса знала, что именно в день его смерти что-то внутри Микасы Аккерман сломалось. Оно буквально превратилось в труху. — Все хорошо, — отворяя дверь, она даже не смотрит на Жана. Идёт в ванную. Стягивает одежду. Не смотри. Не смотри! Но она оборачивается и замирает. В зеркале на нее смотрит не та девушка в белом костюме и лучезарной улыбкой, что она видела парой минут ранее. И она забывается. В голове вспыхивают его образы. Руки прижимаются к тонкой талии. Она больше не столь прекрасна. Она даже не тренируется по утрам. Тело истощало настолько, что торчат ребра. Она откручивает вентиль и встает под горячий поток воды. Она не опускает взгляда — не хочет видеть свое тело. Микаса не хочет его ощущать. Слишком чужое. Слишком не её. И когда она прикасается к волосам с шампунью на ладонях, в нос бьет его запах. Он когда-то касался ее волос, ведь так? Она чувствует это. И голова кружится, кружится, кружится. Дыхание прерывисто. Она физически ощутила его прикосновения. Это неправильно. И внутри кипит кровь. Нет, нет, нет… Она не ведает, что делает. Закручивает кран, ступает из душевой. Руки в мыле шарят в ящике в поисках ножниц. Слезы ручьем. Алые разводы на раковине пахнут соленой кровью. В труху изрезанные предплечья ноют. Она все еще жива… Все еще чувствует боль. И ведь не задумываясь резала так, чтобы не перерезать самое важное, чтобы почувствовать боль, но не подохнуть от потери крови. Ебучая мазохистка. *** В одной руке приятный алкоголь, в другой сигарета. Она похожа на тех солдат из детства, которые ей никогда не нравились. Но она делает это, чтобы почувствовать себя чуточку живой. Больше, чем обычно. Ноги сами несут ее куда-то. Лишь подойдя к лавке у моста до ее пьяного разума доходит, что она хотела бы хотя бы раз за неделю его встретить. А взгляд начинает мутнеть, когда Микаса видит знакомый силуэт. Но он ее, кажется, совсем не видит. Или делает вид, что не видит. А она прямо-таки щенячьими глазами смотрит. На лбу читается «посиди со мной». Но даже пьяной вдребезги она это не скажет. И Леви даже не удивится ее присутствию здесь. Молча присядет рядом, подпалит этой своей зажигалкой её сигарету. И до Микасы внезапно дойдет, что все это время пыталась курить незажжённую сигарету. Спустя пару минут они молча докурят. Он захочет уйти, только вот Микаса начнет неуверенно о чем-то лепетать. И выскажет, как ей плохо. Сделает последний глоток из темной бутылки. Стряхнёт с глаз рукой слезы. Леви снимет с головы чёрную шляпу и положит рядом с собой. Теперь его лицо в свете ночных фонарей видно лучше. Она пролепечет что-то о красоте реки, подорвётся с места и прильнёт к ограде моста. Опасно склоняясь над поручнем, мутным взглядом уставится в отражение на тёмной воде. Леви встанет вслед за ней. Вот-вот же грохнется. Видимо, у него судьба присматривать за буйными и неадекватными детьми. Двадцатилетнее дитя. Когда Микаса развернется спиной к реке, оперевшись вытянутыми руками по обе стороны от тела, рукава рубашки немного натянутся и подпрыгнут. И он подумает, что ему лишь показалось. Она откинет голову назад, и спина сама прогнется в пояснице. По инерции потянется вперед. Успев ухватить девушку за запястье, Леви предотвратил падение в воду. Но вот она больно морщится и отдергивает руку. Потянет вниз рукав и спрячет глаза. Ебучая пуговица на запястье на зло расстегнулась. Прищурившись, мужчина резкими движениями ухватил брюнетку за обе кисти. Она впервые видит так близко последствия войны на его теле. Пары пальцев не было, вместо них — затянувшаяся розовым цветом кожа. Выглядело жутко. И сердце пропускает удар, когда он задирает рукав. Глаза, полные ужаса, поднимаются к её лицу, пытаясь разглядеть в нем ответ. А Микаса даже не вырывается, нелепо переминается с ноги на ногу, закусывает губу и не смотрит в ответ. — Аккерман, ты чокнулась? — С силой сжимая её руку, он тряхнул девушку второй ладонью за плечо, — Останутся шрамы, — уже более спокойно утвердил Аккерман, продолжая прожигать её взглядом. И она поднимет свой взгляд. Со сжатыми зубами посмотрит на него. — Мои шрамы — не вашего ума дело, — Микаса выдернет наконец свою руку и толкнет его плечом. Так уверенно, но так криво проследует к лавке и усядется на неё, закинув ногу на ногу. Она не знает, почему не идет домой. Не знает, почему не пошлет его, когда этот чертов капитан закатит глаза и усядется рядом. Не знает, какого хера он ещё не ушел домой. — Знаешь, Эрен совсем не тот, по кому стоит так долго убиваться, — его низкий и хрипящий голос вызовет у девушки мурашки по коже и боль в сердце. Она зло обернётся на него и уже было выскажет всё, вот только он, подняв голову к небу, добавит: — Но, видимо, твоя рана будет ещё долго заживать, потому не мне тебя судить. И поднимающаяся к груди ярость внезапно отойдет. Микаса проглотит горький ком. Насупит взгляд. Он хмыкнет и расстегнёт пиджак. Во внутреннем кармане таилась до этого момента небольшая фляга. Мужчина не спеша её достанет и открутит горлышко. Она внимательно проследит за каждым его движением. Как он подносит ко рту горлышко. Как напрягается его челюсть и как дергается кадык при глотке. Брюнет вытирает большим пальцем каплю тёмной жидкости и даже не смотрит на девушку, протягивает ей флягу. Она неуверенно берет в руки металлическую фляжку и подносит её к губам. Горло в предвкушении першит, а на языке уже заиграл горький вкус алкоголя. Микаса делает небольшой глоток. Удивлённо смотрит на мужчину, с улыбкой наблюдающей за её реакцией. Леви Аккерман не пьёт. — Ты серьёзно думала, что там что-то крепче чая? — Он самодовольно скинул с глаз чёлку и откинулся на спину. Микаса выдохнула. И тут до нее внезапно дошло, что боли в сердце уже нет слишком давно. Тяжесть притупилась. Алкоголь и сигареты справились на ура. И да, она даже не берет в расчет его присутствие. Леви Аккерман не может ей никак помочь. Но ему ведь тоже больно? Шрамы на его лице говорят о том, что он прошёл через многое. Да что уж там, она прекрасно знает, сама ведь видела, какое пекло он успел повидать. А сколько ещё его шрамов спрятано под одеждой… И она невольно вглядывается в его лицо, а со рта вырывается тихий вопрос: — Болит? — Пальцы тянутся к его лицу, но она вовремя себя одергивает. Леви громко вздыхает. — Физические раны давно затянулись, — он выдохнет, глядя в ночное небо, сгущающееся тучами. На лоб ему прилетит пару холодных капель. Кап. Кап. Внезапно поднимется ветер и что-то вдалеке громко зашумит. Через пару секунд должен начаться ливень. — Бежим, — он подорвётся с места и махнет ей рукой. Она не знает даже, почему послушалась его. Промокнуть до нитки не казалось ей такой уж ужасной идеей. С неба польёт как из ведра. Крупные капли больно разбиваются об их тела, пока они несутся со всех ног. Оказывается, Леви живет в пяти минутах от этого самого моста. Они мокрые и с отдышкой. Его нога болит, а она по дороге пару раз чуть не упала. Но они впервые за последний год улыбаются.