Comfortable

Лучше бы тогда ее раскрыл Жан. Лучше бы он ей не помогал. Уже третий день она ходит с мыслью о том, что в тот вечер, даже совсем не задумываясь, она захотела, она попросила, пусть и без слов, помощи у капитана. В какой момент стало все настолько плохо? Почему ей понадобилось это вранье? Что такого в том, что она не справляется с чувствами? Она не знает ответа, но а в груди до сих пор болит. В редких снах к ней приходит мама, которая велела ей тогда бежать, а она не сдвинулась с места, а потом… окровавленный нож в ее руках. Это было так давно, будто выдумка какая-то. Очередная небылица, которую она краем уха услышала за большим столом в сто четвёртом кадетском корпусе. Эрен на какое-то время даже оставил ее переживания в покое. Это на удивление радовало, но и пугало. Так не должно быть. Она не должна его так просто отпускать. Или должна? Но вот стоит ей вот так задуматься, как ноги перестают держать и со стола летит абсолютно все подряд. Она сорвалась на работе. В небольшом кабинете, обставленном всяким барахлом по самый потолок. В кабинете, где каждый сантиметр давил на неё с огромной силой. В нём буквально невозможно дышать. Она тихо плачет где-то у ножек ее неудобного кресла. Под столом разбросаны документы. Весь пол усеян этими документами. Эти документы у нее в печенках сидят. Документыдокументыдокументы. Она никогда не хотела работать в подобном месте. Та и в разведку пошла не по собственному желанию, а только из-за Эрена. Она на многое пошла ради него. И куда это привело? Его нет рядом, как и нет этой разведки больше. Она работает на нелюбимой работе, живет в нелюбимом доме с нелюбимым человеком, пьет нелюбимые таблетки, в надежде, что все нелюбимое резко перестанет быть таким отталкивающим, а также совсем не любит саму себя. И нет, это не тавтология. Эти все повторения и вправду мешают ей жить. В этой жизни слишком много повторений. В который раз она теряет всё, что было для неё целым миром. И минут через двадцать, когда она наконец успокоится и соберет бумаги, Микаса напишет заявление на увольнение, но пару раз его перечитав, разорвет в клочья и заплачет вновь. Поменяет она работу, и что изменится? Верно, ничего. И она понуро примется за прежние дела, выполняя их как всегда правильно и быстро. В этом вся она — если берется за дело, то только качественно, только на высшем уровне. Наверное, именно в этом ее проблема. В той сфере, где она работает, всем изумрудно похуй, как и кто выполняет свою работу. Тут всем абсолютно плевать как и на Микасу, так и на качество ее работы. Сделала — молодец, не сделала — ну и похуй. Похуйпохуйпохуй. На самом деле от этого становится грустно — она стала никем неприметной пылью. Чем-то никому не нужным. Душа неумолимо требовала тепла, а сердце утех близких людей. Только вот она всё потеряла. В её жизни больше нет любви. А без любви нет и её самой. *** А Леви совсем не может уснуть. Путается в смятых простынях и борется с нарастающей мучительной головной болью. А еще легким жжением мышц в икре. Он бы давно мог уже выпить пару таблеток и уснуть, вот только с давних пор Аккерман напрочь отказался от медикаментов, употребляемых внутрь. Пусть баночка недопитого курса покоилась в одном из ящиков тумб, он не пойдет туда. Оно вызывает зависимость, пусть и притупляет режущую боль в ноге, но всё-таки подсесть на эту дрянь не хотелось. Ещё во времена, когда были живы его самые первые друзья, Фарлан неоднократно предлагал какое-нибудь снотворное или хотя бы элементарную сворованную таблетку анальгина от головных болей, только вот у юного бандита уже тогда зародилась неприязнь ко вмешиванию в организм. Не хотелось бы, чтобы потом это вылезло ему боком. И плевать, что он уже с десяток лет мучается с этим. Наверняка это можно как-то вылечить, но изнутри продолжает раздирать чувство неправильности. Всё, что происходит — должно происходить, оно всё правильно. Из года в год он твердит себе это. И, быть может, только это и помогает ему принимать действительность. Так было предначертано. И под утро он встанет с постели, разгладит все неровности и аккуратно застелит кровать. И уйдёт он раньше обычного — ещё даже Габи с Фалько не проснутся. По дороге к штабу Леви присядет на ту самую задрипанную и очень много повидавшую лавку у реки. Отвратительные боли в висках не прекращали свою тиранию. Выдыхая облако дыма, в голове невольно пронеслась мысль, что сейчас где-то ходит такая же убитая черновласая девушка. Точно также страдает и точно также жаждет исцеления. Вот только как найти панацею для неё — Аккерман и знать не мог. Головная боль не прекращалась, а в кармане его пиджака четвертый день подряд лежали те самые её таблетки. Возможно, она в них сейчас нуждается. Возможно, от них ей становится легче. Такие уж они неправильные, если облегчают кому-то бренное существование? Пусть они как-то и влияют на здоровье, но, наверное, пусть лучше использует их, нежели лезвие на полу в грязной ванной. Эта недотепа на сто процентов способна на самоубийство. У неё же на лбу так и написано: «не сегодня-завтра вскроюсь, похороните с Йегером». Идиотка. И, быть может, правильным было бы ей их отдать, но он всё никак не решался к ней подойти. Она явно не жаждет общения. Замкнутая и до всего этого Микаса совсем превратилась в интроверта социопата. Она курит и похоже совсем не ест. Возможно, Леви ошибался, но ничем другим он не мог объяснить эту чрезмерную худобу. Нет ни мышц, ни красивых объёмов женского тела больше — только кости, обтянутые кожей и мерзкая дряблость. Сиськи хоть и торчали, но уже не такие уж и пышные. И она была жалкой. Только вот не в том понимании слова, как отвратительной и отталкивающей, Леви действительно было жалко, что из целеустремлённой и сильной девушки она смогла так быстро превратится в то, во что превратилась. Он даже успел соскучиться по той неугомонной, иногда бесячей, вечно лезущей на рожон девчонке. — Таким образом, по плану на ближайший месяц мы должны закончить строительство в северной части бывшей стены Мария, — объявил главнокомандующий. В руках он держал документы, развалившись в кресле совсем по домашнему. Мерзким типом его считал не один Аккерман. — Где опять черт носит девчонку Аккерман? — Подал голос лысый мужчина, сидящий по правую сторону от главного — Берн Шпиц. Он вместе с Томом Донотом приехали из Марлии по договору с королевой. За столь короткий промежуток времени Хистории всё-таки удалось наладить хоть какие-то отношения с территориями за островом. Впрочем, это не одна ее была заслуга — ключевую роль скорее играл Армин с его умением подать информацию в правильном ключе и связям с Адзумабито. Но результат есть результат, потому ничего с ним не поделаешь. Том Донот бесил многих. И это не столь было связано с его происхождением, как своей гадкой натурой. Как аналитик и руководитель он был неплохой — он с легкостью управлял и издавал различные приказы по разным штатам для эффективности работы, вот только относился к людям он не лучше, чем к крысам. Похожим по натуре был и его помощник Шпиц. — Я лично передам ей всю информацию, — на выдохе произнес Леви, при этом в кармане активно вертел баночку с таблетками. — Конечно передашь, вы же часто видитесь, — закатил глаза сидящий в дальнем углу длинного стола Жан, привлекая к себе все внимание, — А что, вы не знали? — Обращаясь уже ко всем, продолжил парень, — Наш Леви Аккерман строит планы на Микасу. И тут все внутри закипело. Ничего такого не было. Просто долбаеб, если действительно считает, что она поведётся на него. Что он сможет быть с маленькой девчонкой. Она, может, в дочери ему не годится, но разница в возрасте больно уж велика. И, в конце концов, просто глупость. — Кирштайн, забываешься, — прошипел брюнет, едва себя сдерживая, лишь бы не встать и не надавать ему по его красивому лицу. — Вы тут все забываетесь, — низкий голос главнокомандующего отдавал мерзкими басистыми хрипами по всему помещению, отчего по спине бежали мурашки, — Аккерман, вместе с бумагами передашь чертовке все мною сказанное слово в слово, а Кирштайн с отрядом переправляется завтра на двухнедельное дежурство в западный штаб, туда завезут ценные ресурсы, требуется охрана. И на этом заседание окончилось. Взвинченный Аккерман пошел на поиски чертовой прогульщицы, а недовольный Жан по распоряжению собирал отряд на отправление на запад стены Роза. Бывшей стены. С Марлии продолжали завозить новые и новые ресурсы, ранее неизвестные острову Парадиз. Это должно было радовать, вот только из-за этого участились кражи и повысилась преступность. И с этим приходилось бороться. *** Жан всегда любил ее. Отчаянно влюблённую в дурака, отважную и такую потрясающую Микасу. И он всегда надеялся, что она обратит на него внимание. Не один и не два года он уже ждет этого момента, все никак не отпускает надежд. И любой другой уже бы послал к черту всё, вот только Кирштайн, как он понял еще пару тройку лет назад, готов ждать этого вечность. Он верит, что однажды будет счастлив с ней. Что лишь путем долгих мук ожидания ей удастся по-настоящему его узнать и влюбиться. Что однажды она отпустит Эрена. Но так не вовремя появилась эта интрига с этим одноглазым… Капитан был уже слишком стар для романа с Микасой, а Микаса была слишком умной и все ещё влюбленной Йегера, чтобы быть с Аккерманом. Потому Жан не воспринимал всерьёз то, что видел. И хоть он владел здравым смыслом и понимал что к чему, сердце неприятно отзывалось, когда он представлял их вместе. Если так рассуждать, то к Микасе капитан многие годы относился как-то по особенному. Доверял ей больше остальных и наказывал меньше за не повиновение. Их даже возможно было вместе представить. И все же, ей незачем его любить. Как и незачем любить Жана. И это очень-очень глупо — днями и ночами думать о ней. Думать о той, кто спит в соседней комнате. Думать и совсем не действовать. И он просто трус, раз столько лет не предпринял ни одной попытки к ней нормально подкатить. Но и сейчас явно не время — она точно переживала что-то очень сложное. Это буквально читалось на ее лбу. Ей явно нужна помощь. Вот только Жан вряд ли именно тот, кто сможет ее поддержать. Он просто не справится. Жан банально не в силах утешать любимую девушку из-за утраты ее возлюбленного. Это глупо, зато честно. И он рано утром уйдёт, пересилив все порывы поцеловать её, пока она спит, свернувшись калачиком, в гостиной. Он без понятия, чем ей не угодила кровать в её спальне, и почему отдала предпочтение, как сама брюнетка выражалась ранее «скрипучему и старому дивану». Он выдохнет на холодном ветру тёплый пар и проследует к пункту отправления. Сегодня Жан пообещал себе, что по возвращению с миссии будет обязан сделать хотя бы один шаг по направлению к ней. Почему-то он видел своё будущее вместе с ней слишком отчётливо. Он ведь достоин хоть капельки счастья? Счастья, которое выгрызал зубами долгие годы. Ради которого выжил в войне. Слишком много у него отобрали, как и у всех остальных в целом. Слишком много, чтобы жить спокойно. Он пытается не думать ни о чем. Не думать о прошлом. Только грезит мечтами о будущем. Это помогает, хоть черная кровь, пролитая от его клинка, продолжает расползаться по венам. Убеждает себя, что все было не напрасно. И если бы не видел, если бы не жил три месяца в той ебаной пустыне, где даже трава не растет, настолько все растоптали титаны по прихоти Эрена, то целиком и полностью бы верил, вот только он не дурак. Не дурак, потому и принял решение просто жить дальше, не озираясь назад. Так просто проще заглушать боль. Когда-нибудь он найдёт силы донести это и до Микасы. *** Зубы бьются друг о друга настолько громко, что кажется, что скоро она оглохнет. Пара таблеток летит в рот — положенная половинка уже не спасает. Только бы если один низкий хрен вернул ей ту самую заветную баночку… Руки тряслись, а к горлу подступала новая волна агрессии. Это опять случилось по дороге домой. Она прекрасно помнит, как это настигло ее впервые, и может в красках воспроизвести тот вечер. Кровь на ее руках не отмывалась под струями холодной воды. В памяти навсегда отпечаталась сцена убийства её любимого. Она навсегда осталась его личным палачом. Организм отошел от шока, и в груди внезапно вспыхнула ноющая тоска от осознания произошедшего. С каждой секундой она становилась сильнее, заполняя Микасу до краев, и девушка сомневалась, что болезненные муки покинут ее в ближайшие месяцы. Тогда она ещё не знала, что именно это её и ждет. Тошнотворное чувство одиночества никуда не исчезло даже спустя полгода. Оно разрушало изнутри, словно сочащиеся опухоли, защемлённые в позвоночнике. Тогда она разбила костяшки пальцев о зеркало, не желая видеть лицо убийцы. Микаса больше не хотела жить. И сейчас, в настоящий момент, к глотке подступает желчь, а голова снова начинает кружиться. Она летит к ближайшей урне у ближайшей лавки с плотно зажатым руками ртом. Ловит руками свою блевоту и падает на колени прямо на грязный тротуар. Помойка воняет, от чего рвота открывается еще сильнее. Из глаз брызжут слезы, а в голове лишь одна мысль — почему она до сих пор жива? И этот вопрос не появляется в ее мыслях только в момент панических атак, напротив, она всячески пытается обойти это навязчивое предложение стороной в течении дня, и у нее это почти получается, вот только изо дня в день она срывается и наносит своему телу новые увечья. Сука судьба вновь сводит ее с ним. Сука судьба явно насмехается. Это пиздец какой неподходящий момент для встречи с ним, да в принципе не только с ним, а с кем угодно. Она вытирает тыльной стороной руки рот и не поднимается — смотрит снизу вверх на его такое выражающее отвращение лицо. И Микаса ждет, когда он выскажет что-то по типу того, какая она мерзкая. Вот только вместо этого Леви отводит взгляд и протягивает ей руку. — Даже не скажете, как это вам отвратительно? — Специально протягивая руку, которой только утёрла губы, принимает помощь она. Его хватка такая же крепкая и мощная. Несмотря на все, что произошло, он не теряет формы, в отличие от неё. — Не скажу, потому как подобные высказывания в таких ситуациях еще более отвратительны. — Вы сам своего рода отвратный, — уверенно держась на ногах, Микаса вырвала руку из его ладони, и уже могла наблюдать за ним с небольшой высоты. Слезы продолжали течь, а пальцы дрожать. Она всеми силами сдерживалась, лишь бы не упасть сейчас в ноги и громко кричать от боли. — Расскажи мне, почему ты делаешь это с собой? — Ч-что я делаю? — Сделав шаг в сторону, Аккерман рукавом рубашки вытерла непрошенные слёзы, — У меня все отлично, — Слова вырываются неуверенно и рвано. И она сама понимает, что пытается доказать это отнюдь не ему, а только себе. Нет смысла говорить такое тому, кто видит её насквозь. — Тогда у меня все десять пальцев на обеих руках, — Хмыкнул брюнет, потирая подушечки пальцев друг о друга, — Составишь мне компанию? — Начиная медленно идти, сменил тему мужчина, на ходу выуживая пачку сигарет. Она так ничего и не ответила, но последовала за ним, да и от сигареты не отказалась. — Что мне делать с твоими таблетками, Аккерман? — Выдыхая облако дыма, он шел медленно и грациозно. Микаса впервые заметила, что он немного прихрамывает. — Отдать их мне? — Наслаждаясь тягой дорогих сигарет, она произнесла это даже не возмущенно, а расслабленно и отстранённо. Боль начала отступать. Те дешевые таблетки наконец подействовали. — Ты умеешь плавать? — Что? — Ты спрашивала у меня, умею ли я плавать, а у тебя я не поинтересовался, — он лишь пожимает плечами. Издевается? — Не умею, — девушка опускает глаза вниз и буцает носком туфель небольшой камушек, до этого мирно лежащий на дороге. — Тогда, надеюсь, что ты не кинешься за своими драгоценными в реку, — и до нее не сразу доходит смысл этих слов. Лишь когда Леви припадает к ограде моста и рывком опустошает белую баночку от содержимого, ее глаза расширяются, а корпус дергается в его сторону. Они уже дошли до моста? Нет, нет, нет! — Что вы… Что вы сделали?! — И она наклоняется с моста так, будто бы и вправду прыгнет, будто бы и вправду уже может их выловить. Леви тянет её на себя за подмышки, а она припадочно бьётся в попытке вырваться. — Зачем? Зачем вы это делаете?! Нравится наблюдать, как ломаются люди? Ненавижу, я вас ненавижу! — Она орет во всю глотку, бьёт его по груди и в конечном итоге срывает горло. Такая знакомая волна окатывает все ее тело. Через мгновение польются слезы, и он впервые увидит, как её истощённое тело боль съедает изнутри. Она забьётся в истерике и, перестав брыкаться прильнет к его груди сама — он ведь не оттолкнет, если увидит её такой? Хотел её довести? Пусть теперь наблюдает за этим ужасом. Он пригладит её по волосам и предложит уже свою сигарету, которую так и не успел докурить. Та, которую он дал Микасе раньше, кажется, упала с моста. Леви еще не знает, что именно он теперь будет заменять ей все те дорогие таблетки, которые не всегда помогали. — Ненавижу, — она уже шёпотом выплевывает неразборчиво едкие слова, походящие на простое мычание, и, сама того не замечая, кладет на его плечо вмиг потяжелевшую голову. — Верю, верю…