Comfortable

Очередное утро очередной недели. Микаса даже не знает, какое сегодня число. Какой месяц вообще? Единственный ориентир — вчерашняя зарплата. Наверное, сегодня шестнадцатое… А вообще, плевать. Девушку тошнит, когда она чистит зубы — мерзкие тонкие волоски зубной щётки щекочут дёсны и задевают какую-то из тканей, отвечающих за рвотный рефлекс. Ополаскиватель для полости рта слишком воняет, а кафельные стены неприятно давят на неё. Она так и не дочистила зубы. Совсем недавно девушка открыла для себя, что кофе отлично заменяет еду — нет никакого иногда появляющегося прежде чувства голода, да и уставшей начинаешь чувствовать себя лишь под конец дня. Единственный минус — сама Микаса. Наверное, она еще не скоро поймет, что хоть что-то в день нужно да съесть. А завал на работе заставит выпить сегодня вдвое больше чашек этого напитка. Быть может, это ненормально, что у нее кружится голова. Приступ тошноты настигнет её и по дороге домой. Она забудется и побредет к тому мосту, хоть и обещала себе, что не вернется туда. Она не искала встреч с бывшим напарником, её бывшим капитаном. Ей просто хотелось побыть в безлюдном месте и посидеть у любимой реки. Без никого. Совсем одной. И её молитвы были услышаны. Совсем пустынно. Она выдохнет и наклонится над оградой. Уголок губ даже дрогнет, когда увидит свое отражение в рыжеющей от закатных лучей воде. Микаса не видит больше своей чарующей азиатской внешности, из-за которой в детстве её едва ли не продали. Из-за которой убили её родителей. Это ведь она виновата в этом… Очередная пара смертей лежит на её руках. Хоть и косвенно, но лежит. Фарфоровая кожа уже не такая уж и фарфоровая — с мелкими высыпаниями на линии челюсти, под глазами темные круги, да и сам оттенок лица выглядел больно уж болезненно. Лучше бы тогда умерла она. Но ведь та страшная боль, которая долго щемила сердце из-за утраты родителей стихла. Может, и утрату Эрена её тело в состоянии пережить… Нет. Нет, нет, нет. Пережить смерть родителей ей удалось именно благодаря нему. После потери парня не пришел ни один принц, не помог ей выдержать эту боль. Никто не придет ей на помощь… Даже сейчас, сбросься она с этого моста, к слову, совсем не умея плавать, навряд ли бы появился бы этот самый спаситель. *** У сильного и бесстрашного в прошлом капитана, сколько он себя помнил, была одна одержимость. Это так глупо, так… странно. Он любил порядок и чистоту. Даже с глубокими душевными ранами он всегда находил в себе силы выгладить рубашку, протереть начисто ботинки, в пылу драки отряхнуть с себя всякую мерзость — будь то грязь, или пот, не важно. Вот только сейчас внутри что-то сломалось. Стало как-то глубоко насрать на всё, и с чем конкретно это связано, он совсем не понимал. Что-то глубоко внутри во всю глотку кричало, повелевало вынырнуть и взять себя в руки, но изо дня в день этот голос всё утихал. Но всё-таки под генеральную уборку он смог выделить один день из своей никчёмной серой жизни. Даже в подземном городе жизнь была куда разнообразнее. И уборка с двумя живчиками на удивление проходит достаточно быстро. Габи смеётся, кидая в парнишку мокрую половую тряпку, а Фалько в ответ тычит ей в лицо пыльный пипидастр. Какое взросление по счету он видит уже? Эрен, Хистория, Армин, Саша, Кони, Микаса, Жан… Все они выросли уже давно. Кто-то умереть успел, а у кого-то глаза из блестящих и радостных превратились в… превратились в то, что он видит сейчас. Нет больше тех перебранок и искр в глазах. И мысли вновь заводят его к девчонке Аккерман. Никогда она не блистала выражением эмоций к окружающим. Исключением был только чёртов Эрен, а крышу сносило только в экстремальных условиях, и то, тоже только из-за угрозы жизни её ненаглядному. А так, бесчувственная в повседневности и ничем неприметная азиатка. Единственное, что он мог отметить, так это её красивый разрез глаз. Если сравнивать с Киёми Адзумабито — Аккерман куда более привлекательной внешности. Но что-то в брюнетистой голове явно идёт не так. Совсем не те мысли и не в том характере. Хм, о чём там его мысли вертелись? Даже если сравнивать всегда печальную Микасу тогда и опущенную сейчас — пару лет назад Аккерман была в разы веселее, если это можно так охарактеризовать. Судьба несправедливо обошлась и с ней. Эта полоумная, кажется, потеряла смысл жить. И Леви надеется, что глаза хотя бы этих двух не померкнут на его памяти. Пусть хотя бы одна шатенка и один блондин, повзрослев, по-настоящему почувствует прелести счастливой жизни. Пусть хотя бы у них будет будущее. Тогда можно будет и ему на упокой. А под вечер появляется желание пройтись по вечереющему Парадизу. Когда-то немыслимые и такие невозможные бескрайние просторы стали реальностью. И сколько на это не смотри — всё равно не сможешь принять. Чувство, будто ты далеко за стенами никогда не уйдёт. Ведь стен действительно нет. И по дороге к мосту он пару раз обдумает, что он может сказать, если всё-таки она будет там. Он не ищет с ней встреч. Ему просто хотелось побыть в безлюдном месте и посидеть у любимой реки. Без никого. Совсем одному. Но, если уж их пути пересекутся, то лучше знать наперёд, что можно будет произнести. Все ведь обдумывают свою речь наперед, чтобы не казаться безграмотным, ведь так? И, должно быть, весь мир над ним смеется — одинокая худощавая фигура вдалеке наслаждается последними закатными лучами. Раз уж сама судьба благосклонна к их встречам, то почему бы и нет. — Что, Аккерман, ждешь меня? — Он ухмыляется и подходит со спины. Но девушка опускает голову ниже и очень тихо шмыгает носом. И все становится ясно — Аккерман плачет. И к такому он был не готов. Что сказать в такой ситуации? Простое «не ной» тут явно не поможет. Он давно уже не тиран-капитан, а она не маленькая его подопечная, которой хватит подзатыльника для успокоения. — Это ведь я во всем виновата, — доносится до его ушей тихое бормотание. Стоял бы он парой сантиметров дальше — точно бы не услышал. — Что? Чего ты… — Вы умеете плавать? — Красное лицо резко поднимается и устремляет свой взор на него. Она перебивает его так искусно, что отпадает дар речи. — Я… Умею, а что такое? — Значит сброситься отсюда при вас плохая идея, — она улыбается точно сумасшедшая. Багровые от слез и возможно нескольких бессонных ночей глаза, бледные искусанные в наждачку губы. Микаса Аккерман уже не та. Он подметил это уже раз в сотый. — Ты совсем поехавшая? Держи сигарету и хватайся за все нити жизни, тебя титаны не сожрали, вздумала самоубиться? — Всучивая ей сигарету и сильно хмурясь, Леви наблюдал за каждой дрогнувшей на ее лице мышцой. Микаса смотрит так, будто бы капитан на ее глазах позеленел и заговорил на латыни — чистое недоумение. Но она молчит. Втягивает через фильтр воздух, когда у сигареты зажигается огонь. Это лучше психотерапии. Сигарета и тишина с понимающим человеком. И плевать, что он ее не понимал. Главное, что не осуждал и не кричал во всю глотку, что ей надо лечиться. А ведь лечиться есть от чего. Никотин обжигает горло и съедает ее изнутри. Как раз самое то. И она бы хотя бы сделала вид, что хочет о чём-то говорить, но слова комом застряли в горле. Он вполоборота стоит к ней и выдыхает кольца дыма. Микаса улыбается самыми уголками губ и наверняка это выглядит максимально жутко. Его брови ползут вверх и невольно улыбается. Леви Аккерману впервые за последние пару лет настолько комфортно находиться с кем-то рядом. Пусть и в тишине, но это молчание невероятно успокаивающее. В воздухе витал запах понимания. И они за этими нелепыми немыми переглядками совсем не замечают подошедшего сзади парня. — Микаса, — её окликают, и она резко разворачивается к Жану лицом. Он бледен и кажется зол. И сначала Аккерман не понимает этого его выражения лица, но стоит Кирштайну поднять руку с небольшой баночкой таблеток, как внутри всё опускается. Голову моментально заносит туманом, всё внутри дрожит отнюдь не от осеннего холода. Нет, нет, нет, пожалуйста, только не вновь, только не это опять. Микаса ловит себя на том, что не дышит. Глаза сами находят серый взгляд. Скажи ему. Помоги мне, пожалуйста. Говори. Помоги мне. Умоляюпрошупомоги. Сумасшедшие мысли летают в дурной голове. Настолько ей еще никогда не хотелось быть услышанной. Он смотрит, а миллисекунды, что Жан рассматривает её выражение лица, кажутся вечностью. Она стоит и вдыхает. Стоит и дышит. Дышит и молчит. Беззвучно разрывает глотку от беспомощности. И Микаса уверенна на сто, а то и тысячу процентов, что в один момент его искусно-холодный серый взгляд стал на пару тонов теплее. Ей, наверное, не удалось бы этого разглядеть, если бы она хоть раз моргнула. — Чего тебе нужно? Я попросил её купить, в чём проблема? — Вмиг поменяв выражение лица, Аккерман вырывает из рук рослого парня злочастные таблетки. Он уверенно держит их в ладони, будто бы делал это сотни раз прежде. Будто это и вправду принадлежит ему. И Жан недоверчиво переводит свой взор с мужчины на девушку. И обратно… Он хмурится и недовольно качает головой. Он не верит. И Микаса смотрит на капитана, который так искусно играл свою роль. Даже она бы не смогла не поверить этому пронзающему ледяному взгляду расслабленных глаз. Его невозмутимости позавидовал бы любой. Даже она. — Вы не выглядите как кто-то, страдающий от депрессии, — выплевывает Жан и облизывает зубы. Расслабляет спину и сует руки в карманы. Создает какой-то непонятный образ уверенного в себе. Больше это походило на перерослого подростка-хулигана, докопавшегося до очередной жертвы. — А то есть она похожа? — Леви кидает на Микасу насмешливый взгляд. — Вы её видели вообще? — Жан щурится и наклоняется. Ей становится не по себе. Чего он добивается? — Да и вообще, с чего бы ей помогать вам? — А с чего бы ей сейчас стоять рядом со мной? — И она продолжает молчать. От напора Аккермана по спине идет холодок, а руки начинают дрожать. И глаза Жана вмиг меркнут. Он ссутуливается и в конечном итоге отводит взгляд. Мужчина переборщил. — Танцуй отсюда. — Так резко отмахивается, будто не человек перед ним, а какая-то надоедливая муха, и демонстративно отворачивается от парня, тихо спрашивая уже у девушки: — Так что насчет завтра? — А? — Все, что удается ей — это открыть рот в немом шоке. — Хорошо, — и она не совсем понимает, что вообще происходит, но на Жана это произвело нужный эффект, потому не так уж и важно. И Кирштайн в конечном итоге уходит, не желая смотреть на это безобразие. И черт, до Микасы лишь через пару минут доходит, что это все выглядело явно не как дружеская встреча. Жан наверняка подумал о том, что у нее может быть что-то с капитаном. И это так нелепо. — Спасибо вам, конечно, но вы переусердствовали, — закатывая глаза, Микаса потянулась, чтобы вырвать баночку её таблеток. — Может, расскажешь мне о своих задушевных ранах, раз уж я в какой-то степени тебе помог? — Не позволяя брюнетке забрать из его рук таблетки, Леви прищурился, и могло показаться, будто он и впрямь за неё переживает. Бред. — Будто бы вам есть какое-то до этого дело, — И не успевает она выхватить пластиковую баночку, как он суёт её в карман пиджака. — Знаете что, — с повышенных тонов начинает Аккерман, заведенная таким отвратительным поведением мужчины. — Разберитесь сначала в своих задушевных ранах, а после уже лезьте в чужую душу, — толкнув его плечом, она на выдохе последовала в противоположную от капитана сторону. Быстро перебирая ногами и не оглядываясь. Леви же синхронно с ней пошел своей дорогой. Он не обернется, нет. Знает ведь, что она и взгляда косого не кинет в его сторону. А в руках так уверенно лежит пластмассовая белая баночка. Её личная отрава. Он не отдаст их ей. Не сейчас. И сам того не осознавая, клянется сам себе, что поможет ей с обретением спокойствия. Он бы хотел найти для неё альтернативное лекарство. Леви Аккерман ставит перед собой цель — во что бы то ни было помочь этой дуре с её ранами. И почему-то кажется, что ему это удастся сделать. Потому, если нужно будет, он из кожи вон вылезет, чтобы только найти те самые правильные нити, способные зашить глубокие порезы её бренной души. Наверное, это странно. Совсем не наверное.